- Я столкнулся с подобным явлением давно и так же случайно, как ты, - издалека начал Володя. - Мамина тетя с незапамятных времен жила в громадной коммуналке на Пушкинской улице, там сплошь бывшие гостиницы, меблированные комнаты и доходные дома. В той квартире насчитывалось до тридцати жильцов, впрочем, год на год не приходилось. По меньшей мере пять бесхозных старушек обреталось в ней. К ним не ходили родственники, бабулек не навещали подруги. Но! - Володя поднял пухлый указательный палец. - Четыре старушки учредили лигу Бдительных Наблюдающих и Вмешивающихся. Они активно участвовали в коммунальных склоках, следили за графиком мытья полов и туалетов - туалетов в квартире было аж три, докладывали прочим жильцам о злостных нарушениях Верочки при пользовании ванной и о вреде, причиненном Арнольдычем общей газовой плите - одной из восьми. Они сообща пили жиденький чай, по очереди шастали в аптеку. Вместе слушали по радио новости и вместе сидели на лавочке на бульваре под памятником Пушкину, потому что у подъезда не было лавочки. И лишь пятая старушка довольствовалась ограниченной ролью Наблюдающей Без Вмешательства. Она не ходила в гости к соседкам из объединенной Лиги, не варила овсяного киселя на кухне, более того, не посещала аптеку.
Старушки - члены Лиги - серчали и жаловались соседям, что бабулька зазналась. Много о себе понимает, стало быть. В тридцатые годы с такими, сами знаете, как поступали. Да и не только в тридцатые.
Рано или поздно прочие соседи тоже заинтересовались, что за старушка такая, что не болеет никогда и в аптеку не ходит. Чайник кипятит, но что готовит, что ест - неизвестно. Пенсию ей не приносят, как всем прочим. Говорит, что сама на почту ходит, но кто знает.
Начали за бабкой присматривать. Выследили: на почту не ходит, в магазины и на рынок не ходит, похоже, вовсе не ест. Стали выяснять, кто такая, кто родственники - окольными путями. У кого-то из соседей зять в милиции, у кого - теща в ЖЭКе. Бабка оказалась ничья и ниоткуда. Нет у бабки никаких земных привязок. Очень странно, но чего не бывает. Так бы оно, может, все и успокоилось, кабы не случилось происшествия с водопроводом.
То ли в трубы что-то вредоносное попало, то ли краны на кухне помыли не тем, чем надо, но все жильцы, кто был в квартире на тот момент, траванулись. Ничего страшного, обычное бытовое отравление. Тех, кто неотложку по неопытности вызвал, свезли в Боткинские бараки, куда с инфекциями укладывают и надолго, но большинство оказалось мудрей: отравление перед врачами отрицали и отделались жидким стулом и температурой. Доходило до смешного - или трагического, как посмотреть. Туалета-то в квартире три. А жильцов - тридцать. Кто в очереди стоит, кто с баночками бегает. Атмосфера такая, что не продохнуть, в прямом смысле слова. Тут уж все на виду: кто сколько раз по нужде сбегал, кто дольше положенного сидит, и так далее, коммуналка, как-никак.
Старушка наша в разборках не участвует, в туалет не ходит. Сама, значит, справляется: дух опоры на собственные силы. Соседям в разгар эпидемии она до лампочки, но едва первые поступили в больницу, система заработала. Времена стояли общественные. Сразу СЭС, проверки, врачи набежали жильцов осмотреть. У жильцов которые похитрее, своя забота: скрыть понос, чтобы не загребли, терпят, аж слезы из глаз, переводят стрелки на старушку, жаль, мол, соседку, слабенькая.
Сунулись врачи к бабке - заперто. Ушла - нет, неизвестно. Никто не видел, чтобы уходила, но особенно никто за ней и не следил в те дни - не до чужих старушек, пусть и соседок. А что, если умерла старушка? Не выдержал организм инородной инфекции, она и в аптеку не ходит, не привыкшая к болезням-то, вот и надорвалась, не снесла. Вызвали участкового.
