...
"Аристотель – 15 руб.
Сократ 2 т. – 4 руб.
Апулей 1 т. – 6 руб.
Софокл 4 т. – 21 руб."
Магнитогорыч задумался над содержанием и, не поняв его, испугался. Однако испуг был радостным и сулил выгоды.
18
Феодор проснулся рано оттого, что клопы продолжали ползти с верхнего этажа вниз. Говорить о клопах с Апологеттой он больше не решался, но уважал ее вследствие этого все меньше и меньше. Умывшись и одевшись, Феодор взял на кухне кости для Муськи и направился во флигель. Выйдя из квартиры, он внезапно остолбенел и уставился на гроб, прислоненный возле двери Товарнова-Вагонского. "Хоть и нудный был, а все одно человека жалко! – пронеслась скорбная мысль в свежем спросонья мозгу Феодора. – Надо бы его уважить последним вниманием!" Феодор отнес кости обратно на кухню, приоделся посерьезнее и потопал наверх. Постучал к Бухманду. Тот открыл не сразу.
– Уважаемый, сосед наш Господу душу отдал. Надо бы на венок собрать… – вежливо сказал Феодор.
– Какой сосед?! – недовольно переспросил Бухманд, обдумывая, как бы отказаться от пожертвования.
– С первого этажа, Товарнов-Вагонский…
– Как, в самом деле он? – оживился Бухманд, сначала улыбнувшись, потом резко переменив выражение лица на скорбное. – Горе! Вы позволите, я сам венок ему куплю, от себя лично…
– Пожалуйста! – пожал плечами Феодор, подумав, что еще сохранились на Руси жалостливые и участливые люди, готовые последнее отдать в память об уходящих.
"А может, покойник хорошим был?" – пронеслась еще одна догадка в мозгу Феодора.
Следующая дверь принадлежала квартире Магнитогорыча, но он не открыл, будучи глубоко погруженным в сон. Апологетта, прослышав о горе, налила Феодору чашку водки и оставила его у себя утешать.
Вниз по лестнице пронесся довольный и радостный Бухманд и, задержавшись на мгновение у гроба на первом этаже, выбежал на улицу. Через час рядом с гробом гордо стоял красивый пышный венок с алой лентой, на которой было написано: "Бывшему члену Союза истинно русского народа Товарнову-Вагонскому от скорбящего еврейства. Бухманд".
Дом № 8 полностью проснулся и молча скорбил. Бухманд, позавтракав, спустился вниз и сел на скамеечке под окнами покойника в ожидании похорон. Радостные мысли роились в его маленькой голове и уносились в будущее. Он сидел, счастливо щурясь и почесывая лопатки, словно из них вот-вот должны были показаться первые перышки ангельских крыльев.
Из парадного не спеша вышел покрасневший и припухший Феодор. Увидев Бухманда, он остановился, поводил по нему глазами, словно утюгом, потом наконец сфокусировал взгляд на глазах Бухманда и дребезжащим голосом спросил: "Музыка будет?"
Бухманд пожал плечами и задумался о музыке, перебирая в голове фамилии известных композиторов.
Феодор продолжал стоять, ожидая внятного ответа. Не дождавшись, он высказал:
– По-людски ж надо, с трубами и барабаном…
Лицо Бухманда озарилось.
– У пожарников есть трубы и барабан!
– А где они живут?
– Угол Российского тупика и Великого Болотного проспекта.
Феодор сосредоточил взгляд и тронулся в путь. Через час он вернулся в сопровождении шести человек с музыкальными инструментами. Они поднялись к Апологетте. Вскоре из ее окна донесся смех, потом духовой оркестр сыграл несколько вальсов, включая "Прощание славянки". Снова донесся смех хозяйки. Потом наступила тишина, хлопнули двери, и оркестр пожарников вышел на улицу. Они построились под окнами покойника и стали разыгрываться. Вышли на улицу и Феодор с Апологеттой. Главный пожарник взмахнул тромбоном, и траурный вопль какой-то трубы покрыл безмятежную тишину Низкопоклонного переулка. Прохожие остановились и подошли. Постепенно собралась толпа и стала шептаться. Бухманд вскочил со скамейки, сбегал в парадное и вынес траурный венок во двор, установив его справа от двери. Толпа перебралась поближе к венку и с восторгом отдалась обсуждению надписи на ленте.
