- Не самое распространенное занятие в наше время. Чаще услышишь - манекенщицей, тогда понятно, что речь идет о рекламном бизнесе. А вы - просто натурщица у художника. Значит, все светлое время суток проводите в мастерской, а на улицу выбираетесь только вечером.
- С чего вы взяли?
- Вы так бледны, словно никогда не бываете на солнце. Но надо признать, что бледность вам к лицу. Это тоже составляет часть вашего очарования.
- Да, я не люблю солнечный свет.
Эдвард долил себе вина и выпил почти все залпом.
- Каким вы представляли меня до нашей встречи?
- Точно таким, каким вы оказались.
Пристальный взгляд Лючии волновал его.
- Но как? Как один человек, если, конечно, он не ясновидящий, может с точностью представить себе другого человека? Ведь между воображаемым и действительным должна быть разница?
- Вот некоторые и считают меня колдуньей. Так что берегитесь. - Все это было сказано без тени улыбки.
Не очень сознавая, зачем он это делает, Эдвард протянул руку и дотронулся до медальона на груди девушки. Он никогда не перебарщивал со спиртным, но сейчас остановиться не мог. Вино и присутствие Лючии все больше волновали его.
- Надеюсь, все колдуньи такие же красивые. - Он приподнял стакан Лючии, приглашая выпить вина, и посмотрел ей прямо в глаза. - А Тальяферри, видно, решил замучить нас ожиданием.
- Он появится с минуты на минуту.
Эдвард допил вино. Длинная тень, отбрасываемая на стену спускавшимся по лестнице человеком, заставила его вздрогнуть.
- Это он!
- Нет, не он, - сказала, не оборачиваясь, Лючия.
На лицо незнакомца упал свет факела, и Эдвард внутренне ахнул, настолько вошедший был похож на хозяина таверны. Легче было списать это на игру воображения.
Хозяин и новый посетитель переглянулись и оба посмотрели на Лючию и англичанина.
Эдвард подумал, что, может быть, сейчас самое время уйти, но желание довести партию до конца и присутствие Лючии удерживали его.
- Хоть бы одним глазком взглянуть наконец на этого Тальяферри!
Полуприкрыв глаза и покачивая, как в забытьи, головой, Лючия повторила уже сказанную ранее фразу:
- Он похож на вас.
В этот момент зазвучала музыка. Вошедший, близнец хозяина, прислонясь к стене, перебирал гитарные струны. Наконец из перебора возникла мелодия, и хрипловатым низким голосом человек начал петь.
Сегодня время полнолунъя.
Виденье, странница, колдунья,
О, кто б ты ни была, молю -
Не отвергай любовь мою.
Колокола звонят: динь-дон.
Пускай продлится этот сон.
Но сто колоколов в ответ
Сказали - нет.
И если я тебе не мил, -
Тот, кто всегда тебя любил, -
Молю, хотя бы до рассвета
Ты мне не говори про это.
Эдвард и Лючия внимательно вслушивались в слова.
Не отвергай любовь, молчи,
Свети мне, как луна в ночи.
Вчера, сегодня и всегда
Скажи мне - да.
Колокола звонят: динь-дон.
Пускай продлится этот сон.
Но сто колоколов в ответ
Сказали - нет.
Закончив, певец учтиво поклонился.
Эдвард с благодарностью захлопал, но хлопки эти странно звучали в пустом подвале, под темными сводами.
Взяв предложенные Эдвардом деньги, певец отошел от их стола.
- Однако не понимаю, - Эдвард оглянулся, - почему мы одни в таком романтическом месте? Здесь всегда мало посетителей?
Лючия и гитарист переглянулись. Опять прислонясь к стене, певец принялся наигрывать только что звучавшую мелодию.
- Обычно тут много народу. - Лючия была невозмутима. - Мы в Риме привыкли ужинать поздно.
Эдвард взглянул на соседний стол. Незажженная свеча, стоявшая на нем, вспыхнула, точно от его взгляда. И вслед за нею вспыхнули свечи на всех других столах.
Не ожидавший ничего подобного, Эдвард пробормотал:
- А… вы видели?
