- Я постараюсь, - пообещал неуверенно Инфант, который хоть и делал вид, что обнимает Жеку всерьез, на самом деле с таким же успехом мог обнимать ствол растущей за Жекой березы. Так у него ненатурально получалось вконец одеревеневшими, натужными руками. Возможно, оттого натужными, что Жеку он в глубине души уважал и побаивался больше многих других. А как сексуально обнимать человека, которого уважаешь и побаиваешься?
- Итак, Б.Б., - повернулся я к Илюхе, - я тебя "Б.Б." буду звать на время всей операции. Во-первых, со стороны непонятно, а во-вторых, сутенеру такое имя особенно подходит. А ты меня зови… - Я призадумался на мгновение.
- Я тебя буду звать Францем, - вдруг проявил собственную режиссерскую инициативу Илюха.
- Почему Францем? - удивился я.
- А почему нет? Хорошее немецкое имя. Свойское, дружеское и запоминается легко. Помнишь Франца Беккенбауэра, футболиста такого?
- Не живи прошлым, старикашка, - порекомендовал я между делом и согласился: - Ну, пусть будет Франц.
Затем я полез за пазуху и вытянул оттуда плоскую бутылочку американского виски из штата Теннесси.
- Слушай внимательно, - пояснил я товарищу, - от виски, особенно теннессийского, перегаром несет пуще всего. Ты набери его в рот и прополоскай, чтобы разило сильнее. От тебя сильно разить должно - девушки не так кубинцев боятся, как пьяных кубинцев. Ну а то, чем прополоскал, выплюни, чтобы не опьянеть и роль не перепутать.
- Ты Франц, молоток, - похвалил меня Б.Б., - ты запасливый. Не зря тебя Францем все-таки нарекли, немецкая основа из тебя, как ни прячь, проступает. Хотя я бы, конечно, лучше родной текилой зарядился, чем этой примитивной сивухой нашего промышленного северного соседа. Ведь янки, они, знаешь…
Но, так и не решив, что я должен знать про "янки", Б.Б. набрал в рот побольше виски и долго им полоскал рот, и щеки, и горло внутри. Я все ждал, когда же он выплюнет, а он все не выплевывал и не выплевывал. Даже когда перестал полоскать, все равно не выплюнул.
- Б.Б., - спросил я в недоумении, - ты чего не выплевываешь? Сглотнул, что ли?
Б.Б. качнулся ко мне немного и дыхнул разящим висковым перегаром, да так приятно, что мне обидно стало. Ну почему он дисциплину нарушает, а мне нельзя?
- Дружище, Франц, - проговорил Б.Б. опустевшим ртом, мелко подтанцовывая бедрами в белых обтягивающих штанцах. - Дай, я тебе спою старую кубинскую песню. Мне ее няня, мулатка Терессита, напевала, когда я еще был смугл, кудряв и невинен. Когда женщины меня еще нисколько не интересовали… - И он запел в такт раскачивающимся бедрам:
Когда с тобой немецкий друг,
Тепло и радостно становится вокруг…
Он бы наверняка продолжил и Бог знает чего еще нагородил, но я его резко оборвал:
- Б.Б., я же сказал тебе, не живи прошлым. Даже если ты кубинский пятидесятник из прошлого столетия, это не значит еще, что у тебя песенный репертуар должен быть из пятидесятых годов прошлого столетия. Напоминаю, мы здесь не развлекаемся, мы здесь по делу. Репетируем мы здесь, забыл? Думаешь, мне не хочется глотнуть несколько раз? Но я же воздерживаюсь, потому что я при исполнении.
- Потому что вы, немцы, добросовестный и дисциплинированный народ. И добропорядочный к тому же. Не то что мы, латины - дети моря и солнца.
- Короче, - усилил я голосом, - мы с тобой выходим вон из тех кустов. Видим влюбленную пару. Разгоряченные их страстью и парами теннессийского алкоголя, мы начинаем их задирать. Ну это я в основном, потому что это я хулиган. Ты стоишь рядом и пританцовываешь, вот как сейчас, бедрами. Ты все понял? Ну давай, пора выходить из кустов.