К его приходу все уверились: беда со старушкой. Жильцы взволновались, даже очередь в туалет поубавилась. Дверь взломали. В комнате чистенько, бедненько. Все, как у всех старушек, но чего-то все же не хватает: салфеточки, там, вязаной на этажерке, фотокарточки на стене. И старушки. Старушки тоже не хватает. Нету ее. Вещи висят: пальто да халат. А самой - нет. И все.
Не появилась больше старушка в квартире никогда. Через полгода Верочка комнату себе прибрала, мальчик у нее родился. Соседи даже не возмущались. Тяжело Верочке в одной комнате с мужем, свекровью и двумя золовками. Про старушку забыли. Лет через десять мамина тетя умерла, я ту квартиру больше не навещал.
Прошло еще сколько-то лет, и я оказался под Новгородом, в довольно-таки большой деревне, мы там выездной спектакль гоняли для колхозников. Иду себе перед выступлением по полям-лугам, они колосятся как надо, рядом дубрава шумит, как положено, птички поют, коровы пасутся - буколика, одним словом, она же георгика. Иду полем, иду опушкой, навстречу махонькая бабулька, в деревню поспешает. Ну, думаю, бабка за грибами ходила, за колосовиками - дело в июле было. Нет, гляжу, без корзинки, бездельная какая-то старуха, странная. Пригляделся - так бы, может, и внимания не обратил, но забавным показалось, что бабка далеко от деревни забрела на прогулку - смотрю, а это та самая старушка из теткиной квартиры. И за столько лет ни капельки не изменилась. Конечно, они меняются меньше, чем мы, но все-таки на сколько-то должны состариться!
Платочек на ней тот же и платье то же. Надо же, не вспомнил бы, если бы попросили описать, а как увидел - сразу узнал и платье, и платок.
- Здравствуйте, - говорю, - бабушка! Вы меня не помните? Я Нины Александровны племянник.
- Нет, милок, - отвечает, - не знаю никакой Нины Александровны.
И ходу, ходу, да шустро так. Не по себе мне стало. Поклясться могу, как ты давеча, та же старуха, точно. А потом уже, в городе, да и не в тот год, натолкнулся на забавную статейку в научно-популярном журнале. Оказывается, наш институт старения, то есть геронтологии…
- Не знаю такого института, - перебил Алик.
- Конечно, не знаешь, - спокойно заметил Володя, - он засекречен, им КГБ ведал.
- Но сейчас-то этот институт должен быть известен?
Володя оставил реплику без внимания и продолжил:
- Наш институт старения выявил этих старушек еще до войны, в тридцатых годах. Живут такие ничейные бабушки, божьи одуванчики, внимания не привлекают, ходят везде преспокойненько, наблюдают жизнь. Но стоит кому-нибудь ими заинтересоваться - немедля исчезают безо всяких следов. А потом всплывают совершенно в другом месте и живут себе, ничего не потребляя, ни в чем не участвуя. Идеальные наблюдатели.
- Но в журналах без конца встречаются "утки", сам знаешь.
Сегодняшний скептицизм Алика объяснялся не иначе, как неурядицами в личной жизни, обычно он бывал бескрайне лоялен.
- Утки утками, но как с твоей старушкой? Сам же убедился в их существовании, или ошибаюсь? - Володя победно посмотрел на слушателя и вкрадчиво добавил:
- Воображения у тебя не хватает, вот что.
- При чем тут воображение?
- Видишь то, что тебе показывают, не пытаясь понять, зачем показывают и что это такое на самом деле. Если ты видишь нечто, похожее на человека, не факт, что это на самом деле человек… - Володя затянул драматическую паузу, но Алик не купился на сей раз.
- Нечто, похожее на человека, - повторил Алик. - Это я - нечто похожее на человека. Видимость. Рефлексия.
Володя удивился. Не ждал он от друга такой реакции, нечестно.
- Тебе сегодня не в то горло пошло. Работа заканчивается, организм остается и протестует. Поздно, пошли машину ловить, - и с досадой стукнул кулаком по вернувшейся на законное место стене рюмочной.
