Вообще, для бедняги-Павлика все сейчас рушилось. Он так устал когда-то от своей роли при Марине, что, встретив Сонечку - такую непохожую, такую милую, такую спокойную, мудрую и правильную, - тут же решил измениться и начать жизнь по-новому. Для Марины он всегда был не слишком любимым мальчиком для интимных встреч, без всякой душевной близости. Уверившись в этом окончательно, Павлик испытал мощнейший приступ боли где-то в районе самолюбия и решил, во что бы то ни стало, избегать впредь подобных ситуаций. Сонечка - смешная, маленькая, впервые увиденная в трамвае - сразу показалась идеальным вариантом. Павлик подошел познакомиться и мгновенно понял, что не ошибся. Женщина с очень тяжелой судьбой, Сонечка не сломалась, а, вопреки всему, осталась веселая и… ласковая. Павлик решил измениться, / быть подстать, чтобы стать/, и сознательно выстроить свою персональную идиллию. Немножко назло Марине, немножко в пику сестрам - одна разведена, другая мужа презирает, обе высмеивают Пашенькины идеалистические наклонности и считают, что благополучных семей нынче не бывает. А вообще - в подражание отцу, который по сей день жил с матерью в согласии, а всех остальных обитателей квартиры старался опекать и поддерживать. В общем, Павлик экстренно принялся менять свой образ жизни. Из беззаботных gеймеров, следящих за посетителями игрового зала, он легко вырвался в менеджеры по торговле. Хозяева фирмы всегда поощряли энтузиазм молодых кадров. Продажа компьютерной техники оказалась Павлику вполне оп зубам и очень скоро его стали хвалить и вешать на доску почета, как лучшего продавца-консультанта недели. Павлику казалось, что в перспективе у него большие заработки. Он радовался сам и делился с Сонечкой планами о золотых горах. Она виделась ему, Павлику, женщиной, с которой возможно создать все им задуманное. Такой и должна, по его мнению, быть жена: милой, но не безумно красивой, веселой, но уже без девичей ветрености, не слишком счастливой в прошлой жизни, кроткой и немножко глупенькой… М-да, Павлик совершенно не знал настоящую Сонечку. Отчасти - потому что и не хотел знать, довольствуясь устраивающим его, придуманным образом, отчасти потому, что она искусно маскировалась, на каждом шагу выдумывая, и сама веря в эти свои выдумки.
Например, про операцию и невозможность иметь детей. То есть сам факт, конечно был правдою, но произошло все это очень давно. Еще до периода раннего и неудачного Сонечкиного замужества…
Его звали Владленом и это имя очень раздражало ее. Она называла Владиком, а в порыве ехидства - Леночкой. У них была 14– летняя разница в возрасте и это поначалу удивительным образом ни на чем не сказывалось. Ну, интересы там общие, друзья, разговоры. Вечерами Владик оттягивался по дешевым кофейням с компанией неформалов, днем - неузнаваемо изменившийся, обедал в дорогих ресторанах с партнерами по кооперативу. Он был парень с головой, вдобавок - чей-то там сын, потому любые начинания казались относительно безопасными, и умные люди пригласили его в совладельцы кооператива. Кстати, Сонечка так до сих пор и не уяснила, кем именно является ее бывший тесть и если б ее спросили о нем, ответила бы: "душевный старичок с носовым платком за поясом желтого домашнего халата".
Как они познакомились, никто не помнит. Впервые Сонечка отметила для себя его существование, когда узнала его возраст.
- Я вчера узнала, сколько Альбиносу лет, и охренела! - заухала филином Женечка ей в уши. - Прикинь, 31!!! А я его за пивом послать позавчера пыталась.
- А он? - Сонечка спрашивала больше, чтоб поддержать компанию, чем из интереса.
- А он послал меня. Вежливо, правда. Но вполне уверенно. Я хотела обидеться, а потом узнала, сколько ему лет и успокоилась. Мы таких старых пианэров не трогаем, да? - Женька запыхтела, показывая, что смеется.
