– Не думай о Дроне, – все так же призывающе сказала она. – Я его знаю, он даже хочет, чтоб мы с тобой были. Он хочет, забудь о нем.
– Зачем это ему нужно, хотеть? – спросил Рад, оставаясь на месте.
– Не все равно тебе? Тебе не нужно об этом думать.
– Может, он хочет, чтобы я тебе сделал ребенка? Раду показалось, он попал в цель. Или близко к цели: таким было молчание Нелли в ответ на его слова.
– Иди! – снова позвала она его. – Иди же, иди, иди!
Гоголевский Вий не просто отверз свои вежды – отверзши их, он указывал пальцем на Рада и требовал повиновения себе. Желания их совпадали, но что из того, что совпадали, когда предстояло быть под мертвящим взглядом его сжигающих вежд?
– Оденься, – прошевелил Рад губами.
Он повернулся и прочертил собой идеальную прямую вдоль той оси координат х – у, что уводила его от Нелли. Там, в углу, была другая дверь – нечто вроде черного входа в номер, через террасу, глядящую на реку. Запор на двери стоял самый простой – щеколда, она звонко клацнула под его рукой, и дверь открылась. Ночь простиралась за порогом – просторная, как сама Вселенная. Лицо опахнуло ее прохладой, ноздри ощутили свежий запах близкой воды. Посередине реки, глухо постукивая дизелем, шел буксир с красным сигнальным огнем на носу и слабым пятном света в рубке, тащил за собой черную, как антрацит, баржу, обозначенную красным сигнальным огнем на корме.
Несколько бесконечных мгновений Рад стоял, глядя на реку перед собой. Но ощущение распахнутого дверного зева за спиной было болезненно неприятно, и он, стронув себя с места, прошел по террасе в сторону ресторана. В ресторане не горело ни одного огня, лишь напротив его веранды тускло светились три оранжевых шара на длинных шестах, наклоненных к реке, – покой, умиротворенность, благоволение Создателя были разлиты в воздухе вокруг.
С отвратительным зудом три или четыре комара разом атаковали Рада, он замахал руками, отгоняя их, и тут за спиной раздались быстрые, торопливые шаги. Он повернулся навстречу им – и его оглушило полученным в ухо крепким ударом. Прежде чем ему удалось прийти в себя, такой же оглушающий удар пришлось принять на себя барабанной перепонке второго уха. Так, тотчас всплыло в памяти, навек впечатанное в нее военными сборами университетских времен, бил по барабанным перепонкам выстреливший рядом с тобой миномет.
– Мерзавец! – негодующе произнес голос Нелли. – Мерзавец! Мерзавец!
Рад, еще не сфокусировав на ней взгляда, сумел перехватить ее руки и сжать в своих, не позволяя ей размахнуться для удара еще раз.
– Нелли, – забормотал он, – Нелли, перестань.
– Пусти! Мерзавец! Пусти! – Она выкручивала свои руки из его, ей недоставало сил, и она бесилась от этого еще больше. – Пусти, мерзавец! Пусти!
Рад отпустил ее. И тут же получил новый удар, но на этот раз она промахнулась, и получилась всего лишь пощечина – звонко, но после тех двух ударов неощутимо.
– Мерзавец! Мерзавец! – стиснутым голосом, словно забыв все остальные ругательные слова, повторяла и повторяла Нелли.
Теперь Рад молчал. Он лишь следил за ее руками, чтобы перехватить их, если она попробует ударить еще.
Но Нелли уже исчерпала себя. Она стремительно шагнула на Рада, он отступил – она пролетела мимо него, охлеснув полой халата, завязанного теперь со свирепостью морского узла, слетела на площадку перед рестораном, и каблуки ее домашних туфелек со звучной ясностью застучали по дорожке, ведущей через заросли садика к лестнице на второй этаж.
