Заметив переулок, Игорь круто повернул руль. Взвизгнули шины. Промчавшись метров двести, "оппель" врезался в плетень и завяз в рыхлой, вспаханной земле.
- Скорее! - Черныш выпрыгнул из машины и помог вылезти Георгию Александровичу. Секретарь горкома пошатнулся… Он был ранен.
За спиной взревели мотоциклетные моторы. Подхватив Лагутенко на руки, Игорь потащил его в глубь огорода.
Вскоре они выбрались на широкую, пустынную улицу. Отсюда до Левобережной было недалеко. Прижимая к груди Лагутенко, Игорь зашагал вперед…
…Он отпер дверь, внес в дом Георгия Александровича и уложил его на кровать, затем вышел на крыльцо, задвинул снаружи щеколду, повесил замок и через подземный ход вернулся в комнату.
В подвале давно была устроена постель. Игорь перенес раненого туда и, присев рядом, перевязал рану на плече. Повязка тотчас же пропиталась кровью… Лагутенко не приходил в сознание… Черныш прислонился к холодной, сырой стене и закрыл глаза…"
11
На этом заканчивалась рукопись, которую дал мне Игорь Яковлевич Черныш. Удивленный и раздосадованный тем, что чтение пришлось прервать на самом интересном месте, я заглянул в папку, надеясь там увидеть недостающие страницы, но ничего не нашел. Девятая глава обрывалась на полуслове.
…Светало. Я сложил рукопись в папку и попытался уснуть, но не смог. Передо мной мелькали образы Гали, Игоря, Мотовилова…
Герои книги, как живые, стояли передо мной. Что же было дальше?
Я знал, что Лагутенко не удалось спасти. Он ведь был казнен в Прибельске в начале тысяча девятьсот сорок третьего года. Но что случилось с Галей? С Чернышом?
Я чуть было не позвонил автору книги по телефону, но, уже встав с кровати, сообразил, что он еще спит…
Так и не сомкнув глаз, я поехал в редакцию. Все валилось из моих рук: я с трудом дождался вечера, взял такси и велел шоферу ехать на Кутузовский проспект.
Черныш ждал меня.
Чемоданы и рюкзаки были уже упакованы, в комнате наведен порядок. Я разделся и прямо с порога сказал:
- Это нечестно, почему вы мне не дали следующие главы?
- Вы же хотели узнать только о Гале Наливайко, - удивился Игорь Яковлевич, - а к ней я возвращаюсь лишь в конце книги, в тридцать второй главе. То, что там написано, я могу вам рассказать в двух словах…
- Подождите… Сначала расскажите, что было после того, как вы спрятали Лагутенко в убежище!
- Пожалуйста… Я думал, это вам неинтересно… Да вы пройдите в комнату.
Подав мне стул, он закурил.
- В общем ничего особенного не было… Правда, не уберег я Георгия Александровича. Но что же я мог поделать? Посудите сами. Двое суток возле него просидел, думал Галю дождаться, но она не вернулась… В сознание Лагутенко так и не пришел ни разу, горел как в огне. Испугался я, что он умрет на моих глазах без медицинской помощи, решил врача позвать. Вылез из подвала, переоделся - и к Мотовилову. Ожидал, что он врача порекомендует да заодно скажет, что делать дальше… Но в кинотеатре "Феникс" меня схватили…
- А Лагутенко?
- В тот же день и его забрали, когда улицу прочесывали. Об этом я уже после узнал. Избили меня, как полагается, привезли в тюрьму. Клостерман зашел в камеру, поздоровался. "Как себя чувствуете, господин обер-лейтенант?" - спрашивает. А я ему отвечаю: разговаривать, мол, с вами мне не о чем, я желаю беседовать лично с господином Гердом. Вы понимаете, конечно, что я свою цель имел: рассчитывал таким образом узнать что-нибудь новое о Гале.
- Узнали?
