Саму главную елку страны мы тоже проведывали. В этот раз ее поставили под землей, в трехэтажном торговом центре на площади Независимости. Она стояла, бедная, и теснилась в широком общем для всех этажей пространстве, между эскалаторами и двумя вертикалями лифтов. Здесь она, должно быть, и переждет обещанные метели и бураны, из-за которых, видимо, и было решено ее спрятать под землю.
– Ну, что? Какие предложения на вечер? – спросила Марина, когда мы в очередной раз спустились к основанию главной елки страны и уселись за "макдональдовский" столик почти что под ее нижними ветками.
Я развел руками.
– У тебя что, действительно нет ни капли фантазии? Сегодня же сочельник!
Я напрягся мыслями из последних сил.
– Я знаю, – твердо заявила Марина, стянула с головы лыжную шапочку и взлохматила рукой ежик своих волос.
– Что ты знаешь?
– В это Рождество мы зачнем ребенка! Сделаем себе и миру рождественский подарок!
– Да? – удивился я. Это предложение Марины застало меня врасплох.
– Ты что, против? – В ее зеленых глазках засветился огонек недоверия, и я тут же захотел потушить его.
– Нет, что ты! – поспешил я не согласиться. – Я просто подумал… Когда сексу придаешь такой смысл, он становится чем-то более значительным…
– Рождество – это не секс, это любовь… А тот секс, о котором ты говоришь, мне уже надоел…
"Мне тоже", – подумал я, но вслух не произнес.
Вслух я только задумчиво вздохнул. И посмотрел на главную подземную елку страны. С ближней ко мне колючей ветки свисал блестящий шарик с надписью "2002". Это вызвало у меня саркастическую улыбку.
– Смотри! – Я показал Марине шарик. – Прошлогодний!
– Зато блестит, как новый! А представляешь, на следующее Рождество мы уже будем с ребеночком!
Я представил себе это, и, надо сказать, картинка в моем воображении получилась красивой, только отчасти похожей на икону с младенцем-Иисусом.
– А знаешь, – я посмотрел Марине прямо в ее прищуренные зеленые глазки, – было бы еще лучше родить прямо на Рождество!
Она, улыбнувшись, отрицательно покачала головой.
– Так что? Поедем домой? – спросил я, представляя себе очередной зимний вечер в уютной домашней обстановке, перед широченным экраном телевизора с бокалами шампанского.
– Нет, – спокойно произнесла Марина и хитро улыбнулась.
– Нет? Еще погуляем?
Она посмотрела на свои часы.
– Посидим еще полчасика… Возьми мне горячего шоколада!
Когда мы выбрались наверх, с неба снова валил снег. Он медленно падал крупными белыми хлопьями. Хрустел под ногами. Было уже темно, и в этих расцвеченных рекламными и уличными огнями сумерках городская жизнь двигалась плавно и нерешительно. Так же, плавно и нерешительно, ехали по заснеженному Крещатику машины.
– А у меня для тебя сегодня сюрприз! – неожиданно и радостно произнесла Марина, остановившись и обернувшись ко мне.
– Еще один?
– Ага, – Маринка кивнула, посмотрела на часы, потом приподнялась на цыпочках и поцеловала меня в губы. – Через десять минут нас Дима повезет в рождественское путешествие!
Я почти услышал "свадебное путешествие" вместо рождественского, но упоминание о Диме меня насторожило.
Дима был старшим братом Маринки. Человеком с биографией. Солдатом он воевал в Афганистане, потом со своими ребятами сопровождал и охранял контейнеры с контрабандными сигаретами по пути из Одесского порта в Киев. Правда, уже два года, как он занимался совершенно легальным бизнесом – организацией экстремального туризма. Клиентов у него хватало. Причем большая часть туристов-экстремалов приезжала из-за границы. Старые контакты в этом бизнесе ему очень пригодились. Он мог устроить почти все, что угодно. От трехдневного пребывания в настоящей тюрьме в одной камере с десятью рецидивистами для молодого американского журналиста до ознакомительного тура филиппинских миссионеров-католиков по шахтерским поселкам Украины.