Распахнутая дверь "черного" хода стояла в ночной темноте солнечным миражом, вправленным в вертикальную прямоугольную раму. Рад пробрел к ней и, не задерживаясь на пороге, закрыл за собой. Заложил щеколду и какое-то время тупо стоял, держась за круглую шишечку на конце бегунка. В голове было пусто и гулко. После двух минометных выстрелов она напоминала чугунный котел, хотелось снять ее с плеч и побыть без нее. Как чудно вышло: он отказался подряд от двух женщин, и от обеих, хотя причины были совершенно несхожие, получил за то полной мерой.
Когда наконец он добрался до постели, обнаружилось, что в открытую дверь с улицы на свет залетел если не полк комаров, то уж взвод-то в полном составе, и лазутчики благополучно проникли под балдахин, какое-то время простоявший открытым. Заснуть было невозможно – комариный зуд доставал до печенок, и полночи Рад прокувыркался по сработанной для группового секса постели, успешно исполняя роль всех четверых.
Во сне ему приснилась Нелли. Они были с нею в Консерватории на том концерте Горовица и только что вернулись на свои места в амфитеатре после антракта. Снедаемый желанием, он положил ей руку на колено, а она не сняла ее и не осталась словно бы безучастной – она взяла его руку на своем колене и медленно повела ее по неживому холоду колготок вверх по ноге, под юбку, и там вдруг оказалось, что никаких колготок на ней нет, под рукой у него – ее живое теплое тело, и нет трусов, и нежный атлас ее переполненной не меньшим желанием, чем у него, горячей вульвы так же доступен для руки, как нога. На виду у всех, взяв Нелли за ягодицу, он пересаживает ее к себе на колени, неожиданно и сам ниже пояса оказавшись без всякой одежды, – и желанное свершается, она тесна внутри, как ход, ведущий к центру Вселенной, к ее началу, ее рождению, к моменту Большого взрыва... Сидящие рядом, стесняясь ли, поглощенные ли без остатка звучащей со сцены музыкой, не обращают на них внимания – соседей как нет, иони с Нелли вламываются друг вдруга с бешеной жаркой силой, наслаждаясь друг другом, отдавая себя друг другу с той полнотой, больше которой не может быть. И все это – под музыку Шопена, что исполняет Горовиц, под звуки фортепьяно, – вот только он не знает названия произведения, что звучит.
Проснулся Рад от того, что, обхватив подушку, бурно и освобожденно извергался в вопящую пустоту постели. Он уподобился подростку в возрасте пубертатности.
Глава двенадцатая
Экскаватор уже работал. Запускал челюсть ковша в воду, подгибал выю, отгрызая от берега очередной кусок, и, вознеся насытившийся ковш в воздух, поворачивался своей бронтозавровой оранжевой тушей назад. Шея его вновь разгибалась, заслонка ковша отвисала, поднятый со дна грунт тяжелыми комьями вываливался наружу. Гора вынутой земли за спиной экскаватора за эти три дня ощутимо выросла. Воздух еще был прохладен после ночи, еще над рекой не развеялась до конца кисея ночного туманца, но солнце, восходящее из-за паруса "Шератона", обещало быть достойным трудолюбия экскаватора, потрудиться на славу и накалить воздух к полудню, как паровозную топку.
Рад, не заказывая завтрака, взял лишь кофе и вот уже минут пятнадцать, изредка прикладываясь к чашке, наблюдал за экскаватором. Он специально сел так – лицом к экскаватору, спиной к входу, – чтобы не видеть, как будет идти Нелли, не встречаться с ней взглядом. Смотреть в сторону, пока она будет идти, было бы странно, смотреть же на нее – он боялся, что не сможет выдержать ее взгляда. Только уж, когда она подойдет сюда, – тогда. Когда уже будет некуда деться. Нелли должна была появиться. Рано или поздно, сейчас или через час. Они были сиамскими близнецами, у них был один кровоток – она никуда не могла деться от него.
Нелли появилась, когда от его кофе, как ни растягивал чашку, оставалось еще на один глоток – и гуща. Он услышал шаги на бетонной площадке перед рестораном и безошибочно опознал их. Он опознал – но не повернулся. Он только взял со стола чашку и, высоко закинув ее, сделал этот последний глоток. Движение, которым он наклонил чашку, оказалось нерасчетливо резким, и напоследок вместе с кофе языку досталось ощутить неприятное крошево гущи.
