– Нет.
– Странно, – тихо обронил tenente, делая еще одну запись. – Синьор Гринлиф знал, что мы хотели поговорить с вами. Синьор Гринлиф не очень-то хочет нам помогать.
Он улыбнулся, глядя на Тома.
Том продолжал смотреть на него серьезно и внимательно.
– Синьор Рипли, где вы были с конца ноября?
– Путешествовал. В основном по северу Италии.
Том старался плохо говорить по-итальянски, делая ошибки то тут, то там, и произносил слова совсем не так, как Дикки.
– Где? – Tenente снова взялся за ручку.
– Милан, Турин, Фаэнца… Пиза…
– Мы справлялись в гостиницах, например, Милана и Фаэнцы. Вы все это время жили у друзей?
– Нет, я… обычно спал в машине.
Можно было бы догадаться, что у него не очень-то много денег, думал Том, к тому же он из тех молодых людей, которые способны обходиться без привычных удобств, предпочитая иметь дело с путеводителем и томиком Силоне или Данте, а не жить в модной гостинице.
– Прошу прощения, что я не продлил свое permisso di soggiorno, – с раскаянием произнес Том. – Я не знал, что это так серьезно.
Он прекрасно знал, что туристы в Италии редко беспокоятся о том, чтобы продлить свои permisso di soggiorno, и после въезда живут в Италии несколько месяцев, хотя собирались провести в ней всего лишь несколько недель.
– Permesso di soggiorno, – поправил его tenente мягко, почти по-отечески.
– Grazie.
– Можно посмотреть ваш паспорт?
Том достал паспорт из внутреннего кармана пиджака. Tenente внимательно рассматривал фотографию, а Том между тем напустил на себя выражение легкой тревоги, плотно сжав губы, – именно таким он был запечатлен на фотографии. На фотографии он был без очков, но пробор был такой же, и галстук был повязан так же свободно, треугольником. Tenente заметил, что на первых двух страницах паспорта было сделано несколько отметок о въезде.
– Вы были в Италии после второго октября, если не считать короткой поездки во Францию с синьором Гринлифом?
– Да.
Tenente улыбнулся – на сей раз улыбка вышла по-итальянски приятной – и подался вперед.
– Ebbene, это кое-что проясняет, а именно тайну с моторной лодкой в Сан-Ремо.
Том нахмурился.
– То есть?
– Лодка была найдена затопленной, и на ней были следы, похожие на кровь. Естественно, когда мы узнали, что сразу же после Сан-Ремо вы исчезли… – Он всплеснул руками и хохотнул. – Мы думали, что неплохо было бы поинтересоваться у синьора Гринлифа, что с вами случилось. Что мы и сделали. Лодка пропала в тот самый день, когда вы были в Сан-Ремо! – Он еще раз хохотнул.
Том сделал вид, что не видит в этом ничего смешного.
– Но разве синьор Гринлиф не говорил вам, что после Сан-Ремо я отправился в Монджибелло? Я оказывал ему, – он замялся, подыскивая нужное слово, – кое-какие услуги.
– Benone! – воскликнул tenente Роверини с улыбкой. Он расстегнул медные пуговицы на плаще, устроился поудобнее и провел пальцем по своим ухоженным кустистым усам. – А вы и Фредерика Милеса знали? – спросил он.
Том невольно вздохнул: судя по всему, разговор о лодке был закончен.
– Нет. Я видел его всего один раз, когда он выходил из автобуса в Монджибелло. Больше мы не встречались.
– Ага, – произнес tenente, обдумывая услышанное. Он молчал с минуту, будто у него больше не было вопросов, а потом улыбнулся. – Монджибелло! Прекрасное местечко, а? Моя жена родом из Монджибелло.
– Вот как? – любезно проговорил Том.
– Si. Мы провели там с ней медовый месяц.
– Замечательная деревня, – сказал Том. – Grazie.
