* * *
На КП учебного аэродрома стоял генерал Лежнев в шлемофоне и кожаной куртке. Только что отлетал и теперь покуривал в окружении нескольких офицеров. Тут же стоял и капитан Хижняк.
Офицеры держались с Лежневым свободно, но почтительно.
Садился самолет. Руководитель полетов, подполковник с повязкой на рукаве, что-то говорил в микрофон, не сводя глаз с самолета. И когда самолет приземлился, сказал облегченно:
- Хорошо... Заруливайте на стоянку. Все. - И отложил микрофон в сторону.
- Твой? - спросил генерал у Хижняка и показал на самолет, подруливающий к стоянке.
Хижняк полистал блокнот и посмотрел на часы.
- Мой, - уверенно ответил он.
- Что, мужики? - обратился генерал ко всем остальным. - Лучшая эскадрилья на сегодняшний день! По всем параметрам. Надо бы отметить...
- С тебя причитается, Хижняк! - сказал руководитель полетов.
- Слушаюсь, товарищ подполковник.
- Не, братцы! Это вы меня не так поняли, - протянул генерал. - Это с нас ему причитается... - Он повернулся к Хижняку: - Ну, что тебе - отпуск или звание? Или вольный казак, или майор с двумя просветами?
Хижняк поскреб в затылке:
- А туда, на запад, нельзя?
- Туда уже поздно. Там без тебя обошлись, - сказал генерал. - Ты не торгуйся. Выбирай...
Хижняк поднял хитроватые глаза к небу, что-то вычислил и сказал:
- А нельзя ли так, товарищ генерал? У меня сейчас средняя успеваемость по эскадрилье четыре и три десятых... К выпуску я доведу ее до четырех и пяти. А тогда и отпуск, и майора. Так можно?
- Ну, нахал! - поразился генерал, и все опять захохотали. - Черт с тобой! Нам еще лето предстоит, будь здоров... Вот-вот пополнение весеннего призыва придет. Я посмотрю, как вы Лазаря запоете!..
- А мы на них старшину Кацубу! - сказал кто-то, и всем опять стало весело.
- Это еще неизвестно... - задумчиво сказал генерал. - Я уж так... своей властью его здесь придерживаю.
Припылил на аэродром "газик" со "стартовым" завтраком. Из кабины вылез старшина Кацуба, надел белую куртку поверх гимнастерки и приказал двум курсантам в кузове:
- Ну-ка, давайте... Осторожнее с термосами. Какао не расплещите.
- "Стартовый" завтрак привезли! - завопил кто-то из отдыхающих, и курсанты бросились к "газику".
- Отставить! - рявкнул Кацуба, и все замерли. Он неторопливо прошел на КП, стал по стойке "смирно".
- Товарищ генерал-майор! Разрешите обратиться к руководителю полетов подполковнику Степанову?
- Обращайтесь.
- Товарищ подполковник! Разрешите выдавать дополнительный "стартовый" завтрак?
- Выдавайте.
- Слушаюсь!
Кацуба повернулся и зашагал обратно к "газику".
* * *
Потом курсанты, рассевшись кучками, уминали баранью колбасу, макали куски белого хлеба в сгущенку и запивали какао.
Отдыхали все - и самолеты, и люди.
Старшина Кацуба сидел в сторонке, покуривал в рукав. Наблюдал, как двое из кухонного наряда мыли термосы из-под какао.
Никольский, Менджеридзе, Чеботарь и еще какой-то курсант долизывали сгущенку, о чем-то шушукались, поглядывая на Кацубу.
Долизали, сдали посуду и пустую банку представителям наряда и подошли к Кацубе.
- Разрешите присесть, товарищ старшина? - почтительно спросил Менджеридзе.
- Валяйте, - сказал Кацуба.
К ним подтянулось еще несколько человек.
- Разрешите, товарищ старшина?
- Уже разрешено.
- Товарищ старшина, - проникновенно начал Никольский, - вот мы сейчас смотрели на вас, и нам вас так жалко стало... Ну просто слезы из глаз...
Кацуба удивленно посмотрел на Никольского. Кто-то прыснул.
- Нет, правда! - Никольский честно округлил глаза. - Ведь вам так трудно с нами.
- Ни хрена подобного, - презрительно сказал Кацуба. - Это вам со мной трудно, а не мне с вами.
- Ну что вы, товарищ старшина! - возразил Менджеридзе. - Нам с вами замечательно!
