Роман, еще год назад бодро топавший в кроссовках, а затем в солдатских берцах, страдал от внезапного бездвиженья. Чтобы поддержать его, Люба придумала разучить на колясках танец. Что-нибудь латиноамериканское, ламбаду. Они репетировали две недели и на прощальном концерте самозабвенно станцевали "мамбу". Никто не знал, сколько раз Люба опрокидывалась на пол, прежде чем научилась ловкому па: она, Люба, с волнующим взглядом проезжает мимо Романа, резко возвращается задним ходом, отчего стремительно разворачиваются вперед малые колеса, и склоняет к нему полное страсти лицо и загорелые плечи.
Вечерами компания собиралась в комнате, и Люба пела под гитару свои песни.
- Дорога важна… Я вам не нужна-а…
"Какого рожна?", - бубнила коляска, а Роман смотрел на Любу значительным взглядом.
- Зачем стояли мы, обнявшись, у темного, стоячего залива-а! - звонко выводила Люба трагическим голосом. И тоже смотрела с обещанием в глаза Роману. Но любви не было. Не было любви, хоть тресни! Была дрожь в животе и тяжесть между ног. Был позор Романа, в котором он не хотел признаваться: желая переспать с Любой, он стыдился, что первой женщиной будет калека. Его ноги обездвижили так внезапно, так нелепо, что он по привычке полагал себя здоровым, как все. И самого себя в коляске видел со стороны, сочувственно наблюдая за другим человеком с неуловимо знакомой внешностью. Люба, конечно, хорошая девчонка. Но ведь он, Роман, не сегодня-завтра встанет на ноги, и пойдет по жизни - охранником в частной фирме или ментом. А Люба? Куда пойдет она? Нет, не по пути им.
- Ну чего, Люб, увидимся в следующем году? - лицемерно спросил Роман перед отъездом, в твердой уверенности, что это его лето на коляске - последнее. И Новый год он встретит рэпом и медляком на своих ногах. А, значит, с Любой уже никогда не увидится. И не понадобится тягостно объясняться, почему они не пара.
- На будущее лето, - бодро обещал Роман, словно намекая, что их главные чувства еще впереди. И мутил глазами.
- Рома, подожди, - остановила его Люба. - Я, наверное, не приеду.
- Почему? - лживо сокрушался Роман.
Люба набрала воздуху.
- Я тебя не люблю. Поэтому не хочу что-то обещать, обнадеживать.
- Не любишь? - горестно протянул радостный Роман. Но сообразив, что его отвергают, обиделся. - А чего тогда пела? - разозлился он. - Ты весь из ветра и дождя-а-а?
- Я, Рома, наверное, звала любовь. Но она не пришла. А так просто, лишь бы с кем, только из-за того, что я неходячая, а ты - практически здоровый…
Тонкий комплимент Любы воодушевил Романа.
- Нет, Люба, лишь бы с кем не надо. Но ты не переживай. Ты полюбишь, обязательно! И он тебя полюбит. На свадьбу пригласишь?
- Лучше на концерт.
- Ага, - плел Роман. - Увижу афиши: "Любовь Зефирова с новой программой "Ты весь из ветра". Буду интервью раздавать, рассказывать про наше лето на берегу моря. Фотки репортерам толкну.
- Нет, шоу будет называться "Колеса фортуны". Ой, я кажется, песню придумала: "Роман с Романом".
Польщенный Роман совершено смирился с вероломством Любиной любви, и они распрощались дружеским объятием.
Джип остановился.
Люба вздрогнула.
С лицом, сулившим мало хорошего, владелец внедорожника тяжело глядел на багажник. На багажнике стояла инвалидная коляска с тощей молодой девкой. Зад девки в джинсах провалился в разодранное дерматиновое сиденье. Сбоку, вялый и слипшийся, как старый гондон, свисал парашют.
"Не мало ли вас? Не надо ли нас?" - пробормотала коляска, надеясь разрядить обстановку.
"Хэ!" - ухмыльнулся джип.
"Тихо, не говори ничего!" - прошептала Люба коляске.