- Что? - Лючия даже не повернула головы.
- Свечи… Фокус какой-то… А почему вы не пьете?
Лючия подняла стакан:
- Пью… - Улыбка у нее получилась несколько натянутой.
Сердце уже стучало у Эдварда под самым горлом.
- Может, поговорим немного о завтрашнем дне?
- О завтрашнем?
- Когда встречаешь женщину, которая тебе нравится… конечно, начинаешь думать о будущем. Если вы так уж не любите солнечный свет, мы можем встретиться вечером при свечах или даже при керосиновых лампах, как сейчас. - Он взял Лючию за руку. Но выражение лица девушки по-прежнему оставалось отрешенным.
- Этого я от вас не ожидала, профессор.
- Наконец и я вас чем-то удивил… - Эдвард пытался улыбнуться, но ощущал страшную тяжесть во всем теле. Говорить и двигаться было все труднее. Наверное, сказывалось выпитое. - Мне кажется, нас что-то связывает, хотя что - толком не знаю. Ведь вы не откажетесь встретиться со мной еще раз? Можно завтра заехать за вами в мастерскую?
- Нет-нет! - Лючия вздрогнула и попыталась отнять руку. - Я не могу.
- Боитесь… Тальяферри?
- Нет, не поэтому. - Черты ее лица исказило сильное волнение. - Прошу вас, не настаивайте, не ищите меня.
- Хорошо. Но тогда объясните, почему же сегодня мы оказались здесь вдвоем? - Эдвард внимательно смотрел на нее. - Тем более что - готов поспорить - Тальяферри не придет.
- Почему вы так решили?
- Лючия, синьора Джаннелли, администратор гостиницы "Гальба", утверждает, что не знакома с вами. - Вдруг Эдвард увидел, что лицо Лючии дрогнуло и поплыло перед ним. Да и все окружающие его предметы начали терять свои очертания. И соображать, и говорить становилось все труднее. Но зачем эта маленькая лгунья морочит ему голову?
Лючия даже не отвела глаз.
- Я вижусь с нею почти каждый вечер.
Почувствовав, что лоб его покрылся испариной, Эдвард ослабил узел галстука.
- Хотелось бы мне хоть раз увидеть вас вместе. А Тальяферри… готов спорить, что он не придет. - Силы покидали Эдварда. - Поспорим? Нас, англичан, хлебом не корми, но дай заключить пари. - Он понимал, что выглядит сейчас жалко. Но глаза сами собой закрывались, а голова опускалась на руки. - Бога ради, извините. Мне казалось, я выпил не так уж много…
- Вы не должны были трогать медальон.
- Это… вы это имели в виду… когда говорили, что можно потерять голову?
На этих словах сознание покинуло его.
* * *
Очнулся Эдвард уже на полу. Мрачные своды таверны бешено вращались над ним. Он протянул руку, надеясь на помощь Лючии. Но сквозь туман видел, что девушка медленно поднимается из-за стола. Зеленые глаза ее были совершенно бесстрастны.
Музыкант продолжал перебирать струны. Однако звук был странным образом искажен. Теперь звучала фуга, и не в гитарном, а в органном исполнении. Это была та мелодия, которую слушала Оливия, сидя в одиночестве у телевизора в гостинице "Гальба"!
Стены таверны вновь пришли в движение вокруг Эдварда. И люди двигались, как при замедленной съемке. Лючия поднесла руки к очагу, и языки пламени вытянулись навстречу длинным пальцам девушки, точно хотели втянуть ее в огонь. В медальоне, висевшем на груди Лючии, плясали красные отблески. Два одинаковых лица - хозяина таверны и музыканта - склонились над Эдвардом, который лежал на полу, беспомощно раскинув руки. Глаза его были широко раскрыты, он шевелил губами, но не мог издать ни звука.
Взяв Эдварда за плечи и за ноги, мужчины легко подняли его и понесли к выходу. И в этот момент чья-то тень скользнула вдоль стены. Человек с длинными волосами и закрытым усами и бородой лицом спускался по лестнице. Одет он был, как одевались в прошлом веке художники. Человек остановился, чтобы взглянуть на Эдварда, но через несколько мгновений исчез, и тень его тоже слилась с мрачными стенами зала.
