- Деда, ну не плачь! - говорила она всю дорогу до травмпункта. - Сейчас в больнице укол сделают, витаминку дадут, и все пройдет. Ой, деда, попроси, чтоб укол самой тоненькой иголочкой сделали.
- Попрошу, внученька, попрошу. Ты лежи, не шевелись.
- Нет, не хочу укол. Пусть мазью помажут.
В больнице Свете скрепили сместившиеся позвонки металлическими пластинами и отправили домой. На поправку выписываем, подмигнул врач. И Света каждый вечер засыпала в твердой уверенности, что утром проснется здоровой. Встанет и выйдет в огород нарвать огурцов и клубники. Она просыпалась от шума воды, ударявшей в стекла веранды - мама поливала из шланга цветы в палисаднике. Веки просвечивали солнцем, ноги готовы были соскочить на пол. Света пыталась пошевелить ступнями. Но ноги избегали шевелиться. Осенью постаревший от вины перед внучкой дед - недоглядел, черт старый! - повез ее на машине в Ленинград. Света лежала на досках, втиснутых в дедов "Москвич" вместо боковых сидений, и смотрела в верхнее веко окошка. Сперва тянулось изношенное серое небо и величавые сосны, потом небо стало синим, словно мамины польские тени, потом показался закат, ярко розовый, как клюквенные пряники, и вдруг выскочил Ленинград. Когда Свету стали вынимать из машины, дед квакнул горлом и опять заплакал - пластины от тряски отошли и выперли из спины обтянутым кожей углом. После рентгеновского снимка выяснилось, что крепления тоже сместились и воткнулись в легкое. Через два года, после девяти операций, трех гипсовых корсетов и одного кожаного, твердого как хомут, дед повез Свету домой, в город на берегу Белого озера. Когда замелькали знакомые темные сосны в буром, как дешевая колбаса, закате, Света закричала. Дед в ужасе затормозил, чуть не съехав в канаву.
- Не поеду домой, не поеду!
- Внученька… Внученька…
- Все будут смеяться надо мной!
Они сидели - Света, конечно, лежала, - в машине до темноты. Лишь ночью она согласилась въехать в город и, не видимой никем, оказаться в тамбуре деревянного двухквартирного дома. Еще два года Света не выходила на улицу, боялась злорадства девчонки из соседнего барака, с которой когда-то ссорилась из-за важных вещей вроде очереди на покореженные качели или права трогать сухой нос бездомного котенка. Она была уверена, что мелюзга примется кричать вслед "безногая", "уродина". И не желала представать перед жизнью в убогом, как ей казалось, виде, как не хочет быть увиденной мужчиной несвежая, кое-как одетая женщина. Но блатной запах улицы, врывавшийся в двери, как вздохи за стеной возбуждающий молодой воздух, волнами плывущий за окошком, дрожащий в открытой форточке, извержение звуков - пьяные крики, эхо дискотеки в парке, веселые вопли, летящие, как пули из рогатки, сквозь бузину в палисаднике, выманили Свету. Однажды утром она долго завивала и "ставила" с помощью лака челку, красила ногти и веки, и выбирала джемпер. Собравшись, она вжалась в спинку коляски, выехала за калитку, судорожно преодолела дощатые мостки, перекинутые через выкошенную мамой канаву, и покатила по дороге. Попавшиеся навстречу женщины тихо перемолвились между собой, жалостливо взглянули на Свету и снова, еще более скорбно, переглянулись. Света налегла на ободья коляски, пытаясь скорее свернуть. Но колесо провалилось между прогнившими досками и лишь вспугнуло лопухи, прятавшиеся под мостками как пацаны, решившие тайком покурить. "Пошли отсюда!" - крикнула она двум кинувшимся помочь ей девчонкам, и забористо выругалась вслед водителю притормозившего грузовика. И опомнилась лишь после того, как швырнула чем-то в собаку, которая довольно приветливо мела хвостом - боялась, что дворняга побежит следом, кидаясь под колеса и заливаясь лаем, как обычно бегут брехливые псы за велосипедистами. Но собака отскочила в сторону и улеглась в траву под грудастой яблоней.
