"Не сложилось", – с грустью думала при этом женщина, глядя в огромные, как блюдца, зеленые кошачьи глаза.
Просто и легко
Виктор проснулся от громкой восточной музыки, которая привела его в ярость. В доме напротив веселье было в самом разгаре. Гости навеселе громко разговаривали, пытаясь перекричать друг друга и оглушительную музыку.
Это шумное веселье в три часа ночи было той последней каплей, которая переполнила чашу наполнявшей Виктора злобы.
Именно злость заставила его вскочить с кровати и достать из заветного тайника одну из гранат. Их было две – осколочные гранаты советского производства, в народе именуемыми "лимонками". Это был его трофей с последнего места службы.
На военные сборы он не ходил уже два года, хотя по возрасту его могли бы еще призвать. Формальным поводом для его освобождения от сборов было пошатнувшееся здоровье. На самом же деле его просто все "достало".
Подразделение, в котором он служил срочную, было одним из самых элитных в израильской армии. В этом подразделении он каждый год, а иногда и по нескольку раз, проходил военные сборы, которые часто мало чем отличались от военных будней. Ведь службу приходилось нести в самых горячих точках и без того неспокойной земли.
В Израиль он приехал в рамках особой молодежной программы, когда ему еще не исполнилось семнадцать. Первое время он жил среди сверстников в киббуце и был очень доволен. В то время Виктор с энтузиазмом учил незнакомый язык, объездил всю небольшую страну и строил большие планы на будущее. Еще он мечтал служить в элитных частях и очень гордился собой, когда это ему удалось.
Срочную Виктор служил в Ливане. Там же и еще в Газе прошла основная часть его сборов. Вернулся из армии он уже совсем другим человеком.
За время своей службы он пришел к твердому убеждению, что самое дорогое у человека – это спокойный сон. Стоит лишить человека сна, и он превращается в зверя. Виктор знал это по собственному опыту. Там, где он служил, нужно было постоянно бодрствовать чтобы выжить. Все чувства обострились до предела, и появилась эта неудержимая злоба, взрывающаяся яростью.
Потом он успокоился, как ему казалось, и стал прежним. Но это только казалось ему. С тех пор за потревоженный сон он готов был убить и ненавидел арабов, которым не мог простить свой страх, лютой ненавистью.
Однажды на посту он застрелил двух арабов, которые оказались вдруг в запретной зоне. Виктор застрелил их, как зверей на охоте, когда еще не было ясно кто они, вооружены ли и вообще, с какой целью оказались в этом районе.
Пока армейское начальство решало, что делать с нарушителями, Виктор хладнокровно застрелил обоих. Его прикрыл командир взвода, ненавидевший арабов не меньше, чем он, за смерть друга. Командир, из поселенцев, доложил командованию о том, что у одного из убитых снайпер заметил в руке предмет напоминавший издали противопехотную гранату. Так это были или нет, проверить было трудно, и спустя какое-то время следствие закрыли.
После этого случая Виктор как будто успокоился, и ему казалось, что одолевавшая его злоба исчезла вместе с теми выстрелами. Он стал бывалым бойцом, чувствовал себя уверенно в любой ситуации и даже поучал молодых командиров на правах более опытного, имеющего боевой опыт.
У начальства он был на хорошем счету и службу закончил в звании сержанта.
Первое время после армии Виктор был полон оптимизма и амбициозных планов, поступил в колледж, женился и у них родилась дочь, потом сын.
Но дальше жизнь пошла совсем не так, как он хотел. Поначалу он пытался получить работу охранника в крупных компаниях, потом пробовал устроиться телохранителем, но его нигде не брали.
Тогда он нашел работу охранника в большом офисе. Оба они в то время – Виктор и его жена – учились. Но затем, когда родились дети, они решили отложить учебу, которую было очень тяжело и накладно совмещать с работой и уходом за детьми. Родители обоих остались на Украине, и помочь молодым было некому.