- Узнал, только не от Клостермана, а от других заключенных на прогулке. Герд был убит в ту же ночь, когда я за Лагутенко в тюрьму приехал. Убить его могла только Галя. Ясно, что и сама она не сносила головы. Так я тогда решил и затосковал. Ждал я, что меня не сегодня-завтра расстреляют, но никто мной вроде не интересовался. Даже не били больше. Правда, и не кормили почти совсем. Брюква да пшено без хлеба. За три недели я отощал до неузнаваемости. Лежал целыми днями, силы берег. Оказывается, готовили меня к отправке в Германию. Важным преступником считали…
- Вы и в Германии побывали?
- Нет, не пришлось. Как-то раз в марте проснулся я от взрывов, подошел к окну, тут меня и стукнуло кирпичом по лбу, успел только увидеть, будто стена раскололась и небо вместе со звездами на меня опрокинулось… Очнулся, вдохнул свежий воздух. Кругом развалины, по небу прожекторы шарят, и самолеты гудят. Встал я, мало чего соображая, побрел куда-то… За ограду чудом перелез, спрятался в разрушенном доме, днем отлежался, потом дальше пошел. Выбрался из города да в поле и упал… Крестьянка меня подобрала, беженка из Переяслава по имени Марфа Андреевна. Шла она с повозочкой и с двумя малыми детишками, христа ради побиралась. Усадила меня в свою повозку, последним черствым куском поделилась. Четверо суток надо мной в поле просидела, пока я не окреп. А потом поклонилась мне и пошла своим горьким путем. И фамилию свою не сказала. После войны пытался я ее разыскать, в Переяслав ездил, но не нашел… Может, через газету обратиться, как думаете?
- Попробуйте, - ответил я. - А потом что с вами было?
- Скучная и довольно обыкновенная история, - сказал Игорь Яковлевич. - Метался вдоль переднего края, четыре раза пытался перейти линию фронта, голодал, нарывами весь покрылся с головы до ног, оброс, как черт, наконец в конце марта тысяча девятьсот сорок третьего года напоролся в степи на наших разведчиков, умолил их взять меня с собой, когда обратно пойдут… Так и перебрался. Положили меня в госпиталь, а после выдали обмундирование и зачислили в разведроту помощником командира взвода. Через месяц я взводным стал, а в мае был уже старшим лейтенантом. Дальше уже не интересно…
- А Сушков? Встретились еще с ним?
- Представьте, да. Как раз за две недели до его гибели. Перебросили меня с заданием в Староград, тут я и столкнулся с ним на конспиративной квартире. Ждал он какого-то товарища, а этим товарищем я оказался. Готовили тогда подпольщики восстание в Старограде, хотели помочь нашим наступающим частям с ходу захватить город. В назначенный час люди вышли на улицы с оружием, пять часов сражались с немцами, выбили их из города и продержались три дня до прихода наших войск. Никто почему-то об этом так и не написал, а ведь какая замечательная книга бы получилась! И придумывать ничего не надо… Но я отвлекся… Обнялись мы с Ефимом, поцеловались, всю ночку напролет проговорили. Планы строили, как после войны жить будем, но не довелось Ефиму дожить. Подкосила его немецкая пуля во время восстания.
- Про Галю вы у него спросили? Интересно, что в письме было, которое она ему написала из Реченска? Получил он письмо?
- Получил и поручение ее выполнил.
- Какое поручение?
- Довольно деликатное, потому-то Галя от меня и скрыла… Оказывается, у нее был ребенок в Прибельске, девочка шести лет. Родственница или соседка за ней присматривала. Галя просила Сушкова узнать, как здоровье дочери, и сообщить ей.
- Продолжайте, - сказал я с беспокойством, пытаясь поймать мгновенно промелькнувшую, но тотчас же ускользнувшую странную мысль. - Продолжайте, прошу вас, это очень интересно. Мой тон удивил Черныша.
- Особенно интересного тут, пожалуй, ничего нет. Сушков попросил знакомого полицая зайти по адресу, присланному Галей. Тот через некоторое время передал в отряд, что ребенок погиб от скарлатины, умерла и соседка. Тяжело было Сушкову сообщать об этом несчастье Гале, но пришлось… Он написал письмо…
- Но оно не попало в руки той, кому было предназначено; ведь в то время Гали уже не было в живых…
- С чего вы взяли? - спросил Игорь Яковлевич.
