Глава 6
С этого дня Димка стал реже в комнате бывать, но все равно приходил, и с Наташкой сидел. А чаще - Наташка дома не ночевала.
В начале декабря Наташка созрела до того, что фотографию Серёжки сняла со стены.
- Ты чего, Наташка! Не снимай! - пыталась остановить её Настя, которая, в тот момент, одна в комнате была.
- А что тебе?
- Привыкли. Муж нашей комнаты, ты же знаешь!
- Хватит с вас. Не бывает - мужей нашей комнаты. Вот заводи себе мужа, и хоть обвешайся его фотками.
- А не страшно?
- Чего не страшно?
- Снимать-то не страшно?
- Успокойся. Я не из трусливых.
- Это точно - сказала Настя. - Не из трусливых. А ещё?
- Что "ещё"?
- Ещё не из каких?
- Отстань!
На том дело и закончилось.
Примерно через неделю, вечером, раздался стук в двери. Наташки дома не было. Не было и Раиски - в театр пошла.
- Наташка со своим… - проворчала Настя. - Открыто!
- Девчонки! Девчонки, милые мои! Сюрприз! - Серёжка поставил на пол увесистую сумку. Это был он.
- Ура! - девчонки вскочили с мест, и кинулись обнимать Серёжку.
- Ты как? Ты откуда?
- На три дня. В штаб. Туда - и назад. А Наталья-то где?
- Да ты раздевайся! Сейчас, сейчас прийти должна, - сказала Макарова, этими словами отметая все другие слова, которые так и норовили у девчонок соскочить с языков.
- Да, ты подожди чуть-чуть. Придёт сейчас, - поддержала её и Настя.
Пока Серёжка располагался, девчонки сдвинулись в уголок, отделённый шкафом, который назывался "кухней".
- Давай, я ей навстречу выйду, - сказала Настя. - Хоть и противно, но она ведь сама должна ему сказать. Пусть хоть готова будет.
- Иди, - ответила Макарова.
Но они не успели. Раздался весёлый стук в двери, смех, и, не дожидаясь разрешения, в комнату ввалились Наташка и Димка.
- Серёжка! - Наташка перестроилась на ходу, сразу оценив ситуацию. Она ступила в комнату, вдохнула, постояла одно мгновение, и бросилась Серёжке на шею.
- Ты как? Откуда? Ты давно приехал?
Серёжка обнимал Наташку, не замечая ничего.
- А мы с Димой встретились по пути. Ты к Рае, да, Дима?
- Да… - почти прошептал Димка.
Но Серёжка не слушал никого. Он доставал из сумки копчёную колбасу, рыбу, шампанское, конфеты.
- Готовьте ужин, девчонки!
И они с Наташкой сели на кровать, как сидели когда-то.
- Я того… пойду… - мямлил Димка. - Раисы-то нет…
- Да ты что! - Серёжка удержал его. - Сейчас выпьем за мой приезд. Нет-нет, не вздумай уходить.
И Димка остался. Он сидел на стуле, положив руки на колени, и смотрел, как девчонки накрывают на стол.
- Настя, а тебе письмо! - сказал Серёжка. Чуть не забыл! От Костика письмо.
Серёжка полез в сумку и достал оттуда письмо. Потом достал ещё один большой пакет.
- Хотел потом, - сказал Серёжка. - Ну, ладно, Наташенька, милая моя…
И Серёжка развернул пакет. Из пакета выскользнула большая, совершенно белая лиса - меховой воротник с мордочкой и лапками. Белая, абсолютно, ослепительно белая лиса. Лисья мордочка улыбалась.
И Серёжка надел воротник на шею Наташке.
- Королева моя! - воскликнул Серёжка и сгрёб в объятия Наташку, вместе с лисой.
Зинка Ипатьева вышла на "кухню".
Стояла Зинка, опираясь на шкаф, смотрела на маленький столик, на тарелки с нарезанной рыбой и колбасой. Стояла, стояла…
Стол в центре комнаты был накрыт.
Глава 7
Вам приходилось когда-нибудь врать? Врать в наглую, врать в глаза. Прикидываться, играть роль? Но не роль ради роли, а роль - ради пользы. Ради своей, или - ради чужой пользы? Вам приходилось врать, заранее придумав себе оправдание? Вам приходилось врать, заранее придумав - как вы будете врать?