- Невоспитанная какая, - весело попенял Свете вывернувший из кустов парень. - Чуть Дозора не убила.
Он был, как говорили в городке, выпимши. Света с удивлением сообразила, что незнакомец предъявляет претензии не дурному Дозору, а ей, Светлане. Пеняет как обычному здоровому человеку, который обязан отвечать за свои поступки.
- Убьешь собаку-то, - сказал парень. - Чего злая такая? С женихом поссорилась?
"Не понял с пьяных глаз, что я инвалид. Думает, на скамейке сижу", - догадалась Света, услышав слово "жених".
- Дай на коляске проехаться? Да не бойся, не сломаю. У меня корочки есть, механизатор широкого профиля.
- А больше ничего не хочешь? - на всякий случай огрызнулась Света и только тогда поняла, что парень насчет нее не заблуждается и про коляску все сообразил.
Она хотела объяснить, что ездить нетрудно, если порогов, лестниц и гнилых мостков нет, и уже открыла рот, но парень, присев перед ней на корточки, вдруг расплылся в улыбке и сказал:
- Красивая ты какая! Как артистка.
Света вспыхнула и сжалась, в левое плечо воткнулся железный штырь, а мышцы ног судорожно втянулись и отвердели, как камень. Издевается над ней, смеется, скотина! Она хотела было послать доброхота в жопу, но с испугом прикинула, что довольно далеко уехала от дома. А вдруг этот алкаш стащит ее с коляски? И она будет лежать в пыли на дороге? Развернув колеса в сторону своего дома, Света быстро закрутила ободья.
- Давай, повезу? - пошагал рядом парень.
- Не трогай! - Света еще энергичнее, до жжения в ладонях, налегла на ободья.
- Тебя как зовут?
- Какая разница?
- Одна бежит, другая дразнится! Познакомиться хочу. Может, ты мне понравилась?
- Ну, Светлана. И что дальше?
- А меня Паша. Павел Квас. Смешная фамилия? Светик-Семицветик, Светланка, ты извини, что я пьяный.
- А мне-то что?
- В армию забирают. Повестка пришла.
- Счастливо отслужить.
- Светланка, я, конечно, понимаю, что у такой красивой девчонки…
Света повернула голову и недоверчиво поглядела Павлу Квасу в глаза. Он был совершенно серьезен.
- У такой девчонки, как ты, полно дружбанов. Ладно, прямо спрошу: будешь мне в армию писать?
Ночь шумела голосом пьяного дяди Коли за стеной. А Света слышала: "Красивая, красивая ты какая!", и все крутила и крутила ободья колес, мявших глупую траву.
На следующий день она выехала за калитку с кульком батончиков "Школьные" и раздала их ребятне, толпой носившейся по их улице. Ребятня наперебой хотела катать коляску. С бабушками, вывертывавшими в ее сторону головы, Света вступала в приветливые беседы на интересующие темы: "Пенсию ждете? Почтальонка к Ложкиным пошла. Скоро уж у вас будет". Бабушки не могли нарадоваться. Более долгой тренировки потребовало отношение к мужским взглядам.
- Когда парень на тебя смотрит, - учила Света Любу в санатории, - улыбайся улыбкой Джоконды. Вроде ты в его сторону и не глядишь, в упор вроде не видишь. А смотришь как бы внутрь себя. И таинственно улыбаешься, типа своим мыслям.
- Здорово, - восхищалась Люба. - А парень?
- Считай, что твой!
- Мой? Почему - мой? А ты как же?
- Ты про кого? - удивилась Света.
- Про парня, которому ты в армию писала.
- А-а! Пашка? Из армии вернулся и первым делом ко мне, - подняв согнутые в локтях руки, словно говоря "Отстань!", но на самом деле томясь приятным воспоминанием, сообщила Света. - Но я его отшила.
- Отшила? - Люба не могла поверить.
- Он мне не пара, - небрежно бросила Света. - Человек не моего круга. Простой, из рабочей семьи.
- А тебе из какой надо? Из нерабочей? Мать пьяница, отец в тюрьме? Тоже мне, столбовая дворянка нашлась, - весело возмутилась Люба. И уже серьезно спросила: - Ты не хотела ставить его в неловкое положение? Ему бы пришлось объясняться, что он не может гулять с инвалидом, тем более жениться? Ты сделала вид, что бросила его первой?