Вика. Суббота
Вика пришла на работу чуть ли не на полчаса раньше положенного срока, несмотря на то, что сегодня у нормальных людей выходной. А у нее - график, и субботы в нем рабочие. Это второй продавщице, Ритке, вечно везет, ну там, дело ясное - у Ритки спецграфик. Чудовищная трапеция универмага, впечатанная в центр города Валлен-Деламотом, давно проснулась и жила своей жизнью. Квартал вокруг проснулся еще раньше. В тягучих зимних сумерках сновали фуры, легковушки и люди, люди, люди. И люди и машины, казалось бы, проседали под тяжестью тени универмага, старейшего питерского торгового дома, а он еще больше тяжелел в свете тоненьких фонарей. Но сам главный проспект был празден и пуст: ретивые туристы, коренные жители и лимитчики еще только потягивались в своих таких разных постелях.
Вика не любила универмаг, но дома в жалкой хрущевке ей было тесно. Завтрак двойнятам она не стала готовить, мать вроде вчера не слишком перебрала, сумеет их покормить.
Снег исчез задолго до входа в универмаг. Растоптанный и подтаявший, снег сдался на милость штатным дворникам. Охранник у входа загляделся на нее, Вика редко с ним сталкивалась, приходила, когда охранники уже разбредались по служебным закоулкам. Видимо, то, что случилось, выделило ее из общей массы, сделало привлекательной и желанной. Права Светка, ой как права! Вика залихватски пискнула "Привет!", а охранник шагнул навстречу, растопырил руки и спросил:
- Что же надо сделать, чтобы получить такую попку на ночь?
- Козел! - оскорбилась Вика и рванула на себя тугую служебную дверь.
"Я не из таких", - подумала про себя с гордостью. Но с горечью отметила, что охранник - высокий блондин и вообще он хорош собой. Что Алик, что Володя проиграли бы при сравнении с ним, но она же не сравнивает!
- Похвальное рвение! - отметил ее раннее появление вдруг объявившийся заведующий отделом. Николай Михайлович не слишком часто баловал отдел своим присутствием, разве, когда совсем уж дефицит привезут. Тогда-то он стоял за прилавком как обычный продавец, обслуживая личных покупателей. Вика направилась было в подсобку, но Николай Михайлович задержал ее.
- Ты прямо сияешь! Случилось что?
- Случилось! - Вика обрадовалась: уж если этот старый пень заметил, точно, она изменилась.
- Что случилось-то?
Вика задумалась, не знала, как ответить, но вырвалось: - Жизнь такая!
- Жизнь случилась? - ухмыльнулся заведующий отделом и - немыслимое дело - протянул руку и ущипнул ее за задницу. Вика не взвизгнула, чего несомненно дожидался плешивенький Николай Михайлович, а с достоинством тряхнула челкой и пошла к себе.
"Я не из таких", - уже с привычной горечью думала она, натягивая служебный нейлоновый халатик. И тут же вспоминала коллегу Ритку, не оставлявшую заведующего отделом своими милостями, осыпанную за то отгулами, благодарностями с занесением в "личное дело" и еще чем-то материальным. Охранника, конечно, было много жальче, охранник - красавчик, что и говорить. Но ведь она только по любви - или что? По любви же?
Вика совсем запуталась, заварила себе чаю и всплакнула над кружкой. Наверное, от счастья.
Алик и другие. Воскресенье
Утром приехала теща. Алик, уснувший вчера, то есть уже сегодня, в два часа ночи, спал и пропустил момент ее появления. Но то, что не удалось дверному звонку, успешно реализовал звучный тещин голос, извлекший Алика из зеленоватого потока сонной одури.
Теща вышагивала по кухне, производя смотр вверенных дочери батальонов кастрюль и сковородок. Теща осталась недовольна. Жена оправдывалась, но лениво, по обязанности, не вкладывая душу в оправдания и убирая с тещиного пути тот или иной зазевавшийся половник, стакан, ковшичек. Алик представлял это так ясно, словно сам присутствовал на кухне.
Почему Алла дома? Неужели уже выходной? Зимой дни похожи один на другой, случается, что пятница наступает за вторником, а то и целая неделя ускользнет, если работы нет. Придется вставать и пить с тещей чай. Какое-то время та будет крепиться, воздержится от замечаний при зяте, но все кончится тем, что теща с Аллой обидят друг друга. Алла надуется, как мышь на крупу, теща добавит пару-тройку лишних слов и уйдет, чтобы появиться через месяц и продолжить в том же духе.