Вы вообще - умеете врать? Вам нравится - врать?
Ах, не умеете? Ах, не нравится? Но иногда - можно? Можно, хоть иногда?
Может быть, вы даже помните, как это было в первый раз? Вы исправили двойку в дневнике? Или вырвали листик из тетради? Вы взяли, или не отдали чужое? Вы разбили стекло мячом, а наказали товарища?
И вам это сошло с рук! Сошло раз, потом ещё раз…
' Серёжка - был слеп. Радость встречи закрыла ему глаза. Он шумел, радовался. Он наливал всем, пил сам, обнимал Наташку. И не замечал, что все сидят, как неживые.
Димка вообще - сидел как на иголках. Он поглядывал на девчонок с видом затравленного зверька. Он чувствовал себя зависимым от их молчания, и его поведение было едва ли не противнее самого вранья.
- Наташка, завтра у нас - целый день! Всё, девчонки, пируйте дальше, а я жену свою забираю. Я номер в гостинице забронировал. У меня теперь деньги есть. Придём послезавтра утром. Кого не застану, заранее прощаюсь.
- А письмо? Я и не прочла ещё! - Настя подняла над головой белый конверт.
- Читай потихоньку, а ответ на тумбочку положишь, к Наталье. Буду уезжать - заберу. Наталья мне передаст. А где фотка моя?
- Я спрятала. С собой теперь ношу, - и Наташка сама обняла Серёжку, и нежно поцеловала его в щёку.
Настя посмотрела на Наташку, встала, и вышла из комнаты.
- Настя, ты куда? - прокричал Серёжка ей вслед.
- Письмо читать. Пора мне мужа искать…
- А, ну давай. Ну, Дмитрий, давай с тобой ещё по одной, пока суд, да дело, - Серёжка вернулся к столу.
Макарова вышла из комнаты вслед за Настей.
Они сели на ступеньки лестницы, и помолчали некоторое время. Письмо застыло в Настиных руках. Она его даже не распечатала.
- Боже, как ужасно, - сказала Макарова.
- А мы-то каковы? Сидим и молчим.
- А что делать?
- Играем роль в этом подлом спектакле. Нет, ну как перестроилась Наташка - налету! Прима, елки-палки. Актриса погорелого театра. Тьфу!
- Может, она ещё скажет ему? Расскажет всё Серёжке? Конечно, мы на неё злимся, но… В конце концов, она имеет право полюбить другого… Только сказать надо, - Настя надежды не теряла.
- Нет, не расскажет. И она не расскажет, и он промолчит. Димка этот. И ты это знаешь. Знаешь, но не веришь. Боишься поверить.
- Боюсь. Как я жить-то дальше буду! Как встречаться с ней? И чего же ещё от людей можно ждать…
- Да, ты права. От людей - много чего можно ждать. А это - предательство. Это называется - предательство.
Макарова точно знала, как это называется.
- Серёжку предала, и нас заодно… размазала… - с горечью сказала Макарова.
- Может, она ещё расскажет ему… Признается во всём… А Димку я и в расчет не беру. И так понятно, что это за птица. Что это за попугай - с павлиньими перьями.
- Почему нам попадаются такие мужики? Почему эти попугаи летают возле нас?
- Да, летают, и каркают. Кар! Кар! Танька Макарова улыбнулась:
- Взвейтесь, соколы, орлами!
- Может, это мы такие непутёвые? Наверно, мы сами виноваты. И Наташка - сама виновата.
Дверь комнаты распахнулась, и Серёжка, в обнимку с Наташкой, подошли к лестнице.
Наташка накинула белую лису на зимнее пальто.
Димка шёл сзади.
- Девчонки, до свидания! Не грустите! Настя, пиши ответ, там по тебе страдают.
- Пока, пока.
Серёжка с Наташкой скатились с лестницы, обнимаясь и смеясь.
Глава 8
"Здравствуй, дорогая Анастасия!
Долго не мог я собраться, и написать тебе письмо. Всё думал. Может, ты давно уже забыла меня. Может, у тебя есть парень. Я не знаю.
