Был уже конец лета. Прогулявшиеся, промотавшиеся отпускники возвращались на свои работы, на Урал-батюшку, кормильца их и поильца. Так некоторые их них выражались, глотнув, на последние отпускные денежки, водочки. В связи с этим в общих вагонах повернуться было негде. Так что никаких нам с Шуриком третьих полок не досталось. Там так плотно обжились, что с этих третьих полок свисала не одна пара ног, одухотворяя купе необычно убийственной вонью. Мы с Шуриком всё же успели занять сидячее место на нижней скамейке в уголке.
Прошло всего несколько часов, как поезд был в пути, а в вагоне уже нечем стало дышать. Вернее, дышать было чем, но эта смесь вряд ли годилась для нормального дыхания. Курильщики нещадно курили, озонировали также воздух давно не мытые тела, дыхание с водочным перегаром, а об одежде и обуви, пропотелой, прокопчённой, и говорить было нечего. Не знаю, это выдумка или исторический факт, но учёные утверждают, что человек на заре своего появления на земле источал трупный запах, а хищные звери, как известно, падалью не питаются. Завидев хищника, человеку достаточно было просто лечь, и он был надёжно защищен смрадным запахом. Так что отсутствие личной гигиены спасло в своё время человечество.
Нет-нет но и в наше время нередко проявляются инстинкты наших древних прародителей. Не знаю, как Шурику, но мне, привыкшему к свежему лесному, полевому воздуху, с ночлегами на душистых сеновалах, считай всё лето и до поздней осени, было дурно. Но не одному мне приходилось тяжело дышать этой смесью. Некоторые не выдерживали и пытались открыть вагонные окна, но если кому это и удавалось сделать, то в это отверстие сразу же залетал густой ядовитый паровозный дым, пожалуй, хуже, чем душный вагонный воздух. А ведь ехать нам с Шуриком до места назначения предстояло несколько суток и вот в таком дурмане.
Проводники обходили этот вагон стороной, в буквальном смысле этого слова. Они не проходили через наш вагон, даже если у них появлялась нужда попасть в другой вагон. Они обходили этот грязный вагон по перрону. Очень медленно тянулись дни, особенно ночи. Поезд, продвигаясь на северо-восток, оставлял позади малые и большие города. Количество пассажиров в этой душегубке понемногу уменьшалось. Примерно за сутки до окончания нашего пути в вагоне стало свободно настолько, что мы могли, удобно устроившись, отоспаться. Выбравшись на вокзал этого небольшого шахтёрского городка, мы поинтересовались, как и на чём нам добраться до училища.
Женщина, к которой мы обратились с этим вопросом, немного помедлила и, когда у неё в голове созрел ответ, достаточно лаконично проинформировала: прямо, до улицы Советской, направо по ней, до училища. "На чём" – у нас нет. Да тут и недалеко. Так оно всё и получилось. Не обременённые тяжёлыми, большими чемоданами, если не считать крохотного сундучка Шурика, мы очень скоро подошли к подъезду Горнопромышленного училища, о чём нам утвердительно сообщила большая вывеска. Пожилой вахтёр, узнав, что перед ним не шалопаи, а вполне солидные люди, к тому же желающие здесь обучаться, иначе зачем они бы приехали за сто вёрст "киселя хлебать", объяснил, как попасть к секретарю по приёму.
Секретарь объяснил, что комиссия по приёму и зачислению в училище будет работать через три дня. Экзаменов для поступающих ребят в училище – нет. Нужно только пройти медицинскую комиссию и получить справку "по форме", тем, у кого её нет. Разумеется, представить удостоверение личности, каковым должен являться паспорт. Мы с Шуриком были не единственными, у которых этот документ заменяли всевозможные справки с места жительства от сельсоветов, колхозов и других бесправных поселений. Так что секретарь, после непродолжительной беседы, направил нас на второй этаж, где находились спальни.
Что такое казарма в армии, я, по рассказам отслуживших ребят, имел представление. Так что вот эти училищные спальни были очень похожи на армейские казармы. Несмотря на многолюдство, в огромной спаленке мы отыскали две не занятые кровати. Взяли, по примеру других, из высокой стопки в углу матрацы. Таким образом, первый пункт нашего представления о гостеприимстве училища, так или иначе, был как-никак выполнен. Что же касалось питания, одевания, то с этим нужно было обождать. Так как мог быть отсев по каким-нибудь причинам, и только принятый в число учащихся мог иметь право на еду и одежду. Первый ночлег в этой училищной ночлежке мало чем отличался от общего вагона.
Пацанам, как себя называли обитатели этой ночлежки, спать совсем не хотелось. Почувствовав себя вольными казаками, они до одури курили, громко, не стесняясь, рассказывали похабные анекдоты, хохотали и ржали так громко, что стёкла в окнах дребезжали. Придумывали и другие аттракционы, такие, как прыгать с кровати на кровать, бросаться подушками, которые были в избытке, правда, без всяких наволочек. В этих подушках, когда-то набитых ватой, образовались комья, больше похожие на булыжники, отчего они стали более увесистыми. Шурик уже нашёл себе нового компаньона. Это был огромный верзила, то ли Стёпа, то ли Федя, а физический объём, в подобных коллективах, уже являлся авторитетом.
Шурик уже угощал его папиросами, подносил зажжённую спичку, и как говорят в подобных случаях, оформился в "шестёрки", получив за это опекунство.
Утром я прогуливался по дощатым тротуарам, смотрел, как ржавое, невысокое солнце купалось в дымных облаках. Все улицы из-за горной местности были наклонными, так что по ним можно было или идти в гору, или спускаться с горы. Заметил, как широкими шагами ступал по прогибающимся доскам тротуара то ли Стёпа, то ли Федя, а рядом с ним семенил Шурик, снизу вверх заглядывая тому в лицо. Меня это немного насмешило, но в то же время я испытал какое-то облегчение, так как отпала необходимость заботы о нашем тандеме. Я всегда любил пословицу: одна голова не бедна, а бедна, так одна.
Глава 6. Новый поворот
Поднимаясь выше в гору, по этой, как оказалось, центральной улице, я увидел здание, похожее на училище, такие же колонны украшали его фасад, только размерами оно было значительно больше. Свернув с главной улицы, я подошёл к этому зданию.
По правде сказать, я искал, где бы мне чего-нибудь поесть, сытнее и дешевле, если уж не совсем бесплатно. У входа в здание красовалась вывеска больших размеров, чем на входе в училище. Чем-то даже немного недосягаемым для меня повеяло от её содержания. В ней сообщалось, что это "Горный техникум" и какие специальности можно получить в этом учебном заведении. У входа несколько ребят, как я понял, собирались идти обедать. А так как это было очень актуально и для меня, то я у них полюбопытствовал, где они это собираются сделать. На мой вопрос тут же откликнулся симпатичный, одетый по моде юноша, примерно одного возраста со мной. Он сказал мне, что "это можно осуществить в нашей столовой", и пригласил идти с ними. Мы вошли в здание и по широкому длинному коридору дошли до столовой. По пути мы познакомились. Славка, как он отрекомендовался, с присущей ему коммуникабельностью, быстро разговорил меня. Узнав, что я приехал с дальнего Запада на этот Северный Восток, с целью поступления в училище, он как-то удивлённо посмотрел на меня, хмыкнул: а почему в училище?
Я объяснил, что, не имея материальных средств для продолжения образования в МГУ, не говоря уж об Оксфорде, я был вынужден выбрать училище, где кормят, одевают, предоставляют жильё и обучают специальности, которая мне может впоследствии обеспечить средства к дальнейшему существованию. Оценив разумный практицизм моего ответа, Славка тут же предложил альтернативу: а почему бы тебе не поступить сюда, к нам? Стипендия в "Горном" большая, после первого курса – практика, а это уже приличные деньги, и таких практик за время обучения несколько. Далее он с жаром продолжал рассуждать: я ничего не имею против рабочих специальностей, которые получают в училище, но всё-таки здесь можно получить инженерно-техническое образование.