Виктор работал охранником в ночные смены, а днем учился. Его непосредственный начальник по работе ставил его только в ночные смены. Так он проработал целый год, и вот тогда к нему снова вернулись те самые ощущения. Он стал взрываться по любому поводу, не в силах себя сдержать, и его постоянно душила ярость. В конце концов он сам стал проситься только в ночные смены чтобы не сорваться.
Днем он чувствовал себя отупевшим и заторможенным, а ночью его раздирала злость. Однажды он набросился на своего начальника и едва не убил того. После этого случая у него забрали разрешение на ношение оружия и уволили.
Тогда Виктор стал охранять дискотеки "по-черному", где платили в несколько раз больше. К тому времени они набрали ссуды и все больше увязали в долгах, потому что денег на аренду жилья и содержание семьи все время не хватало.
Сначала им стало легче, но потом у него произошел конфликт с группой местной молодежи, который вылился в настоящее побоище. Парню, который бросился на него с бутылкой, Виктор сломал пальцы, а его другу, который пришел на помощь приятелю – ребра.
После этого происшествия Виктора уже никуда вообще не брали и долго таскали в полицию и по судам.
Он бросил колледж и пошел работать на завод, где и работал уже больше десяти лет оператором. Работа была тяжелой, но платили для такой работы, разумеется, неплохо, плюс все социальные условия. Не хайтек, но жить можно.
Тем не менее, чем больше он жил, тем больше накапливалось в нем разочарований и злобы.
Развод с женой ускорил приезд ее родителей. Они были недовольны зятем, считали, что он мало внимания уделяет семье, не ищет в жизни "новых возможностей" и вообще ведет себя не так, как следовало бы. Жена молча с ними соглашалась и однажды вся эта история ему надоела.
Тогда он послал родителей жены куда подальше, а когда она приняла их сторону, то и ее вместе с ними. Виктор собрал вещи и ушел, сняв отдельную квартиру. Он, по-прежнему, выплачивал ипотеку и давал деньги на детей.
Жена потом жалела о том, что они разошлись и пыталась вернуть его, но Виктор остался глух к ее мольбам. Оставили его равнодушным и доводы "ради детей". Внутри него все росла пустота и досада от того, что так вот, тяжело работая и без всякой перспективы придется жить всю жизнь.
Он замкнулся в себе, и единственной его страстью стали путешествия и походы по окрестным горам, как в годы его юности, которые он совершал по выходным, в компании бутылки портвейна, а иногда и нескольких бутылок.
С женщинами он периодически знакомился, но серьезных связей избегал. Рано или поздно, но все они начинали делиться с ним своими проблемами, и тогда он начинал испытывать скуку и досаду. И уже не арабы, а опустошенность и досада не давали ему заснуть и мучили по ночам.
Окружающие всего этого не замечали, да и своих проблем у каждого хватало. Поэтому никому не было дела до самого обычного, ничем не примечательного работяги. Правда, его угрюмая замкнутость и странности заставляли окружающих сторониться его. Но и сам Виктор ни с кем особенно общаться не стремился.
Приятели, с которыми он когда-то учился или служил, сделали карьеру или разъехались кто куда, а те, что остались, не вызывали у него желания общаться. Он считал, что жизнь несправедлива к нему, и он живет совсем не так, как должен был бы жить.
Лишь на сборах он снова воодушевлялся, ощущая свою значимость. Солдаты слушались его беспрекословно, доверяя его богатому боевому опыту, а молодые офицеры прислушивались к его мнению и советам. Но потом все изменилось – молодые офицеры стали амбициозными и самонадеянными, Виктора это раздражало, и в конце концов, он решил послать всех куда подальше.
Хватит с него тяжелой работы и беспросветности в жизни, от которых в нем все больше накапливалась злоба…
Когда в одном из бункеров во время последних в своей жизни сборов он наткнулся на тайник с оружием и обнаружил в нем гранаты, Виктор тут же припрятал их, еще толком не решив, зачем они ему нужны. На черном рынке красная цена им – шестьсот шекелей за штуку. Можно найти и дешевле. Но о выгоде он тогда совсем не думал.
