– Ты же подонок, Григорьев! Ну согласись. Не подлец – подонок в отношении с женщинами. С подлецом я бы вообще разговаривать не стала. Умеешь завлечь. Они к тебе тянутся. Сколько у тебя их было? Почему до сих пор не женишься в свои сорок?
– Всё правильно! – сказал Олег. Он уже пожалел, что затронул эту тему.
Она отвела глаза, а он понял, что в их только-только налаживающихся отношениях прошла глубокая трещина.
– Знаешь, – Олег поднялся с дивана и отошёл в глубину комнаты, – жизнь всё расставляет по своим местам, и ни тебе, ни мне тут уже ничего не изменить. Раз так, может, уже хватит прятаться друг от друга, хватит друг друга ненавидеть, нам ещё работать вместе. Давай просто дружить. Будем видеться, ходить в кафе, в кино и начертим нейтральную полосу в наших с тобой взаимоотношениях. Создадим такую закрытую от посторонних нишу и туда будем прятать темы, которых не стоит касаться. Согласна?
Она не ответила.
– Валентина, ты как, согласна на дружбу? – Ему пришлось повторить вопрос.
– Ничего не изменить, – словно под гипнозом произнесла она, не двинувшись с места, глядя в одну точку на стене.
Он выждал несколько секунд и подошёл:
– Ты меня слушаешь?
– Слушаю.
– Так вот, к нашему разговору: моя мечта не машина, пусть даже самая крутая, и даже не дом, я мечтаю встретить женщину, которая полюбит меня… Может, она не будет такой красавицей, как ты… – Он прикоснулся пальцами к её локону на щеке. Валентина не отстранилась, не убрала его руку в первый момент. И сделала это с явным опозданием.
– Зачем это тебе? – Она не смотрела на него.
– Что?
– Ну, женщина? Зачем?
– Счастья хочу. Хочу сделать её счастливой.
– Какая простая задача! Сделать счастливой! – Она изменилась в лице, почти насмешливо снизу вверх взглянув на Олега. – Так вот просто! Давно бы уже сделал счастливыми сотню-другую женщин! – Но он увидел, что на самом деле глаза её не смеются. В них он читал вопрос: "Какой же ты настоящий?"
– Не стоит повторять, что не от большого ума болтают злые языки. Если честно, я всю жизнь боялся кого-то полюбить… – признался он. – Не верил, что кто-то может полюбить меня по-настоящему.
– Понимаю, это же такая ответственность… Заботиться нужно. А вдруг потеряешь?
– Перестань! Ты даже не хочешь услышать, о чём я говорю.
– Куда мне!.. – Валентине захотелось бросить в лицо Олегу ещё что-то колкое, обидеть его, но, глядя в его глаза, почему-то промолчала и, не ожидая сама от себя, улыбнулась по-доброму и тепло. – Ладно. Прости.
– Пожалуй, ты намного лучше, чем стараешься казаться, – тоже улыбнулся он.
– Я тебе кажусь плохой?
– Нет. Просто ты очень современная – женщина двадцать первого столетия. Знаешь многое, многое можешь, стараешься выглядеть недоступной, такой самодостаточной. Очень опасная для женщины позиция.
– Почему?
– Ещё долго ты можешь оставаться одна. Если не встретится человек, понимающий тебя, как я. Но таких не много.
– Правда? Вот так и расшифровываются разные умники. Ты говоришь о дружбе? А что тебе от меня нужно-то, кроме постели? А?.. Григорьев?
– Вот тут ты ошибаешься. Круто ошибаешься, Валентина! Можешь не верить, но мне необходимо видеть твою улыбку, твои глаза, знать, что у тебя всё в порядке. И тогда у меня тоже всё становится хорошо. А близость без любви опустошает. Я это знаю.
– А ты прямо мудрец – всё понимающий! Не знала тебя таким. Даже где-то приятно. А ты сам от себя, такого умного, не устал? – Она открыто язвила ему.
– Угадала! – Он смотрел на неё спокойно и очень серьёзно. – Я уже порядком устал так жить. Одиночество убивает.
– Почему ты так смотришь? – насторожилась она.