- Почему это он у тебя спит до десяти утра?
- Тише, мама, он поздно пришел, устал на работе.
На пол упало что-то особенно звенящее.
- Вот видишь, так всегда бывает, когда вещь стоит не на своем месте, - обрадовано сообщила теща.
- Значит, не стоило и трогать, - раздражение в голосе жены набирало силу.
Стало быть, уронила посудину тещенька, а не жена. Алик понял, что окончательно проснулся и даже выспался. После вылазки в туалет и ванную под бдительным тещиным оком предстояла долгосрочная совместная трапеза с незваной гостьей. Внезапно Алик ощутил небывалый прилив нежности к теще, словно заполнившей всю их маленькую квартиру своим присутствием. Не осталось места сомнениям, мыслям о Вике и Валере. Алик лучезарно улыбнулся.
- Доброе утро, дорогая Александра Степановна!
- И тебе, Олег, того же! - теща малость опешила от столь радушного приветствия. Она привыкла к исключительно мрачным ноткам в интонациях зятя. Нетрадиционное поведение Алика вышибло ее из колеи. Завтрак чуть было не кончился благополучно. Но за кофе и мороженым, которое теща принесла как гостинец, она увела разговор - из самых добрых побуждений - в новое русло.
- Почему вы, молодые, живете, как бирюки? Почему бы гостей не пригласить? В выходные надо отдыхать! Выбрались бы погулять куда-нибудь с утра, потом с гостями посидели бы.
- Мама, Алику народа на его работе хватает, я тоже не скучаю, между прочим. Почему ты считаешь, что лучше нас знаешь, что нам делать? - Алла завелась с полоборота, обычно она держалась дольше.
- Да ты не стесняйся, что квартира не ремонтирована, - наседала теща. - В гости не за тем ходят, чтобы квартиры рассматривать. А кстати, Олег, вы что предполагаете с кухней делать? Надо бы кафель поклеить, и линолеум не грех заменить.
Алла завела глаза к потолку и выразительно звякнула ложкой по блюдцу.
- Мы обязательно постелем кафель, Александра Степановна, - начал Алик, но зазвонил телефон.
- Это тебя, - недовольно заметила жена, не делая попытки подняться с табурета.
Алик направился в комнату к телефону, чувствуя, что за спиной уже разворачиваются военные действия.
- Алло, алло, - несколько раз повторил он. В трубке молчали. Вдалеке, вне зоны молчания, заиграла музыка, диктор сообщил температуру воздуха, склянки возвестили наступление одиннадцати часов утра. Абонент не отзывался, молчал и слушал, как Алик повторяет навязчивое "алло".
- Ошиблись номером, - объяснил Алик, возвращаясь к семье.
Семья разбегалась. Женщины уже успели сказать друг другу главные слова и сделать выводы. Алла печально смотрела в окно, гладкая пепельная прядь изящно и неподвижно лежала на бледной щеке. Раскрасневшаяся теща вставала из-за стола, белокурые завитки вокруг ее лица радостно приветствовали движение, приходя в волнение от выгнутых тугих спинок до пушистых хвостиков.
Она сухо попрощалась с неблагодарной дочерью, так же сухо приняла у Алика пальтецо "экзотического" оттенка и удалилась, гордо цокая высокими каблуками по ступеням лестницы. Супруги остались наедине. Они не смотрели друг на друга, этого не требовалось. Каждый полагал, что легко читает в душе другого. Но та, наблюдающая, которая витала над ними, не имея возможности вмешаться прямо, знала: все не так. Пресловутое взаимопонимание - не более чем семейный миф. Долгие годы совместной жизни разделяли и разводили их сильней, чем чистое незнание, когда интуитивно угадываешь в другом то, что действительно хочешь узнать.
