- Мой отец погиб на фронте,-сказала Бригитта и удалилась на кухню. Пока она возилась с ужином, я поздравил Роупера с милой, умной и красивой женой.
- Конечно, она у меня умная,-радостно подтвердил Роупер (словно были сомнения относительно других ее качеств!).-Как она говорит по-английски! А что Бригитта вынесла во время войны! Отец у нее погиб одним из первых. В Польше, в тридцать девятом. Но я не слышал от нее ни слова упрека-ни ко мне лично, ни к Британии.
- Британия не воевала в Польше,
- Не важно, мы являлись союзниками. Это была наша общая война. И на каждом из союзников лежит доля вины.
- Слушай,-сказал я резко,-что-то я не понимаю. Ты хочешь сказать, что твоя жена-немка милостиво прощает нас за Гитлера, нацизм и прочие ужасы? Включая развязанную ими войну?
- Но Гитлер не начинал войну,-отчеканил Роупер,-это мы ее объявили.
- Да, но иначе он сожрал бы весь мир. Черт побери, ты, похоже, забыл, за что воевал шесть лет.
- Между прочим, я не воевал,-педантично уточнил Роупер,-а помогал спасать человеческие жизни.
- Жизни союзников,-сказал я.-И тем самым участвовал в войне.
- Как бы то ни было, я не жалею. Иначе я бы не встретил ее, Бригитту.-Лицо у него приняло такое выражение, будто он слушает Бетховена.
Слова Роупера меня сильно задели, однако я не решился ничего сказать, потому что в этот момент Бригитта внесла в комнату ужин или, возможно, то, с чего предполагала его начать. Она принялась выставлять холодные закуски и скоро накрыла роскошный шведский стол: копченая семга (баночного посола), холодная курица, ветчина в желе (гробовидной формы-тоже из Банки), маринованные огурчики, ржаной хлеб, масло (хороший шмат, а не карточные кусочки) и четыре сорта сыра. Роупер открыл пиво и собрался наполнить предназначенную мне глиняную кружку.
- Я бы предпочел стакан,-сказал я,-Не привык пить пиво из кружки.
- Из кружки вкуснее,-сказала Бригитта.
- И все-таки я бы хотел из стакана,-сказал я с улыбкой. Роупер дал мне фирменный пивной стакан с позолоченным гербом и названием компании.
- Что же, приступим,-проговорил я, нетерпеливо потирая руки.-Вы, как вижу, неплохо устроились, nicht wahr?
В то время по карточкам выдавалось меньше, чем в худшие дни войны. Романтика военного времени осталась в прошлом, а его тяготы все продолжались.
- Продукты из Америки,-сказал Роупер.-От дяди Бригитты. Он каждый месяц присылает нам что-нибудь съестное.
- Дай Бог ему здоровья,-сказал я, кладя семгу на кусок черного ржаного хлеба с толстым слоем масла.
- А вы чем занимаетесь?-тоном строгой гувернантки спросила Бригитта, словно разговаривала с великовозрастным оболтусом, который уклоняется от военной службы.
- Учусь,-ответил я.-Славянские языки и разные сопутствующие штуки. Больше ничего сказать не могу.
- При Министерстве иностранных дел,-улыбаясь, уточнил Роупер. Розовощекий, круглолицый, коротко остриженный, в подчеркнуто строгих очках, он походил на немца не меньше чем его жена. Я вспомнил "Немецкий для начинающих". Урок третий-Abendessen. Для полноты картины Роупер после еды должен раскурить пенковую трубку.
- Вы имеете отношение к тайной полиции?-спросила Бригитта, что-то аппетитно уплетая (на лбу у нее выступили крошечные капельки пота).-Мой муж скоро станет доктором. (Я не понял связи.)
Роупер объяснил жене, что это только в Германии "доктор" является первым ученым званием, и добавил:
- А что касается тайной полиции, то в Англии, насколько мне известно, ее не существует.
- Могу подтвердить это со всей ответственностью,-сказал я.
- Мой муж,-сказала Бригитта,-занимается науками.
- Ваш муж станет знаменитостью. В другое время польщенный Роупер покраснел бы, не сейчас он был всецело поглощен едой.
- Значение науки будет расти,-сказал я.-Работа ученых над новыми смертоносными видами оружия-важная часть усилий по мирному восстановлению страны. Ракеты вместо масла.
- По-моему, на столе достаточно масла,-сказала, жуя, но сохраняя каменное лицо, Бригитта.-Я вас совсем не понимаю.
- Я говорю о "железном занавесе". Мы не знаем, что на уме у русских. Мы хотим мира, поэтому должны готовиться к войне. Тридцать восьмой год кое-чему научил.
