Я официально и грубо представлен Нунурсовой жене, Сафие. Сафия одета в традиционное арабское платье, но без чадры. Мое почтительное приветствие она выслушивает, не поднимаясь со стула, а когда наконец встает и направляется на кухню, то начинает задыхаться от напряжения. Мне кажется, я слышу, как при ходьбе трутся друг о друга внутренние поверхности ее бедер. Сафия - женщина весьма упитанная. Едва ли она весит намного меньше Нунурса, зато на ее влажно поблескивающем лунном лике светятся глаза лани. Принеся из кухни несколько бутылок кока-колы, она садится и с каменным лицом, не сводя с меня глаз, принимается слушать наш разговор. Отвечать на ее взгляд было бы с моей стороны неразумно. Нунурс осведомляется насчет пирожных, и она лениво сообщает, что с едой придется повременить. Мне кажется, что Нунурс сейчас разорется, но не тут-то было.
- Жена - мое тяжкое испытание, - говорит Нунурс. - Она ниспослана мне с небес, чтобы испытать меня.
Сафия продолжает невозмутимо наблюдать за происходящим. Нунурс принимается откупоривать бутылки. У него свой метод. Он попросту сдавливает рукой стекло, и крышечка отскакивает. Заметив выражение моего лица, он говорит:
- Когда-то я был прекрасным спортсменом - не только пловцом, но также и борцом, и боксером. Я был чемпионом города Алжира по боксу. Вот смотрите!
Он встает со стула, поднимает его и крепко сжимает одну ножку зубами. Потом принимается расхаживать по маленькой комнатке со стулом в зубах, слегка напоминая при этом дрессированного тюленя. Наконец он ставит стул на место, сует мне под нос свои кулаки и угрожающе смотрит на меня.
- Этими кулаками я могу расколоть человеку голову, как кокос. Так что берегитесь, капитан Наркоман!
Сев и придя вдруг в хорошее расположение духа, он говорит мне:
- К тому же я был самым крутым бандитом в городе! Работал вышибалой в ночном клубе "Долли". У меня все бандиты по струнке ходили. Вы знаете клуб "Долли"? Я охранял торговцев наркотиками и проституток. Зарабатывал кучу денег и убивал людей, которые не уважали моего босса.
Ну и дела! Мне давно следовало догадаться, что за подноготная у этого типа. Нунурс - представитель "опасного сословия", подонков общества, пассивно разлагающейся массы, отвергнутой старым общественным строем. Он принадлежит к классу, который Маркс назвал "люмпен-пролетариатом". Как пишет Маркс в "Восемнадцатом брюмера Наполеона Бонапарта", люмпен-пролетариат состоит из "бродяг, бывших солдат, бывших заключенных, беглых каторжников, мошенников, шарлатанов, бездельников, воров-карманников, ловкачей, картежников, сутенеров, владельцев публичных домов, носильщиков, грамотных шарманщиков, тряпичников, точильщиков, жестянщиков, нищих", это "огромная аморфная, разобщенная масса". По утверждению Маркса, этот люмпен-пролетариат обладает ничтожным революционным потенциалом и представление о преступнике как о герое революции - это практически лишенное смысла романтическое заблуждение.
Нунурс придерживается несколько иного мнения по данному вопросу:
- Я был самым крутым бандитом в Алжире, но товарищи указали мне на порочность моего образа жизни. Они пришли ко мне и сказали: "Послушай, Нунурс, неужели тебе не ясно, как плохо то, что ты делаешь? Ты поставляешь шлюх грязным французам и убиваешь своих братьев-арабов этими гнусными наркотиками". Это было в пятьдесят четвертом году. И тогда я сказал себе: "Нунурс, ты можешь расколоть им головы, как кокосы. Наверняка за это многие будут тебя уважать, но сначала тебе следует подумать о том, что говорят эти добрые люди". Короче, поразмыслил я немного, посмотрел на шлюх в публичных домах и на улицах… не все шлюхи работают в борделях… вы меня понимаете?.. посмотрел на их накрашенные губы, похожие на кровавые раны, посмотрел на короткие юбки, под которые так и тянутся руки мужчин, и увидел мужчин, блюющих на улицах от чрезмерного количества алкоголя. И тогда я подумал: "Они говорят правду. Нас просто используют. Но ты, Нунурс, можешь все изменить". Короче, я убил своего босса. Это был грязный испанец, и теперь у меня, в прошлом самого крутого бандита во всем городе Алжире, своя революционная ячейка. Мы убрали сутенеров и торговцев наркотиками с улиц и сбросили их в море. Теперь все боятся меня, и я научился себя уважать. К тому же я возглавляю свою ячейку и отлично ею руковожу!
