* * *
НОЧЬ НА ВЫСОКОГОРНОМ ПЛАТО ШКОЛЫ ДИВЕРСАНТОВ
У штабного домика стоят Вишневецкий и седой кладовщик... Смотрят в спины расходящимся в темноту сотрудникам.
- Ключи от "виллиса" у тебя, Паша?
Павел Петрович порылся в карманах, вытащил ключи:
- Держи.
- На кой черт нужно было американцев улучшать? Так было удобно - нажал на тумблер, и все!.. - сердито сказал Вишневецкий.
- Я специально поставил туда замок зажигания от нашего ГАЗона, чтобы твой "виллис" никто не реквизировал.
- Ладно. Я скоро вернусь.
- Погоди, Антон... Поговори со мной. А то мне не с кем и словом перекинуться...
- Не прибедняйся, Паша. Мне уже стукнули, что ты тут двух пацанов прикармливаешь.
- Интересно, кто же у нас такой "крот"?
- Каждый третий, - усмехнулся Вишневецкий. - А что за пацаны?
- Занятные парнишки. Кот и Тяпа.
- Очень занятные! Один - вор-рецидивист, второй - малолетний убийца!.. - покачал головой Вишневецкий.
- Все мы убийцы, Антон, - тихо сказал кладовщик Паша.
- Тоже верно.
- Кстати, одного из них, маленького, Валентином зовут. Как Валюшку нашего... звали. То есть - вашего...
- Нашего, нашего, - грустно поправил его Вишневецкий. - Ты и свадьбу нам на Тянь-Шане когда-то устраивал, и на Памир в экспедицию в тридцать седьмом увез от греха подальше... И с Валюшкой нянькался не меньше нашего...
- Ага! Давай считаться - кто кому больше должен...
- Ладно. Иди спать. Я скоро вернусь.
- Успеешь. Постой тут, - приказал Павел Петрович. И исчез в темноте. Слышно было только, как отпирал двери склада, потом запирал. Вышел из темноты со "шмайсером".
- Держи... Береженого Бог бережет.
- Как говорила моя польская бабушка - "щаженего пан Буг щеже". Спасибо, Паша. - Вишневецкий закинул на плечо автомат.
- А вот это Машеньке передай. - И Павел Петрович вытащил из кармана консервную банку. - Пусть чайку попьет. Хорошая сгущенка - лендлизовская.
- Паша!.. Ну она же в батальоне на полном довольствии...
- В этом говняном батальоне, который нас стережет, такой сгущенки отродясь не видели!..
* * *
НОЧЬ НА УЗКОЙ ГОРНОЙ ДОРОГЕ
Осторожно ползет "виллис" Вишневецкого. На фарах - "бленды" с узкими щелочками для света.
Неожиданно дорогу перекрывает тяжелый железный шлагбаум. "Виллис" останавливается. Из темноты голос:
- Документы.
Вишневецкий достает удостоверение из кармана штормовки.
Вспыхивает сильный ручной фонарь с одной стороны, и сразу же - второй фонарь с другой стороны машины.
Один фонарь обшаривает лучом кузовок "виллиса", другой упирается в удостоверение, затем в лицо Вишневецкого.
Чья-то рука возвращает ему документ. Голос говорит:
- Проезжайте, товарищ полковник.
Шлагбаум поднимается, "виллис" трогается с места...
...Второй шлагбаум в ночи этой дороги:
- Документы!
И снова - один фонарь, другой...
- Здравия желаю, товарищ полковник! Проезжайте...
И шлагбаум поднимается...
* * *
САНЧАСТЬ ОТДЕЛЬНОГО БАТАЛЬОНА ОХРАНЫ ВНУТРЕННИХ ВОЙСК
На белой стене фотография мальчика Вали Вишневецкого, скончавшегося всего полтора месяца тому назад от брюшного тифа...
Висит она, словно иконка, в изголовье постели, в которой лежит молодая красивая пьяненькая женщина - мать этого покойного мальчика, жена полковника Вишневецкого, капитан медслужбы Маша Вишневецкая, мастер спорта СССР по альпинизму.
