Ни те, ни другие советы мне не подходили. Я хотела работать "в системе" - то есть в отлаженной, солидной компании, - и при этом не считала детством свои взгляды на необходимость полной открытости внутри коллектива. Потому всегда пыталась расшевелить, сплотить, а в результате - лезла в душу и наживала мнение, мол "Карпова, по меньшей мере, слегка не в себе". Зная за собой такую особенность, в этом новом коллективе я старалась быть как можно сдержаннее. В общем, это получалось, но лишало меня, по крайней мере, половины возможного удовольствия от работы. Ведь люди-то все были яркие и интересные…
- А это наш коллектив. - принимая на работу, Александра Григорьевна завела меня в просторную, приятно обставленную светлую комнату. - Шесть мальчиков и пять девочек. Будешь сидеть с ними в комнате. Прошу любить и жаловать.
Все здесь были молоды - самому старшему 37 лет, - ухожены и приветливы. Все разговаривали по телефонам и не выпускали из рук мыши компьютеров. Иногда, выходя покурить, я боролась с искушением внезапно вернуться в комнату. Мне так хотелось увидеть коллег настоящими…
- Скажи, у вас всегда так? - теребила я Ромочку.
- Как? - он испугано поправлял очки и настораживался. - Серьезно? Да нет… Иногда так, а иногда как нападет что-то, так сходим с ума потихонечку. Вон к Михаилу как-то подсела клиентка - милая такая девушка, робкая, боязливая… А я смотрю и прозреваю. Знаю я эту клиентку, сестра она мне родная. Дай, думаю, пошучу. Беру, по внутренней связи Михаилу шлю сообщение. Представь, сидит недоверчивая такая барышня - первый раз в жизни самостоятельно куда-то деньги вложить собирается. И боязно, и неловко показаться трусихою. Пришла сама, потому что втайне от меня и родителей собиралась квартиру снять. И деньги-то не ее, а хахаля, который метит в яппи, и потому с работы не отлучается. И квартиру нужно подыскать правильную, недорогую, но хорошую. А она и близко понятия не имеет, где белое, где черное, и знает прекрасно об этой своей бестолковости и боится ее… И вот, смотрит она пристально в экран монитора полчаса назад разговаривавшего с нею агента по недвижимости, слушает его предложения, а сама все в цифры на экране поглядывает - вдруг что-то этот агент не то говорит, вдруг что-то себе выкручивает… И тут, сама по себе, на экране появляется отчетливая надпись: "Лара, не слушайте его, он - терминатор!". Сестра моя бледнеет и чуть не падает в обморок. Михаил бросает взгляд на экран и чувствует, что лопнет сейчас - с одной стороны от смеха, с другой - от негодования: клиентка и так не в себе, а я ее еще и спугнуть пытаюсь. Ну, тут я, ясное дело встал: "Что ж ты, - говорю, - сестричка, за столько лет не удосужилась узнать название агентства, где я работаю?" Долго смеялись все, даже Александра Григорьевна вышла ругаться, но потом узнала, в чем дело, и побежала к себе в директорскую отсмеиваться… Так что, всякое бывает. Не всегда мы такие заработавшиеся…
Ромочка держится со мною открытее других по двум причинам: во-первых, он тоже курящий, а курилка, как известно, донельзя сплачивает. Во-вторых, он дважды подвозил меня после работы, причем рассыпался в комплиментах столь явственно, что я не выдержала: вместо дальнейшего головоморченья, открыто предупредила, чтоб никаких иллюзий не питал. Ромочка горько вздохнул и заявил, что предполагал нечто подобное. Мол, только в сказках появляется вдруг некто, кто и для карьеры полезен, и тебе приятен, и при этом отвечает взаимностью. В целом же Ромочка оценил мою честность и решил держаться так же. С тех пор мы общались довольно открыто.
- Страдаю, что не могу разглядеть вас. - жаловалась я. - Я ведь, знаешь ли, обожаю людей. Я актриса, я их потом переигрываю. А тут такая досадная ситуация. По некоторым признакам вижу, что каждый из вас - Человечище, но при мне вы никак не раскрываетесь. Если разговоры - то о работе, если шутки - то общепринятые. Все вы сидите такие напряженные.
