Мимо спешили еще люди. Ветер прогнал несколько газетных листов, которые, шурша, катились по земле, пока не прибились к почтовому ящику. Похоже, стало накрапывать: на тротуаре вроде бы появились капли? Итальянец, владелец бакалеи на углу, вышел на улицу с гнутым металлическим прутом в руках и медленно, с большим трудом начал сворачивать навес.
Верн погасил трубку и снова завел мотор. Проехал вниз по улице, свернул за угол. Двигался он без всякой цели, почти не обращая внимания на дома и другие автомобили, заполнявшие темноту.
Увидев неоновую вывеску клуба "Двадцать один", он свернул к обочине и остановился. Закрыл окна и вышел. Ночной воздух был холоден, легкая дымка, которую приносил ветер, обступала со всех сторон. Верн захлопнул дверцу, прошел через тротуар к клубу и вошел, раздвинув тяжелые бархатные двери плечом.
В полумраке он увидел длинный ряд стаканов и черный оникс, а еще две высокие красные колонны искаженного света, колеблющиеся и полуразмытые, по обе стороны от зеркала за стойкой. Ряды полупрозрачных стаканов преломляли красный свет, казалось, что он идет прямо из них. Свет змеился вокруг бара, появляясь повсюду и смешиваясь с зеленью неоновой вывески "Золотого сияния" напротив. За столом слева, утопая в глубоких креслах, сидели трое мужчин и женщина. Их столик был заставлен бутылками и усыпан окурками. Остальные были пусты.
Верн подошел к бару и сел. Бармен отложил полотенце и повернулся к нему.
– Скотч с водой. Без льда.
Бармен кивнул и отошел. Верн сидел, прислушиваясь к глухим ударам откуда-то сзади. У дальнего конца стойки громко спорили двое.
– Так вот, если бы эта богом проклятая кляча могла…
– Слушай! Говорю тебе, если лошадь достаточно долго задирала свою задницу над проволокой…
– Дашь ты мне кончить или нет? Я хочу сказать…
– Я думал, ты кончил.
– Ничего подобного. И ты это знаешь. Не ври мне.
– Шестьдесят пять центов, мистер, – сказал бармен. И поставил на стойку перед Верном маленький стаканчик. Верн вытащил и дал ему долларовую бумажку.
Он пил спиртное медленно. Глядя на тысячи бутылок на полках бара. Они тускло светились все в том же красном сиянии, которое делалось еще интенсивнее, огибая бутылочное стекло и проходя сквозь него, подвижной волной растекаясь вокруг.
Стало тихо. Те двое перестали спорить и надели пальто. Они миновали Верна, вышли через тяжелые двери наружу и скрылись из виду. Парень, игравший в бильярд, бросил это занятие и подошел к бару присесть. В тусклом свете его лицо казалось темным пятном. Он сидел, уперев подбородок в ладони, не двигаясь и не глядя по сторонам. Верн повернул голову и увидел, что посетители за столиком молча сидят, глядя перед собой и думая каждый о своем.
В голову полезли странные мысли. Он вдруг вспомнил, как учился играть на гобое. Сидел в своей комнате и, держа перед собой странный, холодный инструмент, дул в него часами. В углу тихо играло радио.
Свою комнату в родительском доме он помнил в деталях. Как давно это было. У него был тогда маленький настольный проигрыватель и коллекция дешевых пластинок, в основном из газетных серий. Дворжак, симфония "Новый мир". Пятая Бетховена. Несколько вальсов Штрауса. Он заигрывал пластинки до тех пор, пока они не становились белыми. У него были кактусовые иглы, ведь их, когда они тупились, можно было точить почти бесконечно.
Был у него и свой газетный маршрут. Пользуясь расчетным счетом матери, он купил в универмаге "Историю мира" Генрика ванн Луна и "Болезни мозга" профессора Бенджамина Стоддарда. В конце месяца, рассчитавшись с матерью, он остался почти совсем без денег. А еще у него был свой мимеограф. Он выпускал газету, которую продавал соседям по три цента за штуку.