- Какие могут быть счеты! - воскликнул Никольский. - Одна семья. Как пишут в газетах, славное воинское братство. Нет, серьезно, товарищ старшина... Мы как представим себе, что в то время, как мы на полетах или в УЛО, вы, товарищ старшина, в опустевшей казарме, в каптерке... ОВС... ПФС... Так жалко вас! Так жалко...
Кацуба уже ждал подвоха, но пока еще не понимал откуда.
- Неужели вам все это не надоело? - попытался ускорить события Менджеридзе.
- Он, товарищ старшина, не то хотел сказать, - быстро проговорил Никольский и тихонько показал кулак Менджеридзе. - Он, товарищ старшина, хотел предложить вам, как человеку, прожившему с нами бок о бок целый год, разделявшему с нами все тяготы воинской службы, постигнуть еще одну грань нашего существования - воздух!
Патетика Никольского еще более насторожила Кацубу.
- Неужели вам никогда не хотелось полетать с нами? - уже осторожно спросил Менджеридзе.
- Не-а, - сказал неподатливый Кацуба и поплевал на окурок. - Имел я в виду это ваше небо. - Он посмотрел прямо перед собой, что-то представил себе и улыбнулся: - То ли дело... Едешь в танке - девчонки тебе молочко, цветочки подносят... А там, - Кацуба несколько раз ткнул большим пальцем вверх, в яркую майскую синеву, - тоска...
Никольский так и застыл с открытым ртом.
Менджеридзе беспомощно развел руками.
Курсанты онемели.
- Убил!.. - завопил Никольский и повалился на землю. - Убил!
Он тут же вскочил, бухнулся перед Кацубой на колени и стал отбивать ему земные поклоны:
- Кормилец наш и поилец!.. Простите вы, Христа ради, нас, дурачков неученых!.. Простите, батюшка, все наши прегрешения, самоволки и невыходы на зарядки!..
- Прощаю, - сказал Кацуба.
- Не держите злобы против верных рабов своих!
- Не держу.
- Пожалейте, отец родной, своих овечек заблудших!
- Еще чего!.. - сказал Кацуба и встал.
Вокруг стоял такой хохот, что с КП обратили внимание.
- Кончай ночевать! - крикнул капитан Хижняк. - Первое звено - по машинам!..
* * *
Над аэродромом стоял слитный гул.
Динамики на командном пункте искажали голоса находящихся в воздухе. Что-то бубнил в микрофон руководитель полетов.
Собрался уезжать "газик" с кухонным нарядом. Кацуба уже влезал в кабину.
- Кацуба! - крикнул ему генерал.
- Слушаю вас, товарищ генерал!
- Не уезжайте. Разговор есть.
- Слушаюсь!
Кацуба захлопнул дверцу и не торопясь направился на КП. Но генерал сам пошел ему навстречу.
"Газик" рыкнул и покатил в расположение школы.
- Чего там курсанты ржали? - спросил генерал.
- Да так, товарищ генерал... Пацаны. Что с них взять?
Генерал открыл перед Кацубой пачку "Казбека". Закурили.
- Скоро пополнение придет, - сказал Лежнев.
Кацуба молчал.
- На сверхсрочную не надумал остаться?
- Никак нет, товарищ генерал.
- В Крым поедешь? В Феодосию?
- Так точно.
- Море... Дамочки, пижоны, командировочные, отдыхающие... - улыбнулся генерал. - И все такие морские волки? И все хотят плавать за волнорез?
- Так точно, - ухмыльнулся Кацуба.
- А ты их спасать будешь?
- Обязательно.
- И целый день в лодочке?
- Так точно.
- Мечта!.. - сказал генерал. - Черт с тобой... Насильно мил не будешь.
- Не в этом дело, товарищ генерал, - уже серьезно сказал Кацуба. - Я тут уже одному человеку обещал...
И в это мгновение со стороны расположения послышались истошные крики:
- Товарищи! Товарищи!..
К аэродрому бежало несколько человек. Это были и курсанты, и офицеры, и техники.
- Товарищи! Товарищи!
Мимо них, обгоняя и поднимая клубы пыли, мчался "виллис". В нем стоял дежурный по школе - молоденький лейтенант с повязкой на рукаве.
- Товарищи! - кричал он. - Товарищ генерал! Товарищ генерал!.. Товарищ генерал-майор!..