Больше Эдвард ничего не видел.
4
Первые лучи солнца скользили по закрытым ставням, пустым площадям и улицам Рима. Только дворники, подметавшие вчерашний мусор, нарушали сладкую тишину. А в гулких переулках Трастевере утреннюю тишину смущал стук каблучков. Девица в короткой юбке, со следами косметики на поблекшем лице, шла разболтанной и неуверенной походкой. На плече у нее болталась дешевая сумочка.
Рядом с "ягуаром", припаркованным на площади неподалеку от базилики Санта Мария ин Трастевере, женщина замедлила шаг и обеспокоенно оглянулась.
Дверца машины со стороны водителя была приоткрыта. За рулем, откинув красивую голову на спинку сиденья, сидел мужчина, судя по всему - иностранец. Глаза его были закрыты. Он казался мертвым. Девица наклонилась и осторожно тронула его за руку. Убедившись, что перед ней не безжизненное тело, она сильнее потянула за рукав:
- Эй, приятель!
Эдвард шевельнулся, открыл глаза и с трудом поднял голову:
- А… Что случилось?
Женщина рассмеялась:
- Мамма миа! Я уж решила, что ты готов…
- Где я? - Эдвард беспомощно озирался. Единственное, что он знал сейчас достоверно, было: женщина, так грубо разбудившая его, - итальянка, а спящий вокруг город - Рим.
- Уж прости, что не дала поспать. Дверца была открыта… Да и видок у тебя тот еще. - Девица помогла Эдварду выбраться из машины.
Что-то более или менее связное начало всплывать в его памяти.
- Таверна… Здесь есть таверна "У Ангела"?
- "У Ангела"? Хотелось бы знать, где это? - Девица усмехнулась. - "У Ангела"! Боюсь, дружок, что единственный ангел в этих краях - это я, а посему, если ты хочешь подкрепиться или просто расслабиться, - она оглядела Эдварда с профессиональным цинизмом, - можем заглянуть ко мне. Это здесь рядом.
- Не беспокойся. Ничего не нужно, кроме… таверны "У Ангела".
- Далась она тебе в этот час!
- Таверна "У Ангела", - упрямо повторял Эдвард.
- Ну, тебе виднее.
Незнакомка пожала плечами и продолжила свой путь. Эдвард сделал несколько неуверенных шагов. Решительно ничто здесь не напоминало их с Лючией ночной маршрут.
Женщина обернулась:
- И куда же ты пошел бродить в такое время? Вон за углом полицейский участок. Может, там что-нибудь знают. Но я туда не ходок. Предпочитаю держаться от этих ребят подальше.
- Спасибо за совет, синьора!
- Да брось! Какая я тебе синьора… - И, покачиваясь, женщина свернула в ближайший переулок.
Комиссариат полиции действительно находился неподалеку, в здании старинного монастыря, о чем уведомляла табличка рядом с застекленной дверью.
Недолго думая, он поднялся на ступеньку и толкнул дверь. В столь ранний час в приемной комиссариата посторонних не было. Какой-то полицейский чин в расстегнутом мундире сидел за обшарпанным столом и отсчитывал чаевые мальчику-посыльному, который принес термос с кофе из соседнего бара. Второй полицейский, рангом пониже, пришивал к куртке пуговицу. Взглянув на вошедшего, полицейские переглянулись, и старший бросил какую-то фразу, но слов Эдвард не разобрал. Это был диалект, на котором разговаривали коренные жители этого старейшего района Рима, как бы давая понять, кто главный в этом городе.
Эдварда усадили, напоили горячим кофе и - скорее, чтобы скоротать пустые утренние часы, - выслушали, кивая и причмокивая губами. Он был далеко не первым иностранцем, с которым таким же вот ранним утром доводилось беседовать полицейским за годы своей негромкой служебной карьеры.
- Значит, говорите, проснулись в машине?
- Я понимаю, что вся эта история, когда рассказываешь ее вот так, выглядит довольно нелепо. Но ведь где-то же есть в этом районе таверна "У Ангела"?