Кто-то кашлянул в тишине бара. Он поерзал на своем табурете. Снова наступило молчание. Люди за столом так и сидели, уставившись в бар, на ряды бутылок в нем, на красный свет, обтекавший массивное зеркало со всех сторон. Из зеркала на них глядели отражения: темные, сгорбленные, неподвижные. Минуты шли, никто не двигался. Постепенно вокруг них стало нарастать напряжение. Неприятное, как приступ кровяного давления.
Вдруг бармен ожил. Прошел вдоль обшитого досками бара к другому концу стойки. Двери отворились, с улицы, смеясь и громко дыша, вошли мужчина и женщина. Сели за столик.
Верн прикончил свой стакан и запахнул пальто. Встал и, сунув руки в карманы, вышел наружу, на тротуар. Воздух был холоден. Улица пуста. Кругом ни души.
Он сел в машину и медленно поехал к себе. Им владели апатия и вялость. Хочется ли ему домой? А если нет, то куда ему хочется? Он припарковал машину и вышел. Поднялся по лестнице, покрытой толстым серым ковром, который глушил звук его шагов. Коридор был пуст. В его дальнем конце светилась темно-красная надпись: "ПОЖАРНЫЙ ВЫХОД".
Небольшой шар, утопленный в штукатурку потолка у него над головой, давал достаточно света, чтобы найти ключи. Он вставил ключ в замок и открыл дверь.
Заглянув в неосвещенную квартиру, тихую и серую в сумерках, он почувствовал, как холодок несчастья воцаряется в его сердце. Вдруг у него отвалилась челюсть. Голова затряслась. Схватившись за дверь, он удержался на ногах, пока его зубы клацали, а глаза лезли на лоб. Припадок кончился так же быстро, как и начался.
Весь дрожа, он с облегчением выдохнул, провел ладонью по волосам. Что это, усталость? Холод? Он не знал. Он развернулся и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.
Дом Тедди он нашел быстро. Он запомнил бар на углу и длинную некрашеную доску вывески поперек улицы. Он припарковал машину и вышел. Взглянув на ее окно, света не увидел. Прошел чуть дальше по тротуару, снова взглянул, но опять ничего не увидел. Однако он знал, что она там. Откуда? Он даже не задумался. Проверив, заперта ли машина, он одолел невысокий лестничный марш и нажал на кнопку звонка.
Дверь щелкнула. Он толкнул ее и вошел. Он ждал, что она встретит его прямо в холле, но дверь ее квартиры над его головой оставалась закрыта. Поднявшись по лестнице, он с минуту стоял у ее двери, готовясь постучать. Под дверью виднелась узкая полоса света, изнутри доносились приглушенные голоса.
Наконец он постучал. Голоса стихли. Он почувствовал, как у него на лбу и на ладонях выступает пот. Раздались чьи-то шаги, и дверь рывком распахнулась. Тедди, в белой рубашке и женских джинсах, смотрела на него с изумлением.
– Нет, это и в самом деле слишком! – В гостиной за ее спиной сидели одни женщины. Из проигрывателя неслись громкие звуки корневого ньюорлеанского блюза.
– Можно войти?
– Конечно, дорогуша.
Он пошел за ней внутрь. Три женщины, все в мужских рубашках и брюках, спокойно смотрели на него.
– Верн, это Бобби, Берт и Терри.
Они кивнули, не открывая рта.
Верн повернулся к Тедди.
– Я просто подумал, заскочу ненадолго. Может, я лучше в другой раз зайду. Не хочу…
– Давай пальто. – Она пошла в спальню, он за ней.
– Мы могли бы поговорить в другое время, – начал Верн.
– Это просто девушки из нашего дома. Ты никому здесь не помешаешь. – Она повесила его пальто. – Долго они не останутся.
– Но я не хочу…
– Не волнуйся. – Она взяла его за руку, и, когда они вернулись в гостиную, она его вела. Пальцы у нее были твердые и сильные. Тем временем женщины в гостиной уже встали и собрались у входной двери.
– Мы пойдем. Зайдем в другой раз. – Они открыли дверь. – Рады были познакомиться, мистер.
– Не уходите из-за меня, – промямлил он. Но они уже закрывали дверь с другой стороны. – Жаль, что из-за меня они ушли.
– Все в порядке. – Тедди начала собирать стаканы по комнате. – Что будешь пить? Как насчет "Джона Джеймисона"?