В их первый счастливый год, заполненный обоюдным узнаванием и желанием, а чуть позже нежностью и крайне редко раздражением, Алла в порыве откровенности объяснила мужу, что означают ее поджатые губы, опущенные глаза и разговоры на отвлеченные темы. От объяснения оружие, которое она применяла, не стало менее опасным, как знание устройства автомата Калашникова не избавляет от его убойной силы.
К исходу первого года они не то чтобы насытились взаимной нежностью, но привыкли друг к другу, утратили первоначальный интерес. Знание о другом обрело законченную форму, не желая поспевать за внутренними изменениями каждого. На смену мирному сосуществованию пришли конфликты. Так как оба считали себя людьми мудрыми и выдержанными, ссоры не приносили ни облегчения, ни полного отторжения. Еще через год супруги научились делать скидку на эти неурядицы, согласились на новое приятие друг друга - без переделки тех слабостей, что так нетерпимы в человеке, живущем в опасной близости от тебя. Выяснилось, что мириться с недостатками легче. Началась эра истинно семейной жизни, она базировалась исключительно на родственных связях. Эра безупречная во всех отношениях, если бы не скука.
Алла скучала меньше - отвлекали дом, хозяйство. Алику избыток наблюдательности мешал, усиливая чувство вины и рефлексию.
Та наблюдающая, что витала над ними сейчас, не хотела разбираться в привычных мыслепотоках супругов. Времени изменить ситуацию оставалось все меньше. Значительную часть его поглотило путешествие по коридору детства Алика. Наблюдающая научилась обряжаться в фантазии, но толку в этом было мало. Чужая старуха в Сосновой поляне напугала мальчика историей про смерть дяди, а предупредить не сумела. Вымышленные персонажи Володиных баек не помогли, не пробудили энергию, а прямо говорить у наблюдающей права не было. Оставались знаки и совпадения. Она еще могла рассеять смятение Алика по поводу ремонта и подозрительного телефонного звонка с молчанием в трубку, рассеять чувство его вины перед женой, "снять" болезненные воспоминания о любви втроем, горечь утраты Вики, обиду на Валеру, раздражение от жены, сидящей напротив, усталость от переживаний и сомнения - но только на время.
Алик, избавленный наблюдающей от этого груза, испытал подобие опьянения, легкость и необъяснимый прилив хорошего настроения. Так рука, избавленная от груза, невольно поднимается вверх. На волне воодушевления Алик и принял решение.
- А ведь Александра Степановна права, в нашей квартире накопилось нечто унылое и разрушительное. Ремонт нужен, говорить нечего. Но давай и гостей пригласим, разрядим атмосферу.
Алла ошалело уставилась на мужа. Шутить он не мог, он не шутит дома, издеваться - не в его натуре. Она лихорадочно соображала, что послужило причиной необычного предложения, не разговор же с тещей, в самом деле. Пока машина доморощенного психоанализа разогревала двигатель, поджатые губы Аллы разомкнулись. Всего-то и требовалось - автоматическое:
- Ты что, сдурел?
Но многолетняя закалка взяла свое, и Алла спросила:
- Кого ты хочешь пригласить? И когда?
Нежданное солнце пробилось сквозь тучи, все показалось Алику простым и понятным. А то, что оставалось сложным, следовало ликвидировать или упростить, привести к масштабу семьи, к легкому бытию в залитой зимним солнцем маленькой кухне, которая после ремонта будет казаться гораздо больше.
- Володя постоянно занят, с ним трудно договориться. И потом, он любит к себе приглашать, а не сам в гости ходить. Леся у него…
- Только не Леся! - вырвалось у Аллы. Жена Володи ее пугала. Но нельзя запрещать мужу устраивать праздник, он так редко чего-то хочет! Лучше промолчать. Все, будем молчать!
- Может, Валеру позовем? Он тебе не слишком симпатичен, но попробуй присмотреться. Валера хорош естественностью. Ты со своей проницательностью отличишь подлинное от искусственного и поймешь: то, что ошибочно воспринимается как грубость, есть подлинная безусловная натуральность. Мы забыли, что можно вести себя просто, не просчитывая реплики собеседника на три хода вперед. Наша рефлексия губительна для общения. А о ремонте не беспокойся. Я постараюсь предпринять что-нибудь. Володя присоветует, к кому обратиться.