Но мне показалось, что она хочет отмахнуться от того, что я пытался выразить, и потому сказал: "Я думаю о вечерах, когда меня уже не будет…" Я знал, что Веруника помнит эту строчку из стихотворения Улава Булля. Мы не раз читали вслух его стихи.
Она быстро обернулась ко мне и схватила меня за ухо. "Но все-таки ты был здесь, Lucky you!"
Осенью Веруника начала заниматься в Академии художеств, а я продолжал свои занятия медициной. После первых подготовительных курсов они стали по-настоящему интересными. Вечера мы старались проводить вместе, во всяком случае, старались видеться каждый день. Хотя Апельсиновая Девушка и в самом деле вычла те два дня, которые я был ей должен. Наверное, главным образом, чтобы подразнить меня, а может, чтобы просто укрепить свой статус. Нам все еще приходилось придерживаться правил, потому что сказка еще не кончилась, и в ней все время возникали новые правила. Помнишь, что я писал о таких правилах? Это очень важные вещи, их надо выполнять или не выполнять, но вовсе не обязательно понимать. О них можно даже не говорить.
Веруника и в Осло сняла себе комнату с кухонькой у одной старой дамы. Оплачивала она ее тем, что летом должна была подстригать лужайку, зимой - расчищать снег и два раза в неделю покупать хозяйке продукты, включая бутылку портвейна из винного магазина. Зато хозяйка, ее звали фру Мовинкель, не возражала, чтобы иногда эти услуги оказывал ей я. И это было замечательно, потому что так ей было легче привыкнуть к тому, что я иногда остаюсь ночевать в маленькой комнатке Веруники. Ведь я уже заплатил за ночлег.
Настало Рождество, и мы пошли в собор на рождественскую службу, это мы должны были друг другу. На Верунике было то же самое черное пальто, и в волосах та же сказочная серебряная пряжка. В этом году мы, естественно, сидели на одной скамье, и мне не нужно было вертеться, нервно оглядывая людей в церкви. Это они должны были оглядываться, чтобы посмотреть на Верунику, некоторые так и делали. Я был горд. А Веруника сияла, она была счастлива. И я, конечно, тоже был счастлив. Может, и она тоже немного гордилась мною.
После службы мы пошли той же дорогой, как в прошлом году. Мы заранее договорились об этом. Нам уже было ясно, как важны традиции. Почти молча мы подошли к Дворцовому парку. Хотя о молчании мы заранее не договаривались, оно воцарилось само собой.
Обнявшись, мы постояли на том месте, где год назад она села в такси, потому что и в этом году нам предстояло расстаться. Веруника должна была встретиться с отцом у своей старой тети, жившей в Скиллебекке, оттуда они собирались поехать в Аскер, где жили ее родители. Я же и это Рождество должен был отмечать дома на Хюмлевейен вместе с отцом, матерью и дядей Эйнаром.
Сцена точь-в-точь напоминала прошлогоднюю. Мы должны были расстаться здесь, на Вергеланнсвейен, как только подойдет свободное такси. Но что случится, когда такси уже будет здесь? Вдруг магия нарушится? Мы об этом не говорили. В последние полгода мы виделись каждый день, не считая тех двух дней, когда я был наказан. Апельсиновая Девушка точно исполнила свое обещание. Но какие правила будут действовать в новом году?
Это Рождество было холоднее прошлогоднего, и Веруника озябла. Я обнял ее и растирал ей спину. И случайно рассказал ей о том, что после Нового года Гюннар собирается съехать с квартиры, которую мы с ним снимали вместе. Он собирается продолжить учение в Бергене, сказал я. И прибавил, что мне придется найти нового студента, чтобы делить с ним плату за квартиру.
Я проявил трусость, Георг. По-моему, Веруника тоже так решила. Она даже разволновалась. Гюннар уезжает? И я собираюсь найти нового студента, который займет его место? Неужели я действительно строил такие планы, предварительно не поговорив об этом с ней? Она даже рассердилась. Я испугался, что мы поссоримся на Рождество. Но она сказала: "Лучше я сама перееду к тебе. Почему бы нам не жить вместе? Ты не против, Ян Улав?"
