– Дедушки нет, на сутки ушёл – дежурство, и он запретил мне ходить в клуб, – Лена вздохнула. – Сказал, даже и не думай.
– Лен, но ты же не маленькая девочка, честное слово, – Таня огорчённо встала, собираясь уйти. – В общем, я за тобой зайду.
– Не знаю.
– Ты не знаешь, а я знаю. Будь готова к семи вечера.
За окном затихал погожий, осенний день, и уходящее солнце ровным, тёплым светом освещало скромную двухкомнатную квартиру, где в одной комнате жил Матвей Степанович, в другой Лена.
Ничего лишнего: старая мебель, дорожки на крашеном полу, герань и фиалки на подоконниках, белоснежная тюль на окнах, бархатная скатерть на столе; над кроватью Лены старомодный плюшевый ковёр, где изображён замок с остроконечными башнями около лесной речки, через которую перекинут мост, и по нему мчится отряд рыцарей в доспехах и шлемах, их пять, а впереди он, герой, со шпагой в руке.
Лена помнила этот ковёр с детства, но всё ещё любила разглядывать его, придумывая истории о благородном, смелом рыцаре, который спешит на помощь кому-то, попавшему в беду.
Она снова задумалась, глядя на любимый ковёр, знакомый до последней ниточки, до этого тёмного пятнышка в углу, которое всё никак не отмыть, потом очнулась, вспомнив, что нужно подобрать одежду для клуба, хотя выбор был не велик, жили более чем скромно.
Лена сняла с вешалки блузку, голубую, в тонкую, синюю полоску, и серую юбку, подошла к зеркалу, приложила наряды к себе и осталась довольна.
Косметикой она практически не пользовалась, но в этот раз достала красивую косметичку, подаренную дедушкой, слегка подкрасила тушью ресницы, коснулась губ нежно-розовой помадой, вот и всё, ах да, ещё духи – по две капельки за ушки.
С тех пор, как закрыли Библиотеку, Лена здесь не была.
Не осталось ничего, что напоминало бы то время, когда она, сначала с дедушкой, потом одна, ходила за книгами или сидела в читальном зале и выписывала что-то, и жила здесь тишина.
Тишины не было ни грамма.
На втором этаже гремела и рычала дискотека, на первом, из-за закрытых дверей видеосалона, доносились пронзительные вопли и взрывы – шёл боевик, и двери бара, открытые настежь, обнажали стройные ряды бутылок за барной стойкой.
Лена и Таня, сняв в раздевалке пальто, поднялись на второй этаж.
Перед дверью, за которой шумела дискотека, Лена остановилась.
– Ну что ты, открывай! – торопила подруга.
А Лена всё медлила, будто чувствуя что-то, будто сама судьба пыталась притормозить неведомое. Таня рывком открыла дверь, и подруги оказались в огромном танцевальном зале, погружённом в полумрак, лишь под потолком вращались зеркальные шары, разбрызгивая пятна света на девушек и ребят.
Танцующие, их было много, двигались в ритме быстрой поп-музыки, её Лена не знала и не любила.
– Я подожду, – сказала она Тане, которая, увидев кого-то, обрадовалась, махнула рукой и тут же окунулась в толпу.
"Зачем я здесь?" – думала Лена, стоя напротив открытой двери, и яркий свет, льющийся из коридора, осветил её, как прожектор.
– Макс, ты только глянь! – обратился Фёдор к высокому симпатичному парню.
– Подожди, я, кажется, увидел…
– Нет, ты посмотри сюда, напротив двери. Видишь?
После минутной паузы Макс спросил удивлённо:
– Ты знаешь её?
– Первый раз вижу.
– Кто она? – с этим вопросом Макс направился к Лене.
Её нельзя было не заметить.
Случайно оказавшись в потоке света, вырвавшим её в полумраке зала, она была вся на виду, растерянная, юная и невозможно красивая. Она была бабочкой, залетевшей на свет летним вечером, или Золушкой, оказавшейся на балу, и к ней шёл принц, Максим Веселов, молодой и успешный директор Клуба.
