- Франц, - позвал он меня, - матута мата-та! Это по-кубински "не нервничай" означает. Мы уже наизнасиловались вдоволь, сцену назубок разучили. И, знаешь, дружище Франц, нам настолько понравилось, что девушка вон уже ко мне на работу подписалась. Вот мы и отмечаем ее трудоустройство зажигательной кубинской румбой. У тебя, кстати, виски не осталось из соседнего к нам штата Теннесси? Хотя все же лучше родной текилы. Потому как, похоже, Жеке новое дело по вкусу пришлось. А, Жек, как? - поинтересовался у партнерши фальшивый латиноамериканец.
- Еще как, - согласилась та и сделала еще одно кубинское движение телом, которое я здесь описывать не буду. Потому что не смогу, слов правильных не подберу. Но которое у всех у нас просто приостановило дыхание.
И вообще, - продолжала соблазнительная танцовщица, - он обещал из заработанных денег мне на сигареты и сладости оставлять. А много ли нам, кубинским бабам, для счастья надо? Главное, чтоб мужик рядом был надежный… И она повела бедром своего тела еще раз. Вы бы видели, как сладострастно она им повела!
- Прекратить безобразие! - закричал я грозно, как ни один режиссер никогда не кричал. Даже Немирович. - Остановите музыку! - И эти двое перестали шлепать губами. - Готовимся к новой мизансцене. Ты, Б.Б., все еще дерзко хватаешь девушку за руки, а я, покончив с ее бывшим возлюбленным, направляюсь к вам. Ну и, соответственно, поворачиваюсь к Инфанту спиной. И здесь мужественный Инфант, превозмогая невиданную боль и клюквенный сироп на лице, все-таки приподнимается и встает сначала на четвереньки… Давай, Инфант, приподнимайся на четвереньки, - обратился я уже непосредственно к Инфанту. - А потом через силу, через "не могу", хоть и нетвердо, но все же встает на ноги. Нетвердо, Инфант, слышишь, вставай, но нетвердо. А мы его потуги не замечаем, потому что спиной к нему находимся. И вот такой же неверной походкой ты, Инфант, беги на меня и сбивай на землю.
- Как сбивать? - спросил Инфант, подходя ко мне максимально нетвердо.
- Ну не важно как. Ты же со спины, никто особенно не разглядит. Ну сделай вид, что по спине чем-нибудь ударил.
- Ты палку возьми потолще, - посоветовала не так давно примазавшаяся к кубинской проституции Жека.
- Или бульник, - поддакнул ей лицемерный сутенер.
- Не надо бульник, - отрезал я. - Откуда в лесу бульники? Ты просто толкни меня, я сам упаду как следует. Наповал упаду. Давай толкай.
Инфант придвинулся ко мне поближе и деликатно дотронулся до меня плечом. Я тут же, как будто в меня на большой скорости влетел железный бронепоезд, вырубился на землю, сделав на ней еще пару гимнастических пируэтов. И оттуда, с земли, продолжил:
- Молоток, Инфант, со мной ты здорово рассчитался. Теперь девушку свою из беды выручай.
- Как выручать? - развел руками Инфант, который вокруг рта все уже слизал и теперь старался достать кончиком языка до щек.
- Значит, так, - я поднялся с земли, - смотри, ты подлетаешь к вытанцовывающему Б.Б. и сзади рубишь его ребром ладони по шее. Вот, смотри.
И я показал, как надо рубать, остановив, как всегда, свой смертоносный удар непосредственно у Илюхиного загривка.
- И ты, Б.Б., падай, как подрубленный. Одного такого удара вполне для достоверности достаточно.
Инфант подошел и прицелился к вульгарной кубинской шее.
- Может, меня как-нибудь по-другому вырубить? - попросил Б.Б. - Обязательно, что ли, ребром по шее? А вдруг Инфант, ослепленный мщением, промахнется?
Потом Б.Б. взял меня за локоток и отвел чуть в сторону.
- Знаешь, Франц, не доверяю я как-то Инфанту, - сказал он тихо, доверительно как бы. - Да ты сам посмотри на него, как такому довериться? Наверняка промахнется. И кто знает, по чему еще попадет?
