– Точно, – с прежней короткостью подтвердил Рад. Вслед за этим словно бы оборвалась какая-то нить, что держала их разговор, бисер рассыпался, бусины застучали по полу – наступила пауза. Будто согласно обнажились друг перед другом, но оказалось, что ни ему, ни ей эта нагота не нужна, и теперь неизвестно, что делать.
– Ну где же он!.. – воскликнула Нелли, оглядываясь.
– Дрон? – спросил Рад. Словно речь могла идти о ком-то еще.
– Дрон-мудозвон, – проговорила Нелли.
Это было так неожиданно – как если бы растворился некий потайной шкаф и оттуда с грохотом вывалился запертый там скелет. Она уже не просто обнажилась перед Радом, а впускала его вглубь своих отношений с Дроном, в самые дальние, запыленные комнаты их жилища.
– Тебе удивительно не идет ругаться, – сказал Рад. Что было абсолютной правдой: слово, сошедшие с ее языка, чудовищно не гармонировало с ее обликом. Казалось, линия холеной свежести, которую она являла собой, вдруг сотряслась, как от землетрясения, и ее ясные контуры вульгарно размылись.
– А я и не ругаюсь – отозвалась Нелли. Она засмеялась. Снова вся благоуханное воплощение линии– словно и в самом деле не произносила того, что услышал Рад. – Просто рифма. Как можно упустить возможность так срифмовать.
Она лукавила, это была отнюдь не просто рифма, но он принял ее игру.
– Тогда ты не знаешь рифмы к своему имени, – сказал Рад.
– Отчего же. – Нелли, продолжая смеяться, пожала плечами. – Нелли, не вы ли набздели?
И теперь это прозвучало для Рада уже почти не вульгарно. Теперь ее облик объял собой низкое слово – словно вправил в драгоценную оправу, и эта оправа сделала его равным себе. Рад вспомнил: примерно так же звучали всякие пошлые словечки и обороты в речи Жени-Джени. Но он не мог вспомнить, позволяла ли Нелли себе такие каменья в ту пору, когда была для него Прекрасной Еленой и он осаждал ее, как Трою. Скорее всего, нет, иначе бы это осталось в памяти. Но, наверное, они уже были в ней, и чтобы гальке превратиться в алмазы, оставалось только созреть условиям.
– А я тогда что же, – сказал Рад, продолжая предложенную ею игру, – Рад-дегенерат?
Нелли оценивающе прищурилась.
– Грубовато. Без смака. Это что, так тебя в детстве дразнили?
– Случалось.
Нелли благосклонно кивнула:
– Подыщем тебе что-нибудь более подходящее. Подумаем – и подыщем. Скажем, Рад – самогонный аппарат.
На это Рад уже не успел ей ответить. Откуда-то сбоку на него налетел нос-набалдашник, хлопнул по плечу, сунул Нелли в руку черную плоскую сумку, что была у него, и полез обниматься. Рад даже не сумел разглядеть Дрона – только его нос и увидел; по этому примечательному носу Дрона, надо полагать, можно было бы узнать, как он ни изменись, и через сто лет.
– Рад, как я рад! – говорил Дрон, похлопывая Рада по спине. – Как я рад, Рад!
– Привет, Дрон, привет! – ответно похлопывая его, говорил Рад. – Затейник, ох, затейник. Послал младшего брата поперед себя!
– А, ошарашил?! – вскричал Дрон, отстраняясь от Рада. Он так и светился довольством. – Вот сначала с моим младшим братиком... Знакомый братик?
– Если я скажу, что впервые вижу, это будет неправдой, – отбился Рад.
– Да уж! – произнесла рядом Нелли.
– Можно сказать: впервые после долгого перерыва, – продолжил Рад. – Как писал автор бессмертной комедии, шел в комнату, попал в другую.
– Почему это в другую? – протестующе вопросила Нелли. – Ты что, не рад мне?
– Да, Рад, ты поосторожней с цитатами из классиков, – подхватил Дрон. – Это какой калибр! Ими невзначай можно и убить. Рад – большой любитель изящной словесности, – проговорил он тоном иронической похвалы, обращаясь к Нелли. – Вот и в дороге читал... что, интересно, читал? – Дрон ловким движением выхватил из бокового кармана пиджака у Рада "Окаянные дни", глянул на заглавие и захохотал. – Ну, даешь! – сказал он, возвращая Раду книгу. – В наши-то дни! Предания старины глубокой... Так, что ли, с той поры, как взял у меня, и читаешь?