Том взял предложенную tenente итальянскую сигарету. Он подумал, что это, наверное, и есть антракт по-итальянски, перерыв между действиями. Они наверняка полезут в частную жизнь Дикки, будут интересоваться его подделанными чеками и всем прочим. С трудом подбирая итальянские слова, Том произнес серьезным тоном:
– Я читал в одной газете, что полицейские думают, будто синьор Гринлиф, если он не явится, будет обвинен в убийстве Фредди Майлза. Это на самом деле так?
– Нет, нет, нет! – протестующе заговорил tenente. – Но явиться он должен обязательно! Почему он прячется от нас?
– Не знаю. Да вы и сами сказали, что он не стремится помогать вам, – мрачно отозвался Том. – Он мне и в Риме не очень-то помог, не сообщил, что полиция хочет переговорить со мной. Но в то же время… я не могу поверить в то, что он убил Фредди Майлза.
– Но… видите ли, один человек в Риме сказал, что видел двух мужчин, стоявших возле машины синьора Милеса, на противоположной от дома синьора Гринлифа стороне улицы, и что оба они были пьяны или… – Он сделал паузу ради дополнительного эффекта и заглянул Тому в глаза. – Возможно, один из них был мертв, потому что второй прислонил его к машине! Разумеется, мы не можем наверняка утверждать, что тот, кого поддерживали, был синьором Милесом или синьором Гринлифом, – прибавил он, – но если бы нам удалось найти синьора Гринлифа, мы могли бы, по крайней мере, поинтересоваться у него, был ли он настолько пьян, что синьору Милесу пришлось его поддерживать. – Он рассмеялся. – Вопрос-то серьезный.
– Понимаю.
– У вас нет никаких соображений, где в настоящий момент может быть синьор Гринлиф?
– Нет. Абсолютно никаких.
Tenente задумался.
– Вы не знаете, синьор Гринлиф и синьор Милес ссорились когда-нибудь?
– Нет, но…
– Да-да?
Том медленно продолжал говорить то, что, как ему казалось, и нужно было сказать.
– Мне известно, что Дикки не поехал кататься на лыжах, когда его пригласил Фредди Майлз. Я еще, помню, удивился, что он не поехал. Почему – он так мне и не сказал.
– Я знаю об этой лыжной прогулке. В Кортина-д’Ампеццо. Вы уверены, что тут не замешана женщина?
У Тома проснулось было чувство юмора, но он сделал вид, что тщательно размышляет над вопросом.
– Не думаю.
– А как насчет этой девушки, Марджори Шервуд?
– Возможно, – ответил Том, – но я так не думаю. Наверное, я не тот человек, который может отвечать на вопросы о личной жизни синьора Гринлифа.
– Разве синьор Гринлиф никогда не говорил с вами о своих сердечных делах? – с чисто романским изумлением спросил tenente.
Это можно продолжать без конца, подумал Том. И с Мардж им будет не легче. Она будет отвечать на вопросы о Дикки, повинуясь своим чувствам, и итальянская полиция так никогда и не разгадает тайну душевных переживаний синьора Гринлифа. Да он и сам их не разгадал!
– Нет, – ответил Том. – Не могу сказать, чтобы Дикки когда-нибудь разговаривал со мной о своей личной жизни. Я знаю, что ему очень нравится Мардж, – прибавил он. – Она тоже знала Фредди Майлза.
– Насколько хорошо она его знала?
– Видите ли… – Том сделал паузу, будто ему было что сказать.
Tenente подался вперед.
– Поскольку вы какое-то время жили с синьором Гринлифом в Монджибелло, вы, наверное, могли бы рассказать нам о привязанностях синьора Гринлифа вообще. Это очень важно.
– А почему бы вам не поговорить с синьориной Шервуд? – предложил Том.
– Мы разговаривали с ней в Риме – еще до исчезновения синьора Гринлифа. Я договорился о повторной встрече с ней, когда она приедет в Геную, чтобы сесть на пароход, отплывающий в Америку. Сейчас она в Мюнхене.