Оркестр продолжал выводить скорбные звуки. Вдруг окно квартиры покойника распахнулось, и в оркестр один за другим полетели вопящие коты. Все словно окаменели. Трубы выдохнули последние звуки и замолкли. Коты, ударившись о пожарных, быстро приходили в себя и запрыгивали обратно в окно. Вскоре они перестали вылетать. Оцепенение толпы еще не прошло, когда из окна выглянуло заспанное, как мятая подушка, лицо Товарнова-Вагонского. Апологетта, увидев лицо, закричала. Феодор зашатался.
– Умер кто? – заторможенно спросил Товарнов-Вагонский.
– Вы, вы умерли! – убежденно заверил его Бухманд.
Лицо скрылось в глубине комнаты, потом из парадного раздался грохот падающего гроба. На крыльце появился Товарнов-Вагонский в сиреневой пижаме на подтяжках: он ступал медленно, словно еще сам сомневался, живой он или нет. Заметив венок, он подошел к нему и, наклонившись, прочитал. Лицо его позеленело. Он покосился на Бухманда и зашел обратно в парадное.
Бухманд чесал за ухом. Неожиданно из парадного выскочил неудавшийся покойник с толстым рыжим котом в руке и бросился к Бухманду. Держа кота за хвост, он раскручивал визжащее животное и бил им по лицу Бухманда.
Бухманд закрывался руками, но кот со злости выпускал когти и оставлял на руках кровавые полосы.
– Я тебе покажу, как меня хоронить! – кричал Товарнов-Вагонский, продолжая лупить Бухманда котом. – Я тебя научу жить по-новому! Я тебе все припомню! И валерьянку, и другие запахи! Ты у меня забудешь, где живешь! Я потребую перенести в твою квартиру общественный туалет!
Толпа ожила и с интересом наблюдала за необычной сценой. Только пожарники глядели хмуро и не знали, что делать. Бухманд уже безжизненно лежал у скамейки, а его враг все продолжал лупить его по лицу уже замолкшим рыжим котом. Наконец, после очередного удара, Товарнов-Вагонский оставил животное, а сам скрылся в парадном, однако ненадолго. Он выволок оттуда пустой гроб, затолкал в него Бухманда, а под голову запихнул рыжего кота. Потом с торжествующим видом повернулся к пожарникам и, радостно сверкая глазами, выкрикнул: "Играйте!!!"
Пожарники пошептались и заиграли что-то маршевое.
Товарнов-Вагонский повернулся к толпе.
– Несите! – крикнул он, указывая на гроб. Толпа не отреагировала. Он снова заскочил в парадное и появился с новым котом в руке. Угрожающе раскручивая животное, он приблизился к толпе и требовательно обратился уже к определенным ее представителям. Те, испугавшись, нехотя подняли гроб.
Товарнов-Вагонский, войдя в неистовый раж, командовал, словно профессиональный распорядитель похорон.
– А теперь несите на кладбище! – крикнул он, подтвердив направление еще разок призывающим жестом костлявой руки.
Процессия тронулась. За гробом шагали пожарники, на ходу играя печальные мелодии. Далее шествовала толпа.
Товарнов-Вагонский, сделав несколько шагов за гробом, вернулся и, довольно потирая руки, зашел в парадное.
Как ни странно, но Бухманда действительно похоронили, закопав в заранее приготовленной для какого-то умирающего больного яме. Рыжий кот, заменявший Бухманду последнюю подушку, по дороге ожил и, с визгом выпрыгнув из гроба, стрелой умчался назад на Низкопоклонный, где с разбега залетел в окно Товарнова-Вагонского.
Поздним вечером, когда стемнело, у дома затормозила машина и какие-то люди забрали Товарнова-Вагонского и, посадив его в грузовик, прежде чем уехать, еще долго отбивались от котов, запрыгивавших в кузов и в кабину. На следующее утро жители дома № 8 заметили, что двери в квартиру Товарнова-Вагонского опечатаны.
С тех пор Товарнов-Вагонский больше не появлялся. Коты, жившие под его дверью, в течение месяца исхудали и поумирали. Со смертью последнего кота ушла и память об его стихийном хозяине. Единственное, что напоминало иногда о происшедшем, – легкий запах валерьянки, до сих пор витавший в парадном.