Грузная Женька в то время ходила потертой джинсе, шокировала всех матами и хриплым мужским голосом, громко хохотала и разговаривала только сленгом. Сонечка в то время обожала все яркое, посему такая Женя была ей очень по душе. Сама же Сафо - так она величала себя в те годы - претендовала на экстравагантность, носила высоченные каблуки и зеленоватые пряди волос, курила трубку, щеголяла в юбчонках самого легкомысленного фасона - то узких и слишком коротких, то таких, что взлетают до плеч от малейшего дуновения ветра, - и всегда расстегивала пару лишних пуговиц на вороте рубашки. Собственно, такой она Владлену и запомнилась. В какой-то вечер устроили мини-танцы, Сонечка, со всем подаренным ей природой артистизмом, кинулась отыгрывать и, в результате, уже через час сидела вдвоем с этим самым Альбиносом или "старым пианэром" в каком-то полуподвальном ресторанчике с живым оркестром и отдельными кабинками вокруг столиков.
Он ей очень понравился в этот вечер. Наедине - растерянный, внимательный, с блеском явной заинтересованности в больших голубых глазах, подающий интересные темы и обхаживающий. При посторонних - уверенный, даже резкий, элегантный и снисходительный. Возможно таким он и был обычно, просто Сонечка его слабо помнила. А вот он помнил ее хорошо. Помнил, когда и в чем была одета, когда и с кем уходила из кафе…
Сонечка изо всех сил старалась нравиться. Представления о сексуальности у нее тогда были плотно связаны с вульгарностью, поэтому получалось очень вызывающе. Владик все эти томные позы, шепотание и перебрасывание обнаженных ног под почти несуществующей юбочкой воспринял так, как воспринял бы любой взрослый мужчина.
Она и сама не знала, почему отдалась ему. Возможно, просто пришло время переходить в новый этап жизни…. А Владик потом откровенно злился, едва сдерживая раздражение вопрошал, почему она ему не сказала раньше, и сокрушенно вспоминал, что у него был принцип "никогда не спать с девственницами". Он чертыхался себе под нос, а потом Сонечка скидывала одеяло, чтоб уйти, и Владлен мигом забывал все ругательства….
У Сонечки не было еще страсти, но удовольствие от того, что она может иметь такую власть над этим решительным, взрослым парнем, могло сравниться с любым наслаждением.
- Ты же говорил, все это зря? - кокетничала она, издеваясь и отодвигаясь к краю кровати. Дома у Владлена была огромная, словно королевская, кровать…
- Да говорил-говорил… - признавал свое поражение он. - А сейчас не говорю. И не думаю ничего. Тут невозможно просто думать, когда ты такая, такая…
Спустя месяц он уехал в командировку в Грузию, а Сонечка поняла, что беременна. Не долго думая, как дитя прогрессивного человечества, лишенное предрассудков и прочего, она отправилась в больницу. Нет, там не отказывались сделать аборт, но разговаривали таким тоном, что делалось дурно: "Боишься? Трахаться не боялась, не бойся и сейчас… Это все сбрить немедленно. Понаращивали. Самой не противно от такого леса, как у мужика под мышками?"
Женька утешала на свой лад, советовала оставить ребенка, обещала его растить и помогать во всем. Сонечка рыдала у подруги на мощном плече, причитая:
- Да где, где ты, где ты его будешь растить? У своих родителей, или у нас с отцом в громоподобной однокомнатной?! А на какие шиши?
Сонечка психанула, ушла домой, погрузилась в кипятковую ванну, вылезла, в состоянии полной решимости и прострации, потаскала отцовские гантели, они показались ей легкими, взялась переставить шкаф в комнате, снова полезла в ванну…Решила, что ничто не поможет и в состоянии полной прострации наглоталась таблеток… На счастье, отец пришел с работы пораньше и вызвал скорую.
Вот после этого недовыкидыша и был подписан приговор: детей у Сонечки больше не будет.
