- Все, что я помню, что он присаживался на корточки, и я забиралась ему на шею, - сухонькая седая немка в шляпе рассказывала это не Ларе, а пожелтевшей фотографии, на которой молодой парень прислонился к блестящему боку лег-кового "вандерера". Сабрина, говорил он мне, держись крепче, мы взлетаем, потом вставал, со мной на плечах. И мне казалось, это так высоко-высоко Ветер шелестел в диктофоне, мешал, и у Лары уже не было возможности отстраниться, положившись на красный мигающий огонек "Rec". Она вслуши-валась в слова, впуская их в себя, и в ней сквозили картины из чужого прошлого, прошлого тех, кто был врагом, но кому эта вражда тоже причинила горе. В кармане все еще ждала зеленая ручка. Лара хотела отдать ее, и в то же время хотела оставить себе на память. Господин Распорядитель вышагивал взад-вперед у входного павильона. Он разговаривал по телефону, и девушка выжидательно застыла неподалеку. Нако-нец, мужчина убрал телефон и откинул упавшие на лоб волосы. Лара вздохнула, быстрее, чем успела бы одуматься, шагнула ему навстречу. - Excuse me Is it yours? I’ve found it there - она протянула ему ручку. Он отступил назад: - No, not mine. - Ok. Она развернулась с улыбкой и быстро отошла, чувствуя себя полной дурой. Надо же, в кои-то веки решила проявить инициативу! Как жалко, должно быть, она выглядела Все еще негодуя на себя и почему-то на него, Лара дошла до стола информации и оставила ручку там. Кому-нибудь пригодится. А ей чужие вещи не нужны. Вскоре прибыли официальные лица. Кладбище, с которым Лара успела примириться и даже сродниться, переполнилось суматохой, голосами, и утратило свою задумчивость. Яркое солнце слепило глаза, Артем, вглядываясь в глазок камеры, чертыхался, бормоча что-то про жесткость и пересвет. И все, кажется, вздохнули с облегчением, когда гости расселись, а ведущий мероприятия начал вступительное слово. Лара не захотела присесть на стул. С высоты роста ей удобнее было беспокойно оглядывать поле, пока она не нашла знакомую фигуру. А найдя, уже не могла сесть, чтобы не потерять его из виду. Голубоглазый человек, имени кото-рого она так и не узнала, стоял неподалеку от креста, в окружении нескольких коллег, лицом к толпе и к ней тоже. Вернер вслушивался в слова, через усилитель гремевшие над притихшим полем. Каждый из выступавших говорил о примирении, о памяти, о трагедии мира Все правильно. Вернер не мог сосчитать, сколько раз он слышал подоб-ные слова. Поначалу они производили на него впечатление, а теперь все меньше, меньше. То, что он делал, что имело важность именно для него, закончилось к началу мероприятия. Мертвые могут обрести покой, а их родные всплакнуть над их могилами, которые теперь - есть. Над кладбищем высится крест, напоминая о том, что на свете есть зло, а значит, и добро тоже. И слова, сказанные в микрофон, не имеют к этому особого отношения. Жара дурманила, затягивая глаза масляной дымкой. Казалось, что волосы на макушке готовы вспыхнуть. Вернер отступил чуть в сторону, в узкую полоску тени от креста. "Тень, конечно, скоро сместится, но хоть какая-то передышка", - подумал он и понадеялся, что его перемещений никто не заметил. Надо дер-жать лицо. Вслушаться в громкие изречения Не увлекаться своими мыслями, особенно о той девушке. Где она, кстати? На открытие приехало много женщин, гостей, и волонтеров, и супруг официальных лиц. Но Вернер почти сразу нашел ту, необходимую. Прямо напротив него, позади устроившихся на стульях людей, слитых в одну бесформенную дышащую массу. Ее волосы поблескивали, стекая по плечам. Он знал, что ей жарче, чем ему, и досадовал, что не может укрыть ее ни от холода, ни от дождя, ни от жары. Куда она смотрит? С такого расстояния Вернер не мог определить точно, но знал, что теперь будет смотреть на нее. Куда он смотрит, интересно? Это только кажется, что на нее, скорее всего, просто в пустоту, вслушиваясь в слова чиновников. Интересно, сколько раз он все это слышал, гадала Лара. От ее внимательного глаза не укрылось ни его едва заметное перемещение, чтобы