Сафия тяжело вздыхает.
День тянется медленно. Нунурс взял в спортклубе "Гидра" отгул, а Сафие просто нечем заняться. Мы перемежаем молчание бестолковыми разговорами. Нунурс интересуется моими впечатлениями о жизни в Иностранном легионе. Легион приводит его в восхищение. Он просто в восторге от Легиона.
- Там ребята и впрямь крутые. Профессионалы в своем деле. Не то что мы. Правда, у них есть вся необходимая боевая техника.
Я описываю свои приключения в больнице, и Нунурс говорит:
- Жаллу - хороший человек. Даже его профессор о нем высокого мнения.
На стенах квартиры висят наклеенные липкой лентой фотографии Елизаветы Второй и Джонни Вайсмюллера в роли Тарзана. Сафие нравится Джонни Вайсмюллер. Сафия гордится тем, что об этом заходит речь. Елизавета - предмет Нунурсовой страсти.
- Будь такая королева у французов, мы бы не воевали. Я бы жизнь отдал за эту женщину!
Нунурс - просто кладезь неверных сведений о ее величестве, о несчастливой жизни королевы и нехорошем поведении ее родственников, всю эту информацию он черпает из французских бульварных газет. Благодаря Нунурсу мне становится известно, что династия Виндзоров - главная бандитская семья в Англии. Проворачивая свои разнообразные махинации, королевское семейство всегда поступает по справедливости, хоть и круто.
- Я такой же, как англичане. Все это вызывает у меня уважение.
Впрочем, не только королевское семейство восхищает Нунурса. Англичане - самые классные футболисты. Это общеизвестно. Сила Нунурса - в его наивных взглядах на жизнь. Только этим он и похож на представителя подлинного пролетариата. Он силен своим простодушием. Я нахожу Нунурсову англофилию забавной. Французы, живущие в Алжире, ее не разделяют. Многие алжирцы европейского происхождения считают, что англичане пытаются дестабилизировать положение французов в Алжире и что английская секретная служба поставляет оружие бойцам ФНО. Слушать "Зарубежное вещание" - все равно что слушать "Голос Каира". Ненависть Шанталь к англичанам принимает крайние формы. Чтобы раздразнить Нунурса, я потчую его порцией убеждений Шанталь.
- Англия - это штаб-квартира масонов, прибежище евреев. Это средоточие сети заговоров. Масоны, занимающие высокое положение в английской армии, в банках и в Церкви, совместно замышляют совращение детей, моральное разложение семьи и создание социалистического общества по образцу муравейника. Агенты британской секретной службы лижут друг другу задницы. Это у них входит в обряд посвящения. Нет такого зверства, на которое не были бы способны англичане. Все эти люди, без исключения, - садисты и гомосексуалисты. Если их можно назвать людьми. Да нет, это не я так считаю.- (Ибо Нунурс уже вскочил на ноги, а я инстинктивно закрываю лицо руками.) - Я лишь пересказываю вам то, о чем все время твердит эта женщина, Шанталь. По ее словам, концентрационные лагеря придумали англичане во время англобурской войны. По ее словам, терроризм тоже придумали они. До Второй мировой войны терроризм был уделом лишь психически неуравновешенных одиночек - к примеру, анархистов с их адскими машинами. Но англичане показали всему миру, что такое организованный терроризм. Они послали агентов своей секретной службы в Чехословакию с заданием убить Гейдриха. Шанталь считает, что именно они убили Дарлана, бывшего при Петене губернатором здесь, в городе Алжире, и наверняка именно они платили коммунистам из французского Сопротивления за убийства немцев и бессмысленные акты насилия на улицах Франции. А Малайя, Кипр, Кения, Египет - едва ли у англичан есть хоть одна колония, где бы они не практиковали пытки, причем не в силу необходимости, а лишь ради удовлетворения своих низменных страстей.