Именно поэтому я и напрягся при упоминании о нем, тут же представив себе, какое "рождественское" путешествие может нам этот Дима устроить.
– Не бойся! – заметив выражение моего лица, сказала Марина. – Все будет отлично!
"Ну, свою сестру он уж точно ни в какую авантюру втягивать не станет!" – подумал я и успокоился.
Через полчаса мы выехали за пределы города. Российский джип "Нива-Тайга" ехал по колее невидимой под снегом житомирской трассы. Ехал не спеша.
– А куда мы едем? – поинтересовался я у Димы.
– В гости, – сказал он, не отвлекаясь от заснеженной дороги. – Есть тут одно фольклорное местечко, о котором мало кто знает.
– Рядом с Киевом?
– Ну да, – он кивнул и включил музыку.
Под музыку ехалось веселее. Я уставился в окно.
Разглядывал сказочный зимний лес, медленно проплывавший мимо машины.
– Ты хлеб купил? – спросила вдруг брата Марина.
– Не беспокойся. Все купил. Даже больше, чем надо!
Вскоре мы свернули с трасы на узкую лесную дорогу. Полузанесенная снегом колея и тут помогала Диме вести машину, но теперь Дима наклонялся ближе к лобовому стеклу, внимательно следя за этой едва видимой колеей, освещенной противотуманными желтыми фарами.
– Не заблудимся? – с опаской спросил я.
– Не бойся! Прорвемся! – произнес с усмешкой в голосе Дима.
Наверно, так же он отвечал своим сослуживцам в Афганистане, когда сидел за рулем бронетранспортера и смотрел вперед на наступавших моджахедов.
В машине становилось жарко – печка работала на полную мощность. Я расстегнул дубленку и снял волчью шапку. Положил ее рядом на сиденье.
Неожиданно машина остановилась, и Дима обернулся ко мне.
– Ну что, Васек, сделай доброе дело!
Я, бросив взгляд мимо усатого лица Димы, увидел в свете фар опущенный шлагбаум и справа от него – будочку постового, покрашенную в зеленый цвет.
– Какое дело?
– Выйди из машины, открой багажник и достань из рюкзака бутылку "Зубровки". Зайди в будку, поставь бутылку на пол. Потом поднимешь шлагбаум, подождешь, пока я проеду, и снова его опустишь! Не сложно?
– Нет.
В будке постового я, к своему удивлению, увидел на полу две бутылки шампанского, три – водки и большую трехлитровую банку с мутным самогоном.
Поднимая шлагбаум, я осмотрелся. Машина, даже с горящими фарами, казалась в этом темном лесу напуганным, незащищенным существом. И словно специально для того, чтобы придать этим моим ощущениям большей интесивности, из-за черных стволов сосен выбежала и застыла тень на четырех лапах. Блеснули в темноте глаза. У меня мурашки пробежали по коже. Я стоял, не двигаясь, сжимая в руке веревку от поднятого вверх шлагбаума.
Наконец "Нива-Тайга" проехала под шлагбаумом, и я его опустил. Привязал веревку ко вкопанному в землю столбику, на который ложилась перекрывавшая дорогу доска-перекладина.
– Куда это мы въехали? – спросил я, снова устроившись на заднем сиденье.
– Заповедник, – коротко ответил Дима. – Да уже недолго осталось…
Он вдруг достал из кармана кожаной куртки мобильный телефон, набрал номер.
– Через часик будем! – сказал он кому-то.
Странно, но этот короткий телефонный разговор, а если точнее – всего лишь одна фраза, сказанная по мобильному, успокоила меня, вернула к радостным рождественским размышлениям. Я думал: какой бы подарок сделать Маринке? Может быть, действительно, мобильный телефон? Чтобы я мог ей всегда позвонить, всегда ее разыскать? Но тогда получается, что это скорее мне подарок, чем ей…
– Смотри, смотри! – оборвала мои размышления Маринка, обернувшись и показывая рукой вперед по ходу машины.
Джип замедлил ход. Я наклонился вперед и увидел могучего лося, стоящего прямо на дороге. Он явно смотрел на нас.