скрыться в тени креста (это ее ужасно развесели-ло), ни его осторожное покачивание взад-вперед, с носочков на пятки. Он явно делал это неосознанно, и теперь Лара знала о нем то, чего он сам о себе не знал. Когда заиграли гимны, он вытянулся и замер, заложив руки за спину, и даже после того, как аккорды смолкли и все зашевелились, ее Господин Распорядитель не шелохнулся. И Лара застыла, как его отражение. Артем в очередной раз принялся шепотом уговаривать ее присесть, но она упрямилась. Она хотела быть прямой, как натянутая тетива, потому что внутри ощущала себя именно так. Ее подбородок был не просто поднят, он был вызывающе вздернут. Уже не было никаких сомнений, что они смотрят друг на друга. Лара не боялась, что кто-то еще заметит их связь. Эта ниточка взгляда, протянутая через поле мертвых и живых людей, - в общем-то и все, что у них есть. Смущаться или бояться на это больше нет времени, на это никогда не должно быть времени. И пока звучали речи и музыка, и церковные песнопения с молитвами, пока тень от огромного серого креста скользила по полю, как стрелка солнечных часов, они стояли и смотрели друг на друга. А потом все кончилось. Время хлынуло в прореху, наверстывая упущенное. Люди стали разбредаться по зеленому ковру, укрывшему могилы, чтобы сверяться с планом и искать те полметра земли, ради которых преодолели путь из Германии в Россию. Лара вдруг задумалась, что чувствуют сейчас тридцать тысяч лежащих тут немцев. Ее утренние туманные знакомцы. Наверное, они завидуют тем немногим, кого навестить приехали отыскавшиеся родственники, а еще лучше потомки. Неслыханная радость для этих избранных, хоть и мерт-вых. А остальные ощущают себя примерно так же, как дети в летнем лагере, когда родители приехали к соседям по комнате, а к тебе нет. Она тоже ощущала себя девчонкой из летнего лагеря, чьи каникулы подошли к концу. Можно обменяться адресами и обещать писать письма, но это время, рассыпающееся в памяти яркими осколочками с острыми краями, это время уже не вернуть и не повторить. Лара хотела его найти, своего человека с пронзительными глазами. Обме-няться визитками, да хоть взглядами встретиться. Но он затерялся в толпе. Пока Артем зачехлял фотокамеру и протирал тряпкой лобовое стекло, Лара забралась на земляной вал, отделявший парковку от входа на кладбище. От большого куста полыни пахло жарко и терпко. Отсюда девушке было видно всех, кто бродил рядом с павильоном. Она заметила русского майора, и майора бундесвера, с которыми успела вчера пообщаться. И, наконец, разглядела Го-сподина Распорядителя. Он спешил навстречу кому-то, держа подмышкой но-утбук. Ей безумно хотелось хоть чем-то привлечь его внимания, но она знала у нее нет на это права. Так что она просто стояла и смотрела. - Лар? Ну что, поедем? Вернер хотел ее найти, эту светловолосую журналистку. В животе было гул-ко и тревожно, совсем не так, как бывало после завершенных мероприятий, в которых он принимал участие до этого. Он едва держал себя в руках. Один из коллег попросил у него ручку, и Вернер полез в карман, но вовремя спохватил-ся теперь у него нет ручки. Когда девушка протягивала ее ему, он почему-то смутился и не признался. Но ему было приятно осознавать, что у нее осталась его вещь. На площадке перед входным павильоном Вернеру почудилось, что его зовут. Крепко сжимая ноутбук, он остановился и оглядел земляной вал, оставшийся после строительства кладбища сюда бульдозер сдвинул слой земли, и теперь за валом скрывалась парковка. На гребне вала покачивался одинокий куст полыни. Пока Артем вел машину, Лара смотрела в окно. Разговаривать не хотелось, и она была благодарна напарнику за его молчаливость. Она старалась не думать о человеке, которого больше не увидит. Все эти мелочи, взгляды, незначащие встречи Разве можно быть до конца уверенной в том, что она все это не выдумала? Что ей это не привиделось? Лара изо всех сил отгоняла эти колючие мыс-ли и снова прокручивала в голове то, что напишет в статье. Статья будет такая же сухая и