Самое смешное, что буквально в течение недели после Сонечкиного выхода из больницы, на нее посыпались небывалые чудеса. Мать отца, почувствовав приближение окончательной недееспособности, уехала в деревню к сестре, выписавшись и оставив свою коммунальную комнату единственной и любимой внучке. И тут же, совершенно не сговариваясь с одной из бывших свекровей, никогда не отличавшаяся приливами материнских чувств, женщина, давшая Сонечке жизнь и оставившая ее семилетней на попечение бабушки и отца, вспомнила о дочери. Она подарила ей на 17 летие уютную однокомнатную квартиру в тихом райончике. Отдала в полное ее, Сонечкино, распоряжение, пообещав разобраться со всеми необходимыми документами позже. Основной аргумент к избавлению от ребенка был разбит вдребезги. Сонечка чувствовала себя ужасно - ей мерещился упрек неба в таком развитии событий. Ночами ей снились младенцы и собаки, пожирающие их.
Еще одну страшную глупость она совершила, рассказав обо всем вернувшемуся из командировки Владику. Тот негодовал. Напился, кричал что-то о девичей безмозглости, устроил ужасную сцену в том самом кафе с кабинками. Вытащил ремень из брюк и, когда Сонечка попыталась прокричать что-то в свое оправдание, со всей силы стеганул ее по лицу. Бляшка ремня больно ударила по веку, Сонечка перевернула стол, выскочила на улицу и долго искала машину, мечась между желаниями уехать на ней домой и под нее броситься.
Наутро Владику было так стыдно, что он тут же сделал Сонечке предложение. Она согласилась, потому что была тронута его безумным раскаянием, подарками, увещеваниями… Она согласилась, потому что никогда не отказывалась ни от каких приключений, а выход замуж семнадцатилетней девочке всегда кажется чем-то сродни международному круизу или съемкам в дорогой киноленте. Она согласилась также и потому, что чувствовала себя ужасно виноватой - ведь она убила ребенка Владика.
Свадьба была роскошной. Мать жениха плакала, отец невесты смотрел на все скептически, но от участия в совместных тостах не уклонялся. Остальных родителей не было. Так уж сложилось, что и Сонечка, и Владлен воспитывались в неполноценных семьях.
Счастливым этот брак не был никогда. Женились из чувства вины, жили из чувства долга. И только расставание - с яростью, с обоюдной ненавистью - было в их отношениях искренним. Весь год замужества Владлен пытался сделать из Сонечки то, что, по его мнению, имело право называться его женой. А именно - неприхотливую, тихую дома, но блистающую в компаниях, всегда покорно ждущую и не имеющую никаких собственных планов на жизнь инфантильную особу. Осознав безуспешность своих попыток - хотя Сафо старалась, очень старалась, но все равно, так или иначе выказывала самостоятельность и наличие собственного взгляда, чем рушила все иллюзии мужа - Владик счел их брак безнадежным. Кончилось все загулом Владика с Женечкой, в котором последняя, как настоящая подруга, поспешила признаться Сонечке. Каялась, говорила, что ее напоили, хотя в рассказе звучали нотки гордости и точные суммы, Владленом за ресторанные счета отданные. Сонечка закатила дикую сцену. Владлен дал ей пару дней на то, чтоб собрать вещи и, оскорбленный, умчался вглубь ночного города. А Сонечка, обретя свободу, поклялась себе всегда стопроцентно ею пользоваться. Лишь после недавней операции, пересмотрев всю свою жизнь и возымев новые ценности, Сонечка задумалась о том, что пора наполнить свою жизнь чем-то значимым. Она ходила по тихим улочкам центра, была /пропитана надеждой все ж таки остепениться/, напевала Агузаровское /верю я, ночь пройдет, сгинет страх…/ и, в припадке просветления, слала в пространство благодарность, что теперь ей есть к чему стремиться. И именно тогда, именно такой, обновлено-светлой, мягкой и лучащейся гармонией, встретил ее Павлуша. Он был уверен, что Сонечка была такой всегда, и не мог даже предположить в ней Марининой жесткости, безрассудства или мрачности…
Чудом выживший в это холодное время комар пищал над кроватью, и я - такая большая, такая в сравнении с ним сильная - в панике скрывалась с головой под одеялом и надеялась, что он не заподозрит моего присутствия. Насколько сон валил меня, пока Павлуша бодрствовал, настолько же сейчас я не могла забыться. Все думала… О никчемности существования таких, как мы с Мариной, о ее несправедливо-насмешливом ко мне отношении, о том, что, выпади мне возможность жить заново, я во что бы то ни стало все изменила бы и со многими осталась просто в дружеских, а в интимных - только с кем-то одним, каким угодно, но, чтоб все чисто и правильно.