Том молчал. Tenente ждал, что он еще что-нибудь добавит. Теперь Том чувствовал себя довольно уверенно. Все шло так, как он и думал в самых оптимистических своих замыслах: у полиции против него ничего нет, его ни в чем не подозревают. Неожиданно он почувствовал себя невиновным, что придало ему силы. Он освободился от вины, как от старого чемодана, с которого тщательно соскреб бирку "Deponimento", наклеенную в камере хранения Палермо.
Он сказал прямо, тщательно подбирая слова, совсем в духе Рипли:
– Помню, Марджори говорила как-то в Монджибелло, что не поедет в Кортину, а потом передумала. Но почему – я не знаю. Если это может иметь какое-то значение…
– Но она ведь так и не ездила в Кортину.
– Нет, но, как мне кажется, только потому, что и синьор Гринлиф туда не ездил. Одно можно сказать – он так нравится синьорине Шервуд, что одна она не поедет отдыхать туда, куда собиралась ехать с ним.
– А как вы считаете – не могли ли они поссориться, синьоры Милес и Гринлиф, из-за синьорины Шервуд?
– Ничего об этом сказать не могу. Возможно. Насколько мне известно, синьору Милесу она тоже очень нравилась.
– Ага.
Tenente нахмурился, обдумывая то, что услышал. Он взглянул на молодого полицейского, который, очевидно, слушал их, хотя, судя по его неподвижному лицу, сказать ему было нечего.
Из того, что он сообщил, подумал Том, Дикки предстает как обиженный влюбленный, который не хочет, чтобы Мардж ехала развлекаться в Кортину, поскольку ей нравится Фредди Майлз. Мысль о том, что кто-нибудь – и особенно Мардж! – может предпочесть этого косоглазого быка Дикки, вызвала у Тома улыбку. Но вместо улыбки он изобразил на лице недоумение.
– Вы и правда думаете, что Дикки от чего-то бежит, или же полагаете, что не можете поймать его чисто случайно?
– О нет. Это уж слишком. Во-первых, чеки. Вы, наверно, знаете о них из газет.
– Насчет чеков я не все понимаю.
Офицер объяснил. Ему были известны числа, когда были подписаны чеки, и он знал, сколько людей считает, что они подделаны. Он добавил, что сам синьор Гринлиф факт подделки отрицает.
– Но стоило только банку захотеть встретиться с ним еще раз насчет подделки, совершенной не в его пользу, стоило полицейским в Риме пожелать снова увидеться с ним по поводу убийства его друга, как он неожиданно исчезает… – Tenente всплеснул руками. – Это всего-навсего означает, что он от нас скрывается.
– А вы не думаете, что и его могли убить? – мягко спросил Том.
Офицер пожал плечами, да так и застыл на какое-то время в этой позе.
– Я так не думаю. Факты против этого. Кое-что не сходится. Ebbene – мы разослали радиограммы на все пароходы, которые покидали Италию. Он либо сел на небольшое судно – возможно, даже на рыбацкую шхуну, – либо скрывается где-то в Италии. Или же где-то в Европе, потому что мы обычно не фиксируем фамилии тех, кто покидает нашу страну, а у синьора Гринлифа имелось несколько дней для того, чтобы уехать. Как бы там ни было, он где-то прячется. Как бы там ни было, он ведет себя как виновный. Это неспроста.
Том посмотрел на него с серьезным видом.
– Вы когда-нибудь видели, чтобы синьор Гринлиф расписывался за получение перевода? Например, за январские и февральские переводы.
– Я видел, как он расписывался за один перевод, – ответил Том. – Но кажется, это было в декабре. Ни в январе, ни в феврале меня с ним не было. Вы всерьез подозреваете, что он мог убить синьора Майлза? – еще раз недоверчиво переспросил Том.