Рад тотчас вспомнил: именно "Окаянные дни", это же издание, он взял у Дрона, взял – и заиграл.
– Да, так и читаю, – ответил Рад. Он вспомнил не только о книге, он вспомнил манеру общения Дрона и то, как лучше всего держать себя с ним. – Правда, это не твой экземпляр. Твой у меня дома. Извини. Как смогу, верну.
– Оставь себе. – Дрон проследил взглядом, как Рад отправляет томик Бунина обратно в карман. – Не буду я перечитывать. Я эти "дни" на самом деле, знаешь, когда прочитал? Еще советская власть была, как монолит, классе в девятом учился. Папаша приносил. Специздание для руководящих советских работников, чтобы врага знать в лицо. У каждого экземпляра, помню, свой номер, и выдавали их – за каждый расписываться и отвечать партбилетом.
– А я, помню, по таким специзданиям всего Набокова прочитала, – вставила свое слово Нелли.
– А я о таких изданиях не имел понятия, – с бесстрастностью произнес Рад, словно это была некая игра, задана тема, и они все непременным образом должны были высказаться.
Нелли отдала должное его высказыванию.
– Один ноль, один ноль! – захлопала она в ладоши, будто то и в самом деле была игра. – Дрон, один ноль в пользу Рада.
– За это Рада ждет награда, – продекламировал Дрон. – Рад, готовь грудь под орден. – И протянул руку к Нелли: – Давай мою сумку.
– Не очень была и нужна, – сказала Нелли, отдавая сумку.
Створка потайного шкафа на мгновение вновь распахнулась, и перед глазами Рада промелькнул выбеленный костяк запертого там скелета.
– Сумка эта тебя поит и кормит, – с грохотом захлопнул Дрон открывшуюся створку.
– Скажи еще "сладко".
– Говорю, – сказал Дрон. – Сладко.
Плоская черная сумка, перешедшая от Нелли обратно к нему в руки, была, казалось, знакома Раду. У кого-то недавно он уже видел точно такую. Или невероятно похожую.
– Что, – произнес Рад, стремясь как можно скорее избыть из сознания картину, что так некстати открылась ему в створе распахнувшейся дверцы, – трогаемся?
– Трогаемся, – подтвердил Дрон, однако же, оставаясь на месте. Он огляделся по сторонам, увидел кого-то и сделал рукой призывный жест: сюда!
Рад посмотрел в направлении, куда был устремлен взгляд Дрона.
Показывая в широкой улыбке необыкновенно белые, как кусковой сахар, зубы, к ним шел невысокий, круглолицый, по-мулатски смуглый таец в голубой рубашке с короткими рукавами, заправленной в черные брюки, и, когда увидел, что Рад обернулся к нему, приветственно вскинул руки, сложил их перед собой ладонями друг к другу и, поднеся так к груди, на ходу поклонился. И, подойдя к ним, продолжая сверкать зубами в улыбке, снова сложил руки перед грудью и снова поклонился. Следом, впрочем, протянув правую руку для пожатия.
– Тони, – представил его Дрон. – Наш тайский друг.
– Тони, – протяжно, как пропев, произнес таец. – How do you do? – Здравствуйте.
– Рад. How do you do? – Пожимая ему руку, Рад недоуменно глянул на Дрона. "Тони" – имя было явно не тайское.
Поняла его взгляд Нелли.
– Это у тайцев нормально, – сказала она Раду. – У них у всех по несколько имен. У них настоящее имя знают только родители и они сами. Чтоб духи не могли причинить им зла.
– Недурно, да? – откомментировал ее слова Дрон. Дверца потайного шкафа была плотно закрыта, ни щелки между створками; можно предположить, не фантазия ли Рада то, что ему там увиделось?
Тони, не понимая их русской речи, переводил взгляд с одного на другого, его рафинадные зубы все так же сверкали в улыбке.
Почему у него такие неестественно белые зубы? – еще один вопрос крутился в голове Рада, но это уже было совершенно досужее любопытство, и он похоронил свой вопрос в себе.