Думала, что у нормальных людей в жизни есть два-три роковых человека. Ну, тех, которых, выходя из дому, всегда боишься встретить, но всякий раз непроизвольно высматриваешь в толпе /капельки сходства ища в каждом встречном/. У меня же таких - треть города. И со всеми было что-то громкое и необузданное, и от всех остался осадок, и все будут смотреть на меня с примесью личного и самоутверждаясь чуть-чуть, дескать "я-то тебя насквозь вижу, я-то тебя ближе всех знаю"… И что это ненормально, когда так много избранных, и притупляет все чувства, и изнашивает психику… Думала, что, если нельзя отменить прошлое, то важно, хотя бы, не повторить его в будущем. А для этого нужно что-то кардинально изменить. И перемена эта никак не произойдет, пока я вместе с Боренькой. Тамошний культ полной свободы часто сводится к простой безответственности… И это приведет в конце концов к сумасшествию, как у Марины, или, что еще страшнее, к безумной старости. И уже я буду нечаянно попадать на чьи-то похороны и нести скороговоркой несусветную чушь, которую люди с больной совестью будут принимать на свой счет и бояться до полуобморочного состояния. Не хочу!
- Павлик! - я выныриваю из противокомариного укрытия и стучу Павлушу по плечу. Он всегда очень странно спит - как-то болезненно. Откинувшись головой далеко за подушку, с приоткрытым ртом и периодически нервно вздрагивая. Раньше я жалела его, поправляла, переворачивала, укутывала… Сейчас испытываю даже что-то вроде раздражения, мол "ему-то что неймется? у него-то какое право есть на столь страдальческий вид"?! - Павлик! Слушай меня… - шепот мой отдает неприкрытым отчаянием и ужасом. - Завтра я не могу - завтра работаю. А вот послезавтра. Если одна вещь за завтрашний вечер не изменится, обещаю - мы послезавтра поедем смотреть детей. Ты слышишь? - я трясу его уже слишком сильно и он просыпается. - Слышишь? - повторяю. - Если ничего не изменится, то послезавтра. Обещаю!
* * *
Утро началось с рэгги. Мой давний способ предсказывать себе день на этот раз сулит нечто пугающее: "Научилась драться за придуманную честь, / Научилась пить, когда хочется есть… /Научилась играть на ржавой трубе, / Покупать весь мир, не спросясь о цене…" - мощно и насмешливо поет Ольга Арефьева. М-да, похоже, сегодня мне предстоит быть взрослой и сильною…
Вообще, это гадание частенько ошибается, но я не корю его за это и все равно прислушиваюсь. Каждая выдумка имеет права на своих почитателей. Способ предсказания прост: каждое утро меня будит будильник компьютера, запрограммированный так, что берет любую, какую хочет, песню с винчестера (а уж винчестер у меня забит, будь здоров!) и включает ее на полную громкость. Едва обнаружив в компе такую возможность (я вообще не в ладах с техникой, но тут, умничка, умудрилась разобраться), сразу решила загадывать: о чем пробуждающая меня песня сообщит - таким и будет мой следующий день.
