Глава 8. Оттепель
Все знают "оттепель" как явление климатическое, погодное. Вместо лютых морозов или снегопадов с метелями и вьюгами, что так свойственно русской зиме, вдруг как грянет оттепель, как развезёт всё вокруг, вмиг превратит сугробы в непотребную грязную жижу. Нехорошо это, а главное – для здоровья плохо, особенно ревматикам. Но не об этой "оттепели" пойдёт разговор в этом рассказе. Многие сразу догадались, что речь пойдёт о "хрущёвской оттепели", грянувшей в шестидесятые годы прошлого столетия и даже тысячелетия.
Этот период истории совпал с моей юностью, и хотя я не очень ностальгирую по тем временам, тем не менее время было интереснейшее, очень повлиявшее на дальнейший ход исторического процесса, а стало быть на судьбы людей. Главное, что случилось в это время: рухнула и рассыпалась в прах необоснованная вера в "светлое будущее", как и в лицемерных приспешников этой идеи. Разочарование народа было обвальным. Молодёжь на все эти события реагировала значительно острее – на то она и молодёжь! Вот об этом и пойдёт рассказ.
Глава 9. Товарная станция
Я лежал на кровати в общежитии и наслаждался чтением какой-то очень увлекательной книги. Это был "сопромат" или "теория механизмов и машин", не могу вспомнить. Разбудил меня, то есть прервал моё чтение, приход Володи Гладких. Это был мой однокурсник, здоровенный парень с Урала. Он придвинул стул к кровати, сел и, посмотрев на обложку книги, одобрительно заметил: очень хорошее снотворное! Закурив, продолжил:
– А ты не забыл, что первомайские праздники на носу?
– Нет, не забыл.
– А материальными средствами обладаешь на их проведение?
– Отвали, дядя! Если есть какие соображения, то поделись.
– Пожалуйста. Собираю крепких парней на товарную станцию, разгружать вагоны. Работаем по ночам, разгружаем всё что предложат. Платят наличными и сразу.
– Ну, ты, Вова, прямо Дед Мороз, жаль, что сейчас не Новый год.
– Такты что, отказываешься, не пойдёшь?
– Что ж я, дурак отказываться, если дело обстоит так, как ты сказал.
– Тогда будь готов, вечером зайду.
Ещё апрельское закатное солнце освещало ржавыми лучами закопчённые постройки, как мы были уже на товарной станции, где собирались обменять свою мышечную энергию на деньги, чтобы те, в своё время, обменять на пищу, которая даст энергию нашим мышцам, которую те затратили на добывание денег – примитивнее даже, чем рисунок дикаря.
Жаждущие этого пошлого обменного эквивалента были, в основном, спортсмены из студентов. Володя Пан, это его сокращённая фамилия, избранный из нас бригадир, уже общался с человеком в брезентовом плаще, из-под расстёгнутой полы которого высовывалась сумка на ремне. Пан вернулся к нам со стопкой рукавиц и пустых мешков.
– Разбирайте! Мешками укройте спины и плечи. Будем разгружать рефрижераторы с мороженой рыбой.
Рыба так рыба – легкомысленно подумалось нам – что ж тут особенного. А это "особенное" мы очень скоро почувствовали на своих спинах и плечах.
Было не важно, какой рыбой были заполнены эти рогожные кули, но их замороженные плавники и хвосты кололи так беспощадно через мешки и наши спортивные костюмы, что казалось, эта бывшая живность отыгрывалась на наших спинах за свою безвременную кончину. Мы на ходу обменивались эмоциями:
– Как же я с такой спиной пойду на тренировку?
– Прошлый раз овощи разгружали: морковки наелись, и капуста такая сочная была… животы, правда, сильно раздуло…
– Это что – овощи! Нам один раз довелось "катать" селёдку, так один бочонок оказался разбитый… Паровоз подошёл к водокачке заправляться, а там воды – ни капли: мы всю выпили!