19
Был один из дней недели. Точнее вечер. Агатангел Ильич сидел за письменным столом. Держа в руке карандаш, он поочередно то думал, то писал. Мелкий почерк бисером покрывал сверху вниз листы бумаги. Иногда профессор переставал думать и писать. Он улыбался, разглядывая исписанные листы, и радовался. Так мысль ушедшая всегда волнует сердце постепенно. Иногда он думал не о том, что писал, а о самих мыслях, об их сущности и великой способности оставаться невидимыми, неощутимыми, нематериализовавшимися. "Мысль – это свободное движение разума в словесных частях его", – подумал Агатангел. После этого вывода он решил подумать еще о чем-нибудь таком:
"Мысль о единении духовного с материальным есть не что иное, как вечная мечта человека о гармонии. Следовательно, всякая гармония начинается с мысли о ней, а раз человечество за все прошедшие века дальше мысли не двинулось, следовательно, человечеству и без гармонии хорошо. Из вышеподуманного исходит то, что человек думает всегда о том, чего ему хочется, но в чем на самом деле он нуждается. Следующий вывод: мысль – это единица социально-опасного процесса, приводящего человека к пьянству или буйству. Мысль – это продукт сомнения. Для того чтобы избежать сомнительных мыслей, человек должен иметь сборник правил и ответов на любые вопросы, составленный в строго убеждающей форме".
В дверь постучали. Агатангел Ильич отвлекся от мышления. Пришел дворник Феодор, стеснительно пряча руки за спиной.
– Можно? – спросил он.
– Пожалуйста, проходите! – приветливо встретил его профессор.
– Я тут с… – Феодор вытащил из-за спины бутылку водки.
Агатангел провел гостя в кухню и усадил на табурет у стола. Достал чашки. Феодор открыл и налил.
– Я от сомнения к вам пришел… – начал он и запнулся. – Вот многого уразуметь не могу. Вещи творятся, а я их ни в толк, никуда… как бы это… ну…
Агатангел вспомнил свои недавние мысли и улыбнулся.
– А о чем вы сейчас думаете? – спросил он.
– Да в том-то и беда, что сразу о многом как бы. Вот и о похоронах, что были на днях, о жизни, о бабах. Мне бы как-то уразуметь все это…
– А о похоронах-то я толком и не знаю ничего. Расскажите, будьте добры!
– Да че там рассказывать! Утром вышел к Муське, гляжу – у двери Товарского-Вагонного гроб приставлен. Я решил, что раз приставлен, так не зря, и пошел по жильцам на венок собирать. Еврей сверху, Бухманд, кажись, таким добрым оказался, пошел сам венок купить. Принес. Музыку позвали. Играть начали; а тот живым оказался. Взял кота и избил Бухманда насмерть, и похоронили его сразу… А этого Тобарского увезли ночью…
– Гроб?! А какой из себя гроб был?
– Да какой? Обычный, с крышкой. Обивка дорогая, красная с черным, и такой он вроде широкий в се редке.
Агатангел прикусил от догадки губу и выпил водки.
– Но это, уважаемый, меня волнует меньше, чем бабы. Вот об тех бы что узнать!
– А что же именно вас в них волнует?
– Да ихнее мозговое устройство… Отчего это они так разно ведут себя, и вот говорят о всем, о душе, о доброте, а сами одного хотят: из тебя все жизненные соки взять…
Агатангел слушал уже невнимательно. Он думал о гробе, с которого начались похороны. Гроб наверняка был тот самый, который он подарил Магнитогорычу. Но почему он оказался у двери Товарнова-Вагонского?! Неужели специально?!
– Так вот что вы про это думаете?
– Да вы знаете, мне самому в этом никак не разобраться. Путаное это дело. Философия и та проще: ведь на каждый философский вопрос можно дать философский ответ, а тут как ни думай, а ответа не найдешь…
– Так я и думал! Бабы, они для путаницы и сомнений созданы, были б на земле одни мужики – тогда б и лад наступил, и хорошо бы стало. Ни тебе всяких грехов, ни разлада…
Феодор замолчал, задумался и осушил чашку, негромко крякнув.
– Да, наверно, да… – поддакивал Агатангел, снова задумавшись о чем-то своем.