- Как с чего? Она же убила Герда и погибла сама?!
- Убила его, верно, но отнюдь не погибла.
- Невероятно! - ошеломленно сказал я. - Что же вы раньше-то молчали?
- А вы не спрашивали, - ответил инженер. - Вы хотели, чтобы я рассказывал по порядку, я по порядку и говорю.
- Простите… У меня просто голова кругом идет. Но как же она спаслась?
- История длинная… Подвел Галю мерзавец Жаринов: если бы не он, все могло сойти гладко. Герд сидел смирно, мрачно поглядывая на черное дуло пистолета, который Галя держала в руке. Валентина лежала на диване в полубесчувственном состоянии. Внезапно Галя услышала за стенкой шум. Быстро оглянувшись, она увидела полуоткрытую дверь и спину убегавшего Жаринова. Поняв, что все раскрыто, Галя выстрелила в Герда и бросилась на лестницу. Жаринов был уже внизу. На улице, как вы помните, стояли часовые. В тот момент, когда Жаринов распахнул парадную дверь и выскочил на крыльцо, Галя выстрелила в него и не промахнулась. Она очень хорошо стреляла. Увидев, что телохранитель упал, она вернулась в комнату. Герд без движения лежал на полу. Он был мертв. Валентина судорожно всхлипывала.
- Дай мне свою шубу и платок, - скомандовала Галя, - а сама беги в ванную, запрись на крючок и никому не открывай.
Азарова подчинилась. Надев ее шубу, Галя распахнула дверь в кухню, выбила стекло в окне, выходившем на задний двор, и вернулась в гостиную. Тут она упала на труп Герда и разразилась рыданиями. В таком виде ее и застали эсэсовцы, сбежавшиеся на выстрелы. Расчет у Гали был простой. Она надеялась, что немцы в суматохе примут ее за Валентину, ведь среди них вряд ли окажутся такие, которые хорошо знают Азарову в лицо. В первую минуту, увидев мертвого штандартенфюрера, они, возможно, не обратят на нее внимания. Так и вышло… Эсэсовцы положили Герда на диван и, разорвав на нем мундир, попытались перевязать рану… Один из них, увидев открытое окно, бросился в кухню и принялся палить из пистолета. Галя беспрепятственно спустилась по лестнице и вышла на улицу. Возле дома уже стояло несколько машин. Оттолкнув Галю, на крыльцо вбежал какой-то майор… Плача, она села на каменную тумбу возле ворот, а через несколько минут, убедившись, что никто на нее не смотрит, ушла совсем.
- Надо же иметь такое самообладание! - восхищенно сказал я.
- Вы послушайте, что было дальше. Она добралась до кинотеатра "Феникс", но в отличие от меня заметила, что вокруг ходят подозрительные люди в штатском, и покинула парк. Полагая, что после событий в особняке меня арестовали, она не пошла на Левобережную улицу. У нее, так же как у меня, был записан еще один адрес, который дал нам на всякий случай Мотовилов, предупредив, что этим адресом можно воспользоваться лишь в самом крайнем случае. Галя дождалась утра и пошла на Заводскую улицу. Здесь она разыскала нужный дом, постучала и… нос к носу столкнулась с Мотовиловым. Он, оказывается, успел скрыться из своего флигеля, и теперь ждал нас.
- Как жаль, что вы не вспомнили про этот адрес!