Нунурс тяжело вздыхает:
- Да, эта женщина несомненно заслуживает смерти.
И все же атмосфера остается напряженной. Кажется, Нунурс по-прежнему подозревает, что я разделяю убеждения Шанталь. Однако он очень наивен, а разговаривать с человеком, с которым у меня так мало общего, скучно. Скучно просто сидеть и болтать о том о сем, убивая время. Мне не терпится покинуть эту убогую квартирку и заняться настоящим делом.
Наконец, вскоре после того, как бестолковый разговор, исчерпавшись, перешел в гнетущее молчание, входит Жаллу. Он пребывает в прекрасном расположении духа, и они с Нунурсом тотчас принимаются беситься. Жаллу дурачится, делая вид, будто он тоже чемпион по боксу, и они скачут по комнате, с воплями нанося и отражая удары. Сафия и не думает открывать глаза, да и мне надоело это ребячество. Чувства юмора я уже лишен. Впрочем, сейчас оно мне ни к чему. Как можно смеяться в стране пыток и смерти? В конце концов Жаллу, шатаясь и судорожно глотая воздух, подходит ко мне и делает не слишком удачную попытку похлопать меня по спине.
- Эй! Привет! Значит, сегодня утром вы убили офицера, вашего соратника! Браво! Вам уже пора вести счет своим убийствам - делать пометки мелом на какой-нибудь стене.
- Это не убийство, - говорю я ему. - Это было обязательное устранение врага народа.
- Ну и ну! Что за вздор! Человек спокойно лежал в своей постели, а вы его убили. Сестры с криками носятся взад и вперед, вся больница в полнейшем смятении. Что же это, как не убийство?
- Это нельзя назвать убийством. Вы же способный студент, Жаллу. Надеюсь, вы поймете то, что я сейчас скажу. Выслушайте меня, пожалуйста. Не так-то просто найти язык, чей словарный состав, да и сам грамматический строй, еще не присвоили себе угнетатели, стоящие у власти. Нам нужен язык, в котором слова не всегда приводят к умозаключениям, характерным для империалистов и либералов. По этой причине мы придаем новые значения таким словам, как "демократия", "мир", "насилие" и "обязательное исполнение народной воли". Эти слова не принадлежат ни алжирцам европейского происхождения, ни де Голлю, ни Соединенным Штатам, ни сионистам. Они принадлежат народу. Сегодня в больнице я исполнил волю народа. Я никого не убивал.
- Не сомневаюсь, что вы придали новые значения и таким словам, как "ложь" и "глупость".
Но при этом Жаллу нервно хихикает. На самом деле он не хочет со мной ссориться. Жаллу - способный молодой человек, возможно даже интеллектуал, но, как и Рауль, он не производит на меня никакого впечатления. Я не интеллектуал, зато я - марксист, а марксизм - это мощная машина, вырабатывающая идеи. Она формирует за меня мое мнение по очень широкому кругу спорных вопросов, дабы я мог более или менее на равных беседовать с какими-нибудь Жаллу или Раулем и был уверен в неуязвимости своей идеологии.
- Убийство того офицера было проверкой, подтвердившей, что я - тот, за кого себя выдаю? - спрашиваю я, собравшись с духом.
- Разумеется, но кровь нам действительно нужна, а они ее не дают. Приходится брать самим. - Помолчав, Жаллу продолжает: - Ну что ж, пора решать, что делать с вами и этой вашей барышней.