- Думаешь, я сказала: "Не хочу быть обузой"? Еще чего! Бросила, потому что не любила. Это он стал бы мне камнем на шее. Ну что бы я с Пашкой увидела? Печку, корыто и огород? Любка, ты в отношениях с мужиками не вздумай считать себя калекой! "Ой, лишь бы какой! Куда уж нам, убогим, выбирать!" Ты всерьез так думаешь?!
- Нет, - неуверенно сказала Люба. - Но все-таки Паша здоровый, а ты… а мы…
- И что, теперь я под каждого здорового ложиться должна? В рот ему смотреть, за то что смилостивился, обратил внимание? Я - не больная. Я - спинальник. И ты тоже.
- А ты уже… Ну… Спала с кем-нибудь?
- Не-а. Маньяки все попадались.
- Извращенцы? - ужаснулась Люба.
- Вроде того. Запомни: если ходячий мужик хочет спинальницу, значит, или действительно любит, или - маньяк!
- Откуда ты знаешь?
- Видела в столовой бабульку на коляске? Всегда при макияже, серьги-браслеты, из моды вон?
- Ага.
- Ангелина Васильевна. Три раза замужем была, официально.
- Ничего себе!
- Нынешний муж моложе на пятнадцать лет.
- Нет! - Люба театрально открыла рот и заморгала.
- Она мне про маньяков сказала. "Света, ты по молодости лет просто еще не представляешь, что именно может привлекать мужчину в женщине-инвалиде. Они хотят испробовать секс с безногой или с парализованной. И будут напор проявлять. Но любовью тут и не пахнет. Маньяки!"
- А как узнать, что любит? - тревожно перебила Люба.
- Я у Ангелины то же самое спросила.
- И что?
- "Первый муж выносил за мной утку", - это Ангелина, значит, мне говорит. - "Я сама с ним развелась, когда поняла, что не смогу родить ему ребенка. Второй… Ночью проснусь в луже. Вить, говорю, я опять рыбу ловила. Он встанет, мокрое все вытащит, снимет, постелет чистое белье, и опять со мной в одну постель ляжет".
- А почему же она за третьего замуж вышла? - еле слышно спросила Люба.
- Второй муж умер.
- Бедная!
- Как же, бедная, - Света усмехнулась. - Пошли, познакомишься.
Они выехали из комнаты, спустились по дощатому пандусу в холл. Близился ужин, и зал был полон принаряженных отдыхающих в колясках или с костылями. Все были оживленны, даже возбуждены - после ужина намечалась деловая игра "Действия молодого руководителя", и церебральники со спинальниками уже с утра интриговали по поводу выборов на роли эффективных менеджеров и секретарши. И, конечно же, каждому хотелось сесть в инвалидное кресло главы фирмы.
Вдоль образующих укромные уголки пролетов лестницы, в старых ведрах, кастрюлях и деревянных ушатах боролся за жизнь зимний сад - худосочные традесканции, малокровный хлорофитум. В убежище за фикусом или бочкой пеларгоний, выкрашенной уборщицей "под березку", обычно коротали время до обеда или полдника томящиеся парочки. Влюбленные сближали коляски валетом, держались за руки, и бросали взгляды, сулящие нарушение режима. Люба знала почти всех: из года в год колясочники встречались то в специализированном санатории, то в центре Дикуля, то в очереди к очередному травнику, целителю, пастору. Здесь, в компании таких же людей с ограниченными возможностями, большинство колясочников чувствовали себя раскованно. И потому приезжали вновь и вновь.
- Как только вылечусь - ноги моей здесь не будет! - грозила Света.
- Которой, правой или левой? - шутливо пеняла Люба.
Но, как обычно, не могла сдержаться, чтобы жарко не высказать свое мнение. - Светка, что за снобизм? Ты такая же, как и они.
- Сравнила меня и этот зоопарк.
- Рузвельт тоже на инвалидной коляске ездил.
- Ну, если миллионер, я согласна, - стрельнула глазами Света.
- Не миллионер, а президент США.