Но Франц кубинца не поддержал.
- Иди, становись в позу, все будет нормально. Я проконтролирую. А ты вытяни свою сутенерскую выю и жди расплаты.
И Б.Б. хоть и с тяжелыми вздохами, но послушался и склонился вытянутой в ожидании удара шеей.
- Давай, Инфантище, рубани насильника.
- А-а-а!.. - закричал Инфант и рубанул.
Когда крик закончился, они все посмотрели
на меня.
- Неправильно рубанул, - заметил я. - Почему твоя рука остановилась в двух метрах до Б.Б.-шной шеи? Она значительно ближе должна была приблизиться. Впритык, понимаешь. Вплотную. Вся хитрость, Инфант, как раз в том, чтобы со стороны казалось, что ты его действительно ударил. Хотя на самом деле ты не ударял. Понял?
Инфант молчал, и по его внешнему виду и розовым от клюквы щечкам сложно было разобраться, понял он или нет.
- Давай, я тебе еще разок покажу, - предложил я и, взмахнув ребром ладони, опустил ее прям на латинский загривок. - Падай, Б.Б., - подсказал я.
- У меня же брюки белые, - не согласился чистюля-сутенер. - Считай, что я упал.
- Считаю, - принял я его условность. А потом снова к Инфанту: - Ну, ты понял?
- Я так не смогу, - промямлил неуверенный Инфант. - Как это можно человека рукой ударить! Невозможно такое. Нет, я не могу.
И это было правдой: Инфант принадлежал к той редкой породе млекопитающих, которым акт насилия над живым существом казался противоестественным. Во всяком случае, насилия физического. И не мог Инфант из глубины своей доброй, сентиментальной души заниматься рукоприкладством, тем более - по шее другого человека. Такая вот у него ненормальность с детства выработалась.
- Да тебе и не надо бить, - успокаивал его я. - Вся идея как раз в том, чтобы не бить по-настоящему. Ну давай потренируемся. Давай еще раз.
И Инфант снова махнул своей доброй, щадящей рукой, и снова рука замерла вдалеке от требуемой цели.
- Инфантище, - взмолился я, - ты должен насильника вырубить. Он же твой главный враг, он девушку твою опорочить хочет. Ты представь только, что именно он с ней сделает. Да, да, именно то, что тебе она не давала так долго…
Не я придумал этот прием психического воздействия на актера, чтобы проник актер в свою сценическую шкуру и сросся с ней так, что не отодрать. Все классики театрального режиссерского искусства своих подопечных таким образом умышленно нагнетают. Вот и я нагнетал.
- Ты только представь, как девушка твоя, забыл как ее зовут, будет постанывать под его грубыми ласками. Сначала постанывать, а потом стонать. А пальцы его, эти хищные, липкие пальцы, будут трогать ее за то, за что тебе не удалось, хотя ты честно ухаживал за ней почти месяц. А ему, этому пошлому насильнику, все за один раз запросто вот так достанется…
Я видел, как Инфантова грудная клетка вздымалась все выше и выше от возмущения, как загорелись справедливым гневом его глаза, поросшие длинными, густыми ресницами. Потому что он оказался впечатлительным, этот Инфант, и моя тактика эмоционального нагнетания, похоже, действовала. Оставалось лишь немного подлить словесного масла в огонь благородной Инфантовой ревности. И я подлил:
- А потом эти грязные, немытые пальцы устремятся внутрь твоей чистой, непорочной любви. И она не сможет противостоять им и пропустит со вздохом, и ее сочные губы невольно приоткроются в истоме, а бедра заходят в мелком, конвульсивном, неконтролируемом движении, чтобы затем, широко разведенные…
И в этот самый напряженный момент я разом прервал себя на эротическом полуслове, заменив его пронзительным режущим криком:
- …Вмажь кубинцу, Инфант! Выруби гада! Круши инородца! - выкрикнул я, а потом добавил спокойно и рассудительно: - Только руку не забудь затормоз…
Но фразу закончить не успел. Так как никому моя фраза уже была не нужна.