– Вас можно пригласить на танец?
– Меня?! – взлетели удивлённые ресницы.
– Вас и только вас! Помните, как в той старой песне.
– Да, конечно, – рассмеялась она.
– Макс.
– Лена.
Играла нежная музыка, одной рукой Макс обнимал её за талию, в другой лежала её ладонь, они были так близко… и снова медленный танец, и снова. Он не отпускал Лену, держа в объятиях, и в какой-то момент прижал к себе и поцеловал в щёку, она отстранилась и, наверное, убежала бы, но он не выпустил её ни в следующие танцы, ни потом, когда провожал до дома.
– Ты придёшь завтра, Лена?
– Не знаю.
– Я буду ждать.
Матвей Степанович в этот вечер был на работе, поэтому не узнал, где была и с кем встретилась внучка.
– Лен, ты представляешь, с кем ты вчера познакомилась? – Таня сидела на кухне подруги.
– Его зовут Макс, он работает… работает, кажется, в Клубе.
– Он директор Клуба, и не только нашего. Максим Веселов – директор сети Клубов.
– Удивительно, он такой молодой.
– Говорят, у него родители какие-то важные чиновники, говорят, они и помогли. А вообще он пединститут закончил в этом году. Учитель химии.
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Мне кажется, он влюбился в тебя. Он так смотрел, так смотрел на тебя весь вечер, я заметила.
– Ты наблюдала за нами?
– Лена, будь с ним осторожней! – Таня обняла подругу. – Ничего ты не понимаешь!
Легко сказать "будь осторожней", и так трудно держать себя в руках, когда рядом он, такой красивый и сильный, такой умный и успешный, а какие милые глупости он шепчет на ушко, а как целует!
Теперь, два-три раза в неделю, вечером, когда дедушка был на работе, Лена шла в Клуб.
– У меня есть отличные фотографии Лондона, – сказал однажды Макс, – хочешь посмотреть? А ещё несколько английских журналов.
Макс знал, что Лена, влюблённая в английский язык, соблазнится его предложением, и не ошибся.
Они сидели на диване в кабинете Максима и листали журналы. Лена с интересом читала какие-то места вслух и переводила, что, впрочем, не требовалось, потому что Макса журналы не интересовали.
Интересовала его Лена.
Он обнял её, опрокинул на спину, навалился всем телом и жадным поцелуем впился в губы так, что даже дышать ей стало трудно.
Лена испугалась, собрав все силы, оттолкнула Максима и, чудом вырвавшись, бросилась к двери, но дверь была заперта.
Она стояла, прижавшись к стене, испуганная и беспомощная:
– Не надо, не надо, Максим, – лепетала она.
Но было поздно, мотылёк застрял в натянутой паутине.
Макс взял её на руки, положил на диван… и всё случившееся произошло для Лены впервые.
В Клуб она больше не ходила, Макса не видела, и он не искал встреч с ней.
Вскоре Лена поняла, что у неё будет ребёнок, и это привело её в ужас.
Как сказать Максу, как он отнесётся к такому известию? А дедушка?
Она похудела, ходила только на работу, с работы, по выходным сидела дома, что-то читала, делала, а в голове билась одна мысль: "Я должна сказать дедушке и Максу".
В субботу Лена сварила щи, пожарила картошку, подала на стол солёные грибы. Матвей Степанович после обеда уходил на работу.
Они сидели за столом, ели, Лена молча и неохотно, а Матвей Степанович с аппетитом, и всё нахваливая:
– Хороши щи, внучка, и чесночку не пожалела, молодец.
И она сказала.
Матвей Степанович отодвинул тарелку, положил ложку на стол, побледнел:
– Кто отец?
– Максим Веселов, – еле слышно произнесла Лена.
И вдруг, как выстрел в сердце, прозвучало это короткое и звонкое ругательство, которым обзывают продажных женщин, и его произнёс её родной дедушка. И снова произнёс.
Лена выбежала из-за стола и закрылась в ванной, слёзы водопадом хлынули по лицу, закружилась голова, подкатила страшная тошнота. Она села на край ванны, руками держась за раковину, её вырвало, снова вырвало, снова, и стало чуть полегче.
