Ферран больно толкнул его локтем в ребра, а крестьянин сказал:
- Ну и хорошо, сударь, что вы имеете дело с миссиями и книгами. Очень хорошо.
Ночь становилась все темнее, а они наконец вышли из леса на луг и приблизились к освещенному изнутри маленькому низкому домику. Когда крестьянин открыл дверь, они увидели его жену и четверых детей, молча сидевших в единственной комнате, в которой только и было мебели, что стол, кровать и очаг, где над огнем кипел котелок. Последний привлек особое внимание Минара, унюхавшего многообещающий запах голубятины.
- Король послал сюда этих двух господ по поводу их бабушек, - объяснил крестьянин жене.
- Вот и хорошо, - отозвалась она и пошла помешать в котелке.
Ферран успел внимательно осмотреть комнату еще до того, как за ним захлопнулась дверь.
- Где мы будем спать? - спросил он.
- Как где - вот здесь, - указал крестьянин на большую кровать.
- А где же спите вы и ваши дети?
- И мы здесь, сударь, - ответил крестьянин, указывая на ту же кровать.
Ферран и Минар поглядели друг на друга, на крестьянина, его жену и четверых детей.
- А в лесу действительно водится волк? - спросил Ферран.
- Здоровенный! - с восторгом воскликнул ребенок. - На прошлой неделе он съел лошадь и полдерева.
- Что до меня, - сострил Минар, - я, кажется, сейчас тоже мог бы съесть лошадь. Ну а дерево мне ни к чему. - Он подошел к очагу и заглянул в большой котелок, хотя покрытая пузырями поверхность похлебки не давала истинного представления о его вместимости. Жена крестьянина помешивала варево, глядя на Минара.
- Видимо, очень вкусная похлебка, - сказал ей Минар, - но, может быть, ей хватит кипеть, а то мы втянем все содержимое котелка носами еще до того, как оно достигнет наших ртов.
Хозяйка поставила котелок на длинный стол, за которым разместились все обедающие: хозяин сел на одном конце стола, хозяйка на другом, все четверо детей втиснулись на скамейку с одной длинной стороны, а Феррану и Минару предложили такую же скамью с другой стороны. Дети уселись по росту, и гости поняли почему: после того, как хозяйка наполнила их собственные тарелки, похлебки явно осталось недостаточно на всех. Мальчик, который говорил про волка, устроился поближе к котелку, а остальные выстроились, так сказать, в очередь согласно его или ее физической силе; в результате следующий мальчик получил приличную порцию, а двум маленьким девочкам, сидящим на конце стола, досталась одна тарелка на двоих.
Ферран пожалел их и, перегнувшись через стол, добавил им похлебки из собственной тарелки. Этот жест не вызвал комментариев: за столом слышались только чавканье и хлюпанье. Вообще за весь обед никто не произнес ни слова, не считая того, что Минар вдруг расплакался.
- Извините, пожалуйста, - сказал Ферран. - Моего друга только что постигла тяжелая утрата.
Крестьянин сочувственно кивнул.
- А много было лет его бабушке?
- Восемьдесят один год, - быстро ответил Ферран, решивший, что им лучше поддакивать крестьянину, как бы тот ни истолковывал слова Минара.
Крестьянин опустил тарелку, выпив из нее последние остатки похлебки, и сказал:
- Вроде я ее не знал. - Потом спросил жену: - У нас тут, кажись, никто не умирал, а?
- Она жила не здесь, - объяснил Ферран, похлопывая по спине Минара, который опустил голову на деревянный стол и безутешно рьщал под любопытными взглядами детей.
- А, - отозвался крестьянин. - Но король прислал вас сообщить о ее смерти, так?
Ферран утомленно кивнул:
- Не совсем король, но, в общем, вы правы. Затем Минар поднял голову и, вытирая ладонью слезы, объявил крестьянину:
- Я хочу найти родителей девятнадцатилетней портнихи из Монморанси, которую звали Жаклин. - Внезапно он издал звук еще более странный, чем все его рыдания. Дело в том, что Ферран изо всех сил стукнул его под столом по ноге.
- Жаклин? - Крестьянин подумал, слизывая последний кусочек со своей тарелки. - Уж не дочь ли это Корне, мастера по дереву, который живет на краю поместья?
- Да, кажется, так.
Минар получил еще один удар по ноге и злобно глянул на Феррана.
- Она дружила с вашей бабушкой? - спросил крестьянин.
- Нет, - перебил его Ферран. - Это просто еще одно имя, которое он вычитал в книге.
Крестьянин совсем опешил, и за столом опять воцарилась тишина. Минар с увлечением черпал ложкой похлебку, и вскоре на нем сосредоточились взгляды всех остальных, поскольку его порция была самой большой и он закончил есть последним.
- У вас удивительно вкусная голубятина, - сказал он, опустошив тарелку.
- Это была не голубятина, - возразила жена.
Все четверо детей слезли со скамейки и вышли наружу, где с хихиканьем принялись мочиться. Следом вышел их отец, затем мать, и, когда вся семья вернулась в дом, Ферран и Минар решили, что настала их очередь.
- Пошли, - сказал Ферран, взяв друга за руку, и они вышли в кромешную тьму, сомкнувшуюся вокруг, как только они закрыли за собой дверь.
- Так где ж тут можно облегчиться? - удивленно спросил Минар и тут же воскликнул: - Перестаньте, Ферран, вы мочитесь мне на ногу!
- Вы заслуживаете худшего, - отозвался его друг, направив в другую сторону струю мочи, которую ни одному из них не было видно.
- Почему это?
- Вы сказали этим людям, кто мы, а мы собирались держать это в тайне ото всех.
- Успокойтесь, - сказал Минар, поливая невидимые листья. - Я об этом думал и решил, что, если хочешь скрыть, кто ты, лучше всего взять собственную фамилию.
- Дайте мне убедительные доводы, а не то я полью вас тем, что еще осталось у меня в мочевом пузыре.
- Видите ли, какое бы имя вы ни назвали, люди все равно будут подозревать, что оно вымышленное. Если бы я назвал вас Мазарен или Мольер, крестьянин все равно заподозрил бы, что это имя вымышленное.
- Ну, пожалуй.
- Таким образом, называя свои настоящие имена, мы играем на естественной подозрительности людей и путем двойного обмана создаем у них уверенность, что нас, во всяком случае, зовут не Ферран и Минар… Ой, перестаньте!
Ферран сжалился (а может быть, у него иссяк запас мочи) и сердито сказал:
- В дальнейшем разговаривать с людьми буду я, а вы помалкивайте. Ладно, пошли спать.
Они зашли в дом, где вся семья уже переоделась в ночные рубашки и улеглась на кровати, тесно прижавшись друг к другу, чтобы оставить место гостям. Огонь в очаге потух, и в тусклом свете тлеющих углей Ферран и Минар увидели, что все лежат валетом, так что голова одного оказывается рядом с ногами другого. Сосчитать, сколько людей помещалось на кровати, можно было путем сложения и вычитания: две младшие девчушки лежали отдельно на одеяле, и, таким образом, Феррану и Минару предстояло провести ночь с четырьмя соседями на одной постели.
Они разделись до рубашек, Минар встряхнул брюки и повесил их сушиться, а затем оба забрались на кровать, которая во всем, исключая размеры, напоминала лошадиную торбу. Она была огромной, но все же недостаточно огромной, и Ферран пожелал крестьянину, лежавшему где-то в тесном переплетении тел, чтобы его семейство больше не разрасталось. Ферран также подумал, что было бы крайне нежелательно, чтобы муж именно сегодня ночью вздумал произвести действия, которые могут повести к подобному росту: в постели находилось столько разных тел и в таких странных позах, что ему ничего не стоило нечаянно ошибиться адресом.