– Привет, – сказал он, когда Нелли возникла в поле его зрения.
Она не ответила, молча отодвинула стул, села, устроилась и только затем, устремив на него взгляд, произнесла:
– Привет. – После чего добавила: – Моральный отличник.
Рад предпочел оставить ее выпад неотмщенным.
– Что Дрон? – спросил он. – Так пока все и не прорезался?
Нелли выдержала паузу. Пауза, по сути, была фигурой умолчания. "Моральный отличник!" – непроизнесенное, вновь прозвучало в ее безмолвии.
– Прорезался, – сказала Нелли потом. И смолкла. Она смолкла, глядя на него, – владеющая знанием, которым не обладал он, – утверждая таким образом свое превосходство над ним, показывая ему, что в ее воле просветить его или оставить в темноте неведения, и он тоже смотрел на нее – дурацкое состязание, кто кого переглядит, словно от того, кто первый отведет глаза, и в самом деле могло зависеть нечто сущностное.
– И что? – первым не выдержал Рад.
Он боялся не выдержать ее взгляда – не выдержал ее молчания.
– Хочешь знать? – спросила Нелли.
Как будто его желание не было высказано в его вопросе.
Барменша-мальчик возникла около стола, как материализовавшись из воздуха. Каблучки ее туфель звонко цокали по полу, но звук их достиг сознания Рада, только когда барменша-мальчик, появившись около стола, произнесла:
– Breakfast? May I take your order? – Завтрак? Могу предлагать?
Прелестное лицо ее так и сияло счастьем служить им и угодить.
Нелли обсуждала с барменшой-мальчиком меню с такой детальностью – можно предположить, она теперь собиралась завтракать этим до конца своих дней.
– Да, так хочешь знать? – повторила она, когда барменша-мальчик уцокала.
Рад подтверждающе кивнул. Кивка его было ей недостаточно.
– А собственно, что ты хочешь услышать?
– Когда он приезжает, – терпеливо сказал Рад.
– А он не приезжает, – с удовольствием ответила Нелли.
Она имела полное право просмаковать свой ответ – настолько он был неожидан.
– И что это значит? – обескураженно спросил Рад.
– Это значит, что уезжаем мы. – Нелли пустила колокольчатый смешок. – По-моему, мы уже все, что могли, здесь сделали, а? Все сделали, пора сматывать удочки.
– Подожди-подожди. – Рад почувствовал, как в голову ударила кровь, и, несмотря на разлитую в воздухе утреннюю прохладу, ему стало жарко. Он вдруг понял ее слова так, что Дрон не приезжает, потому что срочно улетел с этим своим Крисом в Америку, и он больше не увидит Дрона. – Что случилось? Что с Дроном? Куда мы уезжаем?
– Интересно, да? – хитро глядя на него, ехидно произнесла Нелли.
Барменша-мальчик появилась с набором тарелок в руках. Она держала их в каждой по целому вееру, и еще столовые приборы, – как она только умудрялась.
– Here you are! – Пожалуйста! – радостно проговорила она, опуская тарелочные веера на стол. – Here you are! Enjoy! – Пожалуйста! Наслаждайтесь!
– Наслаждайся, – указала Нелли на тарелки перед Радом.
– Нелли! Ответь, – слыша буханье сердца в висках, потребовал Рад.
– Моральные отличники хотят все знать, да? – вопросила Нелли. – У них такое правило: все знать. Такие моральные ботаники.
– Нелли! – Рад сорвался. – Ответь! Если тебя просят – ответь, значит, ответь!
– Ох, я испугалась. Я испугалась! – В Неллиных глазах играла издевательская усмешка. – На все вопросы сразу ответить или по одному?
У барменши-мальчика, сервировавшей стол, было все то же безмятежно-счастливое выражение лица. Она расставляла тарелки, раскладывала приборы, и по ней казалось, ничего увлекательнее этого в жизни не могло быть.
– Enjoy! – закончив свое дело, еще раз приветливо пожелала она.
Барменша-мальчик довольно уцокала, и Рад вернулся к их разговору с Нелли.