Виктор тогда и сам еще не знал, зачем ему нужны эти гранаты, но в том, что они ему рано или поздно понадобятся, нисколько не сомневался.
И вот сейчас пришло их время… Ярость переполняла его. Сегодня он проучит их за наглость! С утра на работу, но "бабуинов", как он называл своих соседей, это не волновало – утром на работу им не нужно. Нет ничего хуже обезьяны, возомнившей себя человеком. Государство, взимающее налоги с таких как он, содержит на его деньги этих мерзавцев, плюющих на всех и вся и устраивающих дискотеки посреди ночи. И не просто бережет – лелеет. По действующим здесь законам его соседи-наркоманы считаются инвалидами, и поэтому каждый месяц им выплачивают пособие, лечат и заботятся о них. Заботу эту осуществляет целая армия социальных работников, адвокатов и полицейских. Попробуй не то что тронь их – только скажи им слово, и ты рискуешь оказаться закованным в наручники. По закону, этих тварей обижать нельзя ни словом, ни тем более делом – они ведь больные.
А вот он и такие, как он – здоровые. Поэтому ему положено работать, служить в армии и платить налоги. Он ведь не наркоман, связей в полиции у него нет, и вообще, он здесь чужой. Не вписался. И никто ему не виноват в том, что он просто неудачник. Просто. Поэтому радуйся, что у тебя есть работа, – говорила ему страна, – работай и молчи – тебе же лучше будет.
Он долго терпел и молчал. Зимой от громкой восточной музыки и луженных глоток "бабуинов" его спасали закрытые окна. Но с приходом лета Виктор был вынуждены держать окна открытыми – гонять кондиционер всю ночь ему было не по карману. Взывать к совести соседей было бесполезно, поскольку они считают людьми только себя. Они здесь хозяева, а таких как Виктор они считают людьми второго сорта. Если смотреть на мир глазами его соседей, то он для них что-то вроде осла или, в лучшем случае, ломовой лошади. Жаловаться на "бабуинов" тоже бесполезно. Полиция? В полиции работают точно такие же, как его соседи. Если бы не униформа, то их и не отличить друг от друга. А наши, "русские", работающие в полиции, еще хуже чем "бабуины". Поэтому и не стоит жаловаться или искать справедливости. Какая справедливость может быть в несправедливом мире?!
От ощущения полной безнаказанности его соседи чувствуют себя здесь хозяевами, и именно поэтому они такие наглые. Они успешно зарабатывают себе на развлечения торгуя наркотой. По выходным они посреди ночи заказывают такси и едут в бар за двадцать километров от города, чтобы там выпить пива, а вернувшись – продолжают банкет. У них достаточно сил, работать им не нужно, а чем-то занять себя – хочется. Отоспавшись до полудня, ночью они "зажигают" с косячком, пивом или еще чем покрепче. Им хочется праздника, и они устраивают для себя этот праздник в любое время дня и ночи. Все для них, а для него – лишь работа на заводе и никаких перспектив в жизни. Это они так думают.
Но он докажет им, что это не так. Объяснит им на их языке – языке силы. Они ведь понимают только язык силы. Теперь они ответят ему за все – за несложившуюся жизнь, за все обиды, за все!
Он поймал себя на том, что пытается оправдать перед самим собой задуманное им убийство.
– Какого черта?! – прикрикнул он на себя, – Почему я должен перед кем-то оправдываться?! Он смахнул со стола снотворное – хватит, теперь у него другое лекарство.
Вакханалия наркоманов продолжалась уже не первый день. Он тяжело засыпал, несмотря на усталость, и плохо спал из-за тяжелых мыслей, потому что не видел выхода из этого замкнутого круга. От этого Виктор становился все более злым и раздражительным. В этом состоянии он рано утром вставал на работу – плохо соображающий, заторможенный, боясь сорваться.