Здесь у нас холодно. Посёлок маленький, и офицеры живут в общежитии. И неженатые и женатые некоторые. Я, в основном, - на корабле.
Настя! Если ты меня ещё не забыла, напиши мне ответ, и передай с Серёгой. Знаешь, издалека всё видно совсем по-другому. И я думаю о тебе, думаю и днём, и ночью. А когда засыпаю - ты мне снишься.
Вижу тебя, как в первый раз - в твоей блузке голубой.
Да, я забыл написать тебе, что в начале осени умерла моя бабушка. И теперь ты, Настюха, у меня одна на всём белом свете. Кроме друзей, конечно. И кроме моря.
Напиши мне ответ, только честно.
Остаюсь - твой Костик. Обнимаю тебя, и целую. Даже если на прощанье.
И поздравляю тебя - с наступающим Новым годом. Желаю тебе крепкой и верной любви.
Ещё раз целую. Костя".
Настя лежала на своей кровати и читала письмо при свете настольной лампы. Она прочитала письмо уже раз двадцать.
И не решила пока ничего. Как отвечать, Настя не знала. Знала только, что отвечать надо честно. Только и всего.
Нет, не чувствовала Настя такой любви, о которой мечтала в ранней юности.
Не чувствовала такой любви, о которой читала в книгах.
Нет, не пылало в её сердце никакого "пламени страсти".
Просто горел в её сердце ровный, чистый огонь. Спокойный огонь, похожий на дыхание. Горел - с того самого дня, как Костик появился в дверях комнаты.
Настя знала, что она бы могла прожить целую жизнь с этим огнём в своём сердце. Она знала, что могла бы прожить с Костиком - целую жизнь. И это она знала твёрдо, знала - с самого первого дня их знакомства.
Как же быть? Любовь ли это, если так, без страсти?
Вот что смущало Настю, вот что. Боялась Настя обмануть Костика, боялась обмануть и себя.
Сомнения и неуверенность одолевали Настю, как всегда.
От этого было ей больно.
И ещё одно. Ей казалось, что за всем поведением Костика, и даже за письмом его, ощущалась та же неуверенность, и те же сомнения, что и у неё самой.
"Одинаковые мы с ним, одинаковые! - подумала Настя. - И не только тем, что бабушки растили нас. Мы оба боимся. Себя боимся, наверно. И чувства своего боимся, и не верим себе. Знаем, как быть должно - а оно не так! И мы - боимся… Я-то уж точно - трушу, просто трушу. Не верю в то, что всё будет хорошо. И поделать с собой ничего не могу".
Настя закрыла глаза и представила себе, как она берёт билет, и едет туда, в этот Се-вероморск… Как встречает Костика со службы… Как они ужинают… И дальше… дальше…
"Может, другая девчонка уже давно сделала бы так… Давно бы к нему поехала. А я? Точно, как мы с Макаровой говорили - тормоз я! Я просто - вечный тормоз!"
Что поделаешь! Настя ты Настя, представитель рода человеческого! Нет у нас мудрости - отличать истинное от ложного, и часто, нет у нас терпения - дождаться истинного.
Вот так, в основном, и действуем мы в жизни своей - старым, болезненным методом проб и ошибок. Шишки набиваем…
Так и действуем - потихоньку, с болью и слезами, обучаясь, всё-таки, хоть немного отличать правду от лжи.
Причём не стоит обольщаться - пробы и ошибки бывают у каждого только свои, собственные.
Такие вот невесёлые размышления, насчёт "вечных тормозов", одолевали Настю, пока она не заснула.
Ей приснилась Наташка Поливина, в белой лисе. Наташка стояла и смеялась, указывая пальцем на Настю.
Настя пыталась спрятаться от этого смеха, но никак не могла.
Серёжка же, вместе с Костиком, стояли как бы поодаль. Настя пыталась дотянуться до них, и тоже не могла.
Не могла, не могла… Сон прервался.
Настя проснулась глубокой ночью, что случалось с ней очень редко. Обычно спала она, как убитая. И не видела никаких снов.
Настольная лампа на её тумбочке горела. Девчонки спали. Настя встала и подошла к окну. За окном простиралась зима.