– Что Дрон? – снова спросил он. Что с ним? Нелли наконец решила смилостивиться.
– Ничего с твоим Дроном, – сказала она. – Все с ним в порядке. Ждет нас. Поедем на курорт. В Паттайю. Слышал о таком месте?
– С чего нам вдруг в эту Паттайю?
– Понятия не имею. – Нелли продолжала демонстрировать ему свою милостивость. – Так, думаю, нужно. Ты что, не хочешь на курорт?
– А почему я должен туда хотеть? Нелли некоторое время молчала.
– Ну, раз Дрон едет туда, значит, и ты поедешь, – сказала она затем.
"Поеду. Конечно", – прозвучало внутри Рада, но вслух он теперь ничего не произнес.
– И когда выезжать? – только спросил он минуту или две спустя, когда оба они уже ели.
– Да позавтракаем – и в аэропорт, – проронила Нелли. – Ты не против самолета? Каким-нибудь рейсом да улетим.
– Улетим, – согласился Рад.
– Разве что места окажутся не вместе. – Нелли, подняв на него глаза, прищурилась. – Ничего, переживешь?
– Мне это будет трудно, но я постараюсь, – ответил Рад.
Нелли убрала прищур.
– А мне – в удовольствие.
Но места в самолете им дали рядом. И Нелли, когда регестрировались, не попросила места отдельно. Все время после завтрака, упаковав чемоданы и расплатившись в гостинице, пока добирались до аэропорта, стояли в кассах "Thay Airways", ожидали потом своего рейса, они почти не разговаривали. Только перебрасывались отдельными фразами, когда нужно было что-то решить, о чем-то договориться, решали, договаривались – и вновь умолкали. Рад старался не думать о вчерашнем. Похоже, как союзник Нелли была пустое место, но сделать себе из нее врага!
Когда уже сидели, пристегнутые ремнями, а самолет, вырулив на взлетную полосу, ревел, сотрясая корпус, двигателями, готовый к разбегу и взлету, на который все не благословляли диспетчеры, Нелли неожиданно нарушила их молчание.
– И что тебе было не сделать мне ребенка? – изошло из нее.
Интонация, с которой она произнесла это, была совсем другая, чем утром за завтраком. Это была интонация любовницы, с которой давно и прочно все в прошлом, но внутренняя их связь по-прежнему тесна, и можно говорить о самом интимном. Это была Нелли, так много раз согрешившая с ним, что грех перестал быть грехом.
– Именно ребенка? – опасаясь спугнуть эту новую Нелли, уточнил Рад.
– Именно ребенка, – подтвердила она.
– Если речь именно о ребенке, то в твоей ситуации, насколько мне известно, это в Америке можно сделать совсем другим способом. Существует банк доноров...
Нелли перебила его:
– Это как корову шприцем – и с теленочком?
– Зачем подобные аналогии. – Рад покрутил перед собой руками – словно перемешивал что-то. Жест ничего не выражал: ему лишь хотелось придать своим словам вескости, которой им откровенно недоставало. – Аналогия должна выявлять суть, не форму.
– Суть, форму, – эхом повторила Нелли. – Когда о чужом, все просто, да?
Это было точно, она была права. Рад не знал, что ответить ей.
Он правильно сделал, что не поспешил с ответом. Нелли ответила себе сама:
– Впрочем, вероятней всего, дело кончится именно шприцем. Неизвестно от какого бычка.
Теперь Рад знал, что ответить ей.
– Главное, это будет твой ребенок.
– Ну разумеется, – Нелли кивнула. – Кстати, если бы я от тебя забеременела, Дрон бы тебя убил. Не на дуэли, а так. Он отличный стрелок.
Противоречие между тем, что она изрекла сейчас, и тем, что говорила вчера в его номере, было очевидным. Странно, однако же, было бы уличать ее внем.
– Чтобы убить, вовсе не обязательно быть отличным стрелком, – проронил Рад.
– Он бы тебя убил как отличный стрелок – одним выстрелом, – сказала Нелли. – Если бы ты остался жив, ты бы ему мешал. Даже живи ты на другой стороне земного шара.
Рада помимо воли овеяло внутри озонным ветерком озноба. Говорила она правду, верила в то, что говорила? Или же фантазировала?
Двигатель самолета взвыл в форсажном режиме. Самолет задрожал еще сильнее, стремительно рванул вперед, набирая скорость, под шасси мелко и часто застучали стыки бетонных плит, – и самолет взмыл в воздух. Земля понеслась вниз, становясь собственным макетом – чистенькая, аккуратная, игрушечная. Нелли, сидевшая у окна, наклонилась к нему, глядя вниз. Через минуту, когда она вновь повернулась к Раду, в глазах ее был блеск некоей новой мысли.
– А с Женькой у тебя что? – спросила Нелли. – Как она тебе вообще?
Рад не понял, о ком речь.
– Что за Женька? – встречно спросил он.
– Что за Женька, ого! – воскликнула Нелли. – Ты же через нее и связался с Дроном. Ее отец с отцом Дрона друзья, еще с прежних времен.
Рад сообразил, кого имела в виду Нелли.
– А, Женя-Джени, – проговорил он.
– Ну так что, как она тебе? – нетерпеливо повторила вопрос Нелли.
– Милая девушка, – ответил Рад. – На тебя чем-то похожа.
– Да? – Было непонятно, приятно Нелли это сравнение или наоборот. – И чем же?
– Блеском красоты и интеллекта, – сказал Рад. Нелли фыркнула.
– И что у тебя с ней? – Она не забыла и первой части своего двойного вопроса.
– Ничего. – В известном смысле это была чистая правда.
– Вре-ешь! – уличающе протянула Нелли. – Она в мейлах так тобою интересуется – когда "ничего", так интересоваться не будешь. Она на тебя запала. Знаешь, что она на тебя запала? С чего ей так запасть, если ничего?
– А если "с чего", так что?
Нелли смотрела на Рада умудренным взглядом отпылавшей любовницы, испытывающей к нему одни материнские чувства.
– А что бы тебе на ней не жениться? Я поспособствую. Милая, похожа на меня и запала. По-моему, недурственно.
– Да, я так и мечтаю на ней жениться.
– Так за чем дело стало?
– Осталось только уломать ее.
Нелли, глядя на него материнским взглядом отпылавшей любовницы, казалось, обдумывала свой ответ ему с особой тщательностью.
– Ладно, договорились, – сказала она потом.
Самолет уже набрал высоту, надпись "Fasten belts – Пристегните ремни" погасла, стюардессы-тайки с ласковыми улыбками на лицах покатили по проходу тележки с напитками.
Через полчаса надпись "Fasten belts" вновь загорелась – самолет начал снижаться.
Тут, когда они снова сидели подпоясанные ремнями в ожидании посадки, Нелли затеяла еще один разговор. Словно спешила, пока они еще вдвоем, выяснить о нем то, что всегда хотела, но все что-то мешало.
– Слушай, скажи мне, – проговорила она, – ты еврей? Скажи как на духу, я не антисемитка, думаю, ты это понимаешь.
– Очень интересно. – Рад удивился ее вопросу. Уж очень он был неожидан. – Это почему ты вдруг спрашиваешь?
– Ну в том числе потому, что у тебя такое нерусское имя. И лицо. Лицо тоже не очень русское. Дрон говорит, что ты еврей, но только необычный.
У Рада вырвался невольный смешок.
– А что такое "обычный"? Рабинович из анекдота? Нелли вслед за ним тоже прыснула.
– Действительно... Но у Дрона нюх, я тебе уже говорила. У него звериный нюх.
– Дрон для тебя авторитет?
– Дрон для меня авторитет, – подтвердила Нелли.
Рад вдруг почувствовал, что ему хочется открыться Нелли. Сказать ей о том, о чем он привык молчать. Отделываться шутками-прибаутками – и понимай его как хочешь. Он испытывал к ней такое доверие – будто они и впрямь были в прошлом любовниками, сохранившими друг к другу привязанность и приязнь. Почти любая на ее месте не просто не простила бы его за вчерашнее, а сделалась бы лютым врагом.