Она слышала, как хлопнула входная дверь, посидела ещё немного и вышла.
На полу валялась разбитая тарелка, из которой ел Матвей Степанович, тут же растеклись щи.
Лена, взяв тряпку и ведро, макала, ставшую сразу скользкой и жирной тряпку в лужу щей, выжимала, снова макала, подбирая капусту и морковку, её снова затошнило, снова вырвало на пол… вытирала с пола рвоту и щи, рвоту и щи, и слёзы, слёзы… Ей казалось, это не кончится никогда.
Кое-как она справилась, умылась, переоделась и вышла на улицу.
В последние дни похолодало, выпал первый, запоздавший в этом году, снег, и вокруг стало светлее.
Во дворе малыши собирали снег лопатками и строили что-то, соседская собака бегала и лаяла, останавливаясь, чтобы полизать снег.
Здание Клуба, украшенное пёстрой рекламой, зовущей на дискотеки, было ярко освещено.
Около бара Лена увидела знакомых ребят из своей школы, все они были основательно пьяны, кто-то, узнав её, крикнул:
– Иди к нам!
В её голове стучало то страшное, позорное и короткое слово, обращённое к ней.
Дверь в кабинет Макса была приоткрыта, оттуда доносилась негромкая музыка и женский смех.
Лена резко распахнула дверь.
На диване сидел Макс и обнимал прижавшуюся к нему и смеющуюся Таню, да, это была Таня, и на ней был тот красный топик, который она не так давно показывала Лене.
Рядом, на столике стояла бутылка вина, два бокала и коробка конфет.
Увидев Лену, Таня замолчала, медленно, демонстративно медленно, встала и, не глядя на подругу, не проронив ни слова, вышла.
Лена подошла к Максиму:
– Мне надо сказать тебе кое-что важное.
– Уж не то ли, что… а-ха-ха-ха… что у нас будет ребёнок? – он снова засмеялся.
– Да, у меня будет твой ребёнок.
Лицо Максима исказила страшная гримаса, он подошёл, взял Лену за плечи и встряхнул так, что она чуть не упала.
– Ни-за-что, – по слогам произнёс Максим, – ни-за-что, ты поняла, дура глупая? Избавляйся! – и громко повторил. – Избавляйся!
Вытолкнув её в коридор, он хлопнул дверью.
Она не помнила, как пришла домой, как разделась и легла на кровать, над которой благородный рыцарь на ковре спешил на помощь.
В коробке было много разных лекарств, выписанных Матвею Степановичу, она встала и выпила их целую горсть.
Лену хоронили как невесту, во всём белом, белым покрывалом падал на её лицо снег.
Матвей Степанович пережил внучку, свою лесную фиалку, свой аленький цветочек, на месяц.
Максим Веселов открыл новые Клубы, создав большую сеть, похожую на паутину.
Обертон
Лина Николаевна, преподаватель музыкального училища, заканчивала урок.
Её ученики, четырнадцатилетние юноши и девушки, уже собирались домой – кто-то поглядывал на часы, кто-то закрывал тетради и учебники и складывал их в портфель, а Костя Виноградов, держа в руках небольшое зеркало, смотрел и смотрел в него, не отрываясь.
Лина Николаевна знала, что Костя навёл зеркало на Таню Успенскую, сидящую позади него на последней парте, впрочем, об этом знала и Таня, и весь класс.
"Надо посадить их вместе, за одну парту, а то всех отвлекают", – подумала она и сказала:
– На следующем уроке, через три дня, мы будем изучать обертоны. Поэтому задание на дом такое – послушать концерт виртуозов горлового пения из Республики Алтай, который будут показывать по телевидению завтра.
Прозвенел звонок, ученики высыпались в коридор и направились к раздевалке, громко и весело переговариваясь.
Костя, ожидая Таню, задержался у дверей.
– Ребята, поторопитесь, – Лина Николаевна посмотрела на Костю, на Таню и улыбнулась. – Последний урок, мне класс надо закрыть. Хороших выходных!