И мы сначала вошли в кусты, а потом вышли из них. Максимально развязной походочкой вышли. А потом я таким же развязным голосом заверещал:
- Ух ты, ух ты, поглядите на этих двоих! - заверещал я, как и полагается хулигану, рядом с которым не переставая пританцовывает насильник. - Эй, пацан, смотри чувиху свою не задави. А то она так сплющенная и останется на всю жизнь. Тебе-то, может, и сойдет, а вот другим не в кайф будет. Понял, козел?
И я выдержал длительную паузу, потому что в соответствии со сценарием в этом месте Инфант должен был отвлечься от девушки и откликнуться на мой задир мужественным голосом и решительным речитативом. Но пауза все выдерживалась, а Инфант все не отвлекался. Он вообще к нам не поворачивался, совсем не реагировал на нас, хулиганов.
Я пригляделся, что-то с ним, с Инфантом, происходило необычное. Я снова пригляделся, и это необычное мне не понравилось. Потому как по всем наружным признакам выходило, что наш Инфант оказался сексуально возбужден. Он втискивал Жеку в себя и елозил по ней передней своей частью лица, да еще руками подрабатывал.
А та, что было особенно противно, совершенно ему не препятствовала, видимо, действительно долго у нее ни с кем не получалось. То есть они оба слишком глубоко вошли в роль, можно сказать, вжились в нее полностью. Настолько вжились, что позабыли, что все не по-настоящему у них, а участвуют они всего лишь в репетиции. Пусть и в генеральной.
- Инфант… - начал отвлекать я его. И снова позвал: - Инфант!
Но разве его от женщины словами отвлечешь, пришлось подойти, отрывать голыми руками от хрупкого Жекиного тела. Хотя он так плотно присосался всеми своими присосками, что даже Б.Б.-шная помощь потребовалась. А тот, помогая мне, все пританцовывал по-латиноамерикански и пританцовывал, и напевал вполголоса какие-то свои карибские мотивы.
В общем, куда ему было деваться, Инфанту, как он мог противостоять нашему совместному кубинско-немецкому натиску? Конечно, мы его в результате оторвали.
- Инфант, - я непонимающе покачал головой, - ты чего, не слышишь меня?
- А что такое? - спросил ошеломленным голосом Инфант. И вид у него тоже был ошеломленный, и лицо, и глаза, и дыхание.
- Я же обращался к тебе, задирал тебя всячески по-хулигански, - пояснил я. - Ты чего, оглох в забытьи своем любовном?
- Правда? - удивился артист. - Так чего тебе надо, а то я тут… - и он не докончил и снова двинулся было обратно, в сторону Жеки, у которой вид был хоть и помятый немного, но в целом вполне еще рабочий. Но мы его с сутенером Б.Б. обратно не допустили.
- Эй, Инфантище, - затряс я его, стараясь привести в сознание. - Оно не по-настоящему, оно понарошке. Репетиция, ты понимаешь? - И я повторил по слогам: - Ре-пе-ти-ция. И не твоя это девушка, а Жека. Ты Жеку помнишь? Але, контора, очнись!!!
И Инфант очнулся.
- Да какая разница, Жека - не Жека. Они все чем-то похожи, - философски заметил он и снова направился в сторону белого легкого платья. Но мы его снова задержали на полдороге.
- Ан нет, - сказали мы вместе с сутенером, который от постоянного физического напряжения на время даже перестал шевелить бедрами, - разница как раз большая. Жека здесь только для репетиции находится, а совсем не для тебя. Она вообще особенно ни при чем. Вот завтра давай демонстрируй свое умение непосредственно на премьере.
- Итак, Инфант, - повторил я, когда он поостыл немного и пришел в более-менее нормальное для Инфанта сознание, - мы с Б.Б. выходим из кустов, и я тебе говорю наглым голосом… - И тут я повторил свой задиристый текст. - Теперь ты давай отвечай мне мужественно.
Инфант задумался.
- Что отвечать? - полюбопытствовал он наконец.
- Ни фига себе, - разделил я с кубинцем свое удивление. - Ты чего, Инфантище, ты текст от меня вчера получал?
- Получал, - признался тот.