А мы подъехали и остановились перед ним, как солдат перед генералом.
– Может, посигналить? – задумчиво предложил Дима, глянув на часы.
– Не надо, – попросила Марина. – Ты ему лучше помигай фарами.
Дима несколько раз переключил свет с ближнего на дальний и обратно. И лось мотнул головой, развернулся и ушел в темный лес.
– Видишь! – радостно выдохнула Марина.
Лес закончился внезапно. Машина вынырнула на заснеженное поле и, казалось, стала легче. Здесь уже не было колеи, и Дима ориентировался по вкопанным вдоль грунтовки деревянным столбам. Тут уже не было так темно, как в лесу. Над полем висела ярко-желтая луна, и ее свет искрился на снегу.
– Красота! – воскликнула Марина и обернулась, чтобы мне улыбнуться.
Впереди показалась деревенька.
Машина остановилась возле приземистой хатки, в трех окнах которой горел желтый домашний свет.
– Приехали! – сообщил Дима и заглушил мотор.
Две хозяйки – Галина Ивановна и Ольга Ивановна – встречали нас в передней рождественской песней. Они были сестры. Старшей, Галине Ивановне, было восемьдесят два, младшей – семьдесят пять.
Как только мы вошли в этот дом, настроение мое переменилось. Здесь было тепло – даже в передней было слышно, как трещат горящие дрова в печи. Вся хата, состоявшая из небольшой кухоньки, залы и двух спаленок, была прибрана и украшена. На окнах наклеены вырезанные из белой бумаги ангелочки. В углу залы под потолком на полочке – икона Божьей Матери, а перед ней – горящая свечка. Внизу на тумбочке под иконой – огромный советский телевизор "Горизонт", накрытый вышитой скатеркой. В центре – большой круглый стол.
– Проходите, проходите, гости рождественские! – нараспев весело запричитали сестры-старушки.
Оставив в передней верхнюю одежду и разувшись, мы с Мариной прошли в залу. Дима остался в передней. Из машины он перенес в хату большой рюкзак и теперь разбирался с его содержимым.
Старшая старушка посадила нас на диван и включила телевизор, сняв с него вышитую скатерку.
– Вы пока посмотрите, а мы тут с Олечкой еще должны на кухне закончить! – сказала она. – Только он у нас старенький, все в одном цвете показывает.
Телевизор нагревался минуты три. Потом появилось изображение. Оно оказалось розовым и дрожащим. На экране пел и плясал в своем клипе розовый Майкл Джексон.
В гостиную зашел Дима.
– Ну, как вам тут? – спросил он весело.
– Класс! – ответила Маринка. – И старушки очаровательные! Где ты их нашел?
– Коммерческая тайна! – усмехнулся Дима.
– Ты в телевизорах разбираешься? – спросил его я. – Может, покрутишь там что-нибудь, чтобы он нормально показывал?
– Уже пробовал, – Дима махнул рукой. – Тут дело не в телевизоре. Или антенна такая, или вообще какие-то помехи в воздухе… Могу перевести в черно-белое!
– Нет, пускай уж лучше все будет розовым! – согласился я.
Снова зашли старушки – у каждой в руке по сложенной вышитой красными петушками скатерти. Сначала они вдвоем накрыли стол тяжелой скатертью, потом, поверх нее, второй.
– А почему две скатерти? – поинтересовалась Маринка.
– Так положено, по традиции, – ответила голосом доброго экскурсовода младшая старушка Ольга Ивановна. – Нижняя скатерть для предков, а верхняя – для нас.
Потом старшая старушка попросила младшую посчитать: сколько нас.
– Шесть, – ответила младшая.
И они расставили вокруг стола шесть стульев.
Я пересчитал всех присутствовавших. Получилось пять. Подумал, что мы ждем кого-то еще. И снова направил свой взгляд на телевизор. Теперь там пела и плясала розовая Бритни Спирс. Глаза постепенно привыкали к этому дрожащему розовому цвету. Возникло такое ощущение, будто я смотрю старинную шоу-хронику какого-то давно минувшего века.