Ему стало ясно, что рафинадные зубы – не генетическая особенность тайцев, когда лимузиноподобная черная "тойота" Тони, приняв их в себя на обитые тисненой вишневой кожей сиденья, покатила по шоссе в сторону города. "Лазерное выбеливание зубов", – кричали на английском рекламные щиты вдоль дороги, демонстрируя мужские и женские рты, раскрытые в сияющей улыбке. Надо полагать, отдраенные до снеговой белизны зубы были таким же кодом, как бритая голова в России, свидетельствуя о состоявшейся жизни.
– Наш водитель бизнесмен? – прибегнув к эзоповому языку, чтобы не называть Тони по имени, спросил Рад, наклоняясь к переднему сиденью рядом с водительским местом, где сидел Дрон.
Дрон оживленно заворочался на сиденье и развернулся к Раду лицом.
– Он понтярщик, – весело сказал Дрон. – Ему не по карману ни такая машина, ни квартира, в которой он живет. Пускает, гад, пыль в глаза девочкам. Ходок – страшно сказать!
– Ладно тебе, – осадила его Нелли. Дрон сел вперед, и ей пришлось – вместе с Радом, на заднее сиденье. – Не наговаривай на человека. Откуда ты знаешь?
– Знаю, знаю, – со смешком отозвался Дрон. – Страшный ходок!
– Ну в Таиланде – это, по-моему, небольшой грех, – сказала Нелли.
– А кто говорит, что грех? Никто не говорит.
– Так кто же он, если не бизнесмен? – перебил их пикировку Рад. – На какие деньги он так понтярит?
– Он менеджер спортивного клуба в одном из бангкокских отелей, – ответил наконец Дрон. – Крупном отеле. Но всего лишь менеджер. А корчит из себя крутого. Получает в год около двенадцати тысяч долларов, большие, конечно, для тайца деньги, но старается сделать вид, что сто двадцать. Пускает, гад, пыль в глаза девочкам!
– Менеджер спортивного клуба, – протянул Рад – Надо же. Можно сказать, коллега.
– А, да! – воскликнул Дрон. – Ты же писал, у тебя было какое-то спортивное заведение. Тренажерный зал, типа того?
– Точно, – подтвердил Рад.
– Ну поговорим, поговорим еще, – сказал Дрон, вновь заворочавшись на сиденье и садясь лицом к движению. – Твой коллега, – обращаясь к Тони, бросил он по-английски, указывая большим пальцем назад, на Рада. – Хозяин спортивного клуба.
– О! – радостно вскинулся Тони, на мгновение отрывая глаза от дороги и оглядываясь на Рада, будто до этого, хотя и знакомились, не разглядел его и вот теперь самое время исправить свою промашку. – Счастлив буду обменяться опытом.
Едва ли моим опытом стоит обмениваться, прозвучало внутри Рада. Но вслух он ответил:
– Со всем моим удовольствием.
– Коллега! Коллега! Надо же! – снова вскинулся Тони, ударяя ладонями по рулю. В его эмоциональности было что-то детское – во всяком случае, на взгляд Рада.
– Мы с Дроном не решаемся водить машину в странах с левосторонним движением. – Нелли уловила, что согласие Рада поделиться опытом лишено всякого энтузиазма. И, надо думать, решила оправдаться за появление Тони. – Обычно мы, куда приезжаем, берем напрокат машину. Но в Таиланде же левостороннее движение, заметил? А брать такси – неизвестно сколько можно простоять, не меньше, чем в Москве в Шереметьеве.
Рад оставил ее слова о такси и Шереметьеве без внимания. Тем более что он совершенно ничего не имел против Тони.
– Левостороннее движение? – переспросил он. Чего-чего, а этого он как раз не заметил. Обратил внимание на правосторонний руль, но и не больше того. У "сузуки" Жени-Джени тоже был правосторонний руль.
– А ты что, не видел, что левостороннее? – повернулся к нему в профиль Дрон.
– Теперь вижу, – сказал Рад.
Собственно, он видел и до этого, но осознал только сейчас. И рекламные щиты с призывом выбеливать лазером зубы, и дорожные знаки – все подобием зеркального отражения проносилось с левой стороны дороги, а встречные машины профуркивали справа, но он, видя это, словно бы и не видел.