отстраненная, как и предыдущая (и пусть главред брызжет слюной), только факт открытия кладбища и выдержки из интервью на этот счет всех, и солдат, и организаторов с русской и немецкой стороны, и местных жителей. С Лары довольно. Пора уже каждому включить мозги и начать думать своей головой. Права решать за всех у нее не было. Но для себя она решила. Ради себя самой и, пусть отчасти, ради немца с пронзительными глазами, который мог бы быть врагом, но не был. Она четко и ясно, как будто знала это всегда, поняла, что война закончится, только когда каждый закончит ее внутри себя. Ее Великая Отечественная заканчивалась прямо сейчас. Собирая вещи в гостиничном номере, становившемся уже чужим и непри-ютным, Вернер грустил. Интересно, что она сейчас делает? Возвращается к своей обычной жизни и не думает о нем, конечно. Да и с чего он взял, что она о нем вообще думала? Разве можно быть уверенным в том, что ему все это не привиделось 24-28 августа 2013 К Элизе Аксель и Миро переглянулись, ужасно довольные собой и тем, как все обернулось. Еще бы, такие деньжищи обещаны - за каких-то пару часов работы. Не терпелось дождаться остальных и объявить, что, если они добудут эту надпись, каждому из них перепадет по семь с половиной тысяч. Евро. Только представь их физиономии, когда они услышат сумму. Отпад! заранее веселился Миро. Они не интересовались, как заказчик вышел на них. Не то, чтобы они были известны в своем деле, скорее, у него надежные источники и связи. Все, что сообщил парням посредник: заказчик коллекционер. Вывеска не пойдет никуда дальше его частной коллекции. На набережной пахло рыбой и тиной. Аксель сел на парапет и стал наблю-дать за прогулочными теплоходиками, взбивающими в пену воды Шпрее. У Миро звякнул телефон, и он, взглянув на дисплей, возвестил: Скоро будут. Вообще-то его звали Мирослав. Он с родителями переехал из Кракова лет десять назад, и теперь от Польши ему остался только мягкий акцент. В своем нетерпении худощавый Миро напоминал Акселю маятник.
Он поминутно покачивался, переминался с ноги на ногу, встряхивал длинными белокурыми волосами, садился на гранитный парапет и вскакивал, пощипывал пальцами тон-кую переносицу, похожую на острый птичий клюв. Акселя забавляли мучения приятеля, сам он был намного спокойнее и терпеливее, и втайне этим гордился. Раньше Аксель и Миро дружили, но постепенно все их общение свелось к со-вместному ночному промыслу. Они воровали металлолом. Конечно, когда они его воровали, он еще не был металлоломом. Это были провода, кабели, пролеты заборов, садовый и парковый декор. На железнодорожные рельсы "Deutsche Bahn" они не посягали только в силу хлопотности и трудоемкости процесса, дерзости им было не занимать. Обычно все дела Аксель обдумывал только с Миро, они были мозгами их небольшой команды. Аксель подходил к делу осно-вательно, серьезно, но иногда ему недоставало беспечности и быстрой смекал-ки, которую тут же предоставлял сообразительный и легкий на подъем Миро. Наконец, на велосипедах прикатили Тим и Вольфи. Они всегда колесили по городу на велосипедах, утверждая, что так получается быстрее и спортив-нее, только почему-то частенько опаздывали. Они были братьями и толковыми исполнителями. Тим болтун, Вольфи молчун, вынимавший из ушей наушники плеера только чтобы обсудить предстоящее дело. Вот и сейчас, пока Тим рас-сказывал, как их на перекрестке подрезал другой велосипедист и что они ему высказали (Аксель подозревал, что высказывался только Тим), Вольфи деловито смотал провод от наушников, положил их в карман низко сползающих штанов, и только после этого пожал приятелям руки. Миро в общих чертах описал предстоящую ночную вылазку, не называя места, зато озвучив сумму. У Тима от возбуждения забегали глаза, и даже Вольфи с изумлением приоткрыл рот. - И что мы должны добыть? - Одну вывеску. - Шутишь! Никто не отвалит тридцать штук за обычную вывеску. Ее что, с Рейхстага снимать? Аксель с загадочным видом поцокал языком. - Но территория охраняется? уточнил Тим, стараясь уяснить