Старший полицейский покачал головой:
- В нашем округе нет такого заведения. А я, надо сказать, местный житель. Так что…
- Но это же абсурд! - Эдвард чувствовал себя обессиленным. - Ведь со мной была девушка и, главное, сумка…
- Ну, это уже кое-что проясняет. Сумка, говорите? А что было в сумке? Ценные вещи?
- Для меня весьма ценные. Там были микрофильмы.
Полицейский по-новому взглянул на Эдварда и даже придвинулся в его сторону:
- Микрофильмы? Интересно. Очень интересно…
- Уж не решили ли вы, что я иностранный шпион?! Я ученый, профессор, историк литературы.
- Тогда при чем тут микрофильмы?
- Ни при чем. - Эдвард старался сохранять спокойствие. - Эти микрофильмы я сделал для удобства в работе. На них страницы дневника Байрона.
- Байрона… - Полицейский пошарил глазами по потолку, словно там надеялся получить ответ, что это за чертова английская фамилия. - Послушайте-ка, профессор, не горячитесь, ведь вы все же здорово перебрали этой ночью, если верить вашему рассказу.
- Я не был пьян и все отлично помню… Ну, почти все, до определенного момента.
- И как вы оказались в машине?
Терпение Эдварда лопнуло.
- Послушайте, ничего я вам больше объяснять не буду, потому что мне нечего объяснять. Уж лучше вы объясните мне, где находится таверна!
Он хотел было встать, но полицейский жестом остановил его:
- Хотите, скажу вам, что я думаю по этому поводу? Это самое банальное ограбление с применением самых банальных шулерских приемов, синьор.
- Да, но таверна… Где она?
- И где ваша таверна, я не знаю. Знаю только, что преступники способны придумать все, что угодно, лишь бы надуть простофиль. А иностранцев и подавно. Вам хорошо знакома девушка, которая была с вами? Имя? Фамилия? Адрес?
Полицейский уже собрался записывать. Эдвард покачал головой и поднялся:
- Нет-нет, не имеет смысла. Я сам найду таверну, и все разъяснится. Спокойной ночи!
Полицейский положил ручку и тоже встал.
- Доброе утро! Почти семь часов. Нет смысла искать таверну. В это время они все закрыты. - Полицейский насмешливо смотрел на Эдварда. - Не прощаюсь. Мы еще увидимся с вами, когда придете писать заявление о краже.
Эдвард вернулся к машине, сел за руль и хотел уже включить зажигание, как вдруг заметил на соседнем сиденье блестящий предмет. Он осторожно взял его в руки.
Это был медальон Лючии. Он казался теплым, будто его только что сняли с тела. Эдвард некоторое время рассматривал вещицу, как вдруг услышал знакомую мелодию. Кто-то невидимый насвистывал ее в переулках. Это была мелодия той самой песни, которую исполнял ночью гитарист в таверне "У Ангела"…
Эдвард выскочил из машины, метнулся в одну сторону, в другую, снова сел за руль и начал петлять по улочкам, следуя за мелодией. Он то набирал скорость, то резко тормозил, пугая голубей и кошек, и наконец оказался в тупике. Дорогу ему преградило старинное здание в стиле барокко. Эдвард в отчаянии опустил голову на руль. Мелодия внезапно оборвалась. Переключив передачу, Эдвард подал машину назад и, поблуждав еще немного в переулках, выехал на свежий, умытый поливальными машинами бульвар Трастевере.
* * *
В этот час по виа Маргутта проходили только зеленщики и молочники. Привратник дома 53 В медленно раскрыл ворота.
Эдвард дождался, когда привратник ушел в бар напротив, потом вышел из машины и быстро свернул в подворотню. Ему не хотелось привлекать ничьего внимания своим растерзанным видом.
Эдвард повторил уже проделанный накануне путь через дворик, быстро поднялся по лестнице и остановился у двери квартиры номер 13. Позвонив несколько раз и не услышав ответа, он принялся настойчиво стучать кулаком. Но тщетно. Никто не отзывался. Наконец медленно открылась дверь квартиры напротив. Пожилой синьор в тяжелом махровом халате, накинутом поверх пижамы, смотрел на Эдварда. Это был тот самый человек, который вчера, сидя в своей полутемной комнате, не спускал глаз с экрана старого телевизора, следя за репортажем из британского посольства.