Разбросана повсюду ее форма с узенькими белыми капитанскими погонами. На табуретке, рядом с ее постелью, - большой медицинский флакон с притертой пробкой и остатками спирта.
А еще на табуретке - огрызки хлеба, вскрытая консервная банка, графин с водой, два стакана, половинка большого яблока "аппорт"...
- Что же нам делать, Тошенька?.. - плачет пьяненькая Маша. - Что же нам теперь делать, родненький мой?! Нету сыночка нашего...
Вишневецкий сидит рядом с ней на койке, одевается. Взял Машину руку, целует в ладонь, приподнимает Машу с подушки, прижимает к себе, гладит по голове, целует мокрое от слез лицо жены, смотрит в никуда... Только желваки на скулах шевелятся.
- Налей мне еще немного, - сквозь слезы просит Маша.
- Может быть, хватит, Машуня?
- Налей, Тошенька. Только не разбавляй. Я водичкой запью...
Вишневецкий наливает из флакона в стаканы понемногу спирта. Себе разбавляет, Маше подает чистый.
- Господи... - всхлипывает Маша. - За что ты нас, Господи?.. Валечку-то зачем?.. Сыночка нашего...
Вишневецкий не выдерживает, залпом опрокидывает стакан.
Закрыв опухшие от слез глаза, Маша цедит чистый спирт маленькими глотками.
Потом берет двумя руками графин с водой, пьет прямо из горлышка: вода течет по подбородку, льется на рубашку, на постель...
Вишневецкий забирает графин из ее рук, ставит на табурет.
- Как дальше-то жить, Антошенька?..
- Не знаю, - глухо говорит Вишневецкий.
Встает, натягивает на себя свитер, штормовку. Нащупывает в кармане штормовки банку со сгущенным молоком, протягивает ее Маше:
- Паша тебе прислал... Пусть, говорит, Машуня, чай там пьет.
Маша смотрит на банку, говорит почти трезвым голосом:
- У тебя хоть Паша там есть. А я здесь совсем одна...
* * *
СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ
- Жора! Жорик!!! Георгий, бляха-муха, Николаич!.. Ты посмотри, где я!!! - слышится восторженный крик Тяпы. _
Георгий Николаевич поднимает голову и на высоте пяти метров видит Тяпу, сидящего на перекладине конструкции, куда можно забраться только по гладкому шесту, канату или по веревочной лестнице.
- Молоток, Тяпа! - кричит тренер. - Теперь главное - не шваркнуться оттуда!
- Не боись, Жорик! - И Тяпа счастливым голосом, в ритме плясовой, начинает петь, дирижируя двумя руками: - "...Как умру, похоронят, похоронят меня и никто-о-о не узна-ает, где могилка моя-а-а!" Кот! Котяра, ё-мое!!! Гляди - я без рук могу!..
- Не выделывайся, шмакодявка! - кричит ему Котька-художник и перепрыгивает с каната на шест, переворачивается вниз головой и в таком положении соскальзывает с шеста на землю...
...Группы взмыленных и уже измученных пацанов заканчивают тренировку в одном виде, переходят к другому...
Только что он всаживал с лету тяжелый нож в расчерченный силуэт на дощатых щитах...
...как уже на скорость вяжет мудреные альпинистские узлы - "булинь", "беседочный", "ткацкий", "прямой", "узел проводника"...
Только что отстрелялся в тире из "шмайсера" и девятимиллиметрового парабеллума или "борхард-люгера" - оружие только немецкое!.. Сдал на склад дяде Паше и вот уже...
...как Котька с Тяпой, перешел на учебную скальную стенку...
А она высотой метров сорок - не меньше.
До самого верха в гранитные расщелины вбиты скальные крючья с кольцами и карабинами для страховочных веревок.
Несколько пацанов лезут по отвесной стене, обвязавшись страховочным концом, продетым сквозь кольцо скального крюка. На земле их страхуют два тренера и наиболее сильные и крупные пацаны.
- Две руки - одна нога! Или - две ноги, одна рука!.. - орет тренер, задрав голову вверх. - Чтобы обязательно было три точки опоры!!! Сто раз уже говорил!.. Ты что делаешь, Заяц?! Ты чего на пальцах повис сволочь?!! Убиться хочешь?.. Ногу, ногу ставь, раздолбай!!! Вот так... Молодчик. И не гони картину... Помедленней.