С этим мне было трудно не согласиться. И я с сожалением произнёс: всё это правильно и хорошо, но ведь сроки приёма в такие учебные заведения давно прошли.
– Ну, это мы сейчас будем посмотреть, – как-то оживившись, сказал Славка и подсунул мне свою булку к чаю, увидев, насколько скудна моя трапеза, по сравнению с его обедом.
Сказав своим приятелям, чтобы они его не ждали, он завёл меня в аудиторию, где, как видно, шёл экзамен.
– Вот, Зоя Николаевна, – обратился он к женщине, сидевшей за столом и, как я понял, принимавшей экзамены, – привёл Вам абитуриента, который опоздал по своей занятости вовремя явиться на приёмные экзамены.
Зоя Николаевна посмотрела на меня через тонкие стёкла очков. Она по достоинству оценила наигранно-серьёзный тон Славки и пригласила меня сесть за стол напротив себя. Славка тем временем деловито обошёл сидящих в аудитории. Зоя Николаевна положила передо мной лист бумаги со штампом и предложила мне написать на нём то, что она сейчас продиктует. Я исписал под её диктовку чуть более половины листа, и этого, по мнению Зои Николаевны, было вполне достаточно, чтобы судить о моей грамотности. Она быстро пробежала написанное мной, и не знаю отчего, но мне показалось, что она немного порозовела.
– Здесь вот по правилу нужно ставить запятую, а по другому, более старому, – не обязательно, – как бы даже советуясь со мной, проговорила Зоя Николаевна. Она будет моей доброй Феей на весь период моего обучения.
– Если переписали, то подавайте ваши труды мне, – обратилась она к пишущей братии, которые, видно, уже справились со своим уроком. Отпустив ребят, Зоя Николаевна подала мне ещё один листок.
– Если я правильно поняла Вашего поручителя, – тут она взглянула на сидевшего тихо Славку, – Вы имеете желание поступить в наше учебное заведение? – И на мой утвердительный ответ она предложила написать мне Заявление и в нём указать, на какую специальность я претендую.
Тут Славка подсказал мне, что он поступил на специальность "Подземная разработка угольных месторождений". Тогда и я в своём "Заявлении" указал ту же специальность.
Покончив с этой формальностью, Зоя Николаевна повела меня в секретариат, для дальнейшего выполнения формальностей по приёму. Там Зоя Николаевна с секретаршей очень быстро всё оформили и мне выдали направление на заселение в общежитие. Славка довёл меня до нужного мне общежития, а их было более десятка двухэтажных деревянных домов. Сдав меня с рук на руки коменданту общежития, Славка попрощался со мной.
– Я при случае навещу тебя, – пообещал он. На мой немой вопрос он ответил: – Я живу в другом общежитии вместе с братом-старшекурсником.
Комендант, а это была женщина средних лет, привела меня в комнату, где стояли всего четыре кровати. Мало того, кастелянша тут же выдала мне постельное бельё.
Три кровати были уже заправлены аккуратно, и на каждой красовались по две пухленькие подушки. Я постарался так же заправить и свою кровать. Возле каждой кровати стояла своя отдельная тумбочка. Посередине комнаты был стол и четыре стула.
По пути к общежитию, Славка ввёл меня в курс дела.
Оказалось, что лезть в шахту, то есть в подземелье, даже в качестве начальника, мало кто желает, особенно юнцы. Здесь даже срабатывала не престижность профессии, а постоянно грозящая опасность, и не только за свою жизнь, а и за жизнь вверенных тебе горняков. Так вот и в этом году случился недобор, а Зоя Николаевна оказалась на острие этой проблемы.
Объяснил, что ребята, которые там что-то писали, на самом деле не писали, а переписывали свои же диктанты, которые исправила Зоя Николаевна. А почему Зоя Николаевна к нему так относится, Славка объяснил просто: она моя землячка, была чемпионкой области по лыжам, поэтому Славка и старался помочь ей с набором.