Глава шестнадцатая
Я хожу взад и вперед по комнате, нервно затягиваясь сигаретой через свой нелепый мундштук. Я молилась на коленях, обращаясь к Богу Франков за наставлением, но наставления не последовало. Меня терзают дурные предчувствия. Назревает нечто ужасное. Стоит мне только схватить Филиппа, как многие мои опасения сразу рассеются. Мне известно - пришлось допросить Зору, - что Филипп наверняка уже связался с Тугрилом. К сожалению, на основании умело состряпанных Филиппом разведывательных данных невозможно понять, кто такой Тугрил. Когда я настигну Филиппа, он поплатится за то, что бесцельно таскал нас за собой через весь Алжир. Он будет стоять передо мной на коленях и молить о пощаде. Когда я вспоминаю о том, как обманывала его в постели, меня разбирает злорадный смех.
Нет, это бесполезно. Я невольно превратил все это в пародию. Мои попытки проникнуть в мысли Шанталь кажутся мне жалкой детской фантазией, ведь, как сказано у Ленина, "мечтать надо, но лишь при условии, что у вас есть возможность верить в свои мечты". "Надо знать образ мыслей противника" - вот мой неизменный девиз, но о том, что творится в мыслях Шанталь, я не имею ни малейшего представления, да и, как выяснилось после инцидента на совещании по безопасности, никогда не имел. Отчасти проблема в том, что еще никогда моим противником не была женщина. И в Сен-Сире, и в Индокитае, и в Алжире я жил в мире мужчин. Дело не только в Шанталь, но и во всех женщинах в целом. Я не имею никакого понятия об их складе ума. Проникнуть в мысли женщины вообще нелегко, но в данном случае возникают дополнительные трудности. Шанталь не принадлежит к моему сословию. Де Серкисяны - богатые буржуа, даже, по-моему, плутократы. Еще никому не удавалось переступить границы классового сознания. Окончить Сен-Сир - еще не значит автоматически получить допуск к умонастроениям высшего общества. Шанталь - не только представитель противоположного пола и другого сословия (к тому же она моложе меня), она вдобавок фашистка. Каким образом мыслят фашисты?
Я хожу взад и вперед по комнате под наблюдением невозмутимой Сафии.
Я - Шанталь. Я уже вернулась в Алжир и почти уверена, что Филипп тоже в столице. Шагая кругами по комнате, я спрашиваю себя, есть ли возможность выяснить, где окажется и что предпримет Филипп в дальнейшем, и пытаюсь предположить, как я отреагирую на его дальнейшие действия - а может, как отреагирует он на мои? Скорее всего, Филиппу уже удалось передать в руки ФНО информацию о планируемом сотрудничестве между определенными кругами алжирцев европейского происхождения и десантниками. Наверняка Филипп страшно разозлился на меня за то, что я разоблачила его на совещании по безопасности. Безусловно, теперь он с большим уважением будет относиться к моим способностям, и устранение меня станет одной из его первоочередных задач. Мне следует менять время и маршруты своих поездок от виллы до работы и всегда брать с собой оружие. Надо усилить охрану на вилле. Скажу папе, чтобы поставил на стену побольше людей. Распоряжусь, чтобы всем нашим людям в городе сообщили приметы Филиппа. Правда, насколько я знаю, сейчас он выглядит не совсем так, как на своих старых фотографиях.
Нет, все-таки это бесполезно. И тем не менее мне непременно надо подготовиться к следующему ходу Шанталь. Я не раз бывал свидетелем того, как военные и разведывательные операции терпели неудачу, поскольку стратеги исходили из предположения, что, пока их подчиненные развивают бурную деятельность, противник бездействует, попросту дожидаясь удара.