– "Джон Джеймисон" – это отлично. – Он сел на кушетку. Проигрыватель все еще играл блюз. Он узнал глубокий, хриплый голос Бесси Смит. Расслабившись, он откинулся на спинку кушетки, положил голову. В комнате было тепло и пахло женщинами. Скоро Тедди вернулась с двумя стаканами. Один поставила рядом с ним, сама села у проигрывателя на пол.
– Спасибо, – сказал Верн, беря стакан. Тот был холодный и влажный. Он сделал глоток и прикрыл глаза. Жидкость обожгла ему горло и легкие, удивительно, сколько в ней было жизни. Если бы эликсир жизни существовал, то это наверняка был бы виски.
Он вздохнул.
– Ну, как?
– Прекрасно. – Потом спросил: – Ты удивилась, когда увидела меня?
– Нет. Не очень. Ты легко нашел мой дом?
– Без проблем. – Он оглядел комнату. В ней прибирали. Бутылки и одежда исчезли. Пепельницы были пусты. – На этот раз твоя комната выглядит куда лучше.
– Тогда она тебе не очень понравилась.
Верн криво усмехнулся.
– В тот вечер мне вообще ничего не нравилось.
– Не думай, что я буду извиняться.
– Забудь. – Они помолчали, слушая музыку. Наконец пластинка кончилась.
– Хочешь послушать что-нибудь?
Верн поставил стакан и подошел к шкафу. Присев на корточки и чуть наклонив голову, он стал рассматривать конверты.
– Как насчет Баха, флейта со струнными? – Он вытащил пластинку. – Давненько я его не слушал.
– Ставь.
Он осторожно сменил пластинку. Через несколько мгновений размеренные аккорды коротких торжественных танцев наполнили комнату. Верн вернулся на свое место, к стакану.
– Прекрасно. Просто прекрасно.
– Ты давно знаком с Доном? – спросила Тедди.
– Пару лет, наверное. А что?
– Так, интересно.
– Мы с ним нечасто видимся. Иногда он приходит ко мне на станцию. Пытается заставить меня ставить больше диксиленда в моих программах.
– Ясно.
– А ты что о нем думаешь?
– По-моему, он интеллектуальный простак.
Верн захохотал.
– Тебе не обязательно быть с ним.
– Знаю.
– Почему же тогда ты с ним?
Она пожала плечами.
– Дон славный мальчик. В некотором смысле.
– У него такой вид, как будто его заживо ест какой-то грибок.
– Дон знает интересные места. У всякого, с кем встречаешься, есть чему поучиться.
– Чему же ты научилась у него? Слушать заплесневелый джаз?
– В ньюорлеанском джазе он разбирается хорошо.
– Если бы это еще имело какое-то значение. Да ладно, забудем о нем.
Они продолжали слушать сюиту.
– Эта часть такая красивая, – сказала Тедди. – Помнишь, как сказано о ней у Хаксли в "Контрапункте"? Мне нравится этот пассаж.
– Насчет кошачьих кишок? Виолончелей? Это когда тот старик-ученый спускается по лестницу на вечеринку. А там играют это.
– Музыка играет большую роль в этой книге.
Верн слушал музыку. Постепенно она забрала все его внимание. Одиночество, которое он чувствовал до того, начало проходить. Он потянулся, сидя на кушетке, потер глаза.
– В чем дело? – спросила Тедди.
– Ни в чем. Думаю о книге. – Он поднял стакан, но тот был пуст. Подняв пустой стакан к свету, он медленно поворачивал его перед глазами.
– Эта книга о смерти, – сказала Тедди.
Верн встал и подошел к книжному шкафу. Он повернулся к музыке спиной и стал читать названия на корешках. Немного погодя Тедди подошла к нему и встала рядом.
– Вижу, ты любишь Элиота, – сказал Верн. – Большой человек, для нео-фашиста. – Он вытащил тонкую книжку. – А это что за чертовщина? "Убийство в соборе".
– Это пьеса о Томасе Беккете.
Верн поставил книгу назад.
– У тебя много Юнга. Одни неофашисты. "Интеграция личности".
– Он милый старик. Любит долгие прогулки в снегу. Что с тобой вдруг приключилось?
Верн резко повернулся к ней.