Ни о чем таком я и мечтать не смел. Она была смелее меня. А я все еще боялся нарушить правила.
Мы договорились, что Веруника переедет на Адамстюен в начале января, и она засияла, как апельсиновое дерево на Plaza de la Alianza. И получалось, что в наступающем году мы сможем быть вместе не только каждый день, но и каждую ночь! Таковы были новые правила.
Неожиданно Веруника нахмурилась. Уж не гложет ли ее сомнение, подумал я, может, ее все-таки что-то удерживает? Или у нее есть свои планы, о которых она не хочет говорить? "В чем дело, Веруника?" - прошептал я. Теперь я хорошо ее знал.
Она сказала: "Значит, комната Гюннара освободится?"
Я кивнул, но не понял, что она имела в виду. Ведь я уже сказал, что Гюннар освобождает комнату.
Она продолжала: "Не будем же мы с тобой спать в разных комнатах!"
"Конечно нет!" Я по-прежнему не понимал, куда она клонит.
Наконец ее сомнения рассеялись. И она прямо сказала то, о чем думала. "Тогда, наверное, я смогу использовать его комнату как ателье", - проговорила она, бросив на меня беглый взгляд, чтобы понять, как я к этому отнесусь. Я положил руку на ее серебряную пряжку и сказал, что буду горд жить вместе с художником.
Через пару минут показалось такси. Веруника взмахнула рукой и остановила его. В этом году, сев в машину, она обернулась ко мне и замахала обеими руками. Подумать только, прошел всего один год!
Мне не нужно было смотреть, не осталось ли на дороге бальной туфельки. Мы больше не были связаны этой сказкой. Больше не зависели от непонятных правил старомодной феи, диктовавшей, что можно делать, а что - нет. Теперь счастье принадлежало нам.
Как думаешь, Георг, что такое человек? Какова его ценность? Не пыль ли мы, которую кружит и разносит ветер?
Пока я пишу эти строки, телескоп Хаббл вращается вокруг Земли по своей орбите. Он находится на ней уже больше четырех месяцев и с конца мая смог переслать нам много ценных снимков Вселенной, то есть того беспредельного пространства, к которому принадлежим и мы. Правда, довольно скоро обнаружилось, что у телескопа имеется серьезный фабричный брак. Хотели даже отправить к нему корабль с космонавтами, которые устранили бы этот дефект, чтобы мы еще больше узнали о мировом пространстве.
Тебе известно, чем кончилось дело с телескопом Хаббл? Смогли ли его исправить?
Иногда этот космический телескоп представляется мне Оком Вселенной. Оно озирает всю Вселенную и потому по праву может носить такое имя. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? Сама Вселенная родила этот непостижимый инструмент. Телескоп Хаббл - космический орган чувств.
Что за великую сказку мы переживаем, хотя каждому из нас она дается лишь на короткий миг? Может быть, со временем космический телескоп поможет нам немного проникнуть в природу этой сказки? Может, там, за галактиками, кроется ответ на вопрос, что же такое человек?
В этом письме я часто употреблял слово "загадка". Наверное, попытки понять Вселенную можно сравнить с укладыванием камешков в большую мозаику. Хотя не исключено, что в такой же степени можно говорить об умозрительной, или духовной, загадке, и, возможно, ответ на нее находится внутри нас. Ведь мы живем здесь. Мы и есть эта Вселенная.
Я допускаю, что создание человека еще не закончено. Его физическое развитие должно опережать и опережает умственное. Так может, и физическая природа нашего космоса есть лишь нечто внешнее - необходимый материал для самопознания Мировой Вселенной.