- Бабай! Бабай, кому говорю?! - орет второй инструктор. - Не отклячивай жопу, мудила!.. Прилипни к стенке! Что, очко играет?! На земле-то вы все храбрые!..
- А мы и здесь - не хрен собачий! - орет со стенки паренек с лукавой рожей. - Гляди!!!
На высоте пятнадцати метров он нахально отстегивает от страховочного пояса карабин с веревкой:
- Я по водосточным трубам на пятые этажи лазал, и меня никто не страховал, да еще с "помытым" шматьем вниз спускался!.. А уж тут-то - в гробу я всех видел и в белых тапках!!!
- Кончай, Матаня! Пристегнись немедленно!.. Спустишься, уши надеру, как щенку, сукин ты сын!!! - орет в испуге тренер, в руках у которого провисла отстегнутая страховочная веревка Матани.
Котька прилип к стене на метр выше Матани. Говорит ему тихо:
- Не дури, сучонок. Нашел место хлестаться, говнюк...
Матаня смотрит на Котьку снизу голубыми глазами, ухмыляется:
- А вот заложимся - кто быстрее до верху доскачет?! Ты же вор авторитетный, проиграть не захочешь - люди смотрят...
- Я потому и авторитетный, что с дураками в очко не играю, - отвечает ему Котька и осторожно начинает лезть выше.
- Обвирзался, да?! - кричит Матаня. - Гляди, сявка!!!
Ловко и быстро Матаня карабкается по отвесной скале без страховки...
- Ну, гад... - в ужасе шепчет тренер. - Пронеси, Господи!..
Матаня уже почти поравнялся с Костей Черновым, как неожиданно кусок скальной породы под его ботинком выкрашивается из отвесной стены, и...
...Матаня срывается вниз с пятнадцатиметровой высоты!.. Глухой и хлюпающий удар худенького мальчишечьего тела о жесткое, каменистое плато, и в ту же секунду...
...один из тренеров и двое пацанов-страховщиков оказываются обрызганными кровью Матани...
- Держать страховку!!! - кричит второй тренер. - Всем вниз! Медленно... Никакой торопливости!.. Выбирайте слабину троса... Витя! Посмотри, что с Матаней... Доктор!!! Доктор!!!
Второй тренер подходит к неловко скрюченному телу Матани. Открытые голубые глаза веселого "форточника" застыло смотрят в далекую снежную вершину. Из-под затылка расползается черная лужа.
- Готов Матаня, - говорит второй тренер.
А вокруг уже стоит толпа измученных пацанов и тренеров, немцы с переводчиком, кладовщик Паша, повар и Вишневецкий...
- Та-ак... - говорит Вишневецкий. - Кто следующий?..
* * *
КУРИЛКА У СТОЛОВОЙ ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ... ДЕНЬ
У щитового барака - курилка. Деревянные скамейки вокруг врытой в землю бочки с водой. В воде плавают окурки, мусор...
Десяток пацанов сидят обессиленно, покуривают.
Чернявый паренек в наколках фальшиво тренькает на гитаре, а Тяпа теперь уже совсем тоскливо поет:
- "...Как умру, похоронят, похоронят меня... И никто-о не уз-на-ает, где могилка моя-а... И никто не узнает, и никто не придет, только ранней весно-ою соловей пропоет..."
Котька-художник приделывает к концу десятиметровой альпийской веревки старую кожаную варежку. Вкладывает в нее для тяжести небольшой круглый камень, накрепко привязывает варежку к концу веревки...
Все такие выпотрошенные, что и разговаривать нету сил.
Мимо проходит Вишневецкий. Услышал заунывного Тяпу, спросил:
- Тяпкин! У тебя других песен нету?
- А как же, гражданин начальник! - дурашливо восклицает Тяпа. - Для вас? Сделаем-с!!!
Тяпа мгновенно вскакивает на скамейку, заламывает руки и, обращаясь к чернявому с гитарой, томно просит:
- Маэстро, музычку!..