– Вот что, юная леди. Давайте-ка куда-нибудь пойдем. Куда вы хотите? Или вы вообще никуда не хотите? Или мне уйти и поехать домой?
Тедди засмеялась.
– Давай просто поговорим. Я устала от темных маленьких забегаловок. О’кей?
Верн сел на кушетку.
– Понятно.
Глава 6
Верн встретил Дона Филда на следующий день. Дон выглядел еще угрюмее, чем прежде. Он подошел к Верну, когда тот уходил со станции после работы.
– А, – сказал Верн. – Это опять ты. Я уже начинаю привыкать видеть тебя здесь в это время.
– Где ты был вчера вечером? – хрипло спросил Дон.
– Вчера вечером? А что?
– Тебя не было дома. Я звонил.
– Какое тебе дело до того, где я был вчера вечером?
– Так, я удивился.
Верн отпер дверцу машины.
– Вот и продолжай удивляться. – И он тронулся. В зеркальце заднего вида он видел Дона: тот стоял на обочине и грустно глядел ему вслед, опустив руки, полные книг и пластинок.
В тот вечер Верн сказал Тедди, что видел Дона. Она ничего не ответила. Они как раз ехали в клуб "Похмелье" слушать Маггси Спеньера.
– Спеньер, – говорил Верн. – Один из величайших живущих музыкантов в мире джаза. Услышать его – это настоящее испытание.
– Я слышала пластинки.
– Это не одно и то же. Пластинка не передает истинного вкуса музыки. Ощущения. Вот подожди, увидишь.
Понравился ли ей тот вечер? Кажется, да. По дороге домой она прижалась к нему, мурлыча мелодию. Вид у нее был вполне счастливый и довольный, ее глаза сияли и искрились весельем так же, как тогда в "Уокер-клубе", где он увидел ее впервые.
На углу, немного не доезжая до дома, Тедди вдруг положила ладонь ему на руку.
– Верн, останови здесь на секунду. Я сейчас вернусь.
Она вышла из машины и засеменила к магазину спиртных напитков. Он уже закрывался: продавец погасил витрину и снял кассу. Тедди постучала в дверь, помахала. Продавец, шаркая, подошел к двери и отпер. Тедди вошла в магазин. Минуту спустя она вышла оттуда с бумажным пакетом.
Она впорхнула в машину.
– Это от меня.
Они поехали вдоль обочины к ее дому. Выходя из машины, Верн начал проверять окна и двери.
Тедди смеялась, стоя на тротуаре.
– Ты такой серьезный. Никто твою машину не уведет!
Верн фыркнул.
– Надеюсь. Просто так я лучше себя чувствую. Пошли.
Он пошел за ней вверх по лестнице. Она шагала впереди, держась за перила, ненамного опережая его. На верхней ступеньке лестницы она остановилась и стала ждать, когда он догонит.
Из-под ее двери торчал листок бумаги. Она подняла его и прочитала.
– Это от Дона. – Она передала записку ему. Он прочитал ее и вернул. Тедди положила записку в карман, и они вошли. В гостиной горел свет, слабый огонек, спрятанный позади стола. Он оставлял комнату темной и загадочной. В воздухе витали запахи. Ароматы женских духов, едва ощутимый застарелый дух виски и сигарет. Подойдя к шкафу, чтобы повесить пальто, он уловил другой запах. Почти животный.
– У тебя что, есть животное?
– Кошка была, но под машину попала. Ей переломили хребет. Я видела из окна.
– Прости.
– Трудно держать кошку в городской квартире. В кухне ящик с рваной газетой, на мебели следы от когтей. Садись.
Он сел. Тедди исчезла в кухне, мурлыча на ходу мотив. Он слышал, как она что-то открывает.
И вдруг, сидя один в гостиной, слушая, как возится на кухне девушка, он впервые ощутил в своей душе нечто похожее на мир и покой. Он позволил себе расслабиться, его сознание как будто задремало. Облако мягкой темноты навалилось на него, смешавшись с ароматами комнаты.
И так, в облаке женских испарений, ароматов духов и дезодорантов, запахов тел, он едва не заснул. Точно издалека он видел Тедди, которая появилась на пороге гостиной и стояла, молча глядя на него. Усилием воли он заставил себя проснуться.