"Виллис" затормозил в метре от генерала и Кацубы. Лейтенант выпрыгнул на землю и упал. Вскочил, хотел взять под козырек, но вместо этого схватил себя руками за голову и прошептал:
- Товарищ генерал...
- Все!!! - крикнул генерал Кацубе.
Он метнулся на командный пункт, выхватил микрофон у руководителя полетов и закричал, шаря глазами по небу:
- Всем экипажам, находящимся в воздухе! На связи генерал Лежнев. На связи генерал Лежнев!.. Война окончена!.. Война окончена! Прием!
В ту же секунду из динамиков понеслось:
- Я - "третий"! Я - "третий"! Война окончилась! Нет войны! Вас понял!..
- Я - "седьмой"! Война окончена! Война окончена!..
- Я - "пятый"! Я - "пятый", войну закончил!!! Я закончил войну!.. "Жил на свете Джонни-подшкипер, плавал семнадцать лет!.." Война окончена!!!
- Всем на посадку! - закричал генерал в микрофон. - Всем на посадку!.. Садиться в очередности взлета! На посадку, мальчики! На посадку, пацаны мои!.. Ура-а-а!
И весь аэродром закричал "ура!". В воздух летели шлемофоны, пилотки, фуражки. Рты у всех были раскрыты в истошно-счастливом крике.
Но в это время динамик радиостанции на КП закричал голосом Чеботаря:
- Я - "девятый"! Я не хочу! Я не кончил войну! Я - "девятый" - войну не закончил! Я еще должен... за отца, за всех!..
- "Девятый", "девятый"!.. Спокойно!.. Война окончена!. - крикнул в микрофон генерал Лежнев.
На КП все замерли.
- Война окончена, - повторил Лежнев. - Кто "девятка"? Кто "девятка"? - закрутил головой Лежнев.
- Это Чеботарь! - крикнул капитан Хижняк.
Лежнев нажал кнопку микрофона и, сдерживая волнение, заговорил:
- "Девятый", "девятый"... Чеботарь, сынок... успокойся. Садись. Аккуратненько садись, Чеботарь. Ты же летчик, Чеботарь...
Все на КП смотрели прямо в динамик.
- Не могу... - сказал динамик голосом Чеботаря. - Не могу.
- Можешь, - твердо сказал Лежнев. - Уйди подальше, в сторону Майского... И заходи на посадку. Как понял?
И пауза.
- Вас понял... - упавшим голосом сказал динамик.
- Жду тебя, Чеботарь, - сказал Лежнев и положил микрофон.
Аэродром наполнился ревом садящихся машин. Все потонуло в этом страшном и победном звучании. Не было слышно ничего...
Не было слышно и как плакал старшина Кацуба, сидя на пыльной среднеазиатской земле, привалившись к пыльному старому "виллису"...
* * *
Эскадрилья чистила сапоги.
Эскадрилья подшивала белоснежные подворотнички.
Эскадрилья гладила гимнастерки и галифе...
Драила пуговицы и пряжки ремней смесью нашатыря с мелом...
Металась в поисках ниток. Клянчила иголки...
Прикрепляла "птички" к погонам...
Сновала в диком возбуждении мимо дневального - то на улицу, то в казарму...
Из громкоговорителей, висевших на столбах у каждого барака, безостановочно лился вальс "Амурские волны".
Все двери были открыты. Офицеры в парадных кителях входили и выходили... Дневальный совсем запарился отдавать честь каждому. Зазуммерил телефон на его тумбочке. Дневальный схватил трубку:
- Первая эскадрилья... Дневальный курсант Тараскин! Вас понял. - И, отведя трубку в сторону, закричал: - Старшина Кацуба! Товарищ старшина, вас на КПП ожидают!
- Иду! - крикнул Кацуба из каптерки.
- Идет! - крикнул дневальный в трубку и положил ее на рычаг.
Открылась дверь каптерки, и вышел Кацуба.
... Из каптерки вышел Кацуба, какого никто никогда не видел! Он был в офицерском кителе с черными танкистскими погонами, на которых посверкивали маленькие золотые танки. На голове Кацубы сидела приплюснутая танкистская фуражка с черным бархатным околышем. И брюки у него были с красным, а не с голубым кантом!
Но что творилось на груди у Кацубы, потрясло всех, кто увидел его в эту секунду!