хоть что-то. - А то как же, - ухмыльнулся Миро. Иначе бы все это стоило намного дешевле. - Ок, я в деле! Тим важно кивнул, и Аксель едва успел спрятать улыбку. Еще бы ты не в деле Вольфи пожал плечами раз брат согласен, то и он тоже. - Все, решено, - подвел итог Аксель. С Миро машина, с вас инструменты, фонарики, все как обычно. Да, и лестницу сборную прихватите, нам через забор лезть, а я не знаю пока, что там и как. Миро подхватит меня, потом заедем за вами. В час. К двум будем на месте. Плазморез я возьму. Миро застонал: - Куда, еще и плазморез тащить! - А ты собрался ее пилкой выпиливать? Надо еще раз в сети глянуть, понять, как лучше ее вынуть. - Она и в сети есть? Знаменитая надпись, да? не успокаивался Тим. - В сети что угодно есть. Тебе главное помнить, что она самая дорогая, - Миро похлопал его по плечу. - И вообще, кажется, самое дорогое из того, что мы свинтили. - Еще не свинтили, - Аксель легко соскользнул с парапета и отряхнул шта-ны. - Ладно, до вечера. Следом Аксель заскочил в магазин строительных товаров. Сегодня была не его смена. Элиза, как и всегда, сидела за кассой. Увидев Акселя, она кивнула ему на подсобку, давая понять, что сейчас освободится. Он прошел за стойки с товарами, минуя стеллаж с изолентой и мотками веревок, и задержался на по-роге подсобки, глядя, как Элиза встает со своего рабочего места. Беременность, хоть и была не очень пока заметна, уже сделала ее неуклюжей, но Аксель все равно почувствовал, как в груди у него тает и растекается внутри что-то теплое. Подойдя к Акселю, Элиза подтолкнула его в комнату и чмокнула в губы, только когда дверь за нею хлопнула в косяк. Ты как? кивнул он на ее живот. Элиза достала из шкафчика пачку соленых крекеров и беззаботно отозвалась: - Бывало и лучше. Но бывало и хуже. Пойдем вечером в кино? Катарина звала. - Нет. - Знаю, знаю, денег нет, - Элиза закатила глаза и принялась с ожесточением хрустеть крекером. Несколько крошек упало на ее зеленую форму. - Нет-нет, с этим как раз все в порядке! Аксель улыбнулся. - Деньги скоро будут. Поэтому и не могу сегодня, надо подготовиться к... Девушка перестала жевать и сощурилась, глядя на Акселя с подозрением. Потом сложила руки на груди, сразу отстраняясь и становясь чужой. - Опять? Аксель, ты же обещал. - Элиза - Ты обещал мне. Нам. Что ты с этим завяжешь. - Элиза, это большие деньги. - Мне наплевать, какие они! Тебя поймают. Однажды ты просто не вернешь-ся. А я останусь одна. Если ты хочешь меня бросить, то уж лучше сделай это, как все! Просто уйди. Тогда я буду знать, что все дело во мне. Я не хочу больше так жить, все время думая, что с тобой что-то случится - Да с чего ты решила Элиза, - с мученическим видом протянул Аксель. Опять эта женская истерика Вечно девушки все драматизируют. Она ждала от него ответа. Он знал, что сейчас нужно кивнуть, пообещать, что он останется дома, и все тут же станет хорошо. Она улыбнется, недоверчиво, но уже успокаиваясь, и даже позволит себя обнять, и можно будет зарыться носом ее рыжеватые волосы и почувствовать, что они пахнут яблочным шампунем. Но он продолжал стоять. Тогда Элиза кивнула, поставила пакет крекеров обратно и вышла. Когда Аксель протиснулся мимо кассы, она даже не подняла на него глаз. Вечером Аксель почитал в интернете об их ночном "объекте". Кажется, в школе его класс ездил туда на экскурсию, но Аксель в это время болел. Теперь он пролистывал рассказы о всяких ужасах, творившихся в лагере давным-дав-но, и искал только то, что могло бы пригодиться сегодня ночью. Информацию об устройстве музея, карту мемориала, заметки об открытии и реконструкциях, о возможной охране. Было много фотографий, но черно-белые, с изображением изможденных узников, он пролистывал, не увеличивая. Кому нужна история, его сейчас волновала только современность. Он слышал, как пришла Элиза, слышал ее шаги в кухне и звяканье ключа, повешенного в ключницу. Поздно. Наверное, все-таки ходила с Катариной в кино. Аксель ждал, что она зайдет в комнату, но так и не дождался, услышав только