- Ну? - не понял я. - Ты его учил?
Учил, - снова согласился Инфант. - Честное слово, всю ночь. Вернее, все, что от нее осталось. Ну ты же знаешь, от нее вчера не так много осталось, - намекнул он на наши ночные приключения с Дусей.
- Ну? - Я сделал вид, что не понял его намеков, потому что отделившаяся от березового ствола Жека как-то подозрительно внимательно стала вслушиваться в разговор. - Тогда, раз учил, давай выкладывай текст, постепенно, слово за словом.
Тут Инфант, конечно, сильно напрягся, вспоминая что-то, и видно было, что ему это напряжение очень непросто дается. Он вообще находился все еще там, в светлом Женькином платье, и вдали от него ему было, очевидно, неприкаянно.
- Я забыл. - Он виновато опустил глаза.
- Все? - переспросил я. - Ничего не помнишь?
А Инфант все мотал и мотал беспомощной своей головой, которая еще тяжело, возбужденно дышала всем своим широко приоткрытым ртом. Я посмотрел на кубинца, ища объяснения.
- Мудила, - объяснил про Инфанта кубинец. - Чего тут поделаешь? - И он тоже развел руками.
Я же говорила, что память тренировать надо, - напомнила мне вполне оправившаяся Жека. - А ты все: "чистый лист, чистый лист". А чистый лист, он знаешь для чего хорош? Вон, у латина спроси, коль сам не догадываешься.
- Подтираться им хорошо, - тут же услужливо подсказал мне латин и подобострастно улыбнулся своей кривоватой улыбочкой.
Я протянул Инфанту бумагу с его репликами.
- На, читай по бумаге, - сказал я раздраженно. - И к Жеке больше не приставай. Жека, ты как, выдержишь еще один дубль? - обратился я к ней.
- Что же делать, постараюсь, - вздохнула она и тоже развела руками, как все мы.
И я ее понимал, тяжелая досталась ей роль, самая тяжелая, с большой творческой нагрузкой. И с физической нагрузкой тоже.
Глава 10
ЗА ДВАДЦАТЬ ТРИ ЧАСА ДО КУЛЬМИНАЦИИ
Итак, порядок был восстановлен, и мы пустились репетировать заново.
Б.Б. снова стал приплясывать, а мы нормально обменивались с Инфантом сначала репликами, потом угрозами, а он все прикрывал своей широкой грудью узенькую грудь дрожащей за ним девушки. Ну а потом пора было переходить от слов к делу. И мы перешли.
- Значит, так, - пояснял я новую расстановку. - Я подхожу к Инфанту, ты, Б.Б., уводишь из-под него девушку. Бери ее за руку и уводи, только крепче держи, чтоб не убежала. Ты, Жека, дергайся, дергайся, тебя же на расправу уводят, от любимого отрывают. А ты, стариканыч, дыхни на нее перегаром покрепче. Жека, ты почувствовала перегар? Испугалась? Ну и хорошо. Тебя, Инфант, я прижимаю все к той же березе, а ты, чуя нутром угрозу, бьешь меня по челюсти. Только очень медленно, пожалуйста, чтобы я успел отреагировать и заблокировать твою руку. Давай, начали, только медленно, запомнил?…
И он действительно плавно, как в замедленном кино, двинул в меня свой неуверенный кулак, но я, будучи хулиганом тренированным, опять же, как в кино, парировал его удар своим запястьем, прям как в кунг-фу или еще в каком карате. И тут же другой рукой нанес Инфанту сокрушительный удар ниже груди, туда, где, как я предполагал, должен был находиться живот. Там он, кстати, и находился. Правда, в тот момент, как мой кулак дошел до Инфантовой плоти, я свой удар придержал и остановил, так что он в плоть совсем и не проник.
- Здесь ты, Инфант, оседать должен. - Я сверился со своими режиссерскими записями. - Но медленно, не спеша, сползай прям по березе. И лицо сделай корчащимся от тяжелых мучений.
И пока он меня слушался и сползал, я припаял его мощной своей коленкой посередине груди. Но по-дружески припаял, едва дотронувшись.