Потому как несчастный Б.Б. разом, как подкошенный, рухнул на травяной настил и там и замер, не шевелясь. Сначала я подумал, что он притворяется - тоже хорошо внедрился в свою роль, а потом, осмотрев немного повнимательнее, убедился - нет, не притворяется. Серьезно это у него. К тому же Инфант почему-то прыгал на одной ноге, зажимая ушибленную кисть руки между теплых своих ляжек и тихо повизгивал вслух.
- Ты чего? - спросил я его, все еще не в силах до конца осознать только что произошедшее. Все-таки слишком стремительно промелькнула мимо меня мотающаяся Илюхина башка - я даже уследить за ней как следует не успел.
- Руку отбил, - пожаловался Инфант.
- Обо что отбил, о воздух? Ты ж ее затормозить должен был вовремя.
- Не получилось, - посетовал Инфант и снова взвизгнул.
Я вновь перевел взгляд на кубинца. Хотя теперь он на кубинца не тянул - ни жизнерадостности, ни темперамента, ни подвижности в членах. Даже сигара выкатилась из совсем не улыбающихся губ.
- Хоть сутенер, а все равно жалко, - склонилась над поверженным Жека. - Все-таки человек. Да и брюки белые.
- Как ты его так одним ударом по шее завалить ухитрился? - удивился я на Инфанта.
- Да я по шее, кажется, не попал, - смутился тот.
- А… - догадался я, - тогда понятно.
Вообще-то, для тех, кто еще не знает, скажем,
что Инфант был создан совсем не маленькой комплекции. В принципе он был побольше всех нас, и ростом и весом, в общем, если разобраться, - вполне атлетический был Инфант. Просто в регулярных буднях он не умел свой атлетизм успешно в жизнь претворять. А все из-за характера - мягкого и даже весьма сентиментального.
А вот сейчас сумел, и характер не помешал. Вот что значит толковый, грамотный режиссер - раскрыл артиста по полной. Хотя другого артиста, кажется, закрыл, и тоже, кажется, по полной.
Мы все склонились над лежащем телом. Говорил ли я, что оно было совершенно недвижимым? Я даже присел на корточки из сострадания.
- Илюха, але, - позвал я. - БелоБородый, товарищ майор.
- Почему майор? - спросила Жека, у которой к глазам тоже подступило сострадание.
- Не знаю, - не соврал я. - Может, он на майора отзовется.
- Тогда уже лучше капитан, - предложил Инфант.
- Чем лучше? - снова спросила Женька, которая в армейских чинах вообще не особенно понимала.
Может, он тогда подумает, что он морской капитан. Второго ранга, - объяснил Инфант. - У него сейчас там все колышется небось, в голове, как у капитана на мостике во время качки.
- Молчи, кретин, - пригрозил я Инфанту. - Смотри, что наделал. Репетицию сорвал. Эй, стариканище, - снова позвал я Илюху. - Забудь про слаборазвитую Кубу, забудь про неблагодарное сутенерство, возвращайся к нам. У нас тут ископаемые - нефти много и залежи металла всякого. Мы еще лет десять на них продержимся, а то и все двенадцать. К тому же ты нам по-прежнему дорог, каким бы ты теперь ни оказался убогим.
Но Илюха молчал, ничем не шевелил и не хотел возвращаться. Видимо, не очень волновали его металлы с нефтью. Во всяком случае, сегодня.
И тут меня осенило.
- Жека, поцелуй его, - предложил я. - Помнишь, как в сказке про спящего богатыря.
- Ну что ж, - согласилась сострадательная Женя и, совсем наклонившись к земле, поцеловала богатыря куда-то в мокрое от росы лицо.
А может, и не роса это была, а какое-нибудь другое влажное выделение.
- Катя… Катя… голубушка… - простонало в ответ лицо. - Дай горбушечку… Только в молочке помочи сначала…
Но никто ему ничего давать не собирался. Все сидели вокруг на корточках, и не двигались, и не лезли за пазуху за горбушечкой, и не спешили за кринкой молочка. Настолько не спешили, что мне снова пришлось вмешаться.