Он улыбнулся ей. Снял очки и спрятал их в карман. Ослабил галстук, не отрывая головы от шероховатой ткани кушетки.
Тедди бесшумно пересекла комнату, с каждым шагом становясь все ближе и выше, пока не остановилась прямо перед ним. Она поставила поднос и села рядом. Он не смотрел на нее. Он был полностью удовлетворен. Тепло и запахи окружали его со всех сторон. Он стал снова погружаться в сон, и это было долгое погружение. Он опускался все глубже и глубже. Звуки окружающего мира, его холод, яркий свет – все уносилось куда-то прочь от него.
Жесткие худые пальцы Тедди коснулись его лица. Он вздохнул. Давление ее ладоней нарастало. С силой распрямляющейся пружины энергия вырывалась из нее и передавалась ему через ее руки и ладони. Вспышки мощи, текучая, всепоглощающая сила. Нарастание желания. Он снова вздохнул. Физическая потребность.
Запахи, тепло, комната и девушка рядом с ним, все смешалось и слилось воедино. Он перестал чувствовать границы. Все внутри и вокруг него поднималось на поверхность, готовясь вытечь наружу. Волна, огромная приливная волна надвигалась на него. Он закрыл глаза.
Не сопротивляясь, он отдался ей целиком.
Болело все. Тело словно покрылось пузырями ожогов, прикосновения заставляли морщиться. Ослепленный мозг силился собрать себя воедино. Он был разбит, разбросан повсюду, рассыпан на кусочки. На фрагменты и частицы. Он хватал ртом воздух, дыша тяжело, как животное, победившее в смертельной схватке.
– Ты в порядке? – спросила Тедди.
Он посмотрел на нее. Костистый нос. Висящие, распущенные волосы. Отдельные прядки слиплись от пота. Глаза сверкали совсем рядом с его глазами.
Верн отодвинулся от нее. Он лежал нагой, неприкрытый. Повернулся на бок, спиной к ней. Кушетка рядом с ним расправилась, это она пересела на подлокотник.
– Я в порядке. – Голова болела. Очки выпали из кармана на пол. Он подобрал и надел их. Немного погодя он сел.
Сидя на подлокотнике, Теди спокойно застегивала платье. Она молчала.
– Который сейчас час? – прошептал Верн.
– Около трех. – Она наблюдала за ним. – С тобой все нормально? Ты хорошо себя чувствуешь?
Поняла ли она, как далеко он оттолкнул ее? Ему было холодно, все в комнате словно отдалилось от него. Желудок урчал. Во рту было кисло. Он нашел поднос и съел крекер, намазанный "Лидеркранцем". Затем он попытался выпить, но поперхнулся, спиртное обожгло ему горло. Он поставил стакан.
– Прости. Со мной все будет в порядке.
Он достал трубку и принялся ее раскуривать. Тедди снова села рядом, на дальний край кушетки. Он безразлично смотрел на нее. Лицо у нее было худое, тело недоразвитое и простое, мальчишеское. Он перевел взгляд на ее ступни. Длинные и плоские, как у птицы. Как у аиста. Вдруг она подняла костлявые плечи и отвернулась.
– Холодно здесь, – сказал Верн.
Она не ответила. Верн провел глазами по комнате. Положил ногу на ногу. Живость в его теле начинала постепенно прибывать. Предметы в комнате возникали, точно из небытия. К ним тоже возвращались жизнь и цвет. То, что произошло несколько минут назад, опустошило их, высосало из них весь смысл, любая вещь в комнате, на какую ни глянь, была пустышкой. Но теперь смысл, а с ним и обычное свечение вещей понемногу восстанавливались, по каплям просачиваясь назад, на свое место.
В комнате стало теплее. Верн курил, положив ногу на ногу, и чувствовал себя все лучше.
Он повернулся к Тедди.
– Может, мне лучше пойти домой.
Она быстро повернулась. Ее глаза сверкали.
– Ты хочешь? Ты этого хочешь?
Он медленно вынул изо рта трубку.
– Поздно уже. У меня завтра утренняя смена. – Он отвел глаза: это была неправда.
– Извини. Я думала, ты… захочешь остаться. Отсюда ведь недалеко до станции.
– Мне надо побриться. – Он потянул себя за рукав. – И переодеться.