- Франц, а нам чего делать? - окликнул меня неожиданный голос со спины. И я оглянулся.
Вихлястый кубинец, всячески придерживая рукой Жеку за талию, увлекал ее в свой зажигательный латинский танец, а из его рта, искривленного пошлой сутенерской улыбкой, далеко и толсто торчала гаванская сигара. Но это я догадался, что "гаванская", так как вообще-то я не точно в сигарах разбираюсь. Хотя какая еще сигара должна торчать у кубинского сутенера? Не голландская же.
- Франц, - снова позвал Б.Б., перебирая поочередно то ногами, то бедрами, то плечами и ведя девушку в разнузданном латинском свинге. Как будто какой-то танцевальный зуд на него нашел. - А нам-то чего делать, пока ты Инфанта мочишь?
Тут Жека на секунду отстранилась от танца и полезла в свою маленькую дамскую сумочку, болтающуюся на ее остром локотке и каким-то чудом выдержавшую лобовое столкновение с Инфантом. Покопавшись в ней недолго, Жека извлекла оттуда пачку длинных тонких женских сигарет. Не успела она ее распечатать, как галантный сутенер тут же подобострастно подсунул горящую спичку.
"Вот так они, сутенеры, своей слащавой расторопностью и штампуют себе кадры. Особенно среди наших родных, наивных кубинок", - подумал я.
- Насилуемая, - прикрикнул я на Жеку строго, - срочно забычкуйте окурок! Вы нарушаете правила пожарной безопасности на сцене. Здесь у нас реквизит. - Я указал на березки с осинками. - И вообще, вы меня отвлекаете от избиения Инфанта. - Который, надо сказать, уже присел окончательно и удобненько так устроился на корточках, прислонившись к прочному березовому стволу.
- Ну, что нам все же делать? - засуетился амиго с сигарой во рту и с выплеснутыми наружу из обтягивающих штанов ягодицами.
- Как что? Насилуйтесь потихонечку. Ну, говори ей что-нибудь, дыши перегаром, за плечи хватай.
- Ну что я Жеке нового скажу, когда она и так все сечет с полуслова?
- Что он мне сказать может, Б.Б-шник этот? - поддержала напарника Жека. - Я ж все его приемчики давно выучила, подумаешь, сутенер фигов. Гордое звание только позоришь.
- Да что ты в нашем деле понимаешь! - завозмущался сутенер. - Вы все думаете, сутенер - это не человек, а так, пустяк… Думаете, это просто, думаете, каждому по плечу. Что вот проснулся однажды утром и сказал себе, мол, с сегодняшнего дня сутенером становлюсь. Как же, попробуйте!
В его голосе звучала неподдельная обида и еще боль, даже кубинский диалект зазвучал с надрывом.
- Для этого ведь сердце надо иметь особое, большое, чуткое, заботливое. Да и не только сердце. Думаете, мне их самих, этих бедных девочек, не жалко от себя отрывать? Да я по ночам всю подушку слезами… Да они мне как родные, я им как отец и как мать, как… Но что делать, если у них судьба такая… призвание… Если мое предназначение лишь в том и состоит, чтобы их таланту помочь расцвести! И все, дальше я им не нужен, так и остаюсь, выжитый, ненужный, на обочине.
Тут он замедлил свою речь и чем-то заметно сглотнул. Маловероятно, что это была слеза.
- Ведь вот она в чем, главная сутенерская трагедия - все для них, для пташек моих, и никогда ничего для себя! А ведь бывает, попривык уже, привязался, пророс душой. И так хочется не пускать, прикрутить к себе, не дать оторваться… Но не можешь! Должен подавить в себе этот пошлый обывательский эгоизм. Потому что сам видишь - оперился птенец, и как не позволить ему взлететь в высоту, в небо? Навстречу солнцу, навстречу своему призванию, счастью самовыражения? А, да что там говорить!… - махнул он в отчаянии рукой, с очевидным намерением продолжать раскручивать свою жалостливую сутенерскую тему.
Но я его прервал. Потому что не мог больше слушать, как он изгаляется и паясничает.