- Ты чего, Катерина, не слышала, что ли? - обратился я снова к Жеке. - Дай ему горбушечку. Видишь, мается человек, просит, - и я достал из кармана баночку с клюквенным сиропом и протянул ей. Именно ту баночку, которая хоть наполовину опустела, но на другую половину была по-прежнему полна.
Жека помазала липким сиропом беспокойные Илюхины губы. Тот распробовал сладость на вкус и сначала успокоился, а потом приоткрыл глаза. И так с приоткрытыми глазами продолжал лежать сначала на боку, а потом на спине, соображая и приходя в себя.
А над ним и над его постепенно яснеющим взором проплывали по незамутненному небу мягкие серые облака, и само небо было высоко и недостижимо, и необъятно. И как бы говорило со своей высоты, что все есть суета сует, да еще и никчемное томление духа… Ну, в общем, полные банальности оно говорило.
- Вот такое же небо, - наконец произнес Б.Бородов, как ни странно, спокойным, размеренным голосом, - видел на аустерлицком поле князь Андрей Болконский. И та же недосягаемая вечность, и те же облака, только вот Бонапарт не склонится надо мной, как над князем Андреем.
Потому что склонились надо мной… - здесь Илюха оторвал взгляд от бескрайних небес и провел его по нам, - …один, полнейшая режиссерская бездарность, и один… - он снова споткнулся на паузе и стал медленно, неуверенно приподниматься. Он так и приподнимался, пока, наконец, не удалось ему сесть. - И один… - повторил он, тяжело дыша от усилия, - полнейший, бездонный мудила.
Тут я сразу понял, что бездарность - это про меня. Потому что место "бездонного мудилы" давно было забито Инфантом.
Илюха посидел, неуверенным движением потрогал себя по голове, убедился, что она присутствует, и поднял на Инфанта усталые глаза. Которые не только резко потускнели как-то сразу, но и наливались с каждой секундой синевой.
Особенно один, даже не сам глаз, а все вокруг него. Да и не только вокруг, но и подальше тоже. Синевой, да еще врубелевскими темно-фиолетовыми тонами, да еще темно-багровым от сильно расцарапанной кожи. И все это цветное месиво никак не сочеталось с привычным для нас Илюхой.
- Мудила, - слабо повторил бывший докастровский кубинец, разглядывая внимательно Инфанта. - Ну почему ты такой? Откуда? Зачем? Почему ты все время рядом? Почему не с другими? Смотри, сколько места на земле?.. За что мне такое?..
Он еще перебирал разные слова, все из которых я здесь приводить не намерен в связи с их нелитературной ориентацией. А Инфант сидел, опустив глаза, и послушно печально вздыхал, признавая ими, вздохами, свою вину.
- Бедненький, - потом, когда тирада немного выдохлась, вклинилась Жека. - Недолго судьба тебя сутенерством баловала. Жалко, конечно, что такая соблазнительная карьера так быстро закончилась. Но сам посуди: куда тебе теперь? И штанцы уже совсем не белые, да и с фингалом на пол-лица, какая же девушка теперь в тебя поверит?
Илюха осмыслил фразу, потрогал себя пальцами за фингал и снова разразился тирадой. Но теперь куда как более эмоциональной, где слово "мудила" хоть и не повторялось чаще других, но зато оказалось самым печатным.
В общем, я его возмущение разделял, я бы, может, на его месте еще и не так об Инфанте отозвался. Хотя, с другой стороны, каждому на своем месте надо находиться.
- А ты куда смотрел, Франц? Я проконтролирую, проконтролирую, - передразнил он меня. - Оттого вы, немцы, все войны в результате и проиграли, что удары по шее контролируете плохо. Да и какой из тебя немец? - махнул он на меня рукой. - Какой из тебя Франц? Одна насмешка! Кто тебя только нарек таким неподходящим именем?
Я только пожал плечами - действительно, ни до немца, ни до Франца я никогда не дотягивал. Даже и не пытался.