И, не дожидаясь первого аккорда, грассируя "под Вертинского", очень неплохо поет:
- "...и тогда с потухшей елки тихо спрыгнул Ангел желтый и сказал: "Маэстро, бедный, вы устали, вы больны... Говорят, что вы в притонах по ночам поете танго!.. Даже в нашем светлом небе были все удивлены..."
- Откуда это у тебя? - прерывает его Вишневецкйй.
- От одной очень жалостливой эвакуированной бляди. Она кобеля себе приведет, меня за дверь, эту пластиночку на патефончик и... понеслась по проселочной!.. А я под дверью слушаю и запоминаю. Спеть дальше?
- Не надо. И в качестве кого же ты у нее жил?
- А вроде домашней собачки. То принеси, это... Карточки отоварь... За винцом сбегай - не видишь, мама устала?..
- Так это была твоя мать?..
- А кто ж еще!
- Ну а потом? - Вишневецкйй с интересом разглядывает Тяпу.
- А потом - суп с котом. Ее мусора замели, а меня - под жопу!
- За что замели?
- За полный букет - от мягкого триппера до твердого шанкера. Она в больничке себе вены перерезала, и... общий привет!
- А отец?.. - настороженно спросил Вишневецкий.
- Отец?! А что такое отец, гражданин начальник?
Уж на что пацаны были уставшими, а и те заржали в голос.
- Я - Антон Вячеславович, а не "гражданин начальник". Понял?
- Чего ж тут не понять? Не пальцем деланный.
Вишневецкий повернулся к Котьке-художнику:
- Художник! Откуда у тебя трос альпийский?
- Дядя Паша дал.
- И что ты там мостыришь?
- "Закидуху", Антон Вячеславович.
- У "закидухи" на конце "кошка" должна быть. Якорек такой.
- Пока и эта сгодится, - отвечает Костя.
- Ну-ну... - И Вишневецкий ушел к штабному домику.
Что-то дожевывая на ходу, из столовой вышел крупный парень в окружении трех мелковатых пацанов.
- Вова Студер со своими шестерками... - с опаской проговорил один, сидящий у бочки.
- И где он себе ксивы закосил на малолетку? - удивился другой паренек.
- Когда вышак будет корячиться - любые ксивы найдешь.
- Пацаны трекали, что ему семнадцать еще в прошлом году было...
- Счас опять начнет права качать - "я там чалился, я здесь срок мотал, у меня три ходки в зону! Я весь такой медякованный!.."
Подошел Вова Студер со своей компахой.
- Закурить! - приказал Вова.
Один из сидевших протянул ему пачку "Звездочки". Вова вытащил одну тоненькую папироску, пачку спрятал себе в карман, прикурил от зажигалки, сделанной из винтовочного патрона,
- Ты что, Студебеккер?.. Папиросы-то отдай, - заныл пацан.
- Какие еще папиросы?! - сказал Вова. - Ты знаешь, с кем говоришь? Ты еще на свет не вылез, а я уже срока мотал, по тюрьмам чалился!.. Да у меня только в зону уже пять ходок было!..
- Четыре, - сказал чернявый паренек в наколках и с гитарой.
- Чего-о-о?! - повернулся к нему Вова Студебеккер.
- Вчера говорил, что четыре ходки, - спокойно сказал чернявый и тренькнул на гитаре.
Котька-художник сделал вид, что его это толковище не касается. Встал со скамейки, отошел шагов на десять, крикнул:
- Тяпа! Возьми веревку, растяни во всю длину!..
Тяпа взялся за конец с варежкой и камнем, отошел еще дальше Котьки-художника. Расправил веревку, выровнял...
- Хорош! - крикнул ему Костя. - Отпускай!..
Тяпа отпустил веревку и оказался на большом расстоянии от назревающего скандала. А Костя стал аккуратно сворачивать веревку.
Никто не придал этому никакого значения, потому что Вова Студер уже переключил внимание на чернявого с гитарой:
- А ты, сука, считал мои ходки?!
- Сядь, Студер, отдохни. А то небось замаялся - там чалился, здесь сидел, в зону - пять ходок... Получается - за что бы ты ни взялся, тебя сразу за сраку и на парашу. Надо же, уркаган в законе, и такой невезучий. То ли с талантом у тебя слабовато, то ли - лапша на уши, а? Или ты просто от фронта косишь под малолетку? - усмехнулся чернявый.