У меня перед глазами мелькают невероятные картины: Ньютон неожиданно открывает закон гравитации. Прекрасно! Также неожиданно Дарвин открывает закон биологического развития на нашей планете. Великолепно! Идем дальше. Эйнштейн обнаруживает связь между массой, энергией и скоростью света. Отлично! И вот в 1953 году Крик и Уотсон создают модель структуры ДНК, то есть наследственного материала растений и живых организмов. Блестяще! Но также вполне вероятно, Георг, что однажды - в один прекрасный день! - какая-нибудь въедливая душа вдруг разгадает загадку мироздания. Я допускаю мысль, что такое возможно. (Хотел бы я в тот день работать над заголовками в какой-нибудь крупной газете!)
Помнишь, я начал это письмо с того, что хочу задать тебе один вопрос? Мне очень важно знать, как ты на него ответишь. Но прежде надо еще кое-что рассказать.
Телескоп Хаббл! Опять этот телескоп. Теперь я не сомневался, что важный вопрос, который мне хотел задать отец, имеет что-то общее с мировым пространством.
Я встал с кровати и выглянул в окно. Все еще валил густой снег. Но это не имеет значения, думал я. Хотя Земля и затянута облаками, телескоп Хаббл может делать четкие снимки галактик, отстоящих от нашей на много миллиардов световых лет. И он работает двадцать четыре часа в сутки. Он уже дал нам сотни тысяч снимков и исследовал более десяти тысяч небесных тел. Каждый Божий день телескоп Хаббл снабжает нас данными, которых с лихвой хватит, чтобы загрузить целый компьютер.
Но зачем отцу вообще понадобилось писать о космическом телескопе? Я не понимал связи между этим телескопом и Апельсиновой Девушкой. Впрочем, теперь это было уже не так важно. Самое важное было то, что мой отец вообще знал о телескопе Хаббл. И понимал, какое значение этот телескоп имеет для человечества. Он успел узнать про него до того, как заболел и умер. И это было последнее, что занимало его перед смертью.
Око Вселенной! Я никогда не думал о телескопе Хаббл как об Оке Вселенной. Я представлял его себе окном человечества, обращенным в космос. Но теперь не видел никакого преувеличения в том, чтобы назвать его "Оком Вселенной".
В свое время бурный восторг перед первой норвежской железной дорогой между Христианией и Эйдсволлом был, наверное, несколько преувеличен. В Норвегии живет одна тысячная часть населения Земли, а на территории от Христиании до Эйдсволла в 1850 году жила, наверное, одна десятитысячная. С телескопом Хаббл все жители Земли могут побывать в мировом пространстве.
Когда этот телескоп за полгода до смерти моего отца начал вращаться на своей орбите, на его ценнике значилась цена - 2, 2 миллиарда долларов. Я высчитал, что на каждого жителя Земли приходится примерно по четыре кроны, и счел, что это совсем недорогая плата за возможность осмотреть нашу Вселенную. Для сравнения: сегодня билет от Осло до Эйдсволла и обратно стоит примерно двести крон. По-моему, не очень дешево, и если кто-то со мной согласен, пусть напишет жалобу в Управление норвежских железных дорог. (Не хочу сказать ничего плохого ни о норвежских железных дорогах, ни о старом поезде-лилипуте, ходившем между Христианией и Эйдсволлом. Я только настаиваю, что телескоп Хаббл гораздо важнее для человечества, в том числе и для жителей Ромерике, чем та железная дорога. И не вижу никакого преувеличения в том, чтобы называть телескоп Хаббл Оком Вселенной. Мой отец тоже так думал, хотя и не успел узнать, что телескоп получил новые очки!)
"Телескоп Хаббл - космический орган чувств", - написал он. Думаю, я понимаю, что он хотел этим сказать. Может быть, человечество не видело ничего особенного в том, что вокруг земного шара стал вращаться телескоп Хаббл, в 1990 году у нас было много мощных телескопов и космических кораблей. Но это был огромный скачок в мировое пространство! Люди от лица всей Вселенной попытались получить ответ на вопрос: что же такое представляет собой эта Вселенная. Ни больше ни меньше! Вселенной понадобилось более пятнадцати миллиардов лет, чтобы сконструировать нечто столь совершенное, как око, которым она смогла увидеть самое себя!(У меня ушел целый час, чтобы написать эту фразу. Поэтому я ее так выделил.)
