Вообще- то так мы не договаривались, но не мог же я оставить бедного малого наедине с тётушкой.
С той минуты, как мы сели в такси, у меня появилось предчувствие, что развязка близка. Мёртвая тишина царила в углу, где восседала мисс Рокметеллер, и хотя Рок вертелся на переднем сиденье, как уж, изо всех сил пытаясь поддерживать разговор, назвать нас весёлой компанией было невозможно.
Когда мы вошли в квартиру, я мельком увидел Дживза в каморке, и мне ужасно захотелось позвать его на подмогу. Почему-то у меня возникло такое ощущение, что он может нам понадобиться. Мы зашли в гостиную, и Рок взял со стола графин.
- Скажи, когда хватит, Берти.
- Остановись! - вскричала тётушка, и он выронил графин из рук.
Я видел его лицо, когда он наклонился. Эго было лицо человека, который понял, что его разоблачили.
- Оставь всё, как есть! - воскликнула тётя Изабель, и Рок покорно выпрямился.
- Пришло нам время поговорить, - торжественно произнесла она. - Я не могу спокойно стоять и смотреть, как молодой человек обрекает себя на вечные муки!
В горле у Рока что-то булькнуло; звук очень напоминал тот, с которым виски вытекало из графина на мой ковер.
- А? - сказал он, растерянно моргая.
Тётушка продолжала говорить.
- Я виню только себя. Я не видела света истины. Но сейчас глаза мои открылись, и я поняла, какую ужасную ошибку совершила. Мне становится страшно при мысли о том, какой вред я причинила тебе, Рокметеллер, понукая тебя окунуться в разврат этого чудовищного города.
Я увидел, что Рок шарит рукой по воздуху. Пальцы его нащупали поверхность стола, и он облегчённо вздохнул. Я прекрасно понимал, что он чувствует.
- Но когда я написала тебе письмо, Рокметеллер, требуя, чтобы ты отправился в Нью-Йорк и жил его жизнью, я не имела чести слышать лекции мистера Мунди о том, что представляет собой этот город.
- Джимми Мунди! - вскричал я.
Знаете, как это бывает, когда всё непонятно и неожиданно у тебя появляется маленькая зацепка, которая всё объясняет? Когда тётушка Рока упомянула Джимми Мунди, я более или менее разобрался, что к чему. Помню, однажды в Лондоне камердинер, который служил у меня до Дживза, отправился как-то вечером на одну лекцию, а вернувшись, разоблачил меня при дюжине ребят, собравшихся ко мне на вечеринку, заявив, что я - паразит на теле общества. Тётушка окинула меня презрительным взглядом.
- Да, Джимми Мунди! - сказала она. - Я поражена, что такой человек, как вы, о нём слышал. На его лекциях нет ни музыки, ни пьяных танцующих мужчин, ни бесстыдных, выставляющих себя напоказ женщин; так что вам это не подходит. Но другим, менее погрязшим в грехах, его слова западают в душу. Он прибыл сюда, чтобы, по его образному выражению, спасти Нью-Йорк от Нью-Йорка, выставить зло вон. Впервые я услышала мистера Мунди, Рокметеллер, три дня назад. Случай привёл меня на его лекцию. Как часто бывает, что жизнь наша зависит именно от случая! Тебя тогда не было дома: ты уехал к мистеру Беласко и не смог отвезти меня на ипподром, как мы договорились. Я попросила твоего слугу, Дживза, проводить меня туда. Этот человек глуп, как пробка. Он даже не понял, о чём я говорю, но за это я ему благодарна. Он доставил меня
- о чём я узнала позже - в Мэдисон Сквер Гарден, проводил до места и ушёл. Я обнаружила ошибку только после того, как лекция уже началась. Я сидела в середине ряда и не могла уйти, не потревожив людей, поэтому мне пришлось остаться.
Она судорожно вздохнула.
- Рокметеллер, никогда в жизни я не была так счастлива! Мистер Мунди был просто великолепен! Он напомнил мне одного из библейских пророков, наставляющих людей на путь истинный. Его воодушевление было так велико, он так отчаянно жестикулировал и выражал негодование всем своим телом, что я испугалась, как бы ему не стало плохо. Я не всегда понимала, о чём он говорит, но каждое его слово было более чем убедительно. Он показал мне Нью-Йорк таким, какой он есть. Он показал мне ничтожность тех, кто обжирается чёрной икрой, когда всем порядочным людям давно пора спать. Он сказал, что танго и фокстрот - слуги дьявола, которые утащат грешников в геенну огненную. Он сказал, что человек, который хотя бы в течение десяти минут слушает негритянский джаз, губит свою душу куда сильнее, чем тот, кто пировал с утра до вечера в древних Ниневии и Вавилоне. И когда, стоя на одной ноге, он вытянул руку и указал пальцем на то место, где я сидела, воскликнув: "Речь идет о тебе!", я готова была сквозь землю провалиться. Я ушла оттуда другим человеком, Рокметеллер. Ты, конечно, заметил, как сильно я переменилась? Разве ты не понял, что я перестала быть той бездумной, легкомысленной женщиной, которая раньше всё время уговаривала тебя танцевать и веселиться в этих гнёздах разврата?
Рок вцепился в стол, как будто он был его единственной опорой в жизни.
- Да, - пробормотал он. - Я… я подумал, ты заболела.
- Заболела? Я выздоровела, Рокметеллер! Окончательно выздоровела. И ты тоже должен спастись, пока не поздно. Ты лишь пригубил чашу зла, но не испил её до конца. Я понимаю, скачала тебе придётся очень трудно, но ты должен бороться с искушениями и закалить своё сердце, чтобы справиться с тягой к порочному великолепию этого ужасного города. Ты сделаешь это ради меня, Рокметеллер? Поедешь завтра же за город и начнёшь бороться с самим собой? Шаг за шагом, руководствуясь святостью, завещанной нам…
Я до сих пор уверен, что именно слово "завещанной" сыграло роль трубного гласа и привело Рока в чувство. Должно быть, оно напомнило ему о том, что чудо свершилось и тётушка по-прежнему собирается завещать ему всё своё состояние. По крайней мере, услышав это слово, он выпрямился, отпустил стол и уставился на тётушку горящим взглядом.
- Ты хочешь, чтоб я уехал за город, тётя Изабель?
- Да.
- Чтоб я жил за городом?
- Да, Рокметеллер.
- Чтоб я жил за городом всё время? Никогда не приезжал в Нью-Йорк?
- Да, Рокметеллер. Я так хочу. Это единственный путь к спасению. Только в глуши сможешь ты избежать соблазнов. Ты ведь выполнишь мою просьбу, Рокметеллер? Уедешь отсюда… ради меня?
Рок снова уцепился за стол, словно черпал из него неведомые силы.
- Уеду! - сказал он.
* * *
- Дживз! - сказал я. Дело происходило на следующий день, и я сидел в своем старом уютном кресле, положив ноги на свой старый уютный стол. Я только что проводил старину Рока, который, в свою очередь, часом раньше распрощался с тётушкой, отбывшей на место жительства, где её наверняка считали проклятьем Иллинойса. Наконец-то мы с Дживзом остались одни. - Дживз! Ничего нет лучше дома, что?
- Совершенно справедливо, сэр.
- Дома и стены помогают, и всё такое прочее, а?
- Несомненно, сэр.
Я закурил сигарету.
- Дживз.
- Сэр?
- Знаешь, какое-то время мне казалось, что ты дал маху.
- Вот как, сэр?
- Как ты додумался отвести мисс Рокметеллер на лекцию Джимми Мунди? Гениально!
- Благодарю вас, сэр. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, когда однажды утром я размышлял о своей тёте, сэр.
- Тёте? Той самой, которая свихнулась на кэбах?
- Да, сэр. Я вспомнил, что перед очередным её приступом помешательства мы всегда посылали за приходским священником. Нам было известно, что разговоры на возвышенные темы заставляют её забыть о двухколесных экипажах. Я подумал, что в случае мисс Рокметеллер следует применить такое же лечение.
Я был поражен изобретательностью этого малого.
- Ты - голова, Дживз! - сказал я. - Могучий ум! Послушай, как тебе удалось стать таким умным? Должно быть, ты каждый день ешь рыбу или ещё чего-нибудь. Ты ведь ешь много рыбы, Дживз?
- Нет, сэр.
- Ну, значит, это дар свыше. Так я и думал. Если у тебя есть мозги, то слава богу, а если нет, нечего и беспокоиться.
- Совершенно справедливо, сэр, - сказал Дживз. - Если позволите, сэр, на вашем месте я снял бы этот галстук. Зелёный цвет придает вашему лицу болезненный вид. Я настоятельно рекомендую вам надеть голубой в красную сетку, сэр.
- Хорошо, Дживз, - покорно сказал я. - Тебе виднее.
ГЛАВА 6. Забавный случай со стариной Биффи
- Дживз, - сказал я, выбираясь из старой доброй ванны, - побудь со мною.
- Да, сэр.
Я радостно улыбнулся славному малому, не скрывая от него своего ликования. Дело в том, что я приехал в Париж отдохнуть недельку-другую, а в Париже я почему-то всегда полон espieglerie и joie de vivre.
- Приготовь мне одеяния, достойные богемного пира, - сказал я. - Знакомый художник, который живёт по ту сторону реки, пригласил меня на ленч.
- Слушаюсь, сэр.
- И если кто-нибудь позвонит, Дживз, скажи, что я убежал и раньше вечера не вернусь.
- Да, сэр. Пока вы принимали ванну, вам звонил мистер Биффен.
- Мистер Биффен? Разрази меня гром!
Просто поразительно, как всегда натыкаешься на приятелей в иностранных городах, я имею в виду, сталкиваешься нос к носу с парнями, которых ты сто лет не видел и уж здесь-то точно не собирался с ними встретиться. Когда-то мы с Биффи были не разлей вода, завтракали и обедали вместе почти каждый день, но примерно полтора года назад у него умерла бабушка, которая оставила ему в наследство загородный дом, и он переехал в деревню; теперь он носил гетры, тыкал коров под рёбра, короче, вёл жизнь сквайра и землевладельца, и мы с ним почти не виделись.
- Старина Биффи в Париже? Что он здесь делает?
- Не могу знать, сэр, - ответил Дживз, как мне показалось, довольно холодно, словно он недолюбливал Биффи. Странно. Насколько я помнил, они всегда ладили.
- Где он остановился?
- В отеле "Авенида", на Rue de Colisee, сэр. Он сообщил, что отправляется погулять и зайдёт к вам сегодня днём.
- Если я ещё не вернусь, пусть подождёт. А сейчас, Дживз, mes gants, mon chapeau, et le whangee de monsier. Пока-пока.
День стоял такой потрясающий, что я попросил шофёра такси остановиться у Сорбонны. Времени у меня было навалом, и я решил пройтись пешком. Но не успел я сделать и трёх с половиной шагов, как столкнулся лицом к лицу со стариной Биффи, стоявшим на тротуаре. Ещё полшага, и я сбил бы его с ног.
- Биффи! - вскричал я. - Ну и ну!
Он уставился на меня, растерянно моргая, - должно быть, совсем как одна из его хертфортширских коров, которую неожиданно ткнули под рёбра, когда она завтракала.
- Берти! - воскликнул он дрожащим от счастья голосом. - Слава богу! - Он вцепился в мою руку. - Не оставляй меня, Берти. Я потерялся.
- В каком это смысле потерялся?
- Я вышел погулять, и через милю-другую вдруг понял, что не представляю себе, где нахожусь. Я уже около часа брожу кругами.
- Почему ты не спросил дороги?
- Я ни слова не знаю по-французски.
- В таком случае, почему ты не взял такси?
- Понимаешь, я неожиданно обнаружил, что забыл все свои деньги в номере.
- Ты мог бы расплатиться с шофёром в отеле.
- Да, но я забыл его название.
Вот теперь вы знакомы с Чарлзом Эдвардом Биффеном, самым рассеянным и бестолковым бедолагой из всех, кто когда-либо носил брюки. Видит бог - и моя тётя Агата подтвердит, - меня нельзя назвать гением, но по сравнению с Биффи я - великий мыслитель современности.
- Я не пожалел бы шиллинга, - тоскливо сказал Биффи, - чтобы узнать название этого отеля.
- Считай, ты должен мне шиллинг. Отель "Авенида", Rue de Colisee.
- Берти! Это чудо! Как, разрази меня гром, ты догадался?
- Ты сообщил свой адрес Дживзу, когда звонил сегодня утром.
- Верно. Я совсем забыл.
- Ладно, пойдём пропустим по рюмочке, а потом я посажу тебя в такси. Я приглашён на ленч, но у меня куча свободного времени.
Мы зашли в одно из одиннадцати кафе, расположенных на небольшой улочке, и я заказал горячительные напитки.
- Что ты делаешь в Париже? - спросил я.
- Берти, старина, я приехал сюда, чтобы попытаться всё забыть.
- По-моему, тебе это удалось.
- Ты не понимаешь. Дело в том, Берти, что сердце моё разбито. Сейчас я всё тебе расскажу.
- Эй! Подожди! - запротестовал я, но его уже понесло.
- В прошлом году, - сказал Биффи, - я решил поездить по Канаде и половить лосося.
Я заказал ещё один коктейль. Я не могу слушать рыболовные истории без стимулирующих напитков.
- На пароходе, идущем в Нью-Йорк, я встретил девушку. - Он издал горлом звук, совсем как бульдог, который пытается как можно скорее сожрать полкотлеты, пока у него не отняли второй половины. - Берти, старина, я не в силах её описать. Просто не в силах.
Хоть тут мне повезло.
- Такой красавицы я ещё не видел! Мы каждый день прогуливались по верхней палубе после обеда. По профессии она была кем-то вроде актрисы.
- Что значит кем-то вроде актрисы?