Минар втиснулся между Ферраном и кем-то, у кого были или четыре ноги, или очень странная голова и отвратительный запах изо рта, и повернулся на правый бок, чтобы быть лицом к своему другу; но он не был привычен к тому, чтобы спать в таком положении, и опасался, что у него от сердца отхлынет вся кровь и что к утру он будет мертв. Он слышал, что такое может случиться, если человек не перевернется несколько раз за ночь. Он попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло - он чувствовал себя как абрикос в желе.
Семейство крестьянина как будто уже спало: со всех сторон раздавались всхрапывания, порыгивания и почесывание вшивых голов. Минар не осмеливался ничего сказать своему товарищу, опасаясь еще одного удара локтем или чего-нибудь похуже. Он попытался с каждым вдохом немного увеличиваться в объеме, надеясь таким образом создать вокруг себя немного свободного пространства, где можно было бы ворочаться и таким образом открыть крови путь к сердцу.
Когда наступило утро, он был все еще жив и обнаружил, что Ферран перебрался на пол и лежал, положив голову на их узел.
- Пошли отсюда, - прошептал Ферран.
Через ставни, закрывавшие маленькое окошко, и щели в двери просачивались лучи солнца, но Минар инстинктивно знал, как всякий человек, который не любит без крайней необходимости вылезать утром из постели, что час еще слишком ранний. Ферран встал, потянулся и повторил, что им пора идти, но Минар закрыл глаза. Тогда Ферран принялся его расталкивать.
- Перестаньте, Ферран!
- Ш-ш-ш!
- Что вы сказали, сударь? - спросил разбуженный шумом крестьянин, высовывая голову из сплетения грязных ног на дальнем конце кровати.
- Благодарим вас за гостеприимство, - тихо ответил ферран, - но нам пора уходить.
Крестьянин, у которого плечи были зажаты до полной неподвижности, как бы пожал бровями.
- А что, похороны сегодня?
- Какие похороны? - спросил Минар; к этому времени вся постель пришла в движение, и отовсюду начали высовываться головы и ноги. Старший мальчик, отдуваясь, вылез из-под одеяла ("Что он там, интересно, делал?" - подумал Минар), жена перекрестилась из уважения к предполагаемой покойнице, а Ферран наконец-то стащил своего друга на пол.
- Ваша бабушка ушла к ангелам? - спросила одна из девочек из-под кровати, и Ферран и Минар принялись одеваться под сонными, но любопытными взорами всей компании. Брюки Минара по крайней мере высохли.
- Хотите съесть несколько яиц и выпить молока с куском хлеба? - предложил крестьянин, и, охотно согласившись, Минар разбил сырое яйцо прямо себе в рот и запил его кислым молоком из кувшина; затем Ферран поднял узел, взял Минара за руку и повел его к двери, сопровождаемый хором пожеланий всего наилучшего им самим и упокоения души их умершей бабушке.
Как только друзья вышли из дома, Минар залился слезами:
- Моя бедная Жаклин!
- Ради бога, не начинайте опять свои причитания! - воскликнул Ферран.
Вскоре они набрели на лесную речку, где смогли Умыться, побриться и отдохнуть, прежде чем начать поиски лучшего пристанища, чем им предложил крестьянин. Примерно через час они увидели вдали деревню, на краю которой стояло несколько импозантных зданий.
- Поспрашиваем в этой усадьбе, - сказал Ферран, - только обещайте, что будете держать язык за зубами.
Минар кивнул, крепко сжав губы, и поднял узел. Он даже дотащил тюк до внушительных ворот, за которыми виднелось здание, слишком величественное и слишком мрачное для жилого дома. Они прошли по длинной изогнутой аллее, не встретив ни души, пока справа, из двери в стене, огораживающей сад, не появился священник, кивнувший им в ответ на их учтивые поклоны.
- Приветствую вас в обители ораториев Монморанси, - сказая он, подойдя к ним. - Вам нужно какое-то конкретное лицо, или вы приехали инспектировать нашу школу?
- Мы… э-э-э… - начал Ферран.
- Инспектировать, - заявил Минар, и Ферран грозно на него поглядел. Священник тем временем буравил взглядом узел, лежавший у их ног.