- Вы кого-то ищете?
Эдвард резко обернулся. Нервы его были на взводе, сердце бешено стучало. Однако синьор выглядел безобидным и совершенно спокойным.
- Здесь живет человек, который мне очень нужен.
- Здесь никто не живет. Но, кажется, я понял. Вы тот самый синьор, что звонил мне вчера.
Эдвард подошел ближе:
- Звонил? Вам?
- Вы звонили вчера и спрашивали художника Тальяферри. Я брал трубку. Но я ведь уже объяснил: художник Тальяферри умер.
- Этого не может быть! - воскликнул Эдвард. - Я получил от него письмо всего две недели назад. Он приглашал меня приехать в Рим для важного разговора. Он ждал меня весь позавчерашний день.
Пожилой синьор молчал.
- Когда же он умер? От чего? Внезапно заболел? Несчастный случай? Ради всего святого, что случилось? - Голос Эдварда эхом отдавался в лестничном пролете.
Пожилой синьор покачал головой:
- Ровным счетом ничего такого. Художник Тальяферри умер сто лет назад.
Потрясенный Эдвард потерял дар речи. А синьор между тем отступил с порога и жестом пригласил его в квартиру.
По темному коридорчику он провел Эдварда в комнату, тоже погруженную в полумрак и наполненную странным стрекочущим звуком.
- Проходите. Скромное жилище скромного пенсионера. Уж не взыщите.
Старик открыл ставни на двух окнах, и в помещении стало светло. Они находились в довольно просторной гостиной. Обивка дорогой старинной мебели или вытерлась, или была изъедена молью, давно не чищенный паркет выглядел неопрятно, выцветшие стены были завешаны старинными гравюрами, и повсюду - на запыленных столах и полочках - стояли и лежали десятки самых разнообразных часов, и все они ходили. Так вот откуда был этот стрекот! Пожилой синьор довольно огляделся: коллекция часов была его единственным богатством и гордостью. В углу стоял телевизор с огромным кинескопом, напротив него - продавленное плюшевое кресло. Дверь с матовым стеклом вела во внутренние помещения. За ней был видел только полумрак. Эдвард подумал, что неплохо было бы открыть окно - так душно было в гостиной. Он ослабил узел галстука.
- Значит, вы сняли трубку? Но ведь я звонил Марко Тальяферри.
- Тальяферри - это я. Живой, разумеется. Во всяком случае - пока. Тот, который вам нужен, - художник - умер сто лет назад. Позвольте представиться - полковник Марко Тальяферри. С кем имею честь?
- Я - профессор Эдвард Форстер.
Полковник пригласил его сесть:
- Прошу.
Эдвард опустился в кресло, стоявшее спинкой к стеклянной двери. Пожилой человек внимательно рассматривал его.
- Англичанин, не так ли? Узнаю вашего брата из сотни. Я был английским пленником в Киренаике. Три года концлагеря.
- Мне жаль. Надеюсь, мои соотечественники хорошо обращались с вами?
- Согласно законам войны.
Разговаривая, старый полковник все время перемещался по комнате. Наконец он взял с одного из столиков старинные часы и принялся заводить их.
Эдвард вздохнул:
- Значит, Тальяферри из телефонной книги - это вы… Странное совпадение… Я хочу сказать: еще один Тальяферри, который живет на виа Маргутта, 53 В. Человек, написавший мне, выдавал себя за художника и сообщил именно этот адрес.
Полковник взмахнул сухонькой старческой рукой:
- Я понимаю, о чем вы думаете! Намекаете, будто это я написал вам. Клянусь честью офицера, мне и в голову подобное прийти не могло. Позвольте взглянуть на письмо…
- К сожалению, его больше нет. Сегодня ночью у меня украли сумку.
- Украли?
- Да, при довольно странном стечении обстоятельств. Но сначала скажите, вы уверены, что в квартире номер тринадцать никто не живет?