- Это ты просто еще недавно у нас. Потом попривыкнут все, - утешал Ромочка неправдою. И работала я уже давно - три месяца. С тех самых пор, как серьезный Павлуша убедил меня оборвать свои театральные мытарства и пойти на серьезную работу, "чтобы смело смотреть в будущее". Его агитация как-то совпала с моим очередным разочарованием в театре. Я окончательно поняла, что мы - театр любительский, скорее театральная студия, чем труппа, и успехи наши с неудачами, помимо всего прочего, зависят еще и от загруженности на работе главных действующих спектакля. Поняла после того, как моего партнера задержали на работе и он не явился на премьеру. Зал был полон - да, своими, да, друзьями-сотоварищами, но все равно полон и все равно зал - а актерский состав - нет. В общем, как когда-то в профессиональном (где тебя безбожно строят, используют только в одном амплуа и вообще относятся очень коммерчески), так же я сейчас разочаровалась в авангардном театре, основанном на почве содружества. Поэтому Павлушиным советам я вняла и отправилась… А куда я еще могла отправиться? С тех пор числилась ответственной за рекламу, причем на самом деле была ответственной за отношения Александры Григорьевны с рекламными аферистами. Убедить ее не вступать с ними в работу, я не могла - маман всегда была женщиной увлекающейся и если кто-то заразил ее творческой идеей, то с этим ничего уже не поделаешь. Поэтому просто следила, чтоб ее не особо обманывали.
- Вызывали? - спрашиваю, заглядывая в проем двери. Маман сидит с одной из наших дам, склонившись над распечатками, и что-то черкает в таблицах. Она агрессивно не признает компьютерную технику, поэтому все подчиненные ходят к ней с бумагами.
- Опаздываешь? - маман насмешливо склоняет голову на бок.
Раньше - сразу после моего ухода из ТЮЗа - она сама звала меня к себе. Так и говорила: "София, ты уже выросла. Могу взять тебя под крылышко. Будешь развиваться на примере живого бизнеса. Сейчас недвижимость приносит тебе необходимый прожиточный минимум, если займешься ею всерьез - обретешь максимум" Но я не пошла. Вежливо поблагодарила, просветила относительно собственных планов, объяснила, что шла когда-то на актерское мастерство не по глупости, а сознательно…
Получив отрицательный ответ, маман сыграла в римского наместника, умыла руки и в дальнейшей моей жизни, как и в предыдущей, практически не участвовала. Впрочем, это я зря. Это не я говорю, а обида, и то не моя - а бабушкина. Бабуля до конца жизни так и не смогла понять, как это женщина, и вдруг отдает семилетнего ребенка на воспитание мужу и его матери, а сама решает посвятить себя работе…
- Работа-чертота, - бухтела бабушка. - Я, что ли, в свое время не работала? Вон даже пенсию повышенную назначили… Но на то, чтоб отцу твоему малолетнему по жопе надавать, у меня время находилось!
Ни я, ни бабушка, долгое время не знали, что маман, ради смены статуса, должна была перевернуть мир. Превратиться из школьной учительницы английского языка в переводчика-синхрониста при престижной организации в то время казалось практически нереальным. Всем, кроме одного влюбленного в маман партийного работника, который, увы, был категорически против детей от предыдущих браков. Долгое время у нас в семье считалось, что мама все еще живет с нами, но просто в командировке - она и впрямь там была, но когда приезжала, заскакивала всего на пару часов, забрасывала чемодан с подарками, перекидывалась парой слов с отцом наедине и убегала дальше, бросая всеобъемлющее "на работу". Потом, когда родители официально разводились, а маман выходила замуж, мы с бабушкой узнали всю правду. Обе мы отдавали маман должное - никогда она не забывала нас ни деньгами, ни подарками, но обе страшно обижались на отсутствие элементарной внимательности…
Совсем недавно я поняла - и до чего же приятно было это почувствовать - что все не так однозначно. Дело было сразу перед моей операцией. Совершенно пришибленная диагнозом, я сидела дома, лихорадочно пыталась сообразить, что нужно делать, и нужно ли. И тут… Звонок в дверь был неприлично долгим и требовательным. Обычно ко мне так не звонили. Маман влетела с горящими щеками, планами действий, бутылкой коньяка и подбадривающими тирадами. Она со всеми уже обо всем договорилась, у всех успела проконсультироваться, дело было только в моем согласии на операцию. Я была настолько рада, что все эти проблемы перестали быть моими, что не сопротивлялась ни секунды и не проявила ни капли вредности. Мне в тот момент было все равно - хоть режьте, хоть облучайте, хоть усыпляйте в ветеринарной клинике, только не заставляйте принимать никаких решений и… если можно… избавьте все-таки от этой невыносимой боли внизу живота. Вот тогда-то у нас с маман состоялся первый длительный и неофициальный разговор.