Что нас подгоняло: рыба своими колючками или космический холод рефрижератора и морозильных камер, но работали мы бегом, без остановок и перекуров, так что предмайский рассвет и наш наниматель приятно поразились, что вагоны опустели, а их содержимое переместилось куда надо и там аккуратно уложено.
– Ну, ребята, да вы просто герои труда!
– Как бы ваша устная оценка нашей скромной работы не заменила или не повлияла на размер материального вознаграждения.
– Да что вы, дорогие мои! Я своих штатных грузчиков не могу дубиной заставить разгружать эту "колючую проволоку", как они называют мороженую рыбу. Так что получайте по высшему тарифу, да ещё и с премиальными!
Глава 10. Кабацкое застолье
Близость первомайских праздников волновала и заставляла ребят группироваться по интересам для проведения оных. Станислав Логинов, гитарист и комнатный песнопевец, Владимир Пьянков – мастер художественного чтения и конферансье нашей самодеятельности. Есть такой анекдот: почему милицейский наряд состоит из трёх человек? Ответ: один милиционер умеет читать, другой писать, а третьему очень приятно находиться в интеллигентной компании. Вот, примерно, таким "третьим" и был я. Хотя надо признать, что и физическая культура не была изгоем у интеллектуалов.
На экстренном совещании мы деловито обсудили наши финансовые возможности. Стасу, у которого родителей не было, прислала денежный перевод сестра, которая только что окончила медицинский институт, получила работу и вышла замуж за Кузьму. Стае с большой радостью принял деньги, но долго не мог успокоиться из-за "Кузьмы", что-то уж очень неблагозвучное слышалось ему в имени его нового родственника. Вовочку осчастливил денежкой его дедушка, так как его maman только что вышла замуж и ей было пока что не до своего, уже взрослого, первенца. Я же обрёл свою финансовую состоятельность "своим горбом". Рассудив, решили: кабак!
Ресторан. Куверты, белые салфетки. Действительно: рай для нищих и шутов. Втроём за столиком мы сидели недолго. Вскоре к нам подсел наш общий знакомец Юрий Аликин, редактор литературного отдела местной газеты. Запивать "заливной язык" – эту еду поэтов, шпроты и пельмени – потребовали коньяк. Сценарий народных гуляний прост и предсказуем. Сначала застолье проистекает нарочито церемонно, даже торжественно. Велеречивые тосты очень скоро становятся экономными по времени: ну, будем! Потом кто-то вспомнил, что сегодня праздник, и народ запел! Какой-то столик грохнул "Катюшу", кому-то захотелось излить душу в "Синий платочек".
Началось обычное в таких ситуациях состязание певческих коллективов: кто кого перекричит! Нашему столику эта самодеятельность не понравилась, точнее её репертуар, и мы завели свою, что-то из британских рейнджеров:
Помнишь "Южный крест",
Накрашенные губы
И купленный за доллар поцелуй?
Осторожней, друг,
Эти ласки очень грубы,
И кровь свою напрасно не волнуй!
Стае чётко и громко выбивал ритм о край стола, а наши молодые голоса, раскрепощённые коньяком, а оттого мощные, вскоре стали перекрывать потрёпанные табаком, водкой и окопами речитативы ветеранов.
На наш столик стали недружелюбно коситься, а затем и с неприкрытой угрозой: если вы не затихнете…
Закончив:
Осторожней, друг, тяжелы и метки стрелы
В таинственной стране Мадагаскар!
– мы не стали долее испытывать терпение своих соперников и, склонившись головами над столом друг к другу, стали общаться между собой.
Юра много читал Киплинга, этого певца колонизаторов, затем перешли к анекдотам:
– Слона можно завернуть в газету? Конечно, если в ней напечатана речь Хрущёва.
– А можно убить палкой лысого человека? Можно, если его охранять не будут.
– Террорист из пистолета промахнулся в Хрущёва, находясь в двух метрах от него. Особенно негодовал Будённый: нужно было саблей – оно вернее!
