- Не понял?
- Ту белокурую девушку зовут Надеждой.
- И что вы мне ее сватаете?! Не надо мне Надежды, даже белокурой. Дайте просто надежду.
- Просто надежду? Вы же говорили что-то о коте, который меня съест. Вот и надейтесь на него. Но имейте в виду, замок охраняют собаки. Если я вам скажу, что они злые, то ничего не скажу.
- А что вы сами такой злой? Все у вас есть, а злой.
- Да не злой я. Я персонаж, без которого современному обществу, самому себя съедающему, никак не обойтись.
- Вы еще и философ… - сник я.
Философа не переубедить, философы сами переубеждают.
- Приходится, - развел он руки. - Надо же как-то объяснять себя.
- Надо, но…
Фон Блад решительно встал.
- Ну, хватит разговоров, вам пора спать, сейчас режим, знаете ли, для вас - это главное. Попили коньячка, дымом сладеньким пропитались, а теперь спатеньки, спатеньки, жирок завязывать.
Приторно улыбаясь, он удалился. Однако не успел я прилечь, вернулся. В чистом халате, без всяких там пятен крови и с чемоданчиком в руке, как я понял, содержащим приспособления для взятия крови.
- Я ж обещал вам анализы, - сказал сукин сын, доставая и размещая последние на журнальном столике.
Что мне было делать? Я сел в кресло, протянул ему указательный палец подушечкой вверх. Сладострастно раскрыв рот, он кольнул его стальным перышком. С большим удовольствием всосал в трубочку кровь, любовно размазал по стекляшкам.
- Где вы этому научились? - спросил я, дивясь сноровке заправской медсестры.
- С животными ведь дело имеем… А с ними глаз, да глаз нужен, чтобы зоопарк внутри себя не собрать.
Закончив с кровью, он достал радиометр, промерял меня с ног до головы.
Сказал: "Да уж, до тысячи микрорентген вам как до Хургады пешком".
Взял мазки.
Выстриг прядь волос, срезал ножничками ногти на руках - было что, берег я их, не грыз, ведь для заключенного ногти - единственный шанцевый инструмент. Потом дал баночку. Стеклянную, из-под детского питания, с обидным для меня названием "Тыквенное пюре".
Отвернувшись, я, как есть тыквенное пюре, в нее помочился. Он закрыл баночку крышкой, сунул, не брезгуя, в карман (а что брезговать, когда собираешься съесть все то, из чего объект анализа выходит?), и ушел, оставив меня в растерянных чувствах.
Я не стал ложиться - был уверен, что людоед вернется. И угадал. Через пять минут он действительно появился с листками писчей бумаги в руке и сказал, глумливо улыбаясь:
- Я подумал, вам захочется почитать на ночь. Это самая моя любимая вещь, я частенько листаю ее на сон грядущий или перед обедом.
Фон Блад протянул мне листки. Что он потом говорил и как удалился, я не слышал и не видел. Все внимание, вся моя физическая сущность незримыми цепями приковались к любимой вещи Блада. Вот что я прочитал, перед тем, как в сердцах забросить распечатку под кровать:
Большая Советская энциклопедия, с добавлениями и исключениями.
Мясо, скелетная мускулатура убойных и съедобных диких животных и человека; один из важнейших продуктов питания. В состав М., кроме того, входят соединительная, жировая ткани, а также незначительное количество нервной ткани. М. называют также туши и их части (М. на костях). В зависимости от вида животного М. называют бараниной, говядиной (от устаревшего рус. слова "говядо" - крупный рогатый скот), кониной, человечиной и т. п.
Химический состав мышечной ткани убойных животных (в %): влага - 73-77; белки - 18-21; липиды - 1-3: экстрактивные азотистые вещества - 1,7-2; экстрактивные безазотистые вещества - 0,9-1,2; минеральные вещества - 0,8-1,0. Дыхательный пигмент мышц - миоглобин обусловливает тёмно-красную окраску свежего разреза куска М., а его производное - оксимиоглобин - светло-красную окраску, быстро образующуюся на воздухе.
18. Надежда в багажнике.
Квартировал я в уютной камере с видом на глухую каменную стену, освещавшуюся солнцем минут пятнадцать в день, да часок луной при ясной погоде. По ней вился хилый плющ; он придавал мне сил, несмотря на то, что любовался я им сквозь широкое, но обстоятельно зарешеченное окошко-амбразуру. "Он выполз к свету, и я выползу", - думал я в тот день, лелея надежду и боясь отвести от него глаза, ибо как только я их отводил, они утыкались в стену камеры, на которой было уже семь крестиков, выведенных мелком.