Он отыскивал подтверждение своим догадкам в глазах молодой женщины.
– Знаешь, несмотря ни на что, я понял, что нравлюсь тебе, – осторожно озвучил он своё открытие, мягко улыбнувшись ей.
– Что?! – взвилась с дивана Валентина. – Ты нравишься мне? Ну знаешь, придёт же такое в голову!
– Прости, – он спрятал улыбку. – Я пошутил, конечно. Наверное, неудачно. Прости. И не злись, пожалуйста.
– Нет, какая самоуверенность! – всё никак не могла успокоиться гостья. – Он мне нравится!.. Да если бы не эта драка, моей ноги здесь бы не было! Никогда!
– В свои тридцать лет ты ещё совсем девчонка, – тихо произнёс Олег, так и не сказав тех слов, что намеревался сказать. – Давай спать ложиться. Простыни в шкафу. Чистые полотенца я повешу на дверь.
Он первым направился в ванную комнату.
– Завтра утром постарайся не попадаться мне на глаза, умник взрослый! Я с тобой больше вообще никогда разговаривать не буду! – зло бросила ему в спину Валентина. Захотелось плакать. Она отвернулась, чтобы он вдруг нечаянно не заметил выступившие на глазах слёзы. Но открытие поразило: эти душившие её слёзы совсем не были слезами злости… Ей было жалко свою жизнь и прожитые в одиночестве годы – этот Григорьев задел самые тонкие струны её души. И уже два года он действительно нравился ей. Только она боялась в этом признаться даже самой себе.
Рано утром, когда уходила, она не стала его будить. Лишь оставила на столе записку: "Олег, сегодня я дежурю. Если почувствуешь себя хуже, позвони… Просто позвони. Валентина".
2013
Катя
Владимир считал себя хорошим человеком и бизнесменом. Давно остались позади лихие 90-е с прожитой жизнью плохого парня. Чужой жизнью. Сегодня Владимира устраивало всё: жена, сын, семейный достаток, интересная работа. Ему нравилась должность заместителя генерального директора большой коммерческой фирмы. Нравились доход, яхта с внедорожником, трёхэтажный дом в хорошем месте на окраине города. А самое главное, ему нравилась его спокойная жизнь – без стрельбы, без погонь, без ночных загулов и доступных женщин.
Нет, конечно, на работе его окружали красивые и умные женщины, но Владимир не позволял себе расслабляться. Он знал, что за мимолётным увлечением последуют переживания, разочарования, ненужные разговоры за спиной и довольно высокая вероятность того, что узнает жена. И тогда выстроенная годами цепочка жизненных ценностей может разорваться. Стоило ли за флирт даже с самой красивой девицей офиса платить такую цену?
Его же основной принцип: "Главное – спокойствие", работал безотказно.
Владимир никогда не пользовался маршрутными такси. Путь до работы лежал неблизкий – почти через весь город – и всегда выручали собственный внедорожник или служебный автомобиль. Но в тот день в его планы вкралось непредвиденное обстоятельство.
Владимир, как обычно, поднялся рано, посмотрел на спящую жену, заглянул в комнату десятилетнего сына, стараясь его не разбудить, умылся и спустился на первый этаж, чтобы на кухне приготовить себе завтрак. Пятнадцать лет семейной жизни наложили отпечаток на его твёрдый характер, на когда-то весёлый и буйный нрав. Всё вроде бы складывалось хорошо, но иногда тупое чувство тоски и безысходности загнанного в ловушку зверя пробивалось сквозь толстую прослойку прожитых лет. Чего-то недоставало. Глотка свежего воздуха, что ли, яркого лучика ласкового солнца, лёгкого дуновения ветерка? Тогда Владимиру начинало казаться, что он живёт не своей, какой-то простерилизованной жизнью.
Уже надев костюм, он словами "Малыш, пора вставать! Собирай сына в школу" разбудил супругу и включил в спальне телевизор. Кинув с порога обычное "До вечера!", Владимир прошёл в примыкающее к дому помещение гаража.
Неприятный сюрприз ждал его там: верный серебристый внедорожник стоял со спущенным задним колесом. Времени на то, чтобы переодеваться, заниматься заменой колеса на запаску, затем мыться и снова одеваться, уже не оставалось – до начала совещания у генерального оставалось полтора часа. Утренняя дорога до работы занимала час. Это на машине. Но о служебном автомобиле уже не могло быть и речи – пока он приедет…
Владимир выругался про себя и стал набирать по мобильному телефону номер вызова такси. Трубка проинформировала дежурным женским голосом, что ближайший свободный транспорт будет не ранее двадцати минут. Владимир позвонил в другую фирму. Ответ последовал, что свободных машин нет. В следующей фирме – то же.
Владимир сплюнул в сердцах "Что за город!.." и отправился на трассу ловить проезжающие маршрутки. По его расчётам он ещё успевал к началу совещания у генерального.
"Газель" с нужным номером маршрута на лобовом стекле не заставила себя долго ждать. Владимир поднял руку, и жёлтая металлическая коробка неуклюже затормозила у тротуарного бордюра. Прошуршав расхлябанной дверью, она разинула квадратную пасть, приглашая Владимира во внутрь своего чрева.
В тускло освещённом тесном салоне оказались незанятыми два последних кресла. Владимир, согнув спину и опустив пониже голову, протиснулся по узкому проходу между мужскими и женскими ногами на одно из свободных мест.
Устроившись кое-как на узком и жёстком сиденье – осмотрелся. Разновозрастный пассажирский контингент не представлялся интересным, и Владимир стал смотреть в окно.
Он откровенно мучился две остановки, потому что кресло оказалось на редкость неудобным, в непривычно тесном замкнутом пространстве трясло и качало, а нижняя половина тела считала все ямы и рытвины, попадающиеся на дороге.
Но на третьей остановке Владимир забыл про неудобства – закрылась дверь, и он не сразу смог отвести взгляд от девушки, вошедшей в маршрутку. Она была красива молодой и здоровой красотой. Открытое лицо, чернявые волосы, свободно спадающие до талии, крепкая женственная фигура, умные тёмные глаза, ухоженные руки с длинными пальцами, сильные стройные ноги в обтягивающих джинсах – казалось, о такой женщине Владимир мечтал всегда.
Все места в салоне были заняты, и незнакомка до следующей остановки стояла у двери. Владимир порывался предложить ей своё место, но он был большой, и его кресло находилось в самом конце салона. Как смешно выглядела бы его попытка уступить своё место. Владимир, не отрывая глаз, любовался девушкой, оставаясь сидеть на месте.
Наконец освободилось кресло в середине салона, и незнакомка заняла его. Теперь Владимир мог видеть её профиль.
Он вышел вместе с ней, не доехав до своей остановки. Что-то говорил про то, что опоздал на важное совещание, но что не может её просто вот так отпустить, что она очень красивая…
Девушка смотрела на него своими большими тёмно-карими глазами и улыбалась. И эта улыбка была самой очаровательной улыбкой на свете…
Её звали Катериной. Они встречались два зимних месяца. Владимиру казалось в этот период, что вся его жизнь перевернулась, наполнилась счастьем, светом, обрела новый смысл. Он боготворил Катю.
Первые признаки того, что с ним не всегда честны, появились после встречи Нового года. Владимир отмечал этот праздник в кругу семьи. Катерина сказала, что поедет в область к матери и что они смогут созваниваться по телефону. Но все праздничные дни её трубка была отключенной, и Владимир уже начал беспокоиться.
Она появилась через три дня после праздничной недели, ничего не объяснив Владимиру и отделавшись отговоркой "Заболела мама".
Потом её телефон перестал отвечать на его вызовы даже тогда, когда Катерина была в городе. Их назначенные встречи срывались, и она всегда находила этому объяснение. Владимир стал думать, что в их отношениях её интересуют деньги, а не он сам. Но он, наверное, смог бы простить ей и это.
Всё открылось внезапно и больно: Катерина встречалась с другим мужчиной. Он увидел, как она танцует с ним в ресторане и как нежно её спутник целует ей руки. Ревность, раненое самолюбие и задетая гордость не оставили Владимиру времени на то, чтобы всё обдумать, прежде чем рубить… Он, стараясь оставаться незамеченным среди гостей, подождал, когда спутник Катерины выйдет покурить на улицу, и бил того так беспощадно и жестоко, как когда-то избивал конкурентов из враждебных группировок.
Оставив стонущую жертву лежать на окровавленном снегу, Владимир возвратился в ресторан, подошёл к столику Катерины и посмотрел в её глаза. Она молчала в изумлении, не оправдывалась, не плакала, не умоляла, только смотрела на него печальными тёмно-карими глазами. Глазами, которые он любил.
Можно было поговорить. А можно было всё сломать и бросить… Он так и поступил. И ушёл. В ночь. В никуда.
Дома он появился только через два дня.
Владимир пил. Пил, потому что не мог забыть, хотя очень хотел забыть, вырвать из памяти, из души, из сердца, выбросить. Нет её!.. Умерла! Не было никогда! Очень хотел этого. Но продолжал жить в их встречах, в поцелуях, в ночах. И продолжал пить водку. Но легче не становилось. Он почти не думал о жене и сыне – они остались в другой жизни. Он хотел, он страстно желал, он жаждал встречи с Катей и думал о такой возможности постоянно – и ведь всё зависело от него: нужно было только набрать знакомый номер и услышать её голос. Но он удерживал себя от звонка. Хотя это происходило на пределе его возможностей, на пределе тонкой ниточки когда-то сильной и крепкой воли. Катерина была нужна ему. Без неё он не дышал, не слышал, не видел, не жил. Он просто пил…
…Прошло почти три года. Владимир вернулся в семью. Занял кресло генерального директора фирмы. Всё складывалось наилучшим образом. Вот только постоянно повторяющиеся приступы тупой тоски всё чаще стали посещать его. Он никому не рассказывал о них. Просто, когда становилось совсем невмоготу, доставал из ящика стола Катину фотографию и долго и неотрывно смотрел на неё. Он ничего не знал о ней. Думал, вспоминал, но найти не пытался. Владимир искал женщин, похожих на неё. Но не находил. И искал снова, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода из его жизни девушки с тёмными как смоль волосами.
Она написала на его электронную почту несколько строчек: "Я сейчас в больнице. Если хочешь, приезжай".
И он поехал. Поехал, не раздумывая ни минуты.
В вестибюле старого здания больницы Владимир смотрел на Катю и узнавал и не узнавал её. За три года она из девушки превратилась в настоящую молодую женщину. Даже бледный цвет лица и больничный халат не могли скрыть её красоты.
Они разговаривали не меньше часа. Потом он поехал домой, но всю дорогу и весь оставшийся вечер думал только о Кате. Он благодарил судьбу за то, что и она не забыла его.
– Я люблю её, – признался Владимир своему лучшему другу.
– Ты же всё сломал, – сказал ему друг.
– Она предала меня. – Владимир не хотел оправдываться.
– А что если ваши отношения построить заново?
– Но она предала меня!
– Пусть она неидеальная. Пусть… Но тебе нужна лишь она? – Нужна… Всегда была нужна.
– Понимаешь, жизнь странная штука. Так сложилось. Возможно, при других обстоятельствах твоя Катя так бы не поступила.
– Возможно.
– Так иди к ней.
– Не могу. Она предала меня!
– Нет. Она хорошая. Только беззащитная. Вот и выживает как может в этом грубом и злом мире. Создай ей нормальные условия, защити, согрей, дай поверить в тебя, и она станет такой, какую ты хотел бы видеть. Все знакомые ещё будут завидовать вам. Иди к ней – лучшей женщины тебе всё равно не найти.
– Ты правда считаешь, что у нас всё ещё может получиться?
– Да. Чего ты сидишь? Иди же к ней!
– Я сейчас пойду.
– Иди!
– Нет… Лучше я напишу ей письмо.
– Первый раз вижу, что ты трусишь!..
Прежде чем начать писать, Владимир долго сидел перед включённым компьютером и смотрел на светящийся экран. Он заново переживал все три года, которые прошли без Кати, пропускал их через своё сердце и душу, внутри корчась от нестерпимой боли. Потом нажал первую клавишу…
"Сейчас сижу перед компьютером и думаю о тебе. За окном ночь. Ты далеко. Знаешь, то, что хочется сказать, я никогда не говорил никому в жизни, да и писем почти никому не писал. Наверное, потому, что никогда никого не любил. В юности я искал, ждал этого чувства. И не находил. Потом, став мужчиной, понял, что к болезни под названием "любовь" у меня стойкий иммунитет. Женился в 31 год потому, что есть такое слово "нужно", а одному плохо. Брак, как и ожидалось, оказался почти удачным. Сыну уже 13 лет.
Я не был святым и кроме себя не виню никого за прожитую не лучшим образом жизнь. Но, видно, Бог существует – однажды случайно я встретил черноглазую девушку, которая показалась мне сказочной феей (или доброй ведьмой), солнечным лучиком тепла в нашей серой и сложной жизни.
Если бы я был свободен, то, наверное, не писал бы, а сказал ей, держа за руки и глядя прямо в глаза:
– Знаешь, я встретил удивительную девушку. Но мои юношеские молитвы поздно дошли до небес, или Господь решил, что настала пора расплаты за грехи моей лихой молодости. А девушка эта с волшебным именем Катя – самая лучшая на свете! Она особенная…
А я испугался. Испугался той силы, той власти, которую она имела надо мной с первого дня, с первого момента нашего знакомства. И имеет сейчас… Я думаю о ней постоянно. И не могу забыть, как ни стараюсь.
Сломать то, что ещё не построено, несложно. Я поступил именно так. И ещё отгородился от неё холодной стеной молчания. А как существовать среди развалин, без нужных слов, без её глаз, без звука её красивого голоса, без её смеха, улыбки, только с испепеляющей жаждой желания видеть её снова…
Да, я хотел забыть, вырвать из памяти, из души, из сердца, выбросить! Очень хотел забыть. Но не было сил таких, чтобы справиться с ней. И, оставаясь наедине с собой, я живу воспоминаниями о самой замечательной девушке на свете с волшебным именем Катя. Чтобы хоть на время забыться, пытался встречаться с другими. Но ни одна из женщин не была даже чуть-чуть похожей на неё. И легче не становилось. А ведь стоило только набрать знакомый номер телефона. Но я не был уверен, смогу ли сделать её счастливой? Единственное, что я мог, это удерживать себя от звонка, от встречи с ней. Хотя я помню, когда она была рядом и я касался её руки, мир вокруг имел живые звуки, краски и запахи. Её взгляд, её улыбка, её голос – это глоток воды, глоток воздуха для меня…
Мы долго не виделись. А когда она написала, что находится в больнице, я понял, что нужен ей. И ещё понял, увидев её бледную, в халатике, ясно и остро, до боли, что могу потерять этот лучик солнышка навсегда! Что жизнь может не дать мне ещё одного шанса! И тут вдруг почувствовал, как та ледяная завеса, которую я сам выстраивал в наших отношениях, исчезла, растаяла. Именно в тот момент – в фойе больницы – я понял, Катя, насколько ты дорога мне! И пусть рядом с тобой я теряюсь и волнуюсь, как мальчишка, только когда мы вместе, я живу. И это ощущение света, радости, волнения, полноты жизни даришь мне ты! И отдавать тебя кому-либо я не хочу! Ведь ты и сама всё прекрасно понимаешь. Хочу любоваться тобой, согревать тебя душевным теплом, заботиться о тебе, баловать тебя, исполнять твои капризы, защищать от всех невзгод. Ты можешь родить мне ребёнка, Катя? Ни одну женщину никогда я не просил об этом. Даже жену. Ты очень нужна мне, Катёнок. Прости мою глупость, мою слепоту, высокомерие и эгоизм, которые три года стояли между нами. Как музыка, мой слух ласкает твоё имя: Катя, Катенька, Катюша… Я целую его губами… Поверь, я сделаю всё, чтобы ты была счастливой, Катёнок!.."
Владимир долго стоял у металлической двери квартиры, не решаясь нажать кнопку звонка.