В общем, чем дольше он приходил в себя, чем дольше осматривал свои испоганенные белые брюки, а потом разглядывал в Женькино косметическое зеркальце свое новое лицо, тем больше он распалялся и тем громче и скандальнее себя вел. А времени на скандал не оставалось - вечерело, и дуло прохладой, а значит, пора было возвращаться к репетиции.
- Жека, - попросил я ее, - разберись с пострадавшим, успокой бедолагу.
И Жека кивнула в ответ.
Дело в том, что она обладала одним удивительным талантом - успокаивать и уговаривать людей. У нее к ним подход имелся, к каждому свой. И доводы она всегда нужные находила, и понимание подходящее проявляла, и вообще талант - он оттого и талант, что его до конца объяснить нельзя. Работает - и все тут.
Например, Илюха тоже мог иногда кого-нибудь уговорить. Во всяком случае, раньше, до сегодняшней роковой репетиции. Но даже тогда - все-таки не каждого мог. Да он и не пытался каждого, и даже - не каждую, а только очень выборочно. А Жека со всеми легко умела.
Вот и здесь она села, невзирая на свое светлое, легкое платье, прямо на землю, прямо рядом с Илюхой, помолчала, покивала, посочувствовала и согласилась.
- Ну конечно, мудила, - искренне согласилась Жека про Инфанта. - Кто ж не знает? Всем известно. Да на него достаточно одним глазом взглянуть, чтобы все сразу понять, - незаметно успокоила она Илюху на тему его второго, заплывающего глаза. Которым он вглядываться в Инфанта уже совершенно был не в состоянии. - Ваш Инфант именно из тех из редких, кого и встречают и провожают всегда одинаково. И совсем не по одежке.
Они замолчали оба, сидя рядом на траве, опустили головы, размышляя.
- Но ты же сам его отобрал, - как бы для себя самой продолжила Жека. - Кто тебя заставлял? Зачем он тебе нужен был тогда? Для чего? Чем привлек? Вокруг тебя столько разных светлых лиц всегда было. А ты - его! Почему? Но раз отобрал - теперь терпи. Что ж теперь делать! Товарищество, оно как супружество - постоянной работы требует.
В ее сидячей, расслабленной позе, словах, интонациях сквозило не только глубокое понимание и сочувствие, но еще логика и успокаивающий здравый смыл.
И аргумент подействовал. Илюха встал, потер потревоженное лицо, еще раз взглянул на Инфанта, но на сей раз сдержался и больше на него не сквернословил. А потом подошел ко мне.
- Знаешь что, - сказал он мне доверительно, - права Жека: не получилось из меня ни кубинца, ни сутенера. Куда мне с таким лицом в сутенеры, - и он снова взялся руками за лицо.
- Да не переживай, - успокоил я его. - Подумаешь, хрен с ней, с Кубой, к чему она нам? Тебе вообще ни в какой образ больше входить не требуется. С таким разноцветным лицом из тебя теперь образцовый насильник выходит. Свой, родной, отечественный, таких ни на какой Кубе не найдешь. Да и маскирует тебя твой фингал полностью, вообще никакого грима не надо. Так что оно даже к лучшему получилось, в смысле представления. Только вот одежду поменять придется, кубинская одежда теперь тебе не очень подходит. Да и панталоны, гляди, расползлись в самом узком месте.
- А… - произнес Илюха задумчиво, - а я-то думаю, чего в задницу свежестью задувает?
Ну что? - призвал я к вниманию всю труппу. - Похоже, мы все в основном отрепетировали. Не без потерь, конечно, но осилили. Дальше все просто: Инфант утаскивает спасенную девушку в сторону от заваленной телами поляны. Где спасенная, конечно, уже больше ему не отказывает. Ни в чем. Хотя бы в виде благодарности.
- Так это тоже надо бы отрепетировать, - подал голос Инфант, исподтишка поглядывая на Жеку.
Но я его пожелание заблокировал.
- Ничего, эту сцену на сплошной импровизации проведешь. Как джазовые музыканты.
И Инфант, не найдя возражений против джазовых музыкантов, молча согласился.