– Нет, my dear, шпион из тебя никакой, – сказал Дрон, все так же сидя к нему в профиль.
– Да я в них и не стремлюсь, – ответил Рад.
– Как это нет?! – с интонацией глубокой обиды возопил Дрон.
– А с чего ты взял, что у меня такое желание?
– Агентура донесла.
Агентура, надо полагать, донесла не о чем другом, как об их разговоре с бывшим сокурсником во дворе его загородного дома за расчисткой снега на второй день Нового года. И была эта агентура, со всей несомненностью, Женей-Джени. Которую посвятила в произошедший разговор жена его бывшего сокурсника Пол-Полина.
– Ну мало ли что тебе донесла агентура, – отбился Рад.
– Ну поговорим, поговорим еще, – вновь произнес Дрон, и Рад снова увидел его свеже – и хорошо подстриженный затылок.
Нелли, переуступив инициативу разговора Дрону, больше не вмешивалась в него, сидела, молча смотрела в окно "тойоты" со своей стороны и, когда их треп с Дроном прекратился, не стала подхватывать оборвавшейся нити.
За окном вдоль дороги тянулись, лепясь одна к другой, одно – и двухэтажные бетонные постройки с плоскими крышами, с низкими широкими окнами на плоских стенах, с глубокими террасами на втором этаже, производственного, жилого, торгового, гаражного вида – все вперемешку. Сидели у поставленных наклонно ярких цветных лотков торговцы фруктами, стояли за двухколесными тележками, тесно забитыми переполненными поддонами, торговцы готовой едой. Бетон построек около крыш был в жирных черных наплывах грибка. Перечеркивая собой вид теснившихся у дороги строений, над дорогой от столба к столбу нескончаемыми черными змеями бежали многоярусные жилы кабелей и проводов. Время от времени в ряду строений возникал разрыв, открывалось свободное, незастроенное зеленое пространство, в кипении кустарника, с одиноко стоявшими раскидистыми лиственными деревьями, войлочноствольными пальмами, но пальмы были настолько естественны для этого пейзажа, что ничуть не впечатляли. Как если бы то были какие-нибудь липы или березы.
– А в России сейчас холодно? – неожиданно спросил Тони.
Рад оторвался от пейзажа за окном и посмотрел на Тони. По звуку его голоса, явно направленного назад, он предположил, что вопрос Тони адресован ему.
Так оно и было: Тони вел машину вполоборота, следя за дорогой одним глазом, а другим одновременно пытался захватить в поле зрения Рада.
– Десять градусов ниже нуля, – сказал Рад.
– Десять градусов ниже нуля? – эхом повторил Тони. Он быстро глянул на приборную доску, и снова один его глаз оказался обращен к Раду. – У меня здесь в машине сейчас семнадцать градусов выше нуля. Совсем не жарко. На двадцать семь градусов, значит, ниже! Ужасный холод.
И Дрон, и Нелли, и сам Рад – все в машине засмеялись.
– Нет, это еще не ужасный холод, – сказал Рад.
– Не ужасный? А какой тогда в России считается ужасный?
– Ну когда под тридцать. За тридцать. А есть места – если под сорок или даже больше.
– О! – воскликнул Тони, оборачиваясь к Раду затылком. Он это сделал с такой резкостью, словно Рад обидел его своим сообщением. – Под сорок! Даже больше! Это немыслимо.
– Понимаешь его нормально? – наклоняясь к Раду, спросила Нелли, все продолжая посмеиваться.
Певучий английский Тони и в самом деле был труден для Рада. Приходилось вслушиваться буквально в каждое слово и, чтоб уловить значение, еще повторять его про себя. Однако он отозвался:
– Нормально. Понимаю. Даже то, о чем не сказано. Он не видел тут проблемы. Ну если что-то и не поймет. Главное, чтобы они поняли друг друга с Дроном.
Смех, легкими серебряными шарами затухающе перекатывавшийся в Неллином горле, заново расцвел частым колокольчатым перезвоном.
– Даже то, о чем не сказано? – повторила она сквозь этот серебряный перезвон. – Едва ли. Знаешь, почему он спрашивал о погоде?