Вскоре пришли мои однокомнатники, которые поселились здесь раньше меня. Познакомились. Двоих из них звали Викторами, третьего звали Фёдором. Один из Викторов и Фёдор уже окончили Горнопромышленное училище и имели подземный стаж работ. Другой Виктор приехал даже из Туапсе и носил претенциозную фамилию Гречко. Спать легли не рано. Постель была удобная, чистая, но сон ко мне не шёл. Мозг чуть ли не закипал от нахлынувших проблем, забот. Ситуация обострилась и стала чуть ли не критической. Ещё бы! Из моего плана сразу выпали два основных звена: еда и одежда. Чем и как их заменить – было уму непостижимо. Я сразу же написал письмо в деревню матери, где объяснил создавшуюся ситуацию.
Память тут же услужливо подсказала вариант из "Кавказского пленника", где Жилин, находясь в плену, написал письмо своей престарелой матери, чтобы та выслала ему денег на выкуп, заранее зная, что таких денег ей взять будет неоткуда. Правда, я в письме никаких денег не просил. К тому же, рассуждал я, северо-восточная уральская зима уже не за горами и встречать её в полуспортивном костюмчике было бы не резонно. Беспечностью меня природа не наделила, и оттого все проблемы были ещё более угрожающими. Утром был сбор групп. Руководителем нашей группы, как не трудно догадаться, была Зоя Николаевна. Она всё же собрала полноценную группу. Да ещё какую!
В группе было много солидных ребят. Многие из них после окончания горнопромышленных училищ или школ уже успели поработать в шахтах. Были и отслужившие в Армии. Так что остальные юнцы старались держаться солиднее, как-никак – будущее начальство.
Зоя Николаевна объявила, что из всех групп первого курса будут организованы стройотряды. Они завтра будут отправлены в колхозы, которые имеют нужду в их помощи. Контингент первокурсников был, в основном, из жителей местных городских или ближайших шахтных посёлков. Так что они должны были успеть съездить домой за приличной делу экипировкой, то есть одеться по случаю.
Когда я шёл в общежитие, моим спутником оказался Лёшка Сафиуллин из нашего общежития.
– А ты где живёшь? Куда поедешь за одежонкой? – спросил меня Лёшка. Я объяснил, откуда приехал и что туда дорога не близкая.
– А в чём же ты поедешь на работу?
– А вот в том, что есть. Что на мне. Другого нет.
Лёшка посмотрел на меня и, видя, что я не шучу, замолчал. Только в его немного прищуренных татарских глазах мелькнула усмешка.
Утром ребята начали готовиться к отъезду. В комнату кто-то заглянул и тут же захлопнул дверь. Через небольшое время на пороге стоял Лёшка Сафиуллин.
– Я вчера не спросил, в какой ты комнате живёшь, так вот сегодня пришлось обежать все два этажа, пока не нашёл тебя.
Он положил на мою кровать ватную фуфайку.
– Не новая, но и не дырявая.
У кровати он поставил два "кирзача", так он назвал кирзовые сапоги.
– Портянки там, в сапогах.
Увидев, что мои глаза стали увлажняться, он что-то резко сказал и быстро вышел. Для меня дороже, а главное своевременнее, этих вещей вряд ли что было в последующей жизни.
Примечание. А что дальше?
Тут Автор задумался, как это ему и присуще, с его литературно-философским уклоном мысли: а что, если мемуары облечь в форму рассказов, естественно, с лирическими отступлениями, с насыщением сюжета персонажами, и как это водится, с некоторым флёром романтизма, хотя бы в этом конкретном случае: "Стройотряд".
Глава 7. Стройотряд
В конце пятидесятых годов, века двадцатого, весь наш первый курс, а это четыре группы по тридцать студентов в каждой, отправили на "подъём сельского хозяйства". Отправили, да ещё как! Без денег и кто в чём был. А ещё чуднее, в начале осени на "приполярный Урал". Рассудили: уж если ты пошёл в "горный", то рассчитывать на комфорт лучше не надо.