Топот. Тяжелый топот. Несомненно, Шанталь ищет меня и принимает меры предосторожности. Эта истина банальна, как топот, но я хочу знать, как мыслит Шанталь и что она замышляет, - хочу вникнуть в романтический образ мышления этой фашистки. Морис - ультра старого закала, коллаборационист времен Виши; был, конечно, и дядя Меликян, однако фашистская идеология таких людей, как Шанталь, идеология, основанная на вере в то, что враг уже у порога, формировалась, надо полагать, из пустой болтовни на званых обедах, из мнений, которые высказывались за столом и легкомысленно отстаивались лишь ради того, чтобы эпатировать старших, - но со временем подобные мнения превращаются в твердые убеждения, и, отстаивая их, человек начинает неукоснительно их придерживаться. Мало-помалу скандальное романтическое легкомыслие перерастает в целое учение, в стройную и ложную систему взглядов. В этой системе и папе Шанталь, и ее вилле, и всей западной цивилизации в том виде, в каком ее представляет себе Шанталь, грозит опасность со стороны фанатичных последователей одного немецкого еврея, жившего в Лондоне в девятнадцатом веке. "Капитал" - это каббала воровского притона, где собрались психопаты-террористы, сторонники свободной любви, страдающие венерическими болезнями, комиссары лагерей смерти и отравители колодцев. Реальную угрозу привольному существованию Шанталь представляют скука и опустошенность, но она всю жизнь опасается того, чего хочет опасаться. То же самое касается и ее страстных увлечений - выдуманной ею ложной системы образов.
Например, эта ее страсть к д’Артаньяну. Не сомневаюсь, что, читая эту книгу, она закрывала глаза на самую суть. Вооруженный аналитическим методом, основанным на правильной идеологии, я понимаю, кто такой д’Артаньян на самом деле - карьерист почти плебейского происхождения, в лучшем случае - равнодушный защитник короля, абсолютно безразличный к церкви и, в общем, довольно сочувственно относящийся к республиканизму Кромвеля. Разве не говорит д’Артаньян королю Франции: "Глас народа - глас Божий"? Этот тип был выскочкой и снобом. Будь это не так, разве переспал бы он с Миледи де Винтер? Прославившийся бакалейщик, живший на доходы от виноделия и земельной собственности. Но, сидя с книгой на коленях и с закрытыми глазами в душном, неумеренно благоухающем саду, Шанталь грезит и тоскует о некоем д’Артаньяне, который представляет собой такую же галлюцинацию, какой было бы появление у нее в саду лилового паука в полтора метра ростом. Д’Артаньян в ее глазах - герой, а капитан Филипп Руссель, бывший офицер Иностранного легиона, - главный злодей, но это не мешает любовной…
Возвращение Жаллу кладет долгожданный конец моему бесплодному хождению по комнате. Они с Нунурсом больше часа назад вышли прогуляться вокруг дома. Жаллу пребывает в бодром настроении. Он велит Сафие оставить нас одних. Ей не хочется вставать со стула, и ему приходится силой загонять ее в спальню. В конце концов, вздыхая, покачиваясь и тряся телесами, она удаляется, чтобы повалиться на свою кровать. Жаллу достает из кармана конверт:
- Совсем забыл. Мы нашли у вас в сумке пленку, и один из товарищей мне ее проявил.
Да, это она, Ивонна, распростертая, точно брошенная тряпичная кукла с высыпавшейся из головы набивкой. Хороший снимок. Я не пытаюсь скрыть своего удовлетворения, но Жаллу говорит:
- Она вам в матери годится.
- Моим землякам-французам свойственно ставить матерей и Францию выше социальной справедливости, и это я могу понять. Это не абстракции. Франция - это семья и любимые люди, дома, которые мы построили, и возделанная земля. Не спорю, все это весьма привлекательно. Однако понимать - еще не значит соглашаться. Социальная справедливость превыше всего. И никаких полумер. Как сказано у Ленина, "всегда следует стараться быть не менее радикальным, чем сама действительность".
- Разговаривать с вами - все равно что нажимать на кнопку магнитофона, - говорит Жаллу и дарит мне очередную обезоруживающую улыбку.
Я ничего не отвечаю, но при этом думаю, что, поскольку я прав, мне все равно, предсказуемы ли мои слова.
Жаллу снова кладет снимки в карман и продолжает:
- Нунурс скоро вернется. У нас с ним был разговор - разумеется, о вас и о вашей информации. Рад сообщить вам, товарищ, что наша ячейка готова принять участие в срыве заговора, организованного союзом Верцингеторикса, и в "устранении", - (это слово он произносит с удовольствием и иронией), - Шанталь. Мы очень рассчитываем на вашу помощь. Кроме того, мы будем просить о содействии и смежные ячейки, работающие в Алжире.