Кажется, я попал в точку! - подумал я И стал быстро читать дальше. И вскоре дошел до собственного рождения. Это ни с чем не сравнимое чувство. Не всех же детей приветствуют бокалом шампанского прямо в родильном доме.
Рассказывай, рассказывай, отец! Я не хотел прерывать тебя. Ты сам спросил меня, как обстоят дела с телескопом Хаббл, и теперь я ответил хотя бы на этот вопрос.
Далее я буду краток, меня к этому вынуждает быстро бегущее время. Завтра у меня состоится важная встреча. В садик тебя поведет мама.
Мы жили в маленькой квартирке на Адамстюен четыре года. Веруника закончила Академию художеств и, как ты знаешь, продолжала писать картины. Со временем она начала обучать этому искусству других, преподавала законы формы и цвета в старших классах. Мне как новоиспеченному врачу предстояла обязательная работа по назначению. Другими словами, я должен был два года отработать в больнице.
Ты, конечно, знаешь, что мои родители оба родились в Тёнсберге. Именно в то время им захотелось воплотить в жизнь старую мечту и, выйдя на пенсию, снова поселиться в родном городе. Однажды они сообщили нам, что купили маленький романтический домик в Нурдбюене. Мой брат, твой дядя Эйнар, недавно ушел в море простым моряком, по-моему, он бежал туда от несчастной любви. Вот так получилось, что мы с Веруникой приобрели наш дом на Хюмлевейен. Нам пришлось взять большой заем, но у нас был твердый доход.
В первый год жизни на Хюмлевейен мы много занимались садом. Мы сохранили, конечно, наши две яблони, грушу и вишни, их требовалось только немного подрезать и подкормить. Сохранили и малиновые кусты, у нас не хватило решимости избавиться от крыжовника, черной смородины и ревеня. Но зато мы посадили сирень, рододендрон и гортензию. Так решила Веруника. Я жил в этом саду почти всю жизнь. Теперь сад принадлежал ей. В теплые дни она ставила в саду мольберт и писала все, что там росло и цвело.
Однажды, когда мы собирали малину, мы увидели большого шмеля, сорвавшегося с цветка клевера и быстро улетевшего прочь. Мне пришло в голову, что шмели летают быстрее, чем реактивные самолеты, конечно по отношению к своему весу. Я сказал об этом Верунике, и мы с ней составили такую задачку. Шмель весит примерно двадцать граммов и летит со скоростью не меньше десяти километров в час. Реактивный самолет летит со скоростью восемьсот километров в час, то есть в восемьдесят раз быстрее шмеля. Однако двадцать граммов, помноженные на восемьдесят, составят не больше одного килограмма восьмисот граммов. "Боинг" же, например 747, весит гораздо больше. По отношению к собственному весу шмель развивает скорость, превышающую скорость "боинга" в несколько тысяч раз. Хотя у "Боинга-747" целых четыре мотора, которых нет у шмеля. Шмель - это примитивный пропеллерный самолет! Нам стало смешно, что шмели летают так быстро еще и оттого, что мы живем на Хюмлевейен, а это означает Шмелиная дорога.
Это Веруника научила меня обращать внимание на мельчайшие подробности в мире природы, их оказалось великое множество. Мы срывали колокольчик или фиалку и могли подолгу разглядывать это маленькое чудо. Разве сам мир не был одной большой восхитительной сказкой?
Сегодня, то есть в ту минуту, когда я пишу эти строки, я с грустью думаю о мимолетном полете шмеля ранним вечером, когда мы пришли в сад собирать малину. Мы так любили друг друга, Георг, были такие открытые и беспечные! Надеюсь, ты унаследуешь искренний интерес твоей матери к маленьким тайнам природы. Они не менее поразительны, чем звезды и галактики мирового пространства. Думаю, что для создания шмеля требуется больше мудрости, чем для создания черной дыры.