Тогда я узнала, что все время, разъезжая по своим командировкам, маман думала обо мне. Мечтала, как вскоре избавится от надоевшего уже мужа, выскользнет, сама уже станет на ноги, заберет меня к себе и станет баловать. А когда-таки выскользнула - стала вдовой в довольно раннем возрасте - понадобилось еще какое-то время, чтобы разобраться в новой обстановке, наладить дела, обрести стартовый капитал… В общем, к моменту, когда в жизни маман запахло стабильностью и она открыла свое агентство недвижимости, мне было уже двадцать три года и баловать меня не нужно было - и так была балованная и никакой опеки от маман принимать не собиралась.
В этом году, когда я пришла поговорить о работе, маман отреагировала хохотом.
- Я достаточно хорошо знаю тебя, София, чтобы заявить, что ты не сможешь себя систематизировать. В театрах ли твоих, в журналах ли, или где ты там еще перебивалась, можно было являться на фирму когда угодно, у меня же - дисциплина и строгая исполнительность. Не боишься, хочешь попробовать?
Я боялась, но это не влияло на намерения. Тем более, как раз выяснилось, что я - после работы в журнале отлично знающая весь рекламный мир города - могу принести агентству маман реальную пользу. До моего прихода в фирму рекламный бюджет тратился спонтанно, бестолково и расточительно. После - все то же самое, плюс с большими нервами, потому что ничуть не скупясь на эмоции, я высказывала маман все, что думаю, о ее планах, в надежде что хоть когда-то смогу переубедить ее.
- Ах, Александра Григорьевна, да с вами просто крышей поехать можно! Ну, зачем, объясните, зачем вам звезда на асфальте Арбата с именем? Да-да, я понимаю, не с именем - с названием агентства. Ну вот поверьте мне - это совершенно лишнее. Нет? Ну, хорошо, будем говорить откровенно, вот есть эта звезда, вот - я. Что-то из этого в вашей жизни лишнее. Выбирайте что!
Я несу эту чушь не от глупости, а от совершеннейшей безысходности. Впрочем, нет, я говорю достаточно честно:
- Поймите, если вы наняли меня, значит, вы мне доверяете. Если нет, то давайте расстанемся…
- Обычно я угрожаю неугодным мне работникам увольнением. - посмеивается маман, после чего кивком головы показывает на чайник, - С тобой - все наоборот. Чуть что, ты грозишься уволиться! Это бесчестно!
- Бесчестно то, что вы делаете! - я не намерена сдаваться. Нет, чайник я, разумеется, поставлю, и кофеек нам с ней налью, но это к делу отношения не имеет… - Вы обещали работу, а вместо этого - взяли меня на содержание!
- Обычно люди мечтают о таком повороте событий…
- Со мной - все наоборот!
Объективный взгляд
Два однотипных профиля нависли над столом. На одном чуть больше косметики, а некоторые места покрыты рябью морщинок. В целом он мягче, ухоженнеее, местами прикрывающие шею полудлинные осветленные локоны делают его женственнее - это маман. Второй профиль кажется резким - выпирающие скулы, скрещенные брови, торчащая вертикально вверх рыжая челка, глубокая впадина на подбородке - это Сонечка. Обе тонконосые, синеглазые и разгневанные. Смотрят исподлобья, нависнув над столом с разных сторон. Скрещивают взгляды, словно шпаги, меряются силами.