– Настоящего алиби у него нет, – ответил офицер. – Он говорит, что отправился прогуляться после того, как ушел синьор Милес, но никто на прогулке его не видел. – Неожиданно он ткнул пальцем в сторону Тома. – А от приятеля синьора Милеса, синьора Вэна Хьюстона, мы узнали, что синьор Милес с трудом разыскал синьора Гринлифа в Риме – будто синьор Гринлиф пытался спрятаться от него. Возможно, впрочем, синьор Гринлиф был сердит на синьора Милеса, хотя, если верить синьору Вэну Хьюстону, синьор Милес на синьора Гринлифа не сердился!
– Понимаю, – сказал Том.
– Ессо, – заключил tenente.
Он смотрел на руки Тома.
А может, Тому показалось, что он смотрит на его руки. На пальце у Тома было его собственное кольцо, но не напомнило ли оно что-то?.. Том смело протянул руку и потушил сигарету в пепельнице.
– Ebbene, – поднимаясь, произнес tenente. – Большое вам спасибо за помощь, синьор Рипли. Вы один из немногих, у кого мы смогли узнать о личной жизни синьора Гринлифа. Все те, с кем он общался в Монджибелло, крайне неразговорчивы. Увы! Итальянская черта! Боятся, знаете ли, полиции. – Он усмехнулся. – Надеюсь, что в следующий раз, когда у нас будут к вам вопросы, мы найдем вас быстрее. Побольше бывайте в городах и поменьше в деревнях. Хотя загородная жизнь, кажется, вам больше по душе.
– Еще бы! – от души воскликнул Том. – По-моему, Италия – самая прекрасная страна в Европе. Но если хотите, я свяжусь с вами в Риме, чтобы вы знали, где я. Я не меньше вас заинтересован в том, чтобы мой друг нашелся.
Он произнес это так, будто по наивности уже и позабыл о том, что Дикки может быть убийцей.
Tenente протянул ему визитную карточку со своей фамилией и адресом участка в Риме. Том с поклоном ее взял.
– Grazie tante, синьор Рипли. Buona sera!
– Buona sera! – ответил Том.
Молодой полицейский козырнул ему. Том кивнул и закрыл дверь.
Он готов был птицей вылететь прямо в окно, широко расставив руки, как крылья! Идиоты! Ходят вокруг да около и ни о чем не догадываются! Не догадываются о том, что Дикки избегает вопросов о поддельных подписях, потому что, во-первых, он вовсе и не Дикки Гринлиф! Единственное, до чего они дошли, – это то, что, возможно, Дикки Гринлиф убил Фредди Майлза. Но Дикки Гринлиф мертв, совсем мертв, мертвее не бывает, а он, Том Рипли, в безопасности! Он снял телефонную трубку.
– Соедините меня, пожалуйста, с Гранд-отелем, – произнес он по-итальянски. – Il ristorante, per piacere. Я бы хотел заказать столик на одного на девять тридцать. Благодарю вас. Фамилия Рипли. Р-и-п-л-и.
Вечером он будет ужинать. И любоваться при свете луны Большим каналом. И следить за тем, как лениво движутся гондолы и силуэты гондольеров с веслами на фоне залитой лунным светом воды, – этим зрелищем всегда наслаждаются молодожены. Он вдруг почувствовал, что страшно голоден. Он закажет какое-нибудь роскошное и дорогое блюдо – все зависит от того, что может предложить Гранд-отель: съест для начала грудку фазана или курицы или, может, canneloni под соусом, а размышляя о будущем и строя всевозможные планы, куда бы можно отправиться дальше, будет потягивать добрую valpolicella.
Пока Том переодевался, ему в голову пришла блестящая мысль: у него должен быть с собой конверт, на котором было бы написано, что его нельзя вскрывать в течение ближайших нескольких месяцев. В конверте будет завещание Дикки, из которого следует, что он оставляет Тому все деньги и будущие переводы. Неплохая идея.
23
"Венеция. 28 февр. 19…
Дорогой мистер Гринлиф!
Ввиду сложившихся обстоятельств, думаю, Вы не сочтете неуместным, если я поделюсь с Вами имеющимися в моем распоряжении сведениями относительно Ричарда; кажется, я был одним из последних, кто видел его.