Да, к тому времени я провел в замке семь дней. Мелок фон Блад принес по моей просьбе, принес, хотя считал, что счет дням, как пессимистическое действо, наверняка ухудшит мои вкусовые качества.
* * *
Вечером седьмого дня он все-таки привел ко мне белокурую Надежду. С момента нашей последней встречи она немного похудела, став конфеткой, и мне пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы не привлечь ее в качестве сексуального объекта к своему организму, истосковавшемуся по телесному общению.
Поняв, что меня не прошибешь всякими штучками в виде пластичного кривляния без всякой там одежды, ночная гостья горько заплакала, упав мне на грудь. Но после того, как я поведал о Наташе, из девичьей солидарности моментально осушила слезки, и скоро мы с ней говорили как брат с сестрой. Она рассказала, что окончила химический факультет МГУ по специальности "Токсикология", ("Яды", - расшифровал я), - и работает, а, скорее всего, работала в фирме, экспортирующей всякие женские вещи, в основном, прокладки и тампоны. И что попала в подземелья замка после того, как бес затащил ее в "Тайную вечерю" и кое-что показал.
- Бес его звали, это аббревиатура от имени Баранов Ефим Сергеевич. Он милый был, красавчик хоть куда, глаза истинно бесовские. Ручки целовал: ах, ах, какая волшебная плоть, говорил! И денег не жалел. А как захмелела от счастья, сгреб в охапку и к машине, как невесту понес, "Мерседесу" красному (мне вспомнился красный внедорожник фон Блада). Ну, я варежку разинула - все думаю, миллионер попался - тресну, не отпущу, вцеплюсь всеми коготками. А он меня в багажник. Если бы ты знал, сколько я в нем слез пролила…
- Что, долго вез? За город, наверное?
- Да нет, не из-за этого я плакала. Он меня в багажник спрятал и, подлец, забыл. Два дня сидела, охрипла, хотя кричать бесполезно было, он специальный был, этот багажник, для таких дур, как я. Мягкий более-менее, и совершенно звуконепроницаемый, одна езда чувствовалось. И вот, на третий день, ты только не спрашивай, как я там обходилась, он сам собой открылся. Приподнялась, смотрю, а вокруг зимний сад картинный, деревья с птичками и цветами, чуть ли не магнолии с павлинами - это у них автостоянка такая, как во Флориде. Посидела, посидела, свежим воздухом отдышалась, вылезла, сняла все с себя, понятно, почему, плащ с переднего сидения взяла, накинула, и в дом.
- Бежать надо было…
- Куда?! Там ворота у них, танком не прошибешь. Вошла, кругом народ, весь из себя аристократический, в пенсне, смокингах и платьях до пят. Ходят друг за дружкой с шампанским, пьют, говорят и с тарелочек аппетитно кушают. Ну, у меня и схватило под ложечкой - сколько дней не ела, - подошла к столу… и в глазах у меня поплыло.
Рассказав, как была пленена после того, как, подойдя к "шведскому" столу, увидела полдюжины человеческих глаз, смотревших на нее из заливного, Надежда повторила попытку моего совращения, но я, как и в первый раз, остался непреклонен. Не только светлый образ Натальи, но и что-то человечески больное, сверкавшее в глазах гостьи в течение описываемого эпизода, помогло мне в этом. Помирившись быстро, как подружки, мы поели - кормили меня одним мясом, и, хотя я, не веря фон Бладу, давно подумывал, что оно с людоедского стола, аппетит мой мне не изменял.
После трапезы гостья рассказала, что находится в заключении около трех недель, но проживет еще целых три месяца, потому что ее берегут к Новому году, чтобы подать к столу с яблоками.
- А ты не пыталась бежать или, по крайней мере, не думала о побеге? - спросил я, пытаясь не смотреть на девушку, удивительно ладную во всех отношениях, и главное, душевно открытую и непонятно родственную.
- Нет, - беззаботно ответила она. - Блад - серьезный человек, и вряд ли не предусмотрел все, вплоть до…
Ее прервал шквал собачьего лая. В свою очередь он прервался трусливым визгом: видимо, одна из собак возмутила ночное спокойствие понапрасну и была наказана охраной.
- Нас могут спасти только снаружи, но у меня ни в Москве, ни в области, нет никого, - продолжила девушка, когда ночь за окном стала ординарной.
- А где есть?
- Нигде, - повлажнели у нее глаза. - Я круглая сирота.