Билеты на весь отряд приобрёл руководитель нашей "экспедиции". Так или иначе, погрузились и поехали. Вскоре эта малознакомая друг с другом масса стала распадаться на группки, кучки по интересам, каким-то необъяснимым симпатиям.
Много было ребят, которые поступили в техникум, имея за плечами училище и рабочий стаж, подземный, разумеется. Они тут же начали приобщать "зелёненьких" к трудной жизни углекопа. Они ловко разливали водку, красиво её выпивали, и уж потом начиналось посвящение в тайны шахтёрской жизни.
Приехали в Соликамск. Наш руководитель обратился к местному начальству. Нас накормили прямо в привокзальном скверике: привезли бачки с едой, алюминиевые плошки, ложки и хлеб… приятного аппетита!
Уж чего-чего, а в аппетите не было дефицита. Ещё совсем юные маменькины сынки глотали это варево, очень похожее на лагерную баланду. Впрочем, почему "похожее"? Как потом выяснилось, это и была она самая! Нас, теперь уже сытеньких, погрузили на пароход, и мы пошли, как говорят истинные моряки, по северным уральским рекам. А какие названия: Кама, Чердынь, Усьва, Лысьва – сплошная романтика!
Вспомнился Мамин-Сибиряк, его "Зимовье на Студёной". Всю ночь пароход буравил мрачные воды реки, а уже утром мы его покинули, сойдя на деревянную пристань города Чердынь.
Пока местное начальство думало, что им делать, с внезапно свалившимся на них "счастьем", в образе более сотни студентов, прошёл день. Нас опять чем-то накормили и спать уложили, в пустую пока школу, где только что сделали ремонт. Было достаточно сыро и холодно, и, заботясь о нас, в школе протопили печи, недавно выкрашенные чёрной краской. Уставшие от дорожной романтики, мы улеглись на столы и на полы – не важно, лишь бы поближе к печкам. Проснувшись утром, я слез со стола, сделал несколько шагов и упал, потеряв сознание…
Придя в себя и не понимая, в чём тут дело, я встал и начал спускаться на первый этаж. Всё повторилось, только в этот раз я успел удариться о стену, а уж потом о ступени. Вот так, падая и вставая, я выбрался во двор, где стояли бочки с водой, как бы специально для такого случая. Здесь уже находились многие друзья по несчастью: их бледные до синевы лица, дрожащие ноги, рвота – всё показывало на наличие угара. Страшное дело этот угарный газ! А особенно в шахте, путь в которую мы выбрали. Да, урок получился качественный. Хорошо, что на сей раз пронесло.
Итак, поезд, пароход и теперь открытые кузова грузовиков. Поехали. Если кто не видел северных болот с их бездонными трясинами, не огорчайтесь: ничего в них хорошего нет, кроме разве добротного способа – убраться из этого мира очень скромненько, без могил и надгробий, не вводя своих близких в расходы на ритуальные услуги. Но прежде этих североуральских болот, с которыми судьба уготовила нам обязательную встречу, мы увидели бледные, как у нас – угорелых, испуганные лица местных начальников. Ещё бы! Гибель студентов, если бы такая случилась, по тем временам грозила им…
Так что местное начальство расшаркалось и не смело нас более задерживать.
Мы уже пришли в норму и веселились в потряхивающем кузове грузовика. Руководил нашим весельем староста группы Эдик. Это был самый бывалый из нас. При знакомстве он протягивал руку и представлялся: Эдик! Я – кавказец, из Орджоникидзе, бывший – Владикавказ. При более близком знакомстве он рассказывал, как там, при каком-то выступлении недовольного населения чем-то, милиционер толкнул его мать и он, на угрозу: разойдись – стрелять буду! – рванул на груди рубаху и предложил: на, стреляй, гад! Тот и выстрелил… тогда "блюстители" не церемонились.