- Надо было научиться раньше,-сказала Бригитта, приступив к сыру.-Надо было знать раньше.
Роупер добродушно растолковал ей, что я имел в виду.
- Главным неприятелем была Россия,-сказала Бригитта.
- Врагом?
- Ja, ja, Feind. Врагом.-Она впилась зубами в кусок хлеба, словно то была пресуществленная сталинская плоть.-Германия сознавала это. Англия не сознавала это.
- Так вот почему немцы уничтожали евреев.
- Международный Bolschewismus,-сказала Бригитта с видимым удовольствием.
Тут Роупер мобилизовал все свое красноречие и произнёс длинную тираду, на всем протяжении которой Бригитта, как и положено учителю, внимательно его слушала, одобрительно кивала, подсказывала и иногда поправляла.
- Мы, британцы,-начал Роупер,-должны признать, что почти во всем виноваты сами. Мы были слепы. Все, чего хотела Германия,-это спасти Европу. Муссолини в свое время хотел того же, но ему никто не помог. Мы не имели реального представления о мощи и намерениях Советского Союза. Теперь мы уже кое-что понимаем, но время упущено. Лишь три человека не питали никаких иллюзий, однако мы вылили на них ушат грязи. Из них остался в живых только один.-И, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений, Роупер уточнил:-Испанский генерал Франко.
- Знаю я твоего мерзавца Франко,-огрызнулся я.-Не забывай, что я год прослужил в Гибралтаре. Франко спит и видит, как бы его у нас оттяпать. Что за чушь ты городишь!
- Чушь городите вы,-сказала Бригитта. (Эта девочка быстро усваивала новые обороты!)-Надо слушать, что говорит мой муж.
Роупер распалялся все сильнее, но я простодушно утешал себя тем, что, окунувшись в свои исследования,-а произойдет это уже скоро,-он позабудет обо всем на свете, включая и бредовые мысли, которыми его пичкает настоящий враг. Тем не менее, меня бесило то, что он нес: Англии следует, видите ли, извиниться перед вонючей Германией за причиненные ей страдания. Я терпел, покуда мог, но в конце концов, взорвался:
- Да как ты можешь оправдывать жестокость, с которой они подавляли любую свободную мысль, любое слово, или то, что гордость немецкой нации-такие люди, как Фрейд или Томас Манн, должны были покинуть страну, иначе бы их растерзали.
- Марагобуматели,-сказала Бригитта.
- Если уж начал войну, то приходится вести ее повсюду,-сказал Роупер.-Война-это уничтожение врагов, а они не обязательно должны быть где-то далеко. Самые коварные враги-дома. Неужели ты думаешь, что кто-то с удовольствием высылал из страны лучшие умы? Просто с ними было невозможно спорить. Их нельзя было ни в чем убедить. Да и времени на эти не хватило.
Я хотел что-то сказать о цели, которая не оправдывает средства, но вдруг мне пришло в голову, что ведь и военнопленные подбрасывали бритвенные лезвия в корм для вражеских свиней и что, хотя нацисты и бомбили Ковентри, но и мы бомбили Дрезден. Что на жестокость мы отвечали жестокостью. Что стрелять в детей и стрелять в Гитлера (который в итоге сам покончил с собой)-не одно и то же. Что история-это нагромождение противоречий. Что фашизм явился неизбежной реакцией на коммунизм. Что, возможно, встречаются евреи, похожие на тех, которых изображал отец Берн. Но тут я очнулся. Кто это мне так промыл мозги? Я взглянул на Бригитту, но в ее глазах читалось только одно- секс. Я стиснул зубы, охваченный безумным желанием: прямо сейчас, на полу, на глазах у Роупера. А вслух я произнес:
- Ты стал похож на отца Берна с его "Англией-поджигательницей войны" и "Евреем, трясущимся над деньгами". Вы прекрасная парочка.
- Я уже не говорю о церкви!-воскликнул Роупер.-С еврейским смирением подставлять другую щеку! Нация от этого хиреет. Ницше прав.
Бригитта одобрительно кивнула.
- Что вы знаете о Ницше?-спросил я.-Уверен, что вы не читали ни одной его строчки.
- Мой отец…-начала Бригитта, а Роупер пробормотал:
- Краткое изложение его философии печатали в "Ридерс дайджест".-Роупер был честным малым.
- …в школе,-докончила Бригитта.
- О Господи! Чего тебе нужно?-спросил я у Роупера.-Крови, железа, черной магии?