Хозяин джипа тяжело молчал. Люба приняла его молчание за сдержанное понимание.
- Вы н-не знаете, до Москвы отсюда далеко? - вжавшись в спинку коляски и явно плохо соображая, спросила Люба.
"Ну и чего сказала? Ни к селу, ни к городу!" - забубнила коляска.
Взгляд водителя стал еще более тяжелым.
- Как до Китая раком.
Разговор явно не вязался.
- А я Телец по гороскопу, - почему-то сказала Люба.
"Надо же! - съязвила коляска. - Это судьба!"
- А вы кто по знаку зодиака? - не слышала коляску Люба.
- Дева, - зловеще сообщил владелец джипа.
Люба, затрепетав, взглянула ему в лицо.
Как он красив!
"Вылитый тюлень недобитый", - поморщилась коляска. Но промолчала.
Как нестерпимо прекрасен! Невысокий, коротко постриженный, с золотым крестом величиной с тульский пряник в вороте черной рубашки. Черная кожаная куртка, черные джинсы, часы размером с сейфовую ячейку и сапоги "осень в Баку". Зуба одного нет - наверное, потерял, когда защищал незнакомую девушку. Шрам на щеке - господи, он потерпел аварию!
Люба бредила. Люба сошла с ума. Ну, конечно, ее стукнуло парашютом по голове.
"Любовь моя", - прошептала Люба.
"Любовь, ты - слепа! - трагически предупредила коляска. - Давай быстрее слезать, да убираться отсюда. Еще свалиться не хватало, детали переломать".
Внезапно коляску осенила другая, еще более кошмарная догадка.
"Что обо мне люди подумают? - драматическим голосом произнесла она. - Что это у вас с колесом? Сломала, когда с джипа слезала. Стыд какой!"
"Это он! Он…" - дрожа, прошептала Люба.
"Маньяк?!" - нарочито ужаснулась коляска, делая вид, что не понимает, о чем это Люба говорит.
"Девушка, у вас телефон есть?" - неожиданно спросил джип коляску.
"Какая я тебе девушка?" - возмущенно откликнулась коляска.
"Замужем что ли?"
"Вдова", - отмахнулась коляска.
"Затрахала, небось, мужа до смерти?" - подмигнул джип.
Коляска задохнулась от возмущения.
"Любушка, ну рассуди ты сама логически: может джип полюбить инвалидную коляску? Не может. Значит, маньяк", - она в ужасе закатила глаза.
"Может, прокатимся?" - не отставал джип.
"Оставьте меня в покое", - высоким голосом потребовала коляска.
"Во дает! Сама залезла и сама: оставьте в покое! - дерзил джип. - Сколько в час берешь?"
"Вы меня с кем-то спутали! Я - не такси, - испуганно гневалась коляска и голосила Любе: - Любушка, сама подумай - мы с тобой девушки простые, мы для них, джипов, тьфу, пыль под колесами. Изъездит он тебя, Люба, искалечит, и вся любовь".
"Куда уж меня больше калечить? - прошептала Люба. - Я чувствую, он очень хороший человек".
Коляска сникла.
- Дева!.. - просияла Люба. - Значит, ваша стихия - вода?
- Рыба, - процедил Николай. - Вода еще при Юсифе-бакинце устаканилась. Никакой стихийности. В воде давно полный порядок наведен: кто из какой водопроводной трубы берет, в какую тару разливает, лечебные свойства опять же утвердили.
Фамилия Николая была Аджипов. Но в пейджерных сообщениях в 90-е годы он подписывался Джип, за что в среде коллег и оппоментов, в смысле - оппонентов, за ним утвердилась кличка Коля Запорожец. Запорожец, как и его джип, был с Волги. Только джип из Ульяновска, а Николай - с Жигулей. Родители Николая работали в Жигулях в санатории: мать кладовщицей, отец шофером. Именно отцу Николай был обязан всем лучшим, что было в нем - любовью к порядку и добротой.