Они так похожи, что происходящее воспринимается, как хорошо отрепетированный спектакль.
- Давайте еще раз обговорим условия моей работы. Я беру на себя обяза…
- Перестань, - маман вдруг делается очень усталой. - Хватит, не могу слышать. Сплошная работа. Бизнес-бизнес… И даже от собственной дочери те же разговоры. Я ужасна, да? - маман вскидывает на меня покрасневшие вдруг глаза. - Деспотична и полна самодруства, так?!
Э-э-э, да у нее, похоже, что-то личное. Везде и всегда маман славилась своим хладнокровием. Что же это делается? Ее ставшие немного пухлыми в последнее время белые кисти рук немного дрожат. Понимаю, что нужно взять сейчас эту кисть ладонями, сжать по-дружески и с участием… Понимаю, но совершенно не представляю, как это сделать. Надо же! А ведь в сознательном возрасте я ни разу до нее не дотрагивалась. Уже даже когда отношения наладились, и я прониклась к этой женщине громадным уважением, маман все равно казалась мне прекрасной и неприступной, как музейный экспонат. Выжимая воспоминания детства, я могла восстановить ее запах - она всегда пахла свежей листвой и почему-то лимоном, а вот ощущения от прикосновений к ней совершенно не восстанавливались в памяти.
- Я устраиваю диктатуру, не считаюсь ни с чьим мнением, так? - она глянула на меня в упор и с таким укором, будто это я, а не она сама, произнесла последний текст.
- Не во всем, - конечно же, я тут же иду на попятную, - Но вот в вопросах рекламы агентства, точно… А что? Отчего вы увлеклись самобичеванием?
- Так, ничего, - маман решительно встряхивает волосами и, скрестив руки на груди, отходит к окну. - Цитирую одного хорошего знакомого. Редкий подлец! И при этом, ты знаешь, такой хороший человек, такой глубокий, такой понимающий… - минуты слабости прошли, маман делает пару быстрых, маленьких глотков кофе, опустошает полстакана воды, запивая и снова усаживается за стол, - А про звезды ты зря бузишь. Это хорошая реклама. И недорого. Проблема только в том, что телефоны и адрес у нас может сто раз еще поменяться, а перебить надпись потом уже будет нельзя. Я специально вызвала тебя, чтоб ты решила этот вопрос.
- Вы собираетесь еще и координаты писать на этой звезде??? - легкое головокружение валит меня обратно за стол. Нет, работать с ней становится все невыносимее. Что она там говорила про сумасбродство и самодурство? - Понимаете, была бы я вам посторонним человеком, с радостью бы любую вашу блажь бежала б оговаривать. Деньги ваши, откаты у рекламщиков - мои. А если не откаты, так, по крайней мере, очень доброе расположение - я ведь представитель такого крутого заказчика…
- Именно поэтому я и не хочу брать людей с улицы на эту должность. Не терплю, когда меня обманывают, поэтому никогда не создаю ситуаций с искушениями…
- Да, я помню. Только дайте же мне договорить, а то забуду, и потом ни в жисть не сформулирую. Так вот, именно потому, что я вам не посторонняя. Именно потому, что по вашим поступкам будут судить и обо мне… Да и вообще оттого, что мне не все равно, какой у вас сложится имидж… Поэтому я очень вас прошу отказаться от всех ваших сумасбродных идей и довериться мне. А лучше - любому хорошему профессиональному агентству. Я могу представить вам людей. Замечательных, талантливых, понимающих…
- Деточка, - маман, вопреки всем правилам, закуривает и чиркает зажигалкой возле моего носа. - Мой имидж уже давно сложился. Теперь я имею право тратиться на развлечения. А вся эта реклама, по сути, - просто развлечение. Поверь, агентству недвижимости ничего, кроме специализированных изданий, вообще не нужно… Но если мама хочет повеселиться со звездочкой, что ты можешь иметь против?! Ты же когда тебе скучно, маешься всякой безобидной дурью. Стишки там издаешь, всякие "Нараспашки" выпускаешь…