Взрывчатый материал копился в нем всю жизнь и бессонница была тем детонатором, который мог однажды взорвать всю накопившуюся в нем злобу.
А началось все еще тогда, в армии. Многие люди даже не представляют себе цену обычному сну, когда ты просто можешь лечь в постель и заснуть, ни о чем не беспокоясь. Такая роскошь доступна только очень благополучным людям.
В Ливане он спал урывками, как животное. И даже когда спал, то уши и какая-то часть мозга бодорствовали. Таким образом там спали все. Когда человеку грозит опасность, ему уже не до сна, не до еды и не до продолжения рода. Все эти обычные желания вытесняются одним единственным и самым мощным – желанием выжить. Страх, рано или поздно, превращается в ненависть, и ты начинаешь люто ненавидеть тех, кто лишил тебя нормального сна, а вместе с ним – и человеческого образа.
Он спрятал гранату в карман и бесшумно выскользнул из своей квартиры, подошел к соседскому дому… Осталось сорвать чеку и бросить гранату в окно. Второй этаж, не высоко. Это будет легко сделать. Затем скрыться на пустыре или добежать до своей квартиры. Пока соседи начнут искать, в чем дело, он скроется…
Виктор стал строить несложный план возмездия и вдруг с удивлением обнаружил, что совершенно успокоился…
Он уже не чувствовал себя загнанным в угол зверем и вдруг со злорадством осознал, что все эти мерзкие твари полностью в его власти, и он в любой момент может распорядиться их жизнями так, как ему заблагорассудится.
Завладев гранатой, он стал смотреть на мир совершенно иначе. Вооруженный человек смотрит на мир совсем не так, как безоружный. Вооруженный смотрит на безоружных, как человек на насекомых. Он знает, как и когда они умрут, а насекомые об этом даже не подозревают. Его забавляла эта мысль, он чувствовал себя Богом и смотрел на своих соседей уже не как на злобных обезьян, а как на насекомых, глазами Бога.
И он уже смотрел на ненавистное окно, где ни о чем не подозревающие юноши и девушки продолжали веселье, как на коробку с насекомыми. Он наблюдал за ними с любопытством, как Создатель и повелитель этих существ, совершенно не подозревающих о том, что существует кто-то, кто в любой момент может распорядиться их жизнью по собственному усмотренью.
Эта мысль забавляла его – впервые он ощущал себя в роли бога. Он не стал срывать чеку и швырять гранату. Они ведь все и так в его власти.
Вернувшись домой и спрятав гранату обратно в тайник, он закурил сигарету и, глядя на веселье ни о чем не подозревавших соседей, уже без всякой злобы тихо произнес вслух: "Ладно, живите… Пока", – и криво усмехнувшись, глубоко затянулся, а потом медленно выпустил дым из легких.
Веселье постепенно угасло и вокруг воцарилась предрассветная тишина. Мир спал беспечным сном, не подозревая о грозившей ему опасности.
Ультиматум
– В общем так, папа, ты как хочешь, а мы будем уезжать.
– Я вас не держу, – сухо ответил старик.
Дочь вздрогнула, услышав его ответ. Голос отца показался ей непривычно чужим.
Старик был суров, но с ней, даже когда сердился на дочь, всегда говорил мягко – как с дочерью. А в этот раз она не узнала голос отца.
Дочь поставила отца перед выбором после того, как все долгие уговоры оказались бесполезными: старик упёрся, и как только начинались разговоры об отъезде, становился похожим на бетонную стену, как однажды сказал его зять.
– Он фанатик, просто фанатик! – со слезами в голосе изливала дочь душу своей близкой подруге. Она часто плакала в последнее время от досады на старика, но, в то же время, и от жалости к нему. Старик сильно сдал в последнее время, и оставлять его одного было нельзя.