– Спасибо, – буркнул Костя.
– Спасибо, – эхом повторила Таня.
Взявшись за руки, они побежали по коридору.
Лина Николаевна смотрела им вслед, и перед её глазами были Гриша Савельев и Лиза Дмитриева, им тоже было четырнадцать тогда, одиннадцать лет назад, и они также учились у неё в музыкальной школе.
"Где они сейчас? Что с ними?" – с грустью подумала она.
Она сдала ключи, оделась и вышла на улицу.
По календарю наступила весна, но было по-зимнему морозно.
Тонкий, прозрачный, как слюда, лёд покрывал хрустящие лужицы-оконца, в которых звонко отражалось весеннее солнце. Воздух был наполнен свежестью и ожиданием молодой листвы из позеленевших почек ещё оголённых деревьев.
Радуясь светлому солнечному дню, Лина Николаевна постояла у входа в школу и, не спеша, пошла домой.
Впереди у неё были выходные, которые она собиралась провести в одиночестве, так как муж с десятилетним сыном уехали на три дня к родственникам на Волгу, на весеннюю рыбалку.
"Как хорошо побыть одной, помолчать, подумать, или нет, лучше ни о чём не думать и ничего не делать, а выспаться, послушать музыку и посмотреть старый фильм, что-то спокойное, лирическое", – мечтала она.
От музыкальной школы до дома можно было проехать пять остановок на автобусе, но она пошла пешком, наслаждаясь весной под дружное чириканье воробьёв.
Недалеко от дома она обратила внимание на молодого мужчину и девушку, которые шли навстречу, почему-то приковывая к себе её внимание.
Почувствовав странное, непонятное беспокойство, Лина Николаевна невольно разглядывала приближающуюся пару.
Девушке было лет двадцать пять, стройная и миловидная, на ней было светлое пальто, на ногах ладно сидящие сапожки, а на голове лёгкий шарфик, развевающийся на ветру.
Под руку с ней шёл молодой мужчина в куртке, джинсах и броской клетчатой кепке, натянутой почти на глаза.
Пара подошла и остановилась в двух шагах от Лины Николаевны, которая от неожиданности тоже остановилась, поправила очки, минуту всматривалась и узнала девушку и мужчину.
Это была Лиза Дмитриева и он.
Не проронив ни слова, они разошлись.
В тот год Лина Николаевна, Лина, перешла из обычной школы, где после института отработала учителем музыки три года, в музыкальную школу.
В её классе были юные Ромео и Джульетта – Гриша Савельев и Лиза Дмитриева.
Перед занятиями Гриша ехал на трамвае к дому Лизы, ждал её, в музыкальной школе они появлялись вместе, вместе и уходили. Так было каждый день.
Учителям пришлось посадить их за одну парту, чтобы не делать бесконечных замечаний то ей, то ему, и они не могли не замечать распахнутых, влюблённых взглядов, которые дарили друг другу Лиза и Гриша.
Однажды весной Лина, возвращаясь с работы, свернула с оживлённой улицы и пошла безлюдным переулком, вдоль которого были припаркованы машины.
Вдруг она увидела, как одну из машин пытается открыть высокий, крупный парень, на вид лет двадцати.
Около него стоял, то и дело оглядываясь, худощавый паренёк.
"Боже мой, так это же Гриша Савельев!" – с ужасом подумала Лина.
Да, это без сомнения был Гриша, она хорошо разглядела его. Видел ли он её?
Было очевидно, что машина чужая, и что она взламывается – высокий парень не пользовался автоматическим открытием, а ловко покрутив в замке каким-то предметом, распахнул дверь и начал заталкивать в кабину Гришу, который сопротивлялся, но безуспешно – парень усадил его на переднее сиденье и захлопнул дверь.
"Почему он не пытается открыть дверь и убежать? – мелькнуло в голове Лины. – Что связывает Гришу с этим типом?"
Взломщик был настолько занят и так торопился, что заметил Лину лишь когда направился на место водителя.