- Нет порядка! - сокрушался отец, апеллируя поднятым на вилке куском печени в соусе, давеча стоявшей в меню лечебного питания санатория. - Попробовала бы ты эту печенку при Сталине унести!
- У-у! - утвердительно вскидывала головой мать, одним этим звуком показывая развернутую картину ужасов, ожидавших кладовщицу, посмевшую посягнуть на печень рабочего класса (санаторий принадлежал обкому профсоюзов) десять-двадцать лет назад.
- Потому что порядок был.
- А я что говорю? - соглашалась мать. - А главные-то воры - кто?
- Начальство, известно кто, - с удовольствием констатировал отец. - Где ты бидон печенки семье, ребенку вон унесла, все одно ее отдыхающие не доели, там начальство шиферу два грузовика спионерит. И путевой лист выпишут, все чин чинарем, вроде как и не ворованное, вези, Аджипов.
- Тушу говяжью привезли, - торопилась мать. - Так ведь пока завпроизводством- как хоть морда у нее не треснет! - из дому не вызвали, да корейки ей не нарубили на гороховый суп, так щей на костном бульоне и не начали варить, даром, что в меню значились. Отдыхающие возмущались, мол, почему заместо щей - суп молочный с рожками? Так диетсестра с калькуляцией выбежала, дескать, щи по калорийности за нормы лечебного питания вышли. И вообще, говорит, кому молочный суп не по нутру, на бессолевую диету переведем: запеканки из вермишели, перловка паровая под мойвой.
Отец возмущено бросил вилку:
- Да будет ли хоть порядок когда?!
- Откудова ему быть-то? Тут возьмешь одну простыню несчастную семье, ребенку. А главврач пять одеял верблюжьих новых спишет в свой карман, и хоть бы хны.
- Если не все, а понемножку, то это не воровство, а дележка, - с сарказмом осудил воровскую натуру главврача отец.
Мать заколыхалась.
- Налить под печеночку-то? - участливо спросила отца.
- Давай.
Он взял в руку холодную бутылку портвейна.
- Привез, значит, этого самого вина для буфета полмашины ящиков. Вез - не дышал, чтоб, значит, не побить. Главврачу говорю: рассчитаться надо за безбойную доставку. А она мне: "Товарищ Аджипов, рассчитываются с вами два раза в месяц в кассе. Груз возить - ваша обязанность". Ах ты, думаю, лярва крашеная! Обязанность! Моя обязанность баранку крутить, а не ящики караулить. Вот дождусь, как к выездному партийно-хозяйственному активу коньяк КВВК нужно будет с базы везти, да и вспомню про обязанности. Боя у вас заложено две бутылки? Получай!
- Так и надо с ними! А то больно ты добрый.
- Может, хоть тогда порядок наведем, верно, Колюня? - обращался отец к Николаю.
Сегодня Николай мог с удовлетворением сказать, что в сфере розлива воды порядка достичь удалось. Но вот с рыбой геморрой. Большие предстояли дела в этой сфере отечественного производства. Взять сельдь. Ведь кто во что горазд! Солят в гаражах, в сараях, в подвалах, в прачечных. Сертификаты чуть не пальцем рисуют. А потом беспланово, не имея понятия о ценовой политике и маркетинге, везут свою сраную селедку в каждое встречное сельпо. С ценниками из-за этого свистопляска. Ты, если задумал сельдью заниматься, так приди, доложись по-человечески. Сделаем сертификат-подлинник, чтоб все цивилизованно, за подписью. Санитарный врач тоже человек, тоже селедку ест, если к нему, как полагается, так и он с пониманием. Если надо, так Николай и ученых подгонит. Объяснил же по ихней просьбе один академик народу, что от сухомятки возникает гастрит, поэтому очень важно есть в обед лапшу быстрого приготовления. И взял-то за это всего ничего - десять тысяч зеленых. А другой, доктор наук, известный кардиолог, за двадцать тысяч евриков, как два пальца обоссать доказал, что маргарин полезнее вологодского масла. Впрочем, сейчас Николая заботил другой продукт продовольственной безопасности страны - сушеный сущик. Именно ради него ехал Николай в город на берегу Белого озера.