– Скажи, ради чего нужно жертвовать своей жизнью ради стариков?! – возмущалась она. – Почему я должна жертвовать ради него сыном?!
Сын был для неё оправданием отъезда, но в душе она прекрасно понимала, что оставить отца не посмеет – эта сорокадвухлетняя женщина боялась собственной совести.
Хлёсткие ответы отца приводили её в отчаяние.
– Папа, посмотри вокруг: все, кто мог, уехали! Здесь уже ничего не будет! Ни-че-го!
– Я это уже не впервой переживаю за свою жизнь. Предательством меня не удивишь, – с насмешкой отвечал старик. – Папа, эта страна больше не поднимется, неужели ты этого не понимаешь?! – говорила дочь.
– И это мы уже слышали, – спокойно отвечал старик.
– Ну, как с ним говорить?! – искала дочь поддержки у своего мужа после разговора с отцом.
– Никак, – успокаивал её муж. – Безвыходной ситуации нет. Так или иначе, но всё решится. А вообще… если ты твёрдо скажешь ему о нашем решении, то старику не останется ничего другого, как уехать вместе с нами. С ним нужно построже!
Но он плохо знал своего тестя.
Зять и тесть с трудом терпели друг друга. Когда крушение прежней жизни стало очевидным, зять, трудившийся в престижном научно-исследовательском институте старшим научным сотрудником и яростнее всех обличавший на партсобраниях уезжавших в Америку и Израиль, одним из первых заявил о своём выходе из партии и демонстративно сжёг свой партбилет.
– Сукин ты сын, – не выдержал тогда тесть.
Он всегда считал зятя приспособленцем и никогда не верил его показному радушию. От прямого столкновения с зятем старика всегда удерживала жена – пока была жива. Мир в семье она защищала всеми силами. Стоило только вспыхнуть ссоре между отцом и дочерью или между дедом и внуком, как она тут же оказывалась между двух огней. Мягкая, умная, деликатная и при этом умеющая настоять на своём, она была настоящей хранитильницей очага.
После смерти жены старик держался мужественно, только сутулиться стал совсем по-стариковски. Знакомые и сослуживцы, привыкшие всегда узнавать его по военной выправке, завидев теперь, когда старик овдовел, начинали сомневаться: он ли это, их несгибаемый командир?…
После смерти жены старик с каждым днём всё острее ощущал, что остался совершенно один. Он любил дочь и поэтому никогда и ни в чём не мог ей отказать. Дочь выросла избалованной и эгоистичной.
Дети… Это была единственная причина их частых ссор с женой.
– У детей должно быть всё, – говорила жена тоном, не допускающим сомнений.
– Заработай или заслужи, – всю жизнь отвечал отец на просьбы дочери, жаждавшей красивой жизни.
– Папа, я от тебя только это всегда и слышу: "Заработай, заслужи"! Мне шестнадцать лет, я хочу жить, неужели ты этого не понимаешь?!
Старик, как ветеран войны и человек заслуженный, состоял в особой очереди и на получение машины, и на получение дачных участков, и на многое другое. Почему-то старика везде любили и всюду пропускали без очереди. Может быть потому, что он сам вечно всех пропускал, будь то посадка в автобус, выход из кинотеатра, очередь на машину или на дачный участок?
Старый адмирал всегда находил кого-то, кому дачный участок или машина нужны были больше, чем ему самому. Из-за этого жена и дочь часто ворчали, и дело порой доходило до серьёзных ссор.
– Ну хорошо, ты честный, папа, – порой говорила дочь. – Ты не воруешь, взяток не берёшь, чужого тебе не надо. Но почему ты отказываешься даже от того, что тебе положено?!
– Потому что есть люди, которым машина нужнее, чем нам. Мы, слава Богу, не в землянке и не в коммуналке живём, а люди всемером в двух комнатах ютятся и на работу по два часа добираются!
– Ещё не хватало – коммуналка! – фыркала дочь.