Для меня мир всегда был волшебным, с самого раннего детства и задолго до того, как я на улицах Осло стал искать Апельсиновую Девушку. Мною и сейчас владеет чувство, что я видел то, чего не видел никто. Трудно словами описать это чувство, но представь себе наш мир до современных словопрений о законах природы, учении об эволюции, атомах, молекул ДНК, биохимии, нервных клетках - вообще до того, как наш земной шар начал вращаться, до того, как он стал планетой в мировом пространстве, и до того, как гордое человеческое тело было расчленено на сердце, легкие, почки, печень, мозг, систему кровообращения, мышцы, желудок и кишечник. Я говорю о том времени, когда человек был человеком, то есть цельным и гордым человеком, ни больше ни меньше. Тогда мир был единой сверкающей сказкой.
На опушку леса неожиданно выскочила косуля и внимательно уставилась на меня, потом исчезла. Что за душа заставляет животное обращаться в бегство? Что за непостижимая сила покрывает землю растениями всех цветов радуги и расцвечивает ночное небо неповторимым кружевом мерцающих звезд?
Чистое и непосредственное чувство природы можно найти только в народном творчестве, например в сказках братьев Гримм. Прочти их, Георг. Прочти исландские родовые саги, греческие и древнескандинавские мифы, прочти Ветхий Завет.
Любуйся миром, Георг, любуйся им, пока не зазубрил слишком много физики и химии.
В эту минуту по ветреным просторам Хардангервидда бегут большие стада диких оленей. На островах Камарга в устье Роны гнездятся тысячи розовых фламинго. Чарующие стада изящных газелей несутся, как в сказке, по африканской саванне. Тысячи тысяч королевских пингвинов болтают без умолку на ледяных берегах Антарктики, им там неплохо, им там нравится. Но дело не только в числе. Одинокий задумчивый лось поднимает голову на заросшем елями холме в Эстланне. Год назад один из них заблудился и вышел на Хюмлевейен. Испуганный лемминг носится между досками сарая во Фьелльстёлене. Толстый тюлень с плеском падает в воду с островка возле Тёнсберга.
Не вздумай сказать мне, будто природа это не чудо. Не вздумай сказать, будто мир не сказка. Тот, кто не понял этого, рискует так ничего и не понять, пока сказка не кончится. Тогда он сдернет с себя шоры и начнет тереть от удивления глаза, ловя исчезающую возможность отдаться в последнюю минуту тому чуду, с которым ему пришло время проститься и расстаться навсегда.
Надеюсь, Георг, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать. Никто не прощается в слезах с евклидовой геометрией и Периодической системой. Никто не роняет слез от предстоящей разлуки с интернетом или таблицей умножения. Прощаются с миром, с жизнью, со сказкой. Ну и с небольшим числом избранных, которых особенно любили.
Иногда мне хотелось бы жить до того, как открыли таблицу умножения, во всяком случае, до того, как появились современные физика и химия, до того, как мы вроде бы все поняли, - я имею в виду, что мне хотелось бы жить В НАСТОЯЩЕМ СКАЗОЧНОМ МИРЕ! Но жизнь решила по-своему, и в эту минуту я сижу перед компьютером и пишу тебе эти строки. Я сам ученый, и я не отказываюсь от науки, но в то же время мне присуще и таинственное, почти анимистическое миропонимание. Я никогда не позволю Ньютону или Дарвину снять завесу таинственности с самой тайны жизни. (Если ты не понимаешь каких-нибудь слов, посмотри их в словаре. В холле стоит большой современный словарь. То есть он стоит там сейчас, когда я пишу, и я не знаю, может, тебе он покажется давно устаревшим.)
Раскрою тебе одну тайну: до того, как я начал изучать медицину, у меня были две возможности. Мне хотелось стать поэтом и воспевать в словах волшебство мира, в котором мы живем. Но я уже писал об этом. И еще мне хотелось стать врачом, то есть человеком, который служит жизни. На всякий случай, я решил сперва стать врачом.