Когда мы, отягощенные съеденным и выпитым, вывалились из ресторации, был уже поздний вечер. Дойдя до телефона-автомата, Юра зашёл в него. Из всего, о чём он говорил, я расслышал только "такси… парк".
Мы немного постояли, покурили. Тут подкатило такси, Юра попрощался с нами, сел в "мотор" и уехал. Мне это так понравилось, что и самому захотелось такой лихости.
Я тут же забрался в кабину и стал накручивать диск телефона, а куда звонить, да не всё ли равно, лишь бы такси подали. Друзья к моей затее отнеслись скептически, но это только подогрело моё желание шикарной жизни. По теории вероятности, если обезьяна постучит по клавишам пишущей машинки несколько лет, то может написать роман.
Глава 11. Вытрезвитель
Так или иначе, но и я преуспел в своих дерзаниях. После многих диалогов с какими-то абонентами, я услышал доброжелательный мужской голос, который, узнав, что мне для полноты счастья не хватает лишь такси, осведомился: куда изволите вам подать? Ребята уже отошли по улице на приличное расстояние, когда скрипнули тормоза…
Блюстители порядка умело и быстро доставили меня туда, где, по их мнению, мне будет удобнее находиться, чем у телефона-автомата.
Тем более что в честь Первомая в медицинском вытрезвителе кровати были застелены чистым бельём, а мытьё в душе, чистка одежды и прочие услуги советского "навязчивого" сервиса были в эти сутки совершенно безвозмездные, как подарок совы ослику его же хвоста.
Работники учреждения, куда меня лихо доставили на машине, были приятно удивлены очередным гостем, который не куражился от выпитого в честь праздника, а вёл себя очень культурно и вежливо, говорил: пожалуйста, будьте так любезны.
Дядя или тётя врач, я не разобрал в полумраке, в белом халате определил: наш, принимайте. Мне предложили раздеться и защёлкнули за мной дверь душа. Тёплая водица вскоре сменилась ледяным душем. "Контрастный душ" – обрадовался я, большой любитель этой водной процедуры. Обычно, когда включали холодный душ, обливаемый издавал такой дикий вопль, что приводил в восторг работников вытрезвителя. А тут – только довольное похрюкивание! Это им не понравилось, даже как-то насторожило. Предчувствие их не обмануло. Когда меня вселили в огромную комнату, больше похожую на зал, я был в самом наилучшем расположении тела и духа.
Я присел на указанную мне кровать и осмотрелся. Обитатели, а их было около десяти человек, были разные и вели себя по-разному. Кто мирно спал, уютно устроившись на чистенькой постели, кто сидел на кровати, опустив голову и наклонившись вперёд, очевидно, что-то припоминая. Завидев новенького, некоторые приятно оживились и стали подходить и приставать с расспросами. А я как человек предельно коммуникабельный сразу же принял на себя роль заводилы.
– А вы знаете, какой сегодня праздник?
– А то!
– А раз знаете, то чего не гуляете?
– Это здесь-то гулять?
– А это почему же здесь нельзя гулять?
– Если можно, то как?
– Как-как… песни будем петь! В праздник петь песни никто не запретит!
Сначала тихо и нестройно, послышалось из нашей обители пение, да не простое, а самое актуальное – революционное, к тому же пение возрастало и ширилось:
Лишь мы, работники всемирной,
Великой армии труда,
Владеть землёй имеем право,
А паразиты – никогда!
Там, за дверью, заволновались. Начали заглядывать.
– Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе!
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе!
Теперь уже пение угрожающе сотрясало это учреждение посильнее, чем пьяные выкрики отдельных обитателей.
Только теперь работники вытрезвителя поняли, кого они "пригрели". Меня попросили в коридор, там растерянный дежурный, прикрыв трубку ладонью, чтобы защититься от громкого пения, докладывал начальству о чрезвычайном происшествии. Закончилось тем, что нашу "капеллу" тут же выставили вон, на улицу. Я не стал принимать знаки благодарности и предложения – продолжить народное гуляние: с меня этого уже было предостаточно, и я побрёл к себе, в общежитие. Путь был длинный, и я подвёл итог дня, да и не только, а всей сложившейся житейской ситуации.