- С сущиком у вас тут непорядок, - вдруг сокрушенно сообщил он Любе. - Ценнейший продукт бессистемно разбазаривается, не наполняя налогами бюджеты всех уровней.
Заслышав из уст Николая о бюджетах, коляска уважительно присмирела.
Это все вранье, что такие россияне, как Коля Запорожец, спят и видят, как бы налогов платить ноль целых цент десятых. Николай что ли не понимает, что нужно содержать ментов, школы, больницы для старух? Николай как раз таки очень заинтересован в порядке, Николаю тоже джипы и склады жгут. Николай понимает, что значит разделять и делегировать полномочия: зачем мелочиться с бабками, которые торгуют грибами, клюквой да газетами? Что с их клюквы возьмешь? Пусть себе стоят у метро с цветами и носками и в дождь, и в жару, развивают мелкий бизнес. Николай лучше налоги отчислит и "Единой России" на нацпроекты, сколько надо, даст. Чтоб порядок был: менты бабок стерегли, учительницы сорванцов за партами держали, федералы паспорта у черножопых проверяли. А вот некоторые пожидились на добрые дела отстегнуть, так теперь шьют на зоне рукавицы.
- Вы знаете, сколько у нас сущика! - обрадовалась Люба. - Иной весной столько его в озере добывают, что высыпают прямо на берег, рыбаки по колено в серебре ходят. Сушить мест не хватает, люди все крыши сущиком засыпают: сараи, дома, коровники. Представляете, если сверху на город посмотреть? Все крыши из серебра. Столько сущика!
- Ну? - повеселел Николай.
- Мама рассказывала, раньше они в клуб на танцы полные карманы сущика набирали и ели вместо семечек. Бесплатное угощенье. Здорово?
- Чего здорового? - нахмурился Николай. - Бесплатное - начало беспорядка. Ничего не должно доставаться бесплатно.
"Вот мироед!" - толкнула Любу коляска.
- Иначе в чем смысл корячиться? Быдло только приучи к бесплатному - никто работать не станет, все забьют по пояс. Кто тогда кредиты будет брать? Главная цель зарплат и пособий - чтоб народ за кредитами шел. Если народ банкам не будет последний рубль каждый месяц приносить, вся система рухнет. Банки - основа государства, а денежные потоки - его артерии.
Николай каждый день исправно смотрел канал РБК, поэтому разбирался в экономике. И почему он вдруг разговорился с Любой? Но упоминание о бесплатном сущике так огорчило, что он не мог остановиться.
- А все потому, что какой-нибудь рыбколхоз квотой на улов владеет, а значит - никто. А без хозяина какой может быть порядок? Там у вас что, акционерное общество? Баркасы, холодильники, коптильни - чьи? Акционировано предприятие?
- Да, - неуверенно ответила Люба. - Вроде. Кажется, акции трудовому коллективу принадлежат.
"Во страна немереная, - расстроился Николай. - Выкупаешь у алкашей предприятия, выкупаешь, и все ни конца, ни края. Представляю, как эти трудящиеся акционеры дела ведут. Рыбу, небось, за копейку продают, лишь бы на бухло хватило. А те алкаши, которые ее покупают, тоже работать не хотят: чего горбатиться, когда закуска почти даром в ларьке лежит? А быри всякие недобитые, политологи хреновы, еще орут перед каждыми выборами, что цены на продукты должны быть низкими. Ну будем хлеб и селедку бесплатно раздавать, так налог на добавленную стоимость какой в бюджет поступит? Так вред или польза от дешевых цен стране?"
Кипуче поразмышляв теоретически, Николай сделал быстрые мысленные прикидки по конкретному сущику: "Если все акции у алкашей - дело сделано. Завтра откроем предприятие "Партнер" по скупке акций. Работяги денег толковых давно, небось, не видели…"
- А сколь велика зарплата у переработчиков сущика насущного? - спросил Николай.
"Четыре тысячи, - подсказала Любе коляска, имевшая беседу со складской тележкой. - В сезон - пять-шесть, или семь".