Вскоре бутылка изошла водкой, отчего Феодор встал, попрощался и ушел.
Профессор посидел еще чуток на кухне, размышляя о странных похоронах, на которых гробы и венки появляются раньше, чем покойник. Перед тем как лечь спать, он подошел к Катеньке и сказал:
– Ты, Катенька, больше этого соседа, что приходил, не пускай! Говори, что я не велел. Беда от него может быть. Нехороший человек. Ну, спи теперь! Доброй ночи!
20
За последние дни дух Магнитогорыча поднялся, как пар в котле. Он ходил, радостно выбрасывая вперед носки ног, словно генерал, марширующий на параде впереди всех. В его пронзительном взгляде светилась теперь и какая-то снисходительная усмешка. Возникло постоянное желание бить себя в грудь, ничего при этом не говоря и не объясняя. Магнитогорыч думал, что Наполеон после каждой победы подолгу молча бил себя в грудь в знак того, что собой был доволен. Магнитогорыч был доволен собой больше, чем Наполеон. Он шел, внутренне трепеща от гордости за все свое прошлое, заканчивавшееся вчерашним днем. Так и хотелось ему крикнуть: "Смотрите, кто идет! Смотрите и путайтесь в догадках, чего от меня ожидать!!!" Сделав несколько ходок вдоль Липковского бульвара, он зашел в свой подъезд и постучал в квартиру Мудренова. Дверь приоткрыла Катя.
– Добрый день! – бодро прозвенел голос Магнитогорыча. – Папа дома?
– Нет и скоро не будет, – прохладно ответила Катя, сама стесняясь своего невежливого тона.
– Жаль, жаль… А я так хотел с ним поговорить… Ну, может хоть чаем угостите?
– Папа не велел никого впускать без него.
– Ну, меня-то ты знаешь! Чего соседей бояться?! Поговорим, а там, глядишь, и папа подойдет, а у меня для него новостей интересных много…
Катя долго колебалась прежде чем впустить Магнитогорыча. Наконец сдалась. Не в ее природе было отказывать людям, не зная причины. Она провела Магнитогорыча на кухню.
– Давай, Катенька, в кабинете чайком побалуемся, там светлее, окна…
– Хорошо, – Катя пожала плечиками. – Проходите, садитесь там, а я сейчас приготовлю.
Магнитогорыч зашел в уже знакомые двери, подошел к столу и принялся разглядывать рукописи. На одном листе, лежавшем сверху, было написано только несколько строчек. Магнитогорыч прочитал:
"Не оттого счастье возникает, что в природе оно существует, а оттого, что люди, не зная значения этого слова, называют им всяческие положительные происшествия. Стало быть, любую мелкую, но радостную оказию человек имеет право счастьем назвать, как равно и нечто великое в своей жизни…"
– Хм… забавно, – прошептал Магнитогорыч. – Философствует… дофилософствуется у меня…
Зашла Катя с подносом, на котором стояли две чашки с кипятком и чайник с заваркой.
Чай пили молча. Магнитогорыч хлюпал губами и искоса поглядывал на Катю. Она стеснительно смотрела в одну точку.
Магнитогорыч окинул взглядом комнату. С тех пор как он здесь побывал, ничего не изменилось, разве что исчез гроб, лежавший в углу под окном, но и то этот гроб прошел через спину и руки Магнитогорыча. Как ни странно, но после того, что здесь произошло, Магнитогорыч чувствовал себя в этой комнате чуть ли не хозяином. Все предметы казались близкими и дорогими. В разряд предметов этой комнаты Магнитогорыч мысленно отнес и Катю.
– Катя, а что, по-твоему, самое главное в жизни? – Он пристально посмотрел на девочку, изобразив на лице подобие доброй улыбки.
– Любовь… – Катя покраснела.
– А что есть любовь? – спросил гость.
– Не знаю… Это…
– Вот что это! – резко выговорил Магнитогорыч и, схватив девочку, бросил ее на софу.
Треск рвущегося платья был тотчас заглушен криком Кати. Магнитогорыч с силой ударил ее по лицу и зажал рукой рот.
Больше никто не кричал. Через час хлопнула дверь, и Магнитогорыч с прокушенной ладонью зашел в свою квартиру. Наспех перевязав ладонь полоской из старой простыни, он лег спать. Спалось плохо. Постоянно снились крысы с голубыми женскими глазами. Приходилось ворочаться, разгоняя грызунов.