Я отчётливо почувствовал лицемерие власти, её передового отряда – коммунистов. Большевики превратились в коммунистов, и те стали стесняться тех дел, которые натворили их предшественники. Им захотелось, как царю Дадону, – отдохнуть от ратных дел. Даже революционные песни смущали их покой. Теперь у них была власть, и им хотелось покойно наслаждаться ею в своих креслах, кабинетах с солидной охраной от презираемого ими народа. Ничто не выводило их из гипнотического состояния: мы – навсегда! Для них как бы не существовало примеров исторических катастроф, а что бы им не вспомнить недавнюю гибель "Тысячелетнего рейха" вместе с Адиком Шикльгрубером. Развенчанный культ Иосифа Джугашвили также тяжким камнем потянет в преисподнюю жрецов ложного пути.
Глава 12. Культ силы
Как-то на улице столкнулся я со Славкой.
– Куда торопишься? – спросил он.
Я ответил почти по Гоголю: а так, куда ноги идут. А сам куда? – переспросил я Славку.
– На бокс в городскую секцию. Кстати, там сегодня набор. Не желаешь?
– А что? Можно попробовать, если примут, конечно. А ты что, тоже идёшь поступать?
– Да нет, – сказал Славка, – я уже занимаюсь там с осени. Брат меня туда затащил.
– Ну и как?
– Будешь заниматься, сам всё увидишь. И даже на себе почувствуешь, – как-то весело и даже злорадно пообещал Славка.
Здание городского спортивного общества, очевидно, было построено недавно. Все помещения внутри соответствовали назначению.
Особенно впечатлял большой спортивный зал. В одном углу лежали маты, сразу понятно – это секция борьбы, в другом о деревянный помост звонко стукалась штанга – это секция тяжёлой атлетики. В углу, куда меня подвёл Славка, глухо и коротко стучали перчатки, разумеется, не лайковые, а боксёрские. За небольшим столом сидело несколько человек, но к столу этому стояла очень длинная очередь, более похожая на толпу. С первого взгляда становилось понятно, что это кандидаты, жаждущие спортивных подвигов именно на ринге. Все они в разной степени были возбуждены, особенно будущие "мухи", "комары" и прочие "пух и перья". Претенденты на тяжёлые весовые категории вели себя солиднее, сдержаннее, снисходительно принимая восхищение легковесов.
Приём в секцию уже шёл, когда Славка оставил меня дожидаться своей очереди, а сам пошёл на занятия. По пути, когда мы шли, нам повстречался однокурсник. Он полюбопытствовал, куда мы идём, и на предложение Славки идти с нами ответил: там и без сопливых скользко. Стоя в очереди, я вспомнил это и подумал: а что, здесь действительно и без меня обойдутся, пока моя очередь подойдёт. К нашей очереди подходили тренеры других секций, оценивали опытным взглядом подходящих им кандидатов и ненавязчиво пытались соблазнить: не подойдёшь ты для бокса, даже если тебя и запишут в секцию. Набьют тебе морду раз-другой, и попросишься к нам. Так что не лучше ли сразу…
Руководители боксёрской секции ничуть не мешали этим вербовщикам, скорее даже поощряли их, тем самым подталкивая им облюбованных кандидатов. К всеобщему изумлению толпы, самого габаритного кандидата в боксёры комиссия забраковала. Тот обиделся, набычился и зловеще пробормотал: боитесь, что я вас тут побью всех.
– А что, хотите попробовать? – вежливо спросил его стоявший чуть поодаль, очевидно, тренер.
– Да хоть сейчас, – не унимался богатырь.
Как я впоследствии узнал, такие случаи были не редки, особенно во время приёма в секцию бокса.