– Он выдает замуж сестру, – повернулся к ним с переднего сиденья Дрон. – У него четверо сестер, и все пристроены, а одна недавно овдовела. У него есть на примете швейцарец, но того еще нужно зазвать в Таиланд. А ты уже здесь.
– Он непременно хочет выдать ее замуж за иностранца, – торопливо перехватила Нелли инициативу повествования. – Все другие сестры замужем за иностранцами, и все живут себе и живут, а этот был таец – и вот такая неудача.
– Невеста – прелесть, двадцать шесть лет, и красавица – обалдеть. – Дрон не позволил Нелли взять инициативу в свои руки. Рассказ о сестре Тони доставлял ему слишком большое удовольствие, чтобы отказать себе в нем. – Такая выразительность черт, такая лепка скул, губ – полный отпад. Только что ее видели – вот, в деревне. Навещали с Тони его родителей. Сельская учительница. А?! Роскошно.
– Роскошно, – подтвердил Рад. – Но у нас же зима – тридцать градусов.
– И что? Приспособится. Главное, чтоб муж иностранец.
– Нет, Дрон, тридцать градусов – это аргумент, – сказала Нелли, непонятно – всерьез или сиздевкой.
– Кроме того, жених финансово несостоятелен, – сказал Рад.
– Да, вот это уже аргумент, – согласился Дрон. Посидел мгновение молча и, ничего больше не произнеся, отвернулся от Рада с Нелли.
– А мы уже, между прочим, в городе, – глядя мимо Рада в окно над его плечом, проговорила Нелли.
Рад повернул голову вслед ее взгляду. Одно – и двухэтажные строения с разрывами живой природы между ними закончились, "тойота" Тони несла свое лимузиноподобное тело по городской улице. Это еще была окраина – простор широкой многорядной дороги, разделенной посередине полосой зеленого газона, простор широких тротуаров, за которыми, огороженные бетонными и решетчато-металлическими заборами, на зеленых лужайках стояли рафинадно-белые, как зубы Тони, особняки, – но уже совсем рядом многоярусным бетонным лесом тянули себя в небо тридцати-сорокаэтажные башни небоскребов, тесня, наступая друг на друга – воинственные создания рвущейся в европейскую цивилизацию Юго-Восточной Азии.
– Впечатляет, – сказал Рад, указывая движением подбородка на многократно растиражированное воплощение вавилонской мечты.
– Впечатляет, и еще как, – согласилась Нелли.
– Великолепный город, – произнес Рад по-английски, адресуясь к Тони.
Тони не замедлил отозваться. Он вскинул перед собой руки и ударил ладонями по рулю.
– Ужасный город! Город-спрут. Пробки на дорогах. Никуда не проедешь. Вонь. Дороговизна.
Дрон рядом с ним захохотал. Он хохотал и восклицал:
– Тони! Тони! Ты революционер! "Красные бригады"! Смерть капитализму! Война дворцам! Или ты, в крайнем случае, "зеленый"!
Тони засмущался. Сравнение с революционером, как равным образом и с "зеленым", его явно не устраивало.
– Я не прав? Разве не так? Я прав! Это так! Я имею право на свое мнение! – ответно восклицал он, отрывая глаза от дороги и взглядывая на Дрона.
– На самом деле совсем не дороговизна. Скорее, дешевизна, – произнес Дрон по-русски, оборачиваясь к Раду с Нелли. – Вопрос в том, сколько имеешь дохода.
– Естественно, – подтвердил Рад. Оживление на лице Дрона погасло.
– А, ну поговорим, поговорим, – уронил он затем, и перед глазами Рада вновь оказался его свеже – и чисто подстриженный затылок.
Улицы между тем становились все уже, все уже делались тротуары, тесно стоящие друг к другу многоэтажные дома, казалось, стискивают проезжую часть, стремясь сжать ее в нитку. Перед светофорами теперь приходилось торчать в пробках, и только многочисленные мотоциклисты виляли между увязшими в "джеме" машинами, пробираясь поближе к перекрестку. Женщины на задних сиденьях мотоциклов сидели боком, свесив вниз ноги – подобно тому, как на картинах восемнадцатого века великосветские наездницы на лошадях.
– Как интересно, почему? – спросил Рад у Тони. – Это ведь опасно.
Тони помялся.