Профессор вернулся домой за полночь. Тихонько открыл двери и на цыпочках прошел в кабинет. Остановился на мгновение взглянуть, хорошо ли укрыта одеялом Катя.
Утром проснулся поздно и удивился необычной в такое время тишине. Оделся и вышел из кабинета. Катя неподвижно лежала на кровати, неестественно свесив руки. Лицо ее было мертвенно-бледным. В глаза бросились пустой пузырек из-под уксусной эссенции и обрывок бумаги, лежащие на тумбочке.
Кровь замерла в жилах профессора. Он боязливо сделал два шага к тумбочке и взял в руки обрывок бумаги.
"Милый папа! Я тебе очень благодарна. Я люблю тебя. Я виновата, что тебя не послушалась и впустила его. Я не хочу больше жить на свете. Здесь, кроме тебя, никому верить нельзя. До свидания, милый папа. Прости!"
Мудренов судорожно смял записку и, опустив голову, вышел из квартиры. Через четверть часа он был в мастерской артели. Не обращая внимания на рабочих, он стал внимательно рассматривать гробы, стоявшие один на другом в три ряда. Глухонемые, еще ни разу не видевшие профессора в таком состоянии, взволнованно следили за его действиями. Он выбрал самый маленький, вытащил его к двери и присел на корточки, отрешенно уставившись в пол. Глухонемые осторожно подошли и стали полукругом вокруг профессора. Они боялись побеспокоить его, но терпеливо ждали. Наконец один из рабочих подошел и дотронулся до плеча. Профессор, не поднимая головы, протянул ему записку. Тот прочитал и с каменным лицом передал рядом стоявшему. Записка обошла всех. Рабочие стояли со скорбными лицами, не двигаясь.
Профессор встал, попытался одновременно поднять и гроб, и крышку. Рабочие учтиво подвинули его и сами взяли гроб.
Мудренов вышел на улицу, остальные двинулись за ним. Когда поднялись на второй этаж, навстречу вышел Магнитогорыч с перевязанной рукой. Профессор, увидев его, запылал злобой. Он с силой дал ему оплеуху. Хотел ударить еще раз, но Магнитогорыч не собирался ждать второго удара. Оттолкнув глухонемых, он помчался вниз, перепрыгивая через ступеньки. Профессор, сжав кулаки, смотрел ему вслед. Глухонемые переглянулись и обменялись знаками своего безмолвного языка.
Катю отпевали в маленькой церквушке. Старик-поп, дребезжа голосом, помахивал кадилом. На клиросе приятно и скорбно пели женщины в черном. Вокруг гроба стояли Мудренов и артель в полном сборе. Низенький рабочий, когда-то подавший Агатангелу Ильичу книгу учета, стоял у самого гроба и утирал рукой слезы.
21
Магнитогорыч, бледный, нервно оглядываясь по сторонам, зашел в подъезд и забежал на свой этаж, лихорадочно закрыв за собой двери. Около часа он выводил на листах бумаги дрожащей рукой неровные строки. Потом свернул листы в трубочку и, спрятав их во внутреннем кармане пиджака, выбежал из квартиры. Перед выходом из подъезда он выглянул и посмотрел по сторонам. Как будто все было спокойно. Быстрой походкой он направился в центр города. Мурашки беспрерывно бегали по спине, царапая нервные окончания. Бил озноб, дергалось левое плечо. Магнитогорыч все ускорял и ускорял шаг. Он смертельно боялся оглянуться и, напрягая шею, продолжал мчаться вперед. Нервное напряжение доходило до предела. Испуг пересилил боязнь, он обернулся и, к своему ужасу, заметил толпу людей, быстро идущих в его направлении. Ноги без сигнала рванули вперед, и Магнитогорыч уже бежал, бежал рывками, натыкаясь на прохожих. Через несколько минут он залетел в небольшой домик. Не отдышавшись, зашел в кабинет.
– Что-то вы раньше, чем договаривались! – улыбаясь, воскликнул толстенький мужчина с родинкой на носу.
– Здравствуйте, "дядя Ваня"! – тяжело дыша, выпалил Магнитогорыч.
– Ну, что у вас?