Боясь двинуться с места, она не закричала, не побежала, а замерла, как мумия.
Взломщик остановился перед ней:
– Помалкивай, не то плохо тебе будет, поняла? – произнёс он, грозно сверкнув колючими глазами, и, замахнувшись, погрозил кулаком. Потом сел в машину и включил мотор.
Лина на секунду закрыла глаза, а когда открыла, машина была вдали.
Ей казалось, она видит сон.
Но это был не сон.
Гриша Савельев на следующий день в школу не пришёл.
Не пришёл он и через день, и через два.
Гриша Савельев был задержан милицией по обвинению в угоне машины.
Ему исполнилось четырнадцать лет, и он нёс уголовную ответственность за данное преступление.
Угнанная машина оказалась очень дорогой, угонщик, якобы Гриша, врезался в дерево, нанеся владельцу машины "значительный материальный ущерб", как было написано в материалах дела.
Сам Гриша чудесным образом не пострадал.
Состоялся суд.
"Савельев Григорий по решению суда отбыл в колонию для несовершеннолетних", – дело закрыли.
Всё происшедшее было настолько неожиданным для всех, кто знал Гришу, настолько шокирующим, что поверить в случившееся было трудно. Гришу знали как доброго, отзывчивого юношу, который хорошо учился, имел способности, имел друзей, любил музыку и книги, любил Лизу.
А Лиза… Она замкнулась, не хотела ни с кем говорить, стала пропускать занятия в школе, и никто не видел её плачущей, кроме подушки, наверное.
Время шло, и месяца через три после суда Лиза как будто восстановилась, но была задумчива, редко улыбалась, похудела и повзрослела.
А что же Лина Николаевна, учитель Гриши и свидетель угона машины?
Она испугалась, просто элементарно испугалась, если можно о той ситуации говорить "элементарно".
Страх так глубоко забрался в её душу, что справиться с собой она не могла.
Она страдала, всё понимая.
Если бы рядом был близкий человек, кому можно было бы довериться, кто помог бы ей преодолеть слабость, то она пошла бы и рассказала всё, что видела. Но такого человека не было.
Чёрный паук с цепкими когтями зарылся глубоко внутри неё, он смеялся над ней, продолжая плести паутину трусости и страха.
На суд Лина не пошла, сославшись на здоровье, но приложила максимум усилий, и все это видели, когда собирала для прокуратуры подписи к положительной характеристике учащегося музыкальной школы Савельева Григория.
Через полгода она, выйдя замуж, уехала из небольшого районного города в областной центр и уже осенью работала преподавателем в музыкальном училище.
"Да, это была Лиза, её трудно не узнать, – Лина задумалась. – Прошло одиннадцать лет. Я так и не узнала его имени, а глаза те же, чёрные, колючие. Боже мой, она с ним! Вот жизнь!"
Придя домой после неожиданной встречи с Лизой и тем мужчиной, из-за которого случилась…
"…случилась беда с Гришей Савельевым. Стоп. Почему из-за того мужчины? Из-за меня", – она заметалась по квартире в поисках сигарет, которые муж прятал от неё, желая, наконец, прервать её стаж курильщика.
"Господи, где же, где? – когда она сильно волновалась, ей нужна была сигарета. – Ну надо же, додумался – положил пачку в вазу на столе!"
Лина закурила, села в кресло и невольно перенеслась в прошлое.
Она увидела ловкого, решительного взломщика и взъерошенного, сопротивляющегося Гришу, увидела себя, окаменевшую, как статуя.
Потом она увидела красные, воспалённые глаза Гришиной мамы:
– Гришенька не мог, он не такой, он воспитанный и добрый, это чудовищная ошибка, поймите меня, не может быть, не может быть.
А она стояла, опустив голову и не слыша плачущую мать.
Все эти годы Лина пыталась забыть свою роль в криминальной истории, и это удавалось на время.
Но нераскаянная вина тяжёлым камнем лежала на сердце, и спрятаться от неё было некуда.
Покаяние… Как трудно оно даётся, и как высоко ценится.