- Меня сейчас для фронта готовят, подлючий твой рот!..
- А мы все здесь на экскурсии, да? - рассмеялся чернявый.
- Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!!
- Кончай напрыгивать, Студер, - сказал ему Костя.
- Кто это тебе так хлебало разрисовал? - спросил Студер Костю.
- Такая же сволочь, как и ты, - ответил Костя.
- Ладненько, я потом тебя с другой стороны распишу, - мирно проговорил Студер. - А пока вот с этим черножопеньким разберусь.
И спросил, глядя прямо на чернявого:
- Ты - жид или армяшка?
- И то и другое, - скорбно покачал головой чернявый.
- Значит, жид! - Студер нехорошо ухмыльнулся. - Обрезанный?
Перетрусившие поначалу пацаны очухались, зашумели:
- Кончай, Студер!..
- Чего вяжешься?
- Сказали же тебе!
Студер оглянулся - нет ли поблизости начальников:
- Цыть, сявки обосранные! Жить надоело? А ты, жидяра пархатый, отвечай - обрезанный или нет?
- Нет, - спокойно сказал чернявый.
- Ай-ай-ай! - рассмеялся Студер. - Как же тебе не стыдно? Жид - и не обрезанный. Сейчас мы это поправим!..
Из-за высокого горного ботинка Студер вытащил заточку и приказал чернявому:
- Вынимай болтяру!
- Погоди, штаны спущу, - покорно сказал чернявый.
- Кончай, Маэстро! Не делай этого!
- Что, евреи - не люди?! - зашумели пацаны.
Но Студер даже внимания не обратил на их крики.
И еще Студер не увидел, как чернявый по кличке Маэстро, делая вид, что расстегивает штаны, достает из-под куртки... велосипедную цепь - страшное оружие налетчиков сорок третьего...
- Вынимай, вынимай свою мотовилу, жидяра необрезанная, - ласково говорил Студер. - Сейчас мы вернем тебя в настоящую соломоно-хаимовскую веру...
Но в эту секунду раздался звонкий голос Котьки-художника:
- Эй, Студер вонючий! Глянь-ка сюда!..
Костя резко взмахнул своей "закидухой", и тяжелый конец веревки с кожаной варежкой и камнем внутри мгновенно обвился вокруг толстых ног Вовы Студера.
Последовал резкий рывок, и Вова Студер с размаху шлепнулся на землю, ударившись головой о край скамейки. Да так и остался лежать неподвижно...
Костя подошел, смотал свою "закидуху" в кольца, наклонился на Студером, сказал удивленно:
- Живучий, гад...
Чернявый Маэстро тихо сказал Косте:
- Напрасно ты встрял... Я бы его и сам уделал. - И показал Косте велосипедную цепь с кожаной петлей для руки.
- Выброси. А то за нее еще "вниз" спустят, - сказал Костя.
Маэстро почти незаметно утопил велосипедную цепь в бочке с водой и окурками, сказал ошеломленным пацанам:
- Чего стоите? Тащите этого барана в санчасть!.. Скажете - упал Вова Студер. Споткнулся и упал.
- Видать, торопился куда-то, - соболезнующе вздохнул Тяпа.
- И куда спешил?.. До занятий еще полчаса, - сказал Костя.
Пацаны взялись было поднимать Вову, но Костя неожиданно остановил их:
- Погодите!
Залез в карман куртки Вовы Студера, вытащил оттуда пачку папирос "Звездочка", отдал ее пацану - хозяину этой пачки:
- На высоте и так с трудом дышится, а вы, засранцы, еще и курите!.. Ну, чего уставились?! Волоките эту сволочь в медпункт, а то в натуре подохнет...
Вову понесли в медпункт.
Маэстро тренькнул на гитаре, попросил Тяпу:
- Потом напоешь мне еще раз про этого... Ну, как его?.. Про "желтого ангела"? Я, может, мотивчик подберу. Ладно?
- Ладно, - сказал Тяпа. - А ты и вправду - еврей?
- А черт его знает... На всякий случай числюсь молдаванином.