- Я же не знал, что на прежней квартире Мотовилова меня ждет засада… Через несколько дней Галя и Мотовилов узнали о моем аресте и об отправке истекающего кровью Лагутенко в Прибельск. Спасти ни меня, ни его они уже не могли… В Реченске существовала в то время сильная подпольная организация. Патриоты взрывали склады с боеприпасами, саботировали все мероприятия оккупантов. После убийства Герда были произведены аресты, многие товарищи попали в тюрьму и в концлагеря. Каждый человек, владеющий оружием, был нужен организации. По согласованию с подпольным центром Галю оставили в Реченске. Она пробыла в этом городе до прихода наших войск и успела получить печальное известие Сушкова. Так как дочь ее умерла, а дом был разрушен, в Прибельск она не вернулась, а попросилась в армию… Галя совершила большой боевой путь. Она была радисткой, офицером связи, разведчицей… Ее наградили орденами Красной Звезды и Отечественной войны…
- Да, да, - пробормотал я. Неясная мысль, мучившая меня, вдруг стала четкой. - Галя, Галя… - сказал я. - Ну, конечно, Галя Наливайко, а почему бы и нет! Но ведь у Гали не было никакого ребенка!
- Не понимаю, - внимательно посмотрел на меня Черныш.
- Нет, нет, - ответил я, - это я просто так… Скажите, вы хорошо помните внешность Гали? Могли бы ее узнать?
- Еще бы!
Я достал из кармана завернутую в газету фотокарточку Людмилы Зайковской и протянул ему. Он развернул обертку, взглянул на фото и сказал:
- Это Галя. Какая молодая! Откуда у вас ее фото?
- Вы точно знаете, что Галя? - Кажется, я заикался.
- Ну, разумеется! - удивился он.
- Это надо записать! Сейчас же, немедленно записать, и вы должны расписаться! - Я почти кричал. - Необходимо, чтобы вы официально подтвердили. Понимаете? Официально!
- Ничего не понимаю. Что с вами?
- Подождите! - Я схватил со стола графин, налил себе воды в стакан и с жадностью выпил. - После нее остались какие-нибудь документы? Вы знаете, где она погибла? Когда. При каких обстоятельствах?
- Кто?
- Да Галя же, Галя!
- Она не погибла. Она жива.
Несколько секунд я тупо смотрел на Игоря Яковлевича, не в силах произнести ни слова?
- Что вас, собственно, так удивило? - с недоумением спросил он. - Конечно, она жива. В тысяча девятьсот сорок четвертом году я встретился с нею в разведотделе армии. Недели две мы пробыли вместе… Я даже пытался за нею поухаживать, но в самый интересный момент появился некий капитан Назаров. Он дал ясно понять, что моя предприимчивость ему не совсем нравится. Эти события я описал в тридцать второй главе. Галя сама рассказала мне о своих приключениях.
- А потом?
- Ну что потом? Потом война окончилась, Галя демобилизовалась, вышла замуж за этого самого Назарова и уехала с ним в Архангельск. Не повезло ей, правда. Муж завербовался на зимовку на Север, да там от цинги и помер. Осталась она одна. Три года на Севере прожила, никак с поселком расстаться не могла, где капитана своего похоронила, а в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году свекор и свекровь прислали ей письмо, попросили приехать к ним в деревню на постоянное жительство, быть вместо дочери. Галя поехала и сейчас там живет. В школе немецкий язык преподает. Я ее в прошлом году видел. Она на курорт в Крым ездила, забежала ко мне на полчаса… Постарела, но все-таки еще очень красивая. - Голос Игоря Яковлевича дрогнул. Быстро взглянув на меня, он нахмурился и суховато закончил: - Вот и все. Больше, пожалуй, ничем не могу быть вам полезным.
Он взглянул на часы, видимо, уже жалея, что так разоткровенничался со мной.
- Благодарю, - ответил я очень вежливо и очень спокойно. - Не можете ли вы мне сообщить адрес Гали Наливайко?
- Могу, только она не Наливайко, а Назарова… Ярославская область, село Некрасовское, дом сорок шесть.
Я записал этот адрес и сказал:
- Большое спасибо. Простите за то, что отнял у вас столько времени.
Я был предельно сдержан и серьезен. Мне ужасно хотелось громко заорать, с размаху хлопнуть Черныша кулаком по спине или съехать верхом по перилам лестницы. Видимо, он что-то услышал в моем голосе, потому что посмотрел на меня с некоторой опаской и широко распахнул дверь.