Я поверил, и тут же попал в ловушку. Отечески прижав девушку к себе, я стал покачивать ее теплое тельце, расслабился, и она мгновенно перевела акт соболезнования в партер, причем я оказался на лопатках.
Любой мужчина меня поймет. Когда ты на лопатках, и грудь твою прожигают два маленьких алчных соска, подталкиваемых грудями, переполненными вдохновением и женской мягкостью, когда природно-алые губки, забыв обо всем, миллиметр за миллиметром продираются сквозь недельную щетину к твоим застывшим от неожиданности губам, когда шелковые бедра, упругий животик, и лобок, эта провокационно твердая кость, знают, что делать, и жаждут это делать, у вашей любимой девушки нет ни малейшего шанса остаться единственной.
Прощай, Наташа!
19.Тень шла в разведку.
Да, я решил сдаться, решил отдаться воле событий и насладиться узнаванием незнакомой телесности.
Я решил сдаться, и перед тем, как броситься в предательски неглубокую яму плотской любви, обвел глазами комнату, дабы проститься с самим собой, любившем в ней преданно, как Ромео, с Наташей проститься, из горячо любимой женщины обращавшейся в пристально-холодную лягушку пожизненного упрека, обращавшейся, благодаря животной природе человека, благодаря мне, отученному обстоятельствами идти до конца.
Перед тем, как сдаться и пасть, я решил попрощаться с комнатой, со своей обителью, вместе с жильцом хранившей верность возлюбленной. Хранившей верность, но из-за моей слабости стремительно и бесповоротно обращавшейся в вертеп, в притон, в лупанарий, в тлетворный дом терпимости. Стал прощаться и вдруг окаменел, торопливый мой взор споткнулся на оконных прутьях. Еще не поняв, что вижу, я мгновенно вернулся в свою уже почти сброшенную кожу несупружеской верности, уверенным движением Джеймса Бонда снял с себя жарко пылавшую девушку, и с широко открытыми глазами, почти не дыша, приблизился к окну. Верхняя часть стены с одиноким плющом была ярко и наискось освещена луной. По границе тьмы и света шла в разведку черная кошачья тень.
Это была тень Эдгара-Эдички. В этом не могло быть никаких сомнений - тень, время от времени посматривала в мое окно. Увидев, что замечена, она выдала такое индейско-кошачье "Мяу!!!", что по всему периметру лесопарка, окружавшего замок, взвился истерический спазм листопада, взвился от бешено-цепного собачьего порыва, в клочья разорвавшего тишину и спокойствие ночи. Лай, сопровождавший этот порыв, был дик и ужасен, ибо как водка, состоял на шестьдесят процентов из воды смертельной боязни и на сорок - из спирта отчаянной храбрости, то есть желания избавиться от страха хотя бы ценой жизни.
От этих леденящих кровь звуков настроение Наташи упало. Мгновенно осунувшись, она захныкала - мне стало ее жаль, так скоро (и некстати?) потухшую. Поплакав с минуту, девушка позвонила по телефону внутренней связи, и попросила охранника скорей отвести ее в свою, ставшую уже привычной, подвальную камеру - пусть там сыро и одиноко, зато тихо и покойно.
20. Два ноль в нашу пользу.
За Натальей пришел фон Блад собственной персоной. Лицо будущей моей обители демонстрировало крайнюю озабоченность и желание скорее избавиться от источника неприятностей.
Когда умру, прах мой пойдет на шашлыки,
И Блад из них свой мускул сложит,
- само собой переиначились в моей смятенной голове бессмертные строки Омара Хайяма, переиначились перед тем, как я увидел, что под мышкой у людоеда висит белый в красных пятнах бультерьер среднего размера - чистенький и целый, но, тем не менее, абсолютно профнепригодный. Сразу я его не заметил, потому что Блад по своему обыкновению был в белом халате, конечно же, измазанном кровью. Бросив собаку мне под ноги - та приземлилась тяжело и глухо, он увел девушку, не сказав и слова.
* * *
Бультерьеров я не любил. Тупые рожи, гнусные глаза, детишек рвут от перевозбуждения, к тому же крайне злобны и ограниченны. Более того, я не любил и людей, заводивших собак-убийц - в основном, это озлобленные и очень небольшие люди, всегда готовые спустить на вас свою трусость. Я люблю людей, заводящих симпатичных собачек, которые на меня, Кота по гороскопу, не бросаются и не охотятся.