Я встречался с ним в Риме примерно 2 февраля в гостинице "Ингильтерра". Как Вам известно, это было через два-три дня после смерти Фредди Майлза. Дикки был расстроен и подавлен. Он сказал, что уедет в Палермо, как только полиция закончит допрашивать его по делу о смерти Фредди. Мне показалось, что он очень хотел уехать, что и понятно, но смею Вам сообщить, что за этим его очевидным нервозным состоянием скрывалась депрессия, – она-то меня и беспокоит. У меня было такое чувство, будто он намеревается прибегнуть к насилию – возможно, даже по отношению к самому себе. Мне также стало известно, что он не хочет больше видеть свою приятельницу Марджори Шервуд. Он говорил, что попытается избежать встречи с ней, если она появится в Монджибелло, и причиной всему – дело Майлза. Я пытался уговорить его встретиться с ней, но не уверен, что мне это удалось. Как Вам, наверное, известно, Мардж благотворно действует на людей.
Я хочу сказать, что вполне возможно, что Ричард покончил с собой. До сих пор его еще не нашли. Очень надеюсь, что, прежде чем мое письмо дойдет до вас, его найдут. Я, само собой разумеется, уверен, что Ричард не имеет ни прямого, ни косвенного отношения к смерти Фредди, но, вероятно, испытанное им потрясение и последующие допросы вывели его из равновесия. Мое письмо вышло печальным, и я очень об этом жалею. Вряд ли мой тон оправдан, и Дикки, возможно, просто будет скрываться (что, скажу еще раз, вполне понятно, учитывая его характер), пока все неприятности не рассеются. Но время идет, и я начинаю все больше тревожиться. Я счел своим долгом написать Вам об этом, хотя бы для того, чтобы Вы знали…"
"Мюнхен. 3 марта 19…
Дорогой Том!
Спасибо за письмо. Это очень любезно с твоей стороны. Я письменно ответила полиции, и один полицейский навестил меня. Я не поеду через Венецию, но за приглашение спасибо. Послезавтра отправляюсь в Рим, куда должен прилететь отец Дикки. Да, я согласна с тобой, что ты хорошо сделал, написав ему.
Меня так расстроило все это, что я слегла с чем-то вроде мальтийской лихорадки – то, что немцы называют Foehn, – к тому же еще и с каким-то вирусом. Я четвертый день буквально не вылезаю из постели, а то съездила бы в Рим. Поэтому извини меня, пожалуйста, за бессвязное и, вероятно, бестолковое письмо – бездарный ответ на твое замечательное послание. Но я должна сказать, что совершенно не согласна с тем, что Дикки мог пойти на самоубийство. Он не такой человек, хотя мне известно все, что ты можешь сказать о тех, кто никогда не обнаруживает своих намерений и т. д. Нет, все что угодно, но к Дикки это не относится. Возможно, его убили на какой-нибудь улочке в Неаполе – или даже в Риме, ведь никто не знает, добрался ли он до Рима после того, как уехал с Сицилии. Могу себе представить – он запутался до такой степени, что и в самом деле прячется. Скорее всего, так и есть.
Рада слышать от тебя, что история с подделкой подписей – ошибка. Я имею в виду, со стороны банка. Мне тоже так кажется. Дикки настолько изменился с ноября, что и почерк его легко мог измениться. Будем надеяться, что к тому времени, когда ты получишь это письмо, что-то произойдет. Получила телеграмму от мистера Гринлифа насчет Рима – только о ней и думаю.
Хорошо, что наконец-то узнала твой адрес. Еще раз спасибо за письмо, совет и приглашение.
С наилучшими пожеланиями,
Мардж.
P. S. Я не поделилась с тобой хорошей новостью. Один издатель заинтересовался "Монджибелло"! Хочет взглянуть на всю вещь перед тем, как подписать контракт, но это уже кое-что! Мне бы только закончить работу!
М."
Похоже, Мардж решила, что с ним лучше быть в хороших отношениях, подумал Том. Наверняка она и полиции говорит теперь совсем другое.