- Нет, ничего, кроме работы. Первым делом я хочу получить ученую степень, а затем сразу приступлю к исследованиям. Нет,-повторил Роупер удрученно (возможно, из-за переедания: он умял полкурицы, увесистый кусок ветчины, перепробовал все четыре вида сыра и при этом не жалел хлеба),-мне не нужно ничего, что может вызвать войну или сделать се еще более жесткой. Я не хочу отвечать за трупы, за несчастных детей…
- За моего отца,-сказала Бригитта.
- За твоего отца,-согласился Роупер.
Словно тост подняли… Можно было подумать, что вторую мировую войну и начали-то только для тоги, чтобы уничтожить герра Как-Его-Там.
- Да,-сказал я,-и за моего дядю Джима, и за двух детей, которых поселили в доме у моей тетки Флори (думали, там безопасней, а их в поле бомба накрыла), и за всех несчастных евреев, черт их подери, и за протестовавших против войны интеллектуалов.
- Вы говорите правильно,-сказала Бригитта,-черт подери евреев.
- Такая война не должна повториться,-сказал Роупер.-Великая страна лежит в руинах.
- Ничего, зато есть что пожрать. Прорва датского масла и жирной ветчины. Самые отожравшиеся мордовороты в Европе.
- Пожалуйста, не называй соотечественников моей жены мордоворотами.
- Мордоворот-это что?-спросила Бригитта.-Твой неприятель говорит понятно.
- "Приятель-непонятно",-поправил я.
- Янки и большевики обгладывают кости великого народа,-сказал Роупер.-И французы-поганцы туда же. И британцы.
Внезапно в моем мозгу грянул антифон двух коров: "Пал, пал Вавилон" и "Если я забуду тебя, Иерусалим". Я сказал:
- Ты всегда мечтал о цельном универсуме, но это глупость и тавтология. Запомни: сегодня мирных наук не осталось. Те же ракеты, что летят в космос, могут взрывать вражеские города. Ракетное топливо способно помочь человеку оторваться от земли-или оказаться в ней.
- Откуда ты знаешь про ракетное топливо?-удивился Роупер.-Я же ничего не говорил.
- Догадался. Знаешь, мне лучше уйти.
- Да,-мгновенно откликнулась Бригитта,-лучше уйти.
Я взглянул на нее,-сказать, что ли, пару ласковых?-но ее тело лишало дара речи. Возможно, я уже достаточно наговорил. Возможно, я даже был невежлив: как-никак, в задних зубах у меня застряли кусочки дядюшкиной ветчины. Возможно, я был неблагодарным.
- Мне до дома добраться целое дело,-сказал я Роуперу.
- Мне казалось, ты живешь в Престоне.
- От Престона до моего городка еще ехать на автобусе, так что надо успеть хотя бы на последний.
- Что ж поделаешь,-уныло произнес Роупер.-Я очень рад, что мы увиделись. Непременно приезжай еще.
Я взглянул на Бригитту: может быть, она подтвердит слова мужа улыбкой, кивком или словом? Нет, Бригитта сидела с каменным лицом. Я сказал:
- Danke schon, gradige Frau. Ich habe sehr gut gegessen,-и зачем-то по-идиотски добавил:-Alles, alIеs uber Deutschland.-На ее глаза навернулись гневные слезы. Я вышел, не дожидаясь, пока меня выставят. Трясясь в автобусе, я представлял себе, как под белой хлопчатобумажной блузкой Бригитты мерно вздымается огромная, будто у Urmutter, грудь. Вот Роупер расстегивает пуговицу, и я слышу катехизический диалог: "Кто был виновен?"-"Англия… Англия…" (Дыхание учащается.) То же самое, но быстрее, еще раз, еще-до тех пор, пока Бригитте не надоедает катехизис. Я представляю себя на месте Роупера. Конечно, сжимая эту восхитительно-упругую, громадную тевтонскую грудь, я тоже, тяжело дыша, начинаю поносить Англию, готов обвинить собственную мать в развязывании войны и перед тем, как войти, приговариваю, что через газовые камеры прошло слишком мало евреев. Но вот все стихает, и я беру свои слова назад - совсем не в посткоитальной апатии: я начинаю ее обвинять, кричу, что она развратная сука. Желанная сука. И все начинается снова.
Сэр, для Роупера это оказалось одним из главных событий в жизни. Я говорю о его посещении лагеря смерти, где он впервые увидел подлинное зло - не сладострастно обсосанное зло из воскресной газетенки, а зло воняющее и осязаемое. Храня верность научному рационализму, он отбросил единственную систему, способную объяснить увиденное,-я говорю о католичестве; оказавшись перед иррациональной пустотой, он погрузился (буквально!) в первую попавшуюