Со временем Ангелина перестала общаться со своими сверстниками и сразу же после окончания уроков первой выходила из класса, торопясь домой. Она закрывалась у себя в комнате, вжавшись в плетеное кресло в углу или вытянувшись на заправленной постели. Глядя в потолок, она отдалась на волю одиночества и все чаще задавала себе вопрос, на который никак не могла найти ответ: почему какие-то люди злые, а какие-то добрые? Почему одни счастливы, а другие несчастны? Почему одни купаются в изобилии, а другие едва сводят концы с концами?
Например, толстощекая Линда и вчера ходила со своей мамой в кинотеатр, а она там никогда не была, только в прошлом году она и Ивана были в парке аттракционов "Лисеберг", и то благодаря бабушке, которая дала им денег.
Почему все в классе смеются над Кале, насмешливо называя его "Колбаска", когда он – очень спокойный и дружелюбный мальчик, он никогда никому не сделал зла, один из лучших ее друзей в классе?
Как так случилось, что ее мать презирают окружающие, считая ее асоциальной личностью? Это слово Ангелина сразу запомнила, услышав его во время последнего разговора с социальным работником, где присутствовали она, бабушка, Свен и классный руководитель.
Девочка не просто неизмеримо любила мать, она сочувствовала ей и болезненно, до глубины души страдала, когда видела ее, сломленную депрессией или пьянством.
Картинки событий из раннего детства, когда мать общалась с подозрительными типами, вертелись по кругу, как на киноэкране, а неприятные события, свидетелем которых она была, навсегда запечатлелись в дневнике болезненных воспоминаний.
Ангелина помнила день, когда Ивана пришла домой с рассеченной, заметно отекшей нижней губой и иссиня-черным синяком под левым глазом. Глаз был окровавлен и полузакрыт.
– Мама, кто тебе это сделал? – испуганно спросила дочь.
– Я упала со ступенек, когда выходила на трамвайной остановке.
Ивана ушла в свою комнату, легла на кровать, отвернувшись лицом к стене, и слезы стекали на фланелевую наволочку.
Именно в тот день местный наркодилер на площади в Хьельбу подкараулил Ивану, которая уже давно была ему должна за четыре дозы, а потом искусно избегала встреч с ним и не отвечала на телефонные звонки. Он едва дождался момента, чтобы вернуть должок. Заметив, как она выходит из табачного киоска, он устремился за ней, схватил за локоть и потянул за киоск.
– Убегаешь, а? Думала, что я тебя не найду?
– Зачем мне убегать?
– Где деньги?
– Я их еще не нашла.
– А на какие шиши ты купила сигареты?
– Это всё, что у меня было.
– Сейчас ты у меня получишь, грязная тварь!
Он заехал ей кулаком по лицу. Треснула губа, и Ивана почувствовала сладко-соленый вкус крови во рту.
– Что с тобой? Почему меня бьешь?
– Когда принесешь деньги?
– Точно не знаю, через пару дней.
– Точно не знаешь?! Узнаешь!
Сжав кулак, он ударил ее еще раз. У нее перед глазами потемнело. Ивана почувствовала сильную боль, тысячи светящихся искр заиграли у нее перед глазами, и она упала в лужу рядом с бордюром.
– Пожалуйста, не бей меня. Я тебе завтра заплачу.
Дилер перешагнул через нее, нагнулся и прижал непогашенную сигарету выше виска. В ноздри ударил запас сожженных волос и подсмоленной кожи. Ивана вскрикнула от боли, закрыв лицо руками, пытаясь защититься.
– Это печать, которой я заверил твое обещание, – процедил сквозь зубы насильник, презрительно бросив окурок в лужу рядом со скрючившейся Иваной. Потом он стал исследовать содержимое карманов ее куртки, выворачивая их наизнанку. Дилер нашел там только сигареты и мобильный телефон. Мобильный взял, а сигареты бросил в лужу рядом с ней.