- Так нельзя, Сонечка, - серьезно сокрушался Павлик. - Ты заранее себя настраиваешь на плохое. Ведь подбор песен у тебя специфический - сплошь советский рок, то есть сплошная депрессия. Давай я внесу в плэй-лист хорошей электронной музыки, или психодела какого-нибудь…
- Не стоит, милый, - противилась я. - Услышу такое и решу, что день пройдет, как у робота. Твою музыку можно слушать, мою - нужно. - блистала я, и тут же осознавала свое воровство, смущалась и признавалась: - Это я у Башлачева украла. Он когда из Череповца в столичную жизнь выехал, его между Москвой и Питером разрывали. А он говорил: "В Москве можно жить, а в Ленинграде - нужно". Да ты не волнуйся, и среди моей музыки полно добрых прогнозов. - я тут же принялась гадать Павлику, методом тыка включая отрывки из всевозможных вещей. И Павлуша сразу повеселел, и даже одобрил мои забавы, потому что, на вопрос "Что на работе?" наш компьютер ответил песней БГ, пропев: "Через дырку в небесах/ Въехал белый Мерседес, /Всем раздал по три рубля и проехал мимо…" Павлика это очень обнадежило…
В принципе, Ольга Арефьева угадала. Сначала я отстаивала перед Павликом право ночевать сегодня без него, потом разговаривала сама с собой, а точнее, с записанным моим голосом сообщением автоответчика, вымаливая у него разрешения опоздать на работу, потом подверглась нападению глупых шуточек таксиста: "Хи-хи, так опаздываешь, а нам все светофоры красные. Это ты согрешила сегодня. Точно! Хи-хи… Это любимый тебя задержал, не иначе. Хи-хи-хи…" После трехкратного повторения таких шуточек пришлось мягко напомнить, что с женщинами моего возраста о "любимых" не говорят, а на "ты" переходят только после брудершафта, которого у нас никогда не будет и не было. На работу я примчалась вся взъерошенная, и скурила четыре сигареты разом, чтобы прийти в норму.
- София, тебя вызывают к начальству, - не успела ступить на порог, как была морально травмирована. Ромочка понимающе разводит руками и комментирует. - Пока ты была в отгуле, кто-то принес прайсы с удобными ценами, Александра Григорьевна под впечатлением… Вероятно, попросит тебя утвердить.
- Мать мою за ногу! - неприлично выругалась я, чем повергла коллег в невероятное смущение. Вообще-то они были классным коллективом. Все профи, все орлы, все - личности. Матерая команда, сплоченная десятилетней совместной деятельностью. Отличные ребята, с такими бы дружить, критиковать начальство, устраивать бунт и усовершенствовать процесс деятельности фирмы. Увы, ничего подобного у меня с ними получиться не могло…
И не только из-за разницы в статусах. Я давно поняла, что любой рабочий коллектив - это все равно люди, объединенные не по собственному желанию, а волей судьбы, и потому ни о какой полной солидарности речи быть не может. Вообще странная общность - коллеги. Видимся каждый день, плотно взаимодействуем и при этом совсем-совсем ничего друг о друге не знаем. Потому что общаемся - поверхностно. Если не по работе, то фишками, фишечками, прикольчиками - главное, чтобы слушалось легко. А на душе у каждого при этом по неподъемному грузу, в сердце - по трещине, в мозгу - потрясающая глубина мысли… Но этим - не обмениваемся. Это - личное. И всякий раз, попадая на новые работы, я всегда страдаю от таких законов. Потому что я - существо коллективное. "Вы - мой народ!" - мысленно говорю каждой новой группе, к которой пристану (не от "приставать", а от "пристань"). И принимаюсь сразу хлопотать, оберегать, доверять, узнавать, веселить… В общем, принимать близко к сердцу. И рано или поздно, оказывается, что зря. Что я даже пугаю людей и отталкиваю этой своей привязчивостью. И это всякий раз больно и несправедливо до нежелания жить.
- Сонечка, ты, как ребенок, обижаешься на устройство мира! - посмеивался Павлуша, когда я немножко жаловалась. - Нет толку от твоих переживаний. Меняй запросы к коллективу и все станет хорошо.
- Правильно, Сонычко, - говорил в ответ на мои излияния Боренька. - Коллектив долго работающих вместе людей - сплошь фальшивая, лживая штука. В глаза улыбаются, за спиной интригуют… Если ты понимаешь это, то на фига туда лезешь? Бросай систему, общайся лишь с теми, кто действительно "твой народ", и будешь жить гармонично…