Тренер подал ему боксёрские перчатки, помог их надеть, завязать. Надел и сам. Но силач, посмотрев на его не очень атлетическую фигуру, капризно запротестовал, что он стариков не бьёт, боясь, как бы не зашибить насмерть.
– Волков, – обратился тренер к одному из боксёров, который отдыхал после "разборки с грушей". Волков подошёл.
– А вот этот Вас устроит? – обратился он к детине.
– Хлипковат, но если других нет…
Бойцы подошли к отгороженному канатами и стойками рингу, пролезли туда, стали друг против друга, а тренер взялся исполнять роль судьи.
Вокруг ринга тут же организовалась толпа болельщиков. Подошли любопытные из других секций, узнав, в чём дело. Это ещё раз доказывало, что подобные испытания не редки в практике боксёрских поединков. Силач продолжал капризничать.
– Ты бей первый, я не могу бить, пока не разозлюсь. Волков тихонько стукнул в подбородок снизу. Клацнули зубы.
– Сожми челюсть и не разжимай, – посоветовал ему судья. Но тот уже, широко размахнувшись, наносил удар. Неизвестно, куда бы улетел бедный Волков, если бы соперник не промахнулся.
– Ах так, – заревел он. Тут слабонервным, пожалуй, следовало бы закрыть глаза или совсем отвернуться.
Претендент, подбадривая себя рычаниями, начал наносить удары, широко размахивая руками, медленно надвигаясь на своего шустрого противника, который то отступал, то нырял под руку, уклоняясь то влево, то вправо. Не прошло и несколько минут, как претендент выдохся. Он тяжело дышал и взмок от пота.
– Ну, я так больше не могу, – уже не так сердито пробормотал он.
– И то правда, я думаю, этого достаточно, – миролюбиво утешил его тренер-судья. Зрители-болельщики, не увидев ничего особенного, разошлись, так и не удовлетворив свою кровожадность.
Вскоре тренер борцов увёл незадачливого боксёра к себе, приговаривая: да ты же прирождённый борец, я из тебя чемпиона вылеплю.
Тут подошла моя очередь. Ни на что не надеясь, я подошёл к столу. Члены комиссии выглядели утомлёнными, но то, что за мной уже никого не было, немного их взбодрило. Тренер, который только что судил поединок, более похожий на пьяную драку, проявил ко мне особое внимание. Это не укрылось от членов комиссии, и они тоже стали внимательнее осматривать меня. Я не был широкоплеч и это считал своим физическим недостатком, но тренер, кажется, был другого мнения.
Грудная клетка была не плоская, а круглая, объёмная. Мышцы рук не имели большой массы, что я также почитал за уродство, но тренер их тщательно ощупал и как-то довольно крякнул. Он что-то сказал женщине-врачу, но я ничего толком не понял, так как речь шла о каких-то триплексах. Потом тренер обратился непосредственно ко мне: Представь, что у тебя в руке шило. Резко выбросив вперёд руку, постарайся уколоть. Тренер стал подбадривать меня.
– А ещё резче, ещё резче, быстрей руку возвращай к груди. Ну а теперь давай потанцуем… – неожиданно предложил тренер.
– Под музыку? – осмелев, пытался пошутить я.
– Без музыки, просто так попрыгай.
В зале было прохладно, да и я застоялся в очереди. Мне доводилось видеть, как ведут себя на ринге боксёры, хотя бы в кино "Первая перчатка". Я начал имитировать что-то подобное, всё ускоряя темп. Потом женщина-врач попросила меня сделать несколько приседаний, после чего измерила давление и пульс. Она осталась недовольна моим редким пульсом и заявила, что здесь или сердечная патология, или недостаточная нагрузка. Тренер, уже симпатизирующий мне, сказал: нагрузку мы сейчас устроим – и принёс скакалку.
Я ещё в детстве видел, как через верёвочки, бечёвочки прыгали девочки, но меня это никогда не интересовало. А тут на тебе – скакалка. Правда, скакалка была не верёвочка-бечёвочка, а настоящая с ручками, упругая.