- Понимаешь, она позировала художникам, работала манекенщицей, ну и всё такое. Затем она скопила немного денег и отправилась в Нью-Йорк, чтобы подыскать там работу. Она мне всё про себя рассказала. Её отец был хозяином бакалейной лавки в Клэпхеме. А может, в Чизлвуде. По крайней мере это была либо бакалейная лавка, либо сапожная мастерская.
- Легко спутать.
- Я пытаюсь тебе объяснить, - недовольно сказал Биффи, - что она принадлежала к добропорядочному среднему классу общества. Такой женой каждый мог бы гордиться.
- Ну и кто ей гордился?
- Никто. В том-то всё и дело. Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж, и я её потерял.
- Ты хочешь сказать, вы поссорились?
- Нет, я не хочу сказать, что мы поссорились. Я хочу сказать, что потерял её в буквальном смысле слова. В последний раз мы виделись в таможне за грудой наваленных чемоданов. Я попросил её стать моей женой, она согласилась, и всё было просто замечательно, но вдруг какой-то наглый придурок в фуражке пристал ко мне с разговорами о каких-то сигаретах, которые я забыл занести в таможенную декларацию. Мы и так здорово задержались, тем более что пароход прибыл в половине одиннадцатого, поэтому я отправил Мэйбл в гостиницу и обещал зайти за ней на следующее утро, чтобы вместе позавтракать. С тех пор я её не видел.
- Ты хочешь сказать, в гостинице её не было?
- Может, и была. Но…
- Ты хочешь сказать, ты за ней не пришёл?
- Берти, старина, - произнёс Биффи угрожающим голосом, - ради всего святого, прекрати говорить мне, что я хочу и чего не хочу сказать. Если ты будешь мне мешать, я окончательно запутаюсь, и мне придётся начать всё сначала.
- Я не буду мешать, - торопливо произнёс я.
- Ну вот. Короче, я забыл, как называлась гостиница. После того, как я полчаса объяснялся насчёт сигарет, у меня начисто отшибло память. Мне казалось, я где-то записал, куда она поехала, но, видимо, я ошибался, потому что я просмотрел все свои бумаги, но адреса так и не нашёл. Всё было бесполезно. Я потерял её навсегда.
- Но почему ты не навёл справок?
- Видишь ли, Берти, дело в том, что я забыл, как её зовут.
- Ну, знаешь! - Такого я не ожидал даже от Биффи. - Ты не мог забыть, как её зовут. К тому же ты только что назвал её по имени. Кажется, Мюриель. Или нет?
- Мэйбл, - холодно сказал Биффи. - Я забыл не имя, а фамилию. Нет, Берти. Всё было кончено, и я уехал в Канаду.
- Подожди, - сказал я. - Ведь ты наверняка сообщил ей, кто ты такой. Если ты не мог её разыскать, ей-то не составляло труда тебя найти?
- Вот именно. Поэтому я и говорю, что потерял её навсегда. Она знает моё имя, где я живу и всё остальное, но я не получил от неё ни одной весточки. Мне кажется, когда я не пришёл в гостиницу на следующее утро, она решила, что тем самым я отказался от своих слов, то есть раздумал на ней жениться, и просто постеснялся сказать правду в глаза.
- Может быть, - согласился я. Он, конечно, был прав, другого объяснения я не видел. - Знаешь, тебе надо развлечься, чтобы залечить свою сердечную рану. Как насчёт ужина в Аббатстве или ещё где-нибудь?
Биффи покачал головой.
- Не поможет. Я уже всё перепробовал. Кроме того, я сегодня уезжаю четырёхчасовым поездом. Завтра я обедаю с человеком, который хочет купить мой дом в Хертфортшире.
- Ты продаёшь свой дом? Мне всегда казалось, ты от него в восторге.
- Верно. Но мысль о том, что мне придётся жить одному в этой огромной конюшне, сводит меня с ума. После того, что произошло, я сам не свой, Берти. И когда сэр Родерик Глоссоп предложил мне…
- Сэр Родерик Глоссоп? Ты имеешь в виду этого психомана?
- Да, он знаменитый невропатолог. Откуда ты его знаешь?
День был жаркий, но меня прошиб холодный пот.
- В течение одной или двух недель я был обручён с его дочерью, - дрожащим голосом сказал я. - Мне удалось отвертеться от брачных уз в последнюю секунду, и воспоминания об этом кошмаре до сих пор мучают меня по ночам.
- Разве у него есть дочь? - рассеянно спросил Биффи.
- Есть. Сейчас я расскажу тебе…
- Прости, старина, но мне некогда, - Биффи встал из-за столика. - Мне надо вернуться в отель и уложить вещи, не то я опоздаю на поезд.
Как вам это понравится? А ведь только что он целый час плакался мне в жилетку! Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что принцип "живи сам и давай жить другим" постепенно исчезает из нашего сознания. Ну и ладно. Я посадил Биффи в такси и отправился на ленч к художнику.