Пожалуй, Настя любила зиму больше других времён года. Любила именно за это - за чистоту и белизну. За снег.
Настя смотрела в окно, и не могла оторвать глаз от того, что там происходило.
В мерцающем свете фонарей падал тихий, волшебный снег. Снежинки летели плотным потоком, и временами казалось, что снег - не падает сверху вниз, а взлетает снизу вверх.
Настя усмехнулась тому, что снег летел снизу вверх.
Какое чудо!
Да, так оно и есть. Чудо!
Очень часто нам кажется… нет, мы просто уверены в чём-то. Особенно, если нам твердили об этом с детства.
Всё должно быть только так, как должно быть!
Мы и представить себе не можем, что, может быть, дело обстоит совсем иначе! И даже - просто наоборот! Нет, говорим мы себе - разве можно сомневаться, что снег падает сверху вниз?
Но почему же я вижу, что снег летит ввысь? Как же всё происходит на самом деле? Вот вопрос, вот в чём вопрос.
Как же больно нам бывает, когда мы узнаём, что в жизни бывает всё так перепутано… и так неожиданно… И совсем не так, как нас учили.
Я твёрдо знаю только одно: правда - она, несомненно, есть. И, несомненно, её следует искать.
Настя написала ответ вечером следующего дня.
"Здравствуй, Костик!
Я долго ждала письма от тебя. Сказать по правде, я ещё писем от парней не получала ни разу. И никакого другого парня у меня нет. Это честно.
Мне очень жаль твою бабушку. Мы с тобой одинаковые. Я даже не могу себе представить, что со мной будет, если вдруг с моей бабушкой случится что-нибудь.
Дорогой Костик! У меня действительно никого нет, только ты. О тебе я думаю, тебя вспоминаю каждый день. И не хочу, совершенно не хочу никого другого искать.
Но я не могу дать тебе ответа - прямо сейчас. Если можешь - приезжай.
Я тоже поздравляю тебя с Новым годом. Я желаю тебе хорошей службы. А нам с тобой - я желаю счастливой и долгой жизни. Знаешь, как в сказках: "Они жили долго, и умерли - в один день".
Я тоже тебя обнимаю и целую. Твоя Настя".
Утром Настя положила запечатанное письмо на тумбочку к Поливиной и ушла в институт.
С Серёжкой она не простилась. Да и никто из девчонок - не простился.
Счастливый и довольный, Серёжка уехал в свой Североморск. Наташка ничего ему не сказала.
Её роман с Димкой - продолжался.
Глава 9
Пролетели и декабрь, и январь. Закончилась зимняя сессия.
Наташка не поехала к мужу на зимние каникулы, а поехала домой, к родителям. Причина была, что называется, налицо.
Вернее, на тело.
Была Наташка беременна, примерно на четвёртом-пятом месяце. Животик был уже заметен.
И то, что она обманывала Серёжку, уже будучи беременной, было ещё более грустно.
Родители вызвали Серёжку телеграммой. Драма разыгралась там, дома у Наташки. Наташкин ребёнок был - от Димки. Наташка подала на развод.
В институт Наташка явилась с опозданием примерно на месяц. Приехала - уже с шестимесячным животом, подурневшая, погрузневшая, отёчная.
Разведенная и беременная.
Димка вел себя сначала неплохо. Выводил Наташку гулять, и даже обещал подать заявление в ЗАГС. "Вот только родителям напишу, - говорил он. - Вот только ответ от родителей получу…"
А Наташка переносила беременность тяжело, очень тяжело. У неё было плохо с почками. Неделю - училась, неделю - в больнице лежала. Ближе к родам состояние её резко ухудшилось.
С начала мая она уже не выходила из больницы. Мать Наташки взяла отпуск, и приехала в Ленинград.
Как хозяйка, вошла мать Наташки в комнату девчонок. Поставила вещи рядом с кроватью дочери. Окинула всех грозным взглядом.
Была мать Наташки высока ростом, статна и осаниста. Белые, хорошо покрашенные волосы были уложены в красивую причёску.
- Здравствуй, Зина, - сказала она.
- Здравствуйте, Ирина Владимировна.