– Получишь его завтра, когда принесешь деньги.
Ожог от сигареты Ангелина не заметила, потому что Ивана закрыла его прядью густых волос. Это было единственное, что ей удалось скрыть от девочки.
В тот день Ангелина, пообедав, пошла к себе в комнату. Свернувшись клубком в плетеном кресле, придвинутом к подоконнику, она наблюдала за окрестностями через сверкающее окно, этим утром вымытое бабушкой Марией. В утопающем в зелени дворе под бдительным присмотром своих матерей, на качелях и горке, увлеченные игрой, шумели соседские дети. Две девочки перепрыгивали через резинку.
– Чем занимаешься, Ангелина? – открыв дверь, поинтересовалась бабушка Мария.
– Наблюдаю, что делают дети во дворе.
– Давай сделай домашние задания и иди во двор, поиграй с детьми.
– Сейчас, мигом. Только немного отдохну.
– Ты заходила к Иване?
– Да, по дороге из школы, но дверь была заперта. Я звонила, но никто не открыл. Наверное, ушла куда-нибудь.
Дверь тихо затворилась, а Ангелина как-то безвольно стала одну за другой доставать тетради и книги из школьной сумки, выкладывая их на столешницу. Потом она глубоко задумалась, постукивая ручкой по столу, без особого желания приступать к выполнению заданий.
Слишком рано созрев, на материнском примере она поняла, что жизнь немилосердна к тем, кто безвольно отдается на волю ее капризному течению и позволяет бросать себя в непредвиденные водовороты и на отмели страшных страданий и унижений. Ей было жаль мать, но как ей помочь, она не знала. В своих самых буйных фантазиях Ангелина представляла себя с кучей денег, за рулем красивого маленького автомобиля, как она останавливается перед Иваниным подъездом, чтобы забрать ее с собой на отдых, как, ненадолго остановившись перед светящимися витринами магазинов в центре города, они заходят внутрь, и она покупает себе и маме самые красивые платья, не жалея денег, которых у нее пруд пруди.
Таинственная улыбка на мгновение мелькнула на нежных детских губах, а потом тень грусти преобразила эту улыбку в тоску, изменив едва заметную линию между выражением счастья и выражением разочарования. Удивительно, как эти две тени сменяются на человеческом лице от раннего детства до поздней старости в соответствии с состоянием души и обстоятельствами, в которых мы находимся. Интересно, попытался ли кто-нибудь хотя бы приблизительно нарисовать график этого феномена, или только морщины по краям наших губ свидетельствуют, что это происходило бесконечное число раз.
Ангелина закрыла глаза, желая продлить короткое удовольствие, которое ей подарила яркая детская фантазия.
"Кто так устроил мир? Одни купаются в изобилии, а другие увязли в бедности? Мамин холодильник всегда пуст. Если бы бабушка не давала ей еды, она умерла бы с голоду".
Вопросы выстраивались в ряд, и Ангелина судорожно пыталась найти на них ответ.
"И почему плохие люди часто бьют маму? Никто из ее знакомых мне не нравится. Ни один. Она думает, что я маленькая и ничего не знаю. Говорит, упала со ступенек, а я знаю, что ее снова били. Если бы она упала со ступенек, то вывернула или сломала бы ногу, а когда тебе разбивают губу и залепляют в глаз, это значит, что тебя побили. Наверняка это потому, что папа нас бросил и нас некому защитить. Я вообще его больше не люблю. Он забыл, когда у меня день рождения, и вообще ничего мне не купил".
IX
Целую неделю Ивана не выходила из дома, только после обеда заходила к матери и дочери, живущим напротив, чтобы что-нибудь перекусить. Они обе смотрели на нее с грустью и сочувствием, а она как раз этого не выносила. Их печаль была ей непонятна и оскорбительна, поэтому, едва утолив голод, оправдываясь придуманными, несуществующими делами, она пропадала в известном только ей направлении.
Когда наконец опухоль под глазом прошла и губа зажила, хотя след от раны все еще был заметен, Ивана на городском автобусе отправилась в центр, не заплатив за проезд. Спрятав за темными очками синяк, переливающийся всеми цветами радуги, она устремилась в большой торговый центр "Феман". Ее целью было найти деньги. Там ежедневно рисовал портреты болгар Ванчо, параллельно по мелочи он перепродавал украденный товар, который ему приносили местные воры. Все, кто хорошо его знал, покупали у него за полцены духи, очки "Рейбан", зажигалки, а иногда и мобильные телефоны.
Ванчо был вдвое старше Иваны, но все еще находился в отличной форме, с редкой сединой в длинных черных волосах, которые он завязывал в хвост. Ивана много раз встречалась с ним, в основном когда у нее были финансовые проблемы, что в тот момент ей казались нерешаемыми. Решением всегда был Ванчо.
Он как раз заканчивал портрет мальчика, который нетерпеливо вертелся и ерзал на белом пластмассовом стуле, а мать его успокаивала. Она вглядывалась, довольная, в рисунок с его образом. Благодаря технике сухой кисточки и опытным движениям руки художника, портрет был завершен.
Ивана терпеливо стояла в стороне, ожидая, когда художник заметит ее присутствие. Наконец взгляды их встретились, и он, корректируя тонкую линию носа мальчика, спросил:
– Ты откуда? Уже две недели, как тебя нет. Что нового?
– Я была занята. – На лице с темными очками улыбнулся накрашенный яркой помадой рот. Печаль голубых глаз и чувство унижения, что снова вынуждена просить, были не видны. В стеклах ее очков отражался Ванчо, он, как ножом, рассекал воздух резким движением руки, уверенный в своем творческом мастерстве.
– Я думал, ты пропала.
– Куда? Куда я могу пропасть?
– Подожди, я закончу.
Портрет вскоре был готов, и три банкноты по сто крон оказались у него в кармане. Короткий путь купюр от его испачканных красками пальцев до лоснящегося и по краям обтрепанного кармана утвердил ее в надежде, что этот день будет небесполезным, а впрочем, все имеет свою цену.
– Пойдем ко мне? – Она призывно улыбнулась ему. Помада на губах открыла жемчужины белых зубов, по которым прошелся верх ее язычка цвета зрелой клубники. – Нам будет супер! – настойчиво уговаривала она.
– Не сейчас, у меня только пошла работа. Ты не поверишь, за последние три часа я написал пять портретов! А вчера за целый день всего два!
– Видишь, самое время отдохнуть.
– И?..
– Пойдем ко мне. Возьми бутылку "Токайера" и два бутерброда.
Они пришли в ее квартиру. Здесь все блестело, потому что Ивана, всю неделю не выходя из дома, коротала время за уборкой.
– Малышка, не собралась ли ты, часом, замуж, что все у тебя так сияет?
– А ты не хочешь на мне жениться? – Она ущипнула его за руку.
– Стар я для таких вещей. Мне хорошо и так.
Они сели на кухне, и Ивана, принеся два стакана и поставив их на стол, начала разворачивать бутерброды.
– Открывай вино! – проворковала она, сняла очки, положила их на микроволновку и приступила к бутерброду.
– Кто тебя так разрисовал? – изумился Ванчо, наливая золотистое вино в приготовленные стаканы.
– Неделю назад упала со ступенек на трамвайной остановке, – неубедительно ответила она.
– Не рассказывай мне сказки!
– Правда, так было. Неужели ты мне не веришь?
– Опять те, твои? – Ванчо пронзил ее рентгеновским взглядом насквозь.
– Какие мои? У меня никого нет.
– Те, твои наркоманы!
– Я сказала тебе, как все было. А если бы и они, это тебя не касается. Ты мне не отец, хотя по возрасту мог бы им быть, и не поп, чтобы я перед тобой исповедовалась. А впрочем, это не твоя проблема!
– Дело в том, что это твоя проблема, но поступай как хочешь. Знаешь притчу ""Каждому – по вкусу", – сказал черт и залез в крапиву"? – Они вдвоем рассмеялись. Их стаканы, столкнувшись, отозвались хрустальным звоном.
– Иди сюда!
Она подвела его к кровати в спальне, на которой во всю длину разлегся большой плюшевый тигр. Ванчо по привычке отбросил его в угол рядом с зеркалом.
– Раздевайся. Я – в ванную.
Пока Ванчо раздевался, Ивана, поднявшись на цыпочки, отыскала на ощупь тюбик с вазелином на верхней полке туалетного шкафчика. Ее хрупкое тело вспорхнуло в комнату. Ванчо вожделенно наблюдал за ровной линией ее позвонков, которые, освещенные солнечным лучом, в правильном порядке спускались к красиво закругленной попе. Ивана опустила жалюзи на окне и исчезла под шуршащим белым покрывалом.
В полутьме летнего дня раздавалось лишь тихое попискивание кровати, похожее на плач мышонка, попавшего в мышеловку. Прыщеватая задница Ванчо ритмически появлялась в зеркале в углу комнаты, а Ивана ничего не выражающим взглядом следила за перемещениями маленькой черной мухи по белой полосе потолка над головой в ожидании, когда же все это закончится.
Неожиданно раздался звонок в дверь, сначала коротко два раза дзинь-дзинь, а потом, как оголтелый, глубоким приказным тоном, будто хотел сказать: "Откройте, бога ради, в конце концов!"
Ванчо прервался с кислым и одновременно смущенным выражением лица и тихим голосом спросил:
– Кто это?
– Пссст!..
Ивана приложила палец ко рту, давая знак успокоиться. Вспотевший и заметно разочарованный, Ванчо присел на край кровати.
Звонок упрямо звонил, а сердце Иваны стучало в горле, как испуганная белка. Ей казалось, что дыхание выдаст ее, что биение собственного сердца доносится до входной двери, поэтому она дрожащей рукой прикрыла рот, оторопело глядя в направлении коридора, откуда доносился звонок. Она была уверена, что дилеры из Хьельбу снова преследуют ее. "Почему именно сейчас, когда у меня появилась возможность заработать денег и сбросить их с шеи?" – задавала она себе вопросы, дрожа всем телом.
Крышка на почтовом ящике скрипнула, и через прорезь в тишину комнаты проник звонкий детский голос с грустными тонами обманутого доверия:
– Мама! Мама, открой! Я знаю, что ты здесь. Вижу твои сандалии.
Ивана вздохнула с облегчением. Взгляд Ванчо скользнул с поникшего члена на Ивану. Она улыбкой дала ему знак молчать. С другой стороны двери донесся звук тупого удара ногой, потом еще один, сильнее, и все затихло.
Вниз по ступенькам походкой лунатика спускалась Ангелина, держась рукой за перила. Разочарование отпечаталось на ее бледных, сжатых губах, а большие задумчивые глаза придавали ее ангельскому личику сходство с маленьким праведником, перед носом которого, хотя он ни в чем не согрешил, закрыли ворота рая.
X
В то утро Ивана проснулась очень рано, почувствовав резь и острую боль в области почек. Поскольку до обеда боль не прошла, она после полудня направилась в дежурную поликлинику на Улскрукене.
Доктор Магнус Петершон был дежурным в то время, когда молодая, тридцатилетняя женщина вошла к нему в ординаторскую. Ее большие голубые глаза не остались незамеченными, как и таинственная улыбка, которую обычно она не снимала с лица при встрече с другими людьми.
– На что жалуетесь?
– У меня боли в области почек.
– Периодические или постоянные?
– С утра, как проснулась, не прекращаются.
– Сейчас я вас осмотрю.
Проведя осмотр и прочитав лабораторный анализ мочи, доктор Петершон сразу же поставил диагноз:
– Воспаление мочевыводящих каналов. Я пропишу вам "Сипроксин", и все будет в порядке. Через пару дней зайдите на контрольный осмотр.
При прощании она заметила, как в его взгляде загорелась искра. Длинные пальцы, ухоженные, отметила про себя Ивана. Прощаясь, он задержал ее ладонь в своей дольше, чем было необходимо. "Интересный тип. Такого у меня еще не было", – подумала она.
Он дал ей визитную карточку со служебным номером телефона.
– Если вам не будет лучше, звоните мне.
Карточка нашла свое место в одном из отделений ее пустого кошелька.
– До свидания, – Ивана снова озарила его призывной многообещающей улыбкой.
Поскольку уже на следующий день Ивана почувствовала себя намного лучше, она решила не идти на контрольный осмотр. Через несколько дней, к ее величайшему изумлению, позвонил Магнус Петершон.
– Ивана, как вы? Вы не пришли на контрольный осмотр.
– Сейчас мне хорошо, я решила, что нет необходимости приходить еще раз, но вы меня приятно удивили своим звонком.
– Забота о пациентах – это моя обязанность, она мне приносит радость, – сказал он теплым, глубоким баритоном.
– Вероятно, в этом и есть причина, что пациенты привязываются к вам? Все это время я думала о вас, – солгала она, улыбаясь в телефонную трубку. – Если вы свободны, зайдите ко мне.
– Я работаю до четырех. С удовольствием нанесу вам визит после работы.
– Договорились.
На скорую руку приведя в порядок квартиру, она побежала к матери.
– Можешь одолжить мне немного кофе и, если есть, сто крон, чтобы купить парочку пирожных с кремом.
– Зачем тебе?
– Ко мне придет врач на дом.
– Какой врач?
– Из нашей поликлиники. Увидишь, отличный человек!
– Ему больше нечего делать, как приходить к тебе домой! Не лги мне!
– Честное слово. Поверь мне!
Получив требуемое, она долго стояла перед зеркалом, приводя в порядок макияж, а потом из открытого шкафа выбросила на кровать гору одежды, в нерешительности, что надеть. Ивана искала что-то соответствующее ситуации, приличное, но одновременно вызывающее, что позволит ей не только продемонстрировать достоинства фигуры, но и вызвать восхищение гостя. На голое тело она натянула тонкое льняное платье немного выше колен. Вырез декольте открывал лишь тень места, откуда начинается грудь, которую девушка считала единственной несовершенной частью своего тела и поэтому старательно ее скрывала. Потом она долго осматривала себя в зеркале, придя к самодовольному заключению, что выглядит сногсшибательно.
Вскоре в дверном проеме с букетом орхидей появился Магнус Петершон. Никто до сих пор никогда не дарил ей орхидей.
– Не стоило, – сказала она веселым голосом, ставя их в вазу на столе.
Сервировав кофе и пирожные, она села напротив него, закинув ногу за ногу. Платье приподнялось на пару сантиметров вверх, открыв красиво вылепленные колени и молочную белизну правого бедра.
"Да, он старше меня, но выглядит классно", – подумала она, сложив руки на коленях. Пока они разговаривали, Ивана изучающе его рассматривала: высокий, загорелый, с выдающимися скулами, он выглядел мужественно. Седеющие волосы были аккуратно подстрижены, а длинные ухоженные пальцы говорили о человеке, который следит за собой. В каштановых глазах теплилась сердечность, внушавшая доверие.
XI
Неожиданная и сладострастная поздняя любовь коснулась Магнуса Петершона, как весенний ветерок будит персиковый сад, измученный монотонной и опустошающей зимой, и он за ночь украшается белыми пряничными цветами. Магнус быстро понял, что связь с Иваной, которая была намного младше него, не просто мимолетное увлечение, он по-настоящему влюбился. Если случалось, что они не виделись пару дней, он сразу чувствовал себя опустошенным и тотчас после работы спешил к ней.