- Был рад вам помочь. Заходите.
Последнее слово я услышал, находясь уже на первом этаже. Я пулей вылетел из подъезда, остановил первое же такси, едва не очутившись под колесами, и с улыбкой сказал взбешенному шоферу, уже открывшему рот, чтобы наградить меня ругательствами:
- В Ярославль, пожалуйста.
- В Ярославль? - переспросил он. - В город Ярославль?
- Да. - Я уже уселся рядом.
- Веселая история, - задумчиво сказал шофер. - Утром я смениться должен, и опять же дальше чем за пятьдесят километров мы не возим. По счетчику поедем? - спросил он, испытующе покосившись на меня.
- Как хотите, только быстрей!
- Была не была! - весело сказал шофер. - Двести восемьдесят километров по полтора рублика за каждый. За неделю вперед план выполню. А бензинчик, хозяин, уж за твой счет.
- Ладно.
- Ну, тогда сейчас заправимся, в канистру двадцать литров запасем - и в путь!
Мы выехали на Садовое кольцо.
- Погодите, - сказал я, когда впереди показалась площадь Восстания.
- Что, раздумал?
- Нет, заехать нужно в одно место. Тут рядом, на Баррикадной улице.
Через несколько минут одним духом взбежав по крутой лестнице, на третий этаж, я стучал в знакомую дверь. Маша открыла мне. На ней было нарядное белое платье. Копна рыжеватых волос, зачесанных затейливо и необычно от висков к затылку, светилась над ее головой, как корона. Полуоткрытые губы были чуть-чуть подкрашены. Вся она была какая-то необычная и праздничная. Все сместилось перед моими глазами и вновь встало на место.
- Простите, Маша, что я без звонка…
- Что вы, я очень рада!
Ее серые глаза сияли, или, может быть, мне показалось…
- Вы, кажется, кого-то ждали?
- Я знала, что вы придете…
- Я на секунду, Маша… Я был у Черныша…
- У Черныша? - Она, кажется, не поняла.
- Ну да, у этого инженера, я же вам рассказал! Я был у него и узнал удивительные вещи… Нет, нет, Маша, я пока ничего не скажу вам, вы уж меня, пожалуйста, извините… Просто я не могу уехать, не повидавшись с вами…
- Уехать?
- Ненадолго. Утром я вернусь. Вы будете утром?
- Да…
- Обязательно будьте дома, это очень важно. А теперь до завтра, Маша! - Я схватил ее за обе руки и стиснул. Она с открытой, радостной улыбкой смотрела на меня.
Выскочив на улицу, я крикнул шоферу:
- Еще одну минуточку, подождите!
Я бегом поднялся по Конюшковскому переулку, ворвался домой и, задыхаясь, сказал Катюше:
- Тысяча рублей! Мне нужна тысяча рублей! Я завтра отдам! Я возьму в кассе взаимопомощи… А потом, может быть, напечатают мой очерк… Дай мне тысячу рублей!
- У меня нет, - испуганно сказала сестра. - Есть только шестьсот.
Еще четыреста, вывернув все карманы и даже подкладку пиджака, дал наш сосед дядя Костя. Домочадцы тревожно посмотрели мне вслед…..
Где-то возле Выставки достижений народного хозяйства в голову мне пришла мысль: что, если произошла ошибка? Я чего-то не понял. И Галя это вовсе не Людмила. Концы-то с концами ведь все равно не сходятся. Каким образом в Прибельской больнице умершая Зайковская превратилась в Галю Наливайко? Куда девалась настоящая Галя? И почему Людмила написала Кернеру это проклятое письмо? Почему, почему?! Подпольщики-то были повешены по ее доносу.
Я чуть было не повернул машину обратно, но в последний момент решил: будь, что будет.
Выехали на Ярославское шоссе. Миновали дачные места; в Загорске шофер долил в дымящийся радиатор холодную воду.
- Почему такая спешка? - спросил он с любопытством.
Я рассказал.
- Веселая история! - с уважением сказал шофер и прибавил газ.