- И вы, девочки, здравствуйте. Вы Таня. Вы Настя. Вы - Рая. Всех я вас узнала.
Девчонки молчали. Все переживали за Наташку.
Все ведь были врачами. Пусть не совсем ещё, но пятый курс заканчивали. Все знали, что такое преэклампсия.
И к Наташке в больницу бегали, по очереди, все эти последние месяцы.
- Что же вы не уберегли подругу? - спросила мать Наташки таким голосом, что все почувствовали свою вину. Ответить было нечего.
- Мы пытались, - сказала Макарова.
- Да она не слушала никого, - сказала Раиска.
Настя смотрела на эту самоуверенную женщину. Даже в такой ситуации она сохраняла спокойствие и достоинство.
И даже в такой ситуации - она искала виноватого.
И была готова драться, биться, и была I готова - этого виноватого наказать.
И невиноватого - тоже могла… Да, наверное - могла и невиноватого…
Настя вспомнила свою мать. Поникшую, опустившуюся, плачущую. Вечно страдающую, вечно виноватую - даже там, где она абсолютно виновата не была. Она представила, что было бы с её матерью в такой ситуации. Бр-р-р…
Мать Наташки ответила так, как и должна была ответить:
- Плохо говорили, раз вас не слушали. Что же ты, Зина, мне не написала? Или - не рассказала? Плохо, плохо.
Зинка не знала, что отвечать. В комнате нависло тяжёлое молчание. Мать Наташки поправила причёску перед Наташкиным зеркалом и вышла из комнаты - гордая, высокая и красивая.
Положение Наташки было тяжёлым. Мать Наташки ночевала в отделении. Ей поставили кровать в Наташкиной палате.
Сердцебиение плода прослушивалось всё слабее и слабее. В конце концов, Наташке начали преждевременную стимуляцию родов.
В последних числах мая Наташка родила девочку. Девочка прожила около часа. Всё, что возможно, сделали врачи. Мать Наташки поставила на ноги весь институт.
Но девочка умерла. Кроме страданий от патологического течения Наташкиной беременности, у девочки был сложный, врождённый порок сердца.
Единственное, чего могла добиться теперь для Наташки её мать, это был перенос на осень экзаменов за пятый курс. Институт надо было заканчивать.
Да, о Димке. Он перевёлся в другой мединститут, куда-то на Урал. Сделал он это ещё до приезда Наташкиной матери.
Как-то тихо, незаметно не стало его в общежитии. И на лекциях перестал появляться. Всю правду Раиска узнала в деканате, через секретаря. Перевёлся в другой институт, ближе к месту жительства, "в связи с тяжёлой болезнью матери".
Да, вот так.
Глава 10
Мать увезла Наташку домой.
В общежитие Наташка зашла, только чтобы взять вещи. Была она мало похожа на себя. Лицо её осунулось, а тело было ещё грузным. Грудь была плотно перевязана, чтобы перегорело прибывающее молоко.
Наташка смотрела куда-то вдаль. И - мимо людей, и - мимо предметов.
Мать собирала вещи, а Наташка сидела за столом. Она не плакала. На похудевшем лице карие глаза её казались огромными.
Девчонки сидели напротив, не зная - что сказать, как пробиться через непробиваемый вид Наташкиной матери.
И тогда Наташка сказала свои единственные слова.
- Простите меня, девочки, - сказала она. - Простите меня.
Наташка встала, и девчонки встали. И долго, долго они стояли обнявшись, все впятером. Пока Наташкина мать не сказала:
- Пора.
Ни сочувствия, ни осуждения не позволила Наташкина мать. Ни словечка не позволила сказать - ни в свой адрес, ни в адрес дочери, ни в адрес всей ситуации в целом.
Обе они - высокие, статные, красивые, медленно вышли из комнаты, и медленно пошли по общежитскому коридору.
Они шли, поддерживая друг друга. Потом они начали спускаться по лестнице. И только девчонки, с порога своей комнаты, смотрели им вслед.
После отъезда Наташки девчонки и пошли в церковь - в первый раз. В первый раз - в своей сознательной жизни.
Таня Макарова, Настя Кулешова, и Зина Ипатьева.