Потому я присел над псом и с интересом стал его разглядывать, пытаясь определить причину превращения его в хорошего бультерьера (хороший бультерьер - мертвый бультерьер). Конечно, я не сомневался, что гибель собаки и появление Эдички на крыше замка - это звенья одной цепи событий, но определенные сомнения были. Однажды в иранском Белуджистане я стрелял из кавалерийского карабина в крупного волкодава, пытавшегося меня съесть (о, господи, меня всегда кто-нибудь, да пытался съесть, теперь вот Блад!), и пуля, выпущенная практически в упор, прошила его от груди до крупа, но, тем не менее, он довольно резво передислоцировался в свои тыловые порядки.
* * *
Череп бультерьера в области темени был аккуратно пробит тупым тяжелым предметом. Смерть, по-видимому, наступила мгновенно.
- Не иначе, кирпич на него уронил, - подумал я, конечно же, имея в виду Эдичку. - Вечно он мне боком выходит - спи теперь с этой дохлой псиной в одной комнате.
Я лег на кровать и унесся мыслями к своей прекрасной Даме. К Наташе. Лег и унесся, чтобы не смотреть на собаку, противную даже в потустороннем виде, а также не желая возвращать в голову мысли о том, что мой кот, похоже, действительно "терминатор", генетически измененный для достижения неизвестных целей (неизвестных, но явно не стратегических, ибо я и стратегия - две вещи несовместные). Да, генетически измененный, и потому очень даже запросто расправляющийся с кровожадными собаками
- Господи, я же придумал эту девушку, - думал я, гладя на плющ, пробиравшийся на крышу в свете прожектора. - Я готов все ей отдать, даже жизнь, а сбудутся мои мечты, сжалится Бог, услышав мои молитвы, подарит ее мне, и окажется, что она обожает прапорщика Задова и изнывает от "Формулы-1". Нет, так дело не пойдет. Ты собираешься в который раз наступить на одни и те же грабли. Не играют сейчас женщины на роялях, брюк не гладят - ненавижу глажку! - и пельменей не лепят. Вместо этого женщины обожают Верку Сердючку, олицетворение всего того, что они не могут из себя вытравить никакой косметикой, знают, кто такой Макларрен и сколько раз, ну, этот, как его, был чемпионом. Да, Шумахер…
Плющ сорвался со стены с перебитым хребтом, стена покрылась оспинами. "Та-та-та" автоматных очередей рассекли внешнее пространство. Кто-то, явно с пояса, отчаянно палил по крыше.
"Видимо, Эдичка перешел к активным действиям. Надо лечь на пол", - принял я благоразумное решение.
На полу, рядом с похолодевшим хорошим бультерьером, о Наталье не думалось, и, стащив с кровати подушку и употребив ее по назначению, я принялся поминать Эдгара. Если он за что-то взялся, то этому конец, как Теодоре.
Я засмеялся: представил воочию, как Сатана послал фон Бладу кота на голову, и фон Блад, дабы уберечь драгоценную свою жизнь, принялся окружать замок рвом. Когда я воочию наблюдал, как Эдгар саженками преодолевает водное препятствие, в смежной комнате раздались тяжелые шаги, отдававшие безнадежностью, затем дверь распахнулась, и на пороге появился озабоченный фон Блад, дубль два: на плече у него висел автомат, а под мышкой - второй по счету хороший бультерьер. Настроение у меня повысилось и я, увидев под кроватью статью о мясе, решил ее дочитать с демонстративным интересом.
* * *
Биохимические процессы в мясе после убоя. Через несколько часов после убоя в мышечной ткани начинает развиваться посмертное окоченение (Rigor mortis), характеризующееся тем, что мышцы теряют гибкость, растяжимость и делаются твёрдыми. В состоянии посмертного окоченения М. непригодно для использования. Продолжающиеся в М. биохимические процессы приводят к расслаблению и размягчению мышц. Процесс, протекающий в М. после прекращения жизни животного (человека) и приводящий к значительному улучшению его качества, называется созреванием М. В производственных условиях созревание М. достигается выдерживанием туш в камерах охлаждения при 0-4°С. Сразу же после прекращения жизни животного (человека) начинается превращение гликогена в молочную кислоту. Последняя играет существенную роль в процессе созревания М. Необходимое условие для образования кислоты - достаточное содержание в М. гликогена. Поэтому от утомлённых, больных или возбуждённых перед убоем животных (человека), содержащих в мышечной ткани мало гликогена, получается М., нестойкое при хранении. В процессе созревания М. становится нежным и сочным, в нём образуются вкусовые и специфические вещества, которые при той или иной кулинарной или технологической обработке придают пище или продукту характерные вкус и аромат. Специфический мясной вкус и аромат, свойственные разным видам М. - говядине, свинине, баранине, человечине, связаны с липидами или образующимися из них соединениями.