- Замолчи! - приказал я строго, потому что с сутенерами я по-другому не умею. - В сценарии такого монолога нет. А потому не своевольничай, а лучше начинай насилие, но только в рамках сценария.
И Б.Б. тут же замолчал и тут же перешел к действию по сценарию, и Жека перешла. Кто из них кого насиловал, я разбираться не стал. Слышно только было, что весело у них получалось, с шутками, прибаутками и смешками разнообразными. Но я не мог отвлекаться, мне пора было возвращаться к избиению Инфанта. Который как сидел печально на корточках, так и сидел.
- Инфантик, теперь последний удар, самый ответственный. Ты сосредоточься. Необходимо тебе кровь пустить для пущей правдоподобности.
При слове "кровь" Инфант, конечно, тут же сосредоточился.
- Ты уверен, что необходимо? - заглянул он мне в глаза.
И очень жалкий у него получился взгляд, оттуда, снизу, с корточек, - жалкий и с мольбой.
- Без вариантов. Но ты не боись, пацан, - перешел я снова на хулиганский, - ты и не почувствуешь ничего, так, легкую сырость на лице.
И когда Инфант зажмурился в ожидании удара, я быстро слазил рукой в карман, а там у меня баночка оказалась припасена с клюквенным сиропом. Вот я горстью сироп и зачерпнул, а потом ею же, горстью, вмазал сироп в заждавшееся Инфантово лицо.
Со стороны - рассчитал я с режиссерской прозорливостью - эти мои манипуляции выглядели как очередной разящий удар кулака. К тому же аудитория, я имею в виду занятую кубинцем девушку, была крайне отвлечена процессом изнасилования, и ей было не до мельчайших подробностей моей с Инфантом разборки. Такие трюки с отвлечением зрительского внимания постоянно иллюзионистами в цирке применяются. Да и не только в нем.
Короче, вся моя ручная кисть оказалась ярко-красной, как и левая скула Инфанта вместе с подбородком и даже губами, натурально разбитыми вдребезги и кровоточащими обильно.
Инфант приоткрыл глаза, заметил кровь на лице, слизнул. Потом слизнул еще.
- Вкусно, - поделился он со мной ощущением. - Что это? Клюква, что ли, с сахаром? Вкусно.
- Хватит раны зализывать, не собака же, - попытался остановить я его. - Ты лучше теперь заваливайся на бочок и лежи, не подавай признаков жизни. И перестань кровь слизывать, ее у меня в баночке не так много осталось, а у нас, вон, премьера на носу.
Но Инфант, хотя и завалился послушно на бок, все слизывал и слизывал.
Да еще эти двое у меня за спиной не на шутку расшумелись от веселья. Мне снова пришлось обернутся - получалось, что я просто разрывался между сценой избиения и сценой изнасилования. Хорошо все же, что я в детстве не пошел в театральные режиссеры, потому что, как ни прикинь, по всему выходит, что слишком изнурительная это работа.
Он ее учил танцевальным латиноамериканским движениям, этот сутенер, Б.Б. Сам-то не особенно умел, а вот учить взялся. Так они и шевелили в мелкой тряске отдельными частями своих тел - на пару шевелили. И так же вместе выводили дуэтом какой-то разнузданный Карибский мотивчик. Что-то типа:
Гавана - жемчужина у моря,
До Кастро совсем не знала горя,
Гавана - ты мой любимый край,
Цвети моя Гавана и…
Ну и дальше, в том же духе. А женщина, та вообще разошлась и даже край юбки стала приподнимать плавными, тоже, по-видимому, гаванскими движениями, открывая нашим взорам верхнюю часть своей приятной, округлой ножки.
И хотя у меня и раньше имелись возможности разглядывать отдельные части ее ног, но все равно, должен сознаться, - очень красиво у нее получалось. Особенно когда в танце. Настолько красиво, что понятно мне стало: пустит она сейчас всю нашу с трудом налаженную репетицию под откос. Потому что даже Инфант, лежа ничком на земле, перестал слизывать с лица клюквенный сироп с сахаром. Так как, похоже, снова стал сексуально возбуждаться.
Танцующий латиноамериканец поймал мой суровый взгляд и попытался успокоить его добродушной сутенерской улыбкой.