звук воды в ванной и скрип кровати, когда Элиза легла. Ладно, ничего, простит. Особенно когда поймет, что все это Аксель делает и для нее с ребенком тоже. На зарплату консультанта в строительном много себе не позволишь, его маленькие ночные приключения очень помогают. А увесистая сумма за вывеску, которую они добудут сегодня ночью, придется как нельзя кстати к появлению маленького. Аксель рассчитал время так, чтобы оказаться на месте в начале третьего. С трех до четырех часов ночи самый глухой и темный час суток. Когда-то он прочел, что в это время больше всего людей умирает, и рождается тоже, и тех пор любил этот час больше других. Словно на земле наступало недолгое затишье, когда никто не помешает, и ночь надежно хранит тайны всех, кто ей доверится. Аксель доверял. По пути, в энергичном тепле машины, он все же рассказал Тиму и Вольфи, что они едут в бывший фашистский концлагерь, и раздал каждому распечатан-ную карту. Их целью была одна из тех знаменитых на весь мир надписей, что когда-то заставляли людей содрогаться. "Arbeit macht frei", вплетенная в металл входных ворот. Три слова всего. Это по десять тысяч за слово прикинул Тим. И возве-стил тут же, не меняя интонации: - Круто, никогда не был в концлагере! - Ну вот и побываешь, - ухмыльнулся Миро. Прости, экскурсовод не предусмотрен. - Ладно, обойдусь, - Тим принялся изучать схему. Слушайте, там же опыты на живых людях ставили. Я передачу смотрел. А еще их выводили на улицу, и - Не о том думаешь, - оборвал его Аксель и стал водить пальцем по листку картой. Смотрите. Вот здесь музейная часть и вход. Охрана, по всей видимости, тут же. Если она вообще есть ночью. Поэтому мы зайдем с противоположной стороны, через забор. Пройдем по территории насквозь. Наша цель вот здесь, ворота под башней А. Он ткнул пальцем в схему. Тим и Вольфи закивали. - Выглядит надпись вот так, - Аксель передал им фотографию. Попробуем перекусить ножницами. Тонкие прутья точно возьмет, с вот этими толстыми частями пока не знаю. Не возьмет, значит, пойдет в дело плазморез. - Может, все-таки ножницами? вздохнул Миро. - Я сказал "если не возьмет". - Понял-понял! Эй? Ты чего такой смурной сегодня? Миро покосился на него с недоумением. Аксель не ответил. Машину оставили неподалеку, в сосновой рощице, что подходила вплотную к лагерному забору, его бетонные пролеты было видно сквозь прямой строй деревьев. Аксель выскользнул из машины, прикрыл дверь и прислушался. Тихо. В верхушках сосен поблескивала луна. Он заметил ее еще в дороге, и с тех пор поглядывал с недовольством, словно его чувства к ней могли прогнать ее с неба. Набухшая, большая и только немного изъеденная с края. Яркая, черт бы ее побрал. Это добавляло трудностей: под прикрытием темноты работается лучше. Аксель втянул носом воздух, так, что захолодило в гортани. Языком чувство-валась горчинка осени, такой едва ощутимый оттенок, проступающий сквозь теплую пряность соснового аромата. Парни, вылезая из машины, шебуршали куртками, натягивали непремен-ное условие их экипировки черные перчатки. В плеере Вольфи играло что-то тяжелое, слышное другим даже без наушников. Тим подошел к Акселю и кивнул на светлеющий впереди забор: - Это там, да? Чего-то мне не по себе - Ага, сказал человек, отпиливший крыло бронзовому ангелу на надгробии, с сарказмом скривился Аксель. - На кладбище в Тегеле, на прошлой неделе, припоминаешь? Как звали дамочку, что там лежала? Кажется, Хелена фон как-то там. Она тебе еще во сне не приходила? "Тим, отда-а-ай мне моего ангела " - Да ну ее! передернуло Тима. Аксель вздохнул и положил руку ему на плечо: - Друг, ты прикалываешься, что ли? Расслабься Из-за крышки багажника донесся театральный шепот Миро: - Ваши душевные терзания трогают меня до слез, но, может, вы поможете с этим барахлом, а? - Все было уже много раз отработано. Вольфи остался в машине на случай непредвиденных осложнений, Тим, Миро и Аксель отправились к забору, по пути отключая звук на мобильниках. - А тока здесь точно нет? Тим опасливо глядел на ограду.