Самое грустное, это ощущать полное свое бессилие оградить близких людей от их собственной глупости. Все-таки маман немного сумасшедшая. Говорят, иначе и не могло быть. Моя бабушка по маме, говорят, к старости стала вообще неуправляемая. Самый милый из ее бзиков маман пару раз мне охотно рассказывала. Программу "Время" в те времена вел молодой и неспешный джентльмен, из тех, что всегда нравятся пожилым леди (никто из нас не помнит его фамилии). Бабушка чувствовала его повышенное внимание к себе и считала невежливым отвечать молчанием. Она писала записки, разворачивала их к экрану и требовала, чтоб ее подвезли поближе к телевизору. Так, не отвлекаясь от основной работы и не выказывая перед остальными телезрителями своей встревоженности, диктор мог узнать, что заслужил благосклонность. "Вчера вы смотрели на меня непозволительно! Но я прощаю вас" - писала ему бабушка, когда была чем-то расстроена, или: "Я вас тоже люблю!" - если пребывала в хорошем настроении. И это был не столько маразм, сколько увлеченность натуры. Ей так важно было придумывать себе какую-то игру, в которую можно было бы верить…
Вот и маман со своими звездочками явно туда же катится. Зато у нее в агентстве стабильно, сытно и престижно… Господи, ну с чего Павлик взял, что это компенсирует тягостность от моего бездействия?!?!
- "Женские факи" - лучший в мире журнал! Я ни черта не делаю и получаю за это деньги! Зашибись! - радостно провозгласила Марина после очередного серьезного разговора с Вредактором.
Это было еще в те далекие времена, когда мы с ней обе работали в редакции журнала "Женские факты". Я на тот момент уже ушла из ТЮЗа, уже обнаружила в себе человека с природным чутьем языка, уже поработала внештатным корректором во множестве мест и на постоянную работу в этот журнал была принята без всяких вопросов. Марина, конечно, работала журналистом, хотя настояла - и это взаправду очень смешно выглядело - чтобы в трудовой было написано: поэт. "Настоящий поэт виден по стихам, а вовсе не по бумажкам со званиями", - презрительно фыркала она, но неизменно каждому заново встреченному старому знакомому горделиво демонстрировала ксерокопию трудовой. - "Это отвратительно, но мне некуда было деваться. Записали без моего ведома!" - оправдывалась она со смешками.
В тот день Марина буквально приползла в редакцию. Обе мы находились уже в том возрасте, когда ночные посиделки за компом видны, увы, не читателям, а зрителям, рассматривающим нас по утрам.
- Бурная ночь? - не преминула поддеть Нинель. - Тебе идет…
- Да, - отвечала Марина. - Наедине с тенями Ахматовой и Гумилева. Я хочу выпросить у Вредактора право на серьезную литературную рубрику. На пять номеров вперед материал за две ночи накатала. С таким запасом, он не посмеет отказать!
Но он посмел. Вредактор считал, что поэты современным женщинам не интересны. Марина заявила в ответ, что тогда вообще никакую рубрику вести не будет. Вредактор вежливо согласился, сообщив, что именно это он ей и хотел предложить.
- Вы умеете оперативно реагировать, - передразнивала Вредактора Марина, делясь со мною в курилке происшедшим. - Вы нужны нам на случаи срочного вызова на репортаж. Скоро, между прочим, мы планируем запускать новостийный раздел… Марина, пока ваша основная задача - присутствовать. Быть под рукой, понимаете? И, пожалуйста, без фанатизма. Не нужно опасных инициатив. Давайте жить дружно… - откомментировав слова Вредактора неприличными словами - все же обидно, когда выпустить классную статью отказываются, - Марина тут же вспоминала о своем выгодном положении и снова становилась довольной: - Но ведь здорово! Мне платят просто за присутствие. Никакого износа творческого потенциала, никаких мук с выпусками!