- Тогда пойдемте в часовню, - предложил священник.
- Что ж, можно начать и с часовни, - с готовностью отозвался Ферран, изобразив благочестиво-серьезную мину. Минар по мере сил пытался ему подражать, и двое друзей, внезапно оказавшихся в роли инспекторов, дошли вслед за священником до конца аллеи и вступили в арку, ведущую в главный двор, откуда было уже хорошо видно небольшую часовню.
- Благодарю вас, святой отец, - сказал Ферран и потянул Минара вместе с узлом к двери часовни.
- Вы хотите исповедаться? - спросил священник, и Ферран с Минаром, поглядев друг на друга, в унисон ответили:
- Нет.
Они вошли в часовню. Внутри никого не было. Минар со вздохом облегчения положил узел на пол у двери, затем пошел вслед за Ферраном и встат рядом с ним на колени перед алтарем. Ферран молился о том, чтобы их жизнь оказалась вне опасности и чтобы они сумели придумать, как поступить с секретными бумагами, которые были у них в узле. Минар же молился о том, чтобы на обед им досталась жареная утка, а еще за упокой души бедной Жаклин и за собственное утешение, потом он опять начал плакать.
Священник оставил их вдвоем, но вскоре к ним присоединился третий. Ферран услышал, как этот третий кашлянул, заходя в часовню, но не повернулся посмотреть, кто это, а продолжал молиться - или делать вид, что молится. Шаги незнакомца постепенно приближались, а затем затихли - незнакомец остановился позади Феррана, и тот решил, что пора на него взглянуть.
Он перекрестился и обернулся, Минар сделал то же самое. Они увидели другого священника - высокого, полного и более важного с виду, чем первый; этот священник широко улыбнулся неожиданным гостям, но холодные расчетливые глаза внимательно вглядывались в их лица, словно стараясь запомнить черты для последующего осмысления.
- Я отец Бертье, - спокойно объявил он в ответ на поклоны Феррана и Минара. - Я с удовольствием покажу вам нашу прекрасную обитель, созданную для изучения наук, размышления и молитвы и приветствующую всех, кто разделяет нашу веру в беспредельную мудрость Господню.
В эту минуту Ферран услышал снаружи звук множества бегущих ног. Потом раздалась команда: "В колонну по одному, дети!"
Феррану казалось, что он где-то слышал имя "Бертье", но он не мог вспомнить, при каких обстоятельствах.
- Вы оказываете нам честь, святой отец, - сказал он, взглянув на Минара, который так же широко улыбался, как и их достопочтенный хозяин. В часовню начали заходить мальчики и рассаживаться по местам; отец Бертье погладил одного или двух по голове, когда они проходили мимо. Затем он пригласил Феррана и Минара последовать за ним наружу и приступить к осмотру обители. Вернувшись на освещенный солнцем двор, звеневший от марширующих ног - все больше мальчиков подходило к часовне, - гости проследовали за отцом Бертье к двери, потом - в длинный коридор, по обе стороны которого находились расположенные через равномерные промежутки большие окна.
- Разрешите осведомиться, - спросил отец Бертье, указывая на дверь, ведущую в библиотеку, - какое дело привело вас в Монморанси?
Прежде чем Минар успел открыть рот, Ферран шагнул вперед и сказал:
- Мы собираемся провести здесь лето.
- Разумеется, - кивнул отец Бертье, не останавливаясь, - здесь дивная природа, и многие приезжают к нам на отдых. Заботами монсеньора герцога Люксембургского поместью в значительной мере возвращено великолепие, которым оно славилось в прежние времена.
Он остановился у открытого окна.
- Взгляните, - со значением произнес Бертье, показывая на стоявшее вдалеке здание, почти скрытое деревьями. - Это часть Шато Энгиен, где герцог останавливается во время своих визитов - раз в два года. Он сейчас как раз там. Это - превосходный человек, и у него весьма достойная жена.
Бертье кашлянул: он явно гордился тем, что допущен к обществу столь благородных особ.