Левая сторона начиналась с ордена Боевого Красного Знамени. Потом шли три ордена Славы - полный кавалерский набор! Медали "За отвагу" и "За боевые заслуги". И еще какие-то медали...
Правая сторона кителя сверкала двумя орденами Отечественной войны и орденом Красной Звезды. Внизу, справа, гвардейский знак...
Дневальному Тараскину даже дурно стало.
Бегущие останавливались, как подстреленные. Идущие замирали на месте.
Стоящие - вжимались в стены...
По эскадрилье расползалась тишина. Только вальс "Амурские волны" из репродукторов...
Никольский вбежал в одних трусах с утюгрм в руке в казарму, увидел Кацубу и ахнул:
- Мамочка!.. С ума сойти...
- Дежурный! - рявкнул Кацуба.
Дежурный по эскадрилье вытянулся перед Кацубой.
- Слушаю вас, товарищ старшина, - ошалело доложил он, не отрывая глаз от груди Кацубы.
- Чтобы порядок был в эскадрилье. Вернусь - проверю.
И Кацуба вышел из казармы под вальс из репродукторов.
Он шел по территории авиашколы, и "Амурские волны" сопровождали его на всем пути.
Казалось, что его, Кацубу, было видно отовсюду: в этом авиационном царстве голубых погон и голубых околышей черная форма танкиста намертво приковывала к себе внимание.
Ему козыряли и курсанты, и офицеры, провожая его потрясенными взглядами.
Кацуба козырял в ответ и сосредоточенно приближался к КПП...
Проходная контрольно-пропускного пункта авиашколы - это будка с дежурным и телефоном, это большие голубые ворота с огромной железной "птичкой" и красной звездой - эмблемой военной авиации.
У ворот стояла и ждала Кацубу Наталья. Приодетая во все самое лучшее.
Рядом с будкой на деревянной скамеечке сидел выбритый Иван Никанорович - в пиджачке с двумя медалями, широченных галифе и ярко начищенных сапогах. На согнутой в локте руке Ивана Никаноровича висела хозяйственная сумка. Оттуда торчали горлышко бутылки, пакеты.
Иван Никанорович удерживался на скамеечке с большим трудом и мужественностью. Время от времени его начинало клонить в одну сторону, и тогда Наталья подходила к нему и сажала его прямо.
Иван Никанорович сразу приходил в себя и изумленно смотрел вверх, на репродуктор, из которого гремели "Амурские волны".
Через проходную вышел к ним Кацуба.
- Господи! - сказала Наталья. - Слава Богу!..
Иван Никанорович обалдело уставился на Кацубу, наконец признал его и, превозмогая себя, встал со скамейки.
- Ну, ты даешь, старшина!.. - сказал он и обнял Кацубу.
Кацуба притянул к себе Наталью и поцеловал ее как жену.
Неизвестно, сколько бы они так стояли, обнявшись все втроем, если бы не услышали мягкий нестройный топот сотен ног.
По дороге, ведущей к контрольно-пропускному пункту военно-авиационной школы, шел неровный строй бритоголовых военкоматовских мальчиков. Весенний призыв.
Их было человек полтораста. Одеты они были все скудно: ватники, майки, старенькие пиджачки, стираные отцовские гимнастерки, солдатские чиненые ботинки, тапочки, калоши. За плечами - самодельные сидора с остатками домашней провизии.
Впереди строя, с портфелем в руке, гордо шел младший лейтенант авиации.
Открылись ворота КПП, и строй безостановочно стал вливаться на территорию авиашколы.
Кацуба, Наталья и Иван Никанорович молча провожали новобранцев глазами. И когда за последним рядом этого строя ворота закрылись, все трое переглянулись и пошли в город.
Только Кацуба один раз задержался и оглянулся.
* * *
... И увидел Кацуба свой танк, плывущий по зеленой российской траве, а из башенного люка по пояс торчал его стрелок - живой и очень веселый парнишка лет семнадцати. Он размахивал черным танкистским шлемофоном и кричал звонким и счастливым голосом: "Старшина-а-а!.."
* * *
Кацуба прикрыл глаза, а потом снова открыл... Но ничего больше интересного не увидел - ворота авиашколы были уже закрыты, и перед ним была только одна огромная железная "птичка", выкрашенная желтой масляной краской, да небольшая красная звездочка наверху...
И, больше не оглядываясь, Кацуба догнал Наталью и Ивана Никаноровича.