- О-о! Президент Америки? - ликовала Света. - Вот бы познакомиться. - Она поблудила языком в приоткрытых губах. - Ла-ла-ла!
- Ой, Светка, не могу, - захохотала Люба. - Он же умер давно. Еще известным инвалидом был Артдольф Фарфлер из…
- Тоже умер?
- Ага.
- Все, можешь не рассказывать, - отмахнулась Света. - Еще покойниками голову забивать! Я - спинальница, а не калека. Вот увидишь, замуж выйду только за ходячего.
Люба было категорически не согласна с высокомерным отношением Светы к своим товарищам по судьбе. Сторониться таких же, как ты, все равно что скрывать от гостей свою бабушку в платочке. Или стесняться своей страны. Но насчет "любит или маньяк" Света, несомненно, была права.
- А если ты встретишь человека на инвалидной коляске, который тебя полюбит? - пытала Люба подругу.
- Еще чего! Две коляски в квартире! Будем как слоны на танкодроме сталкиваться. А если я упаду? Кто меня поднимет?
- Ты ищешь в замужестве выгоды?
- А что я должна в нем искать?
- Любовь, - убежденно сказала Люба.
- Знаешь, Любка, в чем твоя ошибка? Ты хочешь спрятаться от жизни.
- Я? Спрятаться?
- Да! Среди этих, - Света изогнула руки в кистях, изображая церебральника - тебе легче быть первой. Стройная, красивая, почти здоровая, слюна не течет, говоришь внятно. А ты попробуй стать первой среди ходячих! Боишься?!
Папа точно так же говорил перед всероссийскими соревнованиями детей-инвалидов, вспомнила Люба.
- Если хочешь показать самый высокий результат, на который ты способна, вставай в пару с самым сильным физкультурником, - наставлял Геннадий Павлович. - Что толку тягаться с тем, кто слабее? Ну придешь первая чисто внешне, обгонишь черепаху, а время-то покажешь так себе. Первой среди слабых быть, какой интерес? Тянись за сильным противником, Люба!
Выходит, права Света?
Из задумчивости Любу вывел Светин толчок.
- Девочки, привет! - к ним ехала дама со стоп-сигнальным маникюром, вспененными химией волосами и надетой на лоб плетеной из лыка повязкой. Обесцвеченный курдюк на голове западал на один бок шапкой пивной пены.
"Ангелина", - смекнула Люба.
- Как с любовью? - словно подслушав их разговор, весело потребовала отчета троемужница и поправила браслет из бересты и бисера.
- Одни маньяки, - засмеялись Люба и Света.
- Ничего, все лучшее у нас еще впереди! - бодро заверила Ангелина и порулила к выходу. - Покурить не хотите?
- Я не курю, - призналась Люба.
- Зря! - крикнула от дверей Ангелина. - Там такой вохровец у меня сигаретку стрельнул у ворот! Пойду, назначу свидание, пока муж не видит.
После ужина они вернулись в свою комнату, нарядиться к вечеру.
- Света, ты права.
- Насчет Ангелины?
- Насчет того, что первой надо стать среди тех, кто сильнее тебя. Тогда это действительно будет победа.
- А я что говорю? Всех ходячих баб распинаем и выйдем замуж за крутых богатых мэнов!
- Кто про что, а курица про просо. А если богатый, но не крутой?
- Фермер что ли? Не-е! Навоз в какой-нибудь дыре месить?
- Света, а ты чем ходячих распинывать собираешься? Руками?
- Вот чем! - Света потрясла пышной, как восточная свадьба, грудью. - Впечатляет?
- Слов нет, - безоговорочно согласилась Люба, печально оглядев свои обезжиренные молочные железы. - А если твой богатый муж умрет?
- Чего это он умрет? Сплюнь!
- Я к примеру!
- Любка, давай без примеров. Тем более таких дурацких.
- А как ты думаешь, - не отставала Люба. - О чем мечтают те, кто может ходить?
- Полежать спокойно.
Люба фыркнула от смеха.
- Светка, я серьезно.
- Я тоже. Дай лак.
- Который? Ходячие, наверное, мечтают изменить мир в лучшую сторону?
- Сиреневый. Ага, спят и видят ноги до задницы топтать.