- Нет? - не поверил Николай.
"Значит, акции не просто понесут, а ночами дежурить у дверей будут. А упрутся, предъявим протокол собрания. Нотариус есть, - Николай представил даму в строгом костюме с ноутбуком в сумке "Биркин": - Ей протокол налабать, что раз плюнуть. Найдем сокрытие налогов. Надо будет, наверное, завтра-послезавтра в Москву смотаться, деньжат подстоговать. За неделю, пожалуй, трудящиеся от акций счастливо избавятся, с облегчением вздохнут. А там - по обстоятельствам. Если долгов немеряно, придется банкротить, назначим временного управляющего. В первый раз, что ли? Пусть себе управляет, не торопясь. Пока долги за газ не ре-стру-кту-ризируют. Во! С выплатами по картотеке разберемся индивидуально: по исполнительным листам, мамашам-одиночкам - все как полагается, дети - наше будущее. А с долгами по зарплате, уважаемые работники, рекомендую обратиться в суд. Государство вас в этом вопросе защищает всеми силами, трудовые споры в российских судах рассматриваются бесплатно. Вы же в правовой стране живете, должны разбираться в таких вещах?"
От мысли, что захват и передел сущика прошел так удачно, и в этом секторе рыбопереработки им, Колей Запорожцем, наведен наконец-то порядок, Николай повеселел. И довольно добродушно взглянул на Любу.
- Ну чего?
- Что? - смутилась Люба.
- Слезать думаешь?
- Думаю.
- Давай, слезай, пока я добрый.
- Вы всегда добрый, - серьезно ответила Люба.
- Точно, - согласился Николай. - У меня батька такой же был. Мать ему все говорила: "Не доведет тебя, отец, твоя доброта до добра".
- И что?
- Не довела.
- А что случилось?
- Долго рассказывать.
- Извините, вас как зовут?
- Николай.
- Николай, вы мне не поможете, я боюсь с коляской свалиться?
- Так ты что - не ходишь?
- Нет.
- С ногами что?
- Ага.
Николай взглянул на парашют.
- Смелая! При прыжке переломала?
- Такой родилась. Моя мама… Все торопились на первомайскую демонстрацию.
- В колонне затоптали? - поразился Николай.
- Нет.
- За вином в толпе покалечили? Тогда ведь порядка за вином не было ни хрена.
"Ой, Любушка, он матерится!" - возмутилась коляска.
"Коля не виноват, что жизнь кругом такая, что даже культурные люди срываются", - неожиданно встала на сторону Николая Люба.
Коляска растерянно замолкла.
- То и обидно, что толпы никакой не было, - сообщила ее Люба. - Я одна. И вот.
Николай обхватил Любу вместе с коляской:
- Держись за меня.
Люба прильнула к Николаю, как мокрый подол к ногам тонущего, и вдохнула мужской запах. Ее ладонь скользнула по щеке и плечу Николая: залысина, родинка, шрам, мочка уха, щетина, кадык, цепочка. Все это Люба ощутила пальцами, словно слепой, читающий по шрифту Брайля. Сколько можно украсть за мгновение, по истечении которого Люба вместе с коляской оказалась возле машины? Смотря, что красть. Бумажник завалит счастьем на неделю. А отпечаток родинки на пальце? Вмятина запаха в сердце? От них не избавишься и через семь жизней, даже когда так устанешь любить, что захочешь ненавидеть. Но Люба не знала, что любовь дает метастазы, и жадно вдыхала ее губительный запах.
Она, вздрагивая, смотрела на Николая.
- Может подвезти? - без энтузиазма предложил он.
Люба не заметила, что без энтузиазма. Она уже не различала оттенков в голосе любимого - метастазы!
- Не надо, - ответила она, имея в виду: "Ну, предложи еще раз! Скажи: никуда я тебя не отпущу".
- Тогда, пока!
И Николай уехал. Он был добрым, но отходчивым.
Люба положила руки на ободья колес и поехала в сторону города. За коляской молча волочился парашют.