А старушки тем временем не спеша накрывали на стол. В центре стола положили друг на друга три кулича – три круглых хлеба с дыркой в середине. В эту дырку поставили высокую свечу. Потом расставили напротив каждого стула тарелки, разложили вилки-ложки.
– Ты когда-нибудь по-настоящему Рождество отмечал? – спросила меня Марина.
Я отрицательно мотнул головой.
– Тогда тебе обязательно понравится! – сказала она и улыбнулась.
А в это время старшая старушка занесла и поставила на стол большой глиняный горшок, накрытый крышкой. А младшая с Димой принесли два подноса и переставили на стол с десяток блюд с рыбой, варениками и голубцами.
После этого обе старушки и Дима вопросительно уставились на нас с Мариной.
– Что, садиться? – спросил я.
– Нет, сначала на двор! – сладким голосом сообщила старшая старушка. – Кто первую звезду увидит, то и свечку зажжет, – она показала на центр стола. – Тогда и сядем!
Небо было затянуто облаками, и только в одном месте виднелось беловатое пятно: там пыталась пробиться своим бледным светом к земле луна.
Морозный воздух обжег мне горло. Я тоже задрал голову вверх и смотрел на облачную пелену, закрывшую от нас звездное небо.
Со стороны леса донесся волчий вой. Я вздрогнул.
– Тут у вас много волков? – спросил я Ольгу Ивановну.
– Ой много, сынок, – ответила она. – И волков, и другого зверья!
– Вон, вон! – закричала вдруг звонко Маринка, рукою показывая на маленькую звездочку, выглянувшую из-за туч.
– Будет тебе счастье, доченька! – пообещала старшая старушка, потом обвела всех добрым взглядом и позвала за стол.
Мы быстро вернулись в тепло хаты. Уселись за стол.
Маринка зажгла свечу, стоявшую в середине трех поставленных друг на друга калачей. Старушки нараспев прочитали рождественскую молитву. Потом младшая сняла с глиняного горшка крышку и каждому на тарелку положила кути: пшенной каши, сваренной с медом и маком. Потом был борщ с ушками и остальные десять блюд. И узвар – компот из двенадцати фруктов. А когда мы уже наелись, за окном послышался хруст снега. Кто-то остановился перед порогом хаты, и тут же зазвучали рождественские колядки. Только голоса все были мужские, словно колядки эти исполнял хор донских козаков.
– Выйди к ним, – попросил меня Дима. – Там, на полу в передней, кулек с рыбными консервами. Дай каждому по одной!
С кульком в руке я открыл дверь и обомлел: передо мной стояли и пели шестеро мужиков, одетых в военный камуфляж.
Я подождал, пока они допели колядки до конца, и положил в ладонь каждому по банке мяса камчатских крабов.
Они поклонились, развернулись, вышли со двора и зашагали вдоль по заснеженной дороге. Растворились в сумраке этого рождественского вечера.
"Странно, – думал я, – во всех сказках и фильмах колядки поют дети, и им потом за это дают конфеты или деньги…"
– Эй, закрой дверь, а то простудишь нас всех! – долетел до меня голос Димы.
Я вернулся, все еще пребывая в задумчивом настроении.
– О! Смотрите! Сделай громче! – Дима развернул меня своими словами и жестом к телевизору.
На экране появилось розовое лицо президента. Президент поздравил всех с Рождеством и с экрана перекрестил нас.
– Это хорошо, что он всю страну перекрестил, – сказала старшая старушка. – В прошлом году забыл это сделать, и все сразу, с первого января, и подорожало. И мясо, и яйца, и молоко…
– Ладно уж, ладно! – остановила сестру Ольга Ивановна. – Грех жаловаться, и так хорошо живем! – Потом она повернулась к Диме и сказала: – Сохрани тебя Бог, Димочка!.. Ну все, теперь почивать! Молодята – в первую спальню, – она показала рукой на двойные двери, а ты, Димочка, на кухне будешь, мы тебе там раскладушку поставим. Хорошо? Здесь-то нельзя.
– А почему нельзя? – удивился я. – И для кого этот шестой стул здесь стоял?