- На прошлой неделе, - небрежно проговорил он, - я завтракал там с Жан-Жаком Руссо.
Минар встрепенулся:
- Руссо? Автором "Юлии"?
Отец Бертье ответил, разглядывая свои ногти:
- Жан-Жак мой близкий друг. По сути, здесь, в Монморанси, он больше всего времени проводит со мной.
- Потрясающе! - воскликнул Минар. Роман Руссо "Юлия, или Новая Элоиза", вышедший в свет за несколько месяцев до того, произвел фурор. Первые издания были распроданы так быстро, что книготорговцы стали давать желающим книгу почитать - по определенной таксе за час. Минар заплатил двадцать четыре су за шестьдесят минут, но решил, что, если он захочет прочитать весь роман, ему придется неделю обходиться без пищи. Так что ему еще предстояло прочесть этот новомодный роман. - И вы, святой отец, лично знакомы с этим гением? - Он повернулся к Феррану. - Как это удивительно!
Ферран видел, что если Минар даст волю своим чувствам, он выдаст их обоих.
- Может, все-таки зайдем в библиотеку? - сказал он.
- Конечно! - Отец Бертье широким жестом предложил им пройти вперед, хотя был явно недоволен тем, что его перебили, когда он собирался что-то еще рассказать о своем знаменитом друге.
- Наша школа дает блестящее образование, - заговорил отец Бертье. - Мальчиков обучают всему, что может им понадобиться в жизни. Как вы, без сомнения, знаете, Братство Ораториев знаменито широтой взглядов. В нашей учебной программе уделяется особое внимание физическому развитию и танцам.
- А какой предмет преподаете вы, святой отец? - спросил Ферран в ту минуту, когда Бертье открыл перед ними тяжелую дверь библиотеки.
- Физику, - ответил отец Бертье. - Мальчики получают основательное знакомство с Аристотелем, не забыты и современные теории Бэкона и Декарта. - Бертье замолчал, Дабы его гости могли по достоинству оценить великолепную библиотеку, шкафы которой были уставлены фолиантами впечатляющей тяжести, возраста и ветхости.
- Изумительно, - прошептал Минар, боясь потревожить двух священников, не то работавших, не то спавших за столами. Однако отец Бертье не счел нужным приглушить свой звучный уверенный голос. Он подвел их к одному шкафу.
- Вот поглядите, - пророкотал он, - здесь у нас Бэкон. - Отец Бертье вынул с полки книгу, и она сама открылась на, видимо, часто используемой странице, где Бэкон излагал свою классификацию знания. - Посмотрите - три способности человеческого разума: Память, Разум и Воображение. Каждое из них разветвляется, образуя древо знания; вам это не кажется знакомым?
Минар поспешно кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь. Ферран потер подбородок.
- Это - "древо" из "Энциклопедии" Дидро и Д'Аламбера, - сказал Бертье. - Они просто украли идеи Бэкона. Мы так и написали в "Мемуарах Треву".
Теперь Ферран вспомнил, где он слышал о Бертье: его имя упоминалось в церковных трактатах, которые ему приходилось переписывать. Названный Бертье журнал пропагандировал взгляды иезуитов; однако этот священник с претензиями на литературные таланты сейчас работает в учебном заведении, которое никак не может симпатизировать воспитательным методам Общества Иисуса. Похоже на то, что изворотливый отец Бертье принадлежит к той породе людей, которые умеют всем угодить и преуспеть на любом поприще.
- Да, - с гордостью продолжал Бертье, - нам было совсем не трудно доказать, что редакторы "Энциклопедии" просто списали свои статьи с более ранних источников. Еще не вышел последний том, но я убежден, что и он будет содержать сплошные заимствования.
Священник, похоже, был хорошо осведомлен о деятельности авторов, с которыми никак не мог состоять в дружеских отношениях.
Минар тем временем все еще размышлял над поразительным фактом знакомства Бертье со знаменитым гостем Монморанси.
- А разве Руссо не участвовал в "Энциклопедии"? - спросил он.