- Если бы я могла ходить, я бы подходила к каждому человеку и говорила: "Вы знаете, что очень счастливы? - Я?! - Да, ведь вы можете ходить. - Действительно! Что же мне теперь делать? - Идите и расскажите каждому, кого встретите, что он тоже уже счастлив".
- Люба, у тебя, случайно, не температура?
- Нет, ты послушай. Идите, и рассказывайте каждому, кого встретите, что он забыл о том, что счастлив. Человек ведь все помнит, просто иногда забывает. Он забыл, что родился счастливым…
- Любовь, попей водички холодной.
- Я так хочу помочь людям вспомнить, что когда-то давно они сунули свое счастье в комод, припрятали на черный день, чтоб никто не украл, и забыли про него. А ведь счастье может обесцениться, как спрятанные деньги. На нем будет слишком много нулей.
- Уймись, - попросила Света. - Хотя насчет денег ты права. Нечего их беречь, надо тратить! У тебя сколько? На бар хватит?
- Хватит, - задумчиво ответила Люба.
Холл встретил отдыхающих свежевскинувшимся лозунгом "Здоровый гражданин - здоровая страна!" Под лозунгом стояла воспитатель санатория. Судя по удовлетворенному лицу, лозунг был ее рук делом.
Люба и Света переглянулись.
- Видела праздничный призыв? - съязвила Света. - А парализованный гражданин - парализованная страна. Понимаешь, кто мы для ходячих? ДЦП на теле родины.
- Света, она ведь без задней мысли. Не имея в виду присутствующих. Это просто так говорится, - попыталась объяснить инициативу воспитателя Люба, но смолкла.
- Вот и иди к ней, проверяй свою теорию, забыла эта дурра о своем счастье или, наоборот, слишком хорошо помнит? И поэтому нам намекает: помните свое место, безногие?
Люба подъехала к воспитателю.
- Извините.
- Да?
- Вы счастливый человек!
- Возможно, - понадеялась избежать разговора с больной убогой девочкой воспитатель.
- Нет, вы - счастливая! Потому что можете ходить.
- Да-да, - вдруг обрадованно встрепенулась воспитатель, забыв про мужа, пропившего на той неделе ковер и электронный будильник.
- Вы можете прийти, уйти.
- Да-да, - просветленно сказала воспитатель, вспомнив про ковер и будильник. - Уйти от мужа.
- Или прийти к нему. А мы, инвалиды, нужны, чтобы все время напоминать вам о вашем счастье. Уже поэтому мы не обуза нашей стране.
Воспитатель вспыхнула и поглядела на лозунг.
- Я совсем не то имела в виду.
- А получилось - то, - с печальным вздохом сказала Люба.
- Но что же нам написать? Главврач распорядился наглядную агитацию…
- Санбюллетень можно, - встряла Света. - "Гонорея - болезнь грязных рук".
Люба сделала большие глаза. Но воспитатель не заметила иронии:
- Согласна, бюллетень можно. Только про венерические заболевания в кожном корпусе вешают. Что же у нас повесить?
- Колеса коляски - колеса фортуны? - предложила Люба.
- Как-то не совсем в ритме эпохи, - засомневалась воспитатель. - Особенно, фортуна. У наших граждан не фортуна, у них - судьба, общая со всей страной. Мы ж не в Америке какой-нибудь, да? А "колеса судьбы" получается, вроде как перемелют.
Воспитатель поморщилась.
- Ладно, я подумаю. А это транспарант уборщица сейчас снимет.
Люба победоносно поглядела на Свету и поехала искать, кому бы еще рассказать о его ходячем счастье?
До конца санаторной смены произошло много приятных событий. Люба съезжала по бетонной тропинке, специально залитой в море для спуска колясок. Съезжала не одна, а с Романом, парализованным после ранения. Он держал ее руку, она взвизгивала, когда коляски врезались в волны.
"Кому любовь, а кому ржавчина, - бубнила коляска, пугаясь соленой воды, но не перечила вслух. Пусть Любушка с мальчиком подружится, поцелуется разок. Пару раз, когда Люба чересчур уж страстно пела Роману свои песни, коляска не выдерживала. - Ты люби, Любушка, кто тебе не дает? Только не влюбляйся".