– Для духов предков. Так положено, – терпеливо объяснила мне младшая старушка. – Но они могут и ночью прийти, так уж лучше, чтоб здесь никто не спал.
Спальню нам ответил с большой двойной кроватью. На стене в изголовьи – икона.
– Ну что, ты готов? – прошептала мне, раздеваясь, Маринка.
Я понял вопрос. И действительно, было в этом вечере что-то удивительное, странное, торжественное и не совсем понятное. Наверно, именно в такую ночь и надо зачинать детей…
Под теплым пуховым одеялом мы с Маринкой мгновенно согрелись.
– Теперь мы запомним это Рождество навсегда! – Горячий шепот Маринки согрел мне ухо, и я сильно прижал ее к себе.
Глубокой ночью меня разбудил какой-то шорох, доносившийся из залы. Маринка спала, как сурок. В доме и за окном было тихо. Сказочная рождественская ночь продолжалась, и я замер, прислушиваясь к этому шороху, словно проверял: настоящий ли это шорох или сказочный.
Но шорох продолжался и становился громче. И я, немного боясь, поднялся с кровати, подошел к закрытым дверям в залу. Приоткрыл одну половинку.
Лунный свет падал через окошко на часть круглого стола. И в этом свете я увидел на столе двух мышек, доедавших наш рождественский ужин.
На моем лице возникла улыбка облегчения. Я зашел в залу и тихонько прикрыл за собой двери.
Мышки, казалось, не боялись меня. Но как только я включил свет – они спрыгнули со стола и убежали под диван. Электричество, видимо, было здесь "непостоянным". Лампочка под потолком то вспыхивала ярче, то притухала. Я осмотрелся по сторонам и увидел на подоконнике какой-то черный прибор. Подошел, взял его в руки.
И тут же мне стало холодно. Прибор, который я держал в руках, оказался радиационным дозиметром.
Я тут же вспомнил и шлагбаум с постовой будкой, и шестерых военных, спевших нам рождественские колядки и получивших за это по банке консервов. Вспомнил я и биографию Димы, Маринкиного брата.
"Ах сволочь! – подумал я. – Он нас затащил в чернобыльскую зону. А мы тут зачали ребенка… О чем он думал! Это же его сестра! Вот тебе и экстремальный туризм! Он что, хотел показать, что настоящие традиции сохраняются только благодаря радиации?"
Я вернулся в спальню. Оделся, стараясь не разбудить Маринку. Снова зашел в залу.
Он спит на кухне! Мне очень захотелось взять что-нибудь тяжелое, пойти туда и стукнуть его по голове. Но ничего тяжелого в зале я не нашел. Я еще раз осмотрелся и, к своему удивлению, увидел Диму. Он заглянул в залу из передней. Он был одетый, а в руке сжимал за горлышко бутылку шампанского.
– Не спится? – спросил он негромко. На его лице появилась шаловливая улыбка.
– Ты куда нас привез? – сердитым шепотом спросил я.
Улыбка не исчезла с его лица. Он посмотрел мимо меня на вчерашний рождественский стол. Я понял, что он смотрит сейчас на дозиметр, оставленный мною на столе напротив шестого стула.
– Это же чернобыльская зона! – произнес я уже громче, не дождавшись от Димы ответа на свой предыдущий вопрос.
– Ты умеешь открывать шампанское беззвучно? – спросил он. – Ты же умеешь, я помню! На, открой!
Я взял в руки бутылку. А он кивнул мне внутрь залы, в сторону стола, мол, проходи и садись!
Мы сели за стол. Я снял с пробки фольгу, аккуратно скрутил оловянную проволоку, крепко соединявшую пробку с бутылкой. Потом аккуратными движениями хирурга потянул пробку на себя. А когда она уже пошла сама, под силой давления шампанского, стал придерживать.
– А теперь наливай! – прошептал он.
– А пить за что будем? – спросил я мрачно. – За Рождество в чернобыльской зоне?
Дима опять усмехнулся.
– Нет, за открытие нового маршрута экстремального туризма. Мое ноу-хау. Называется: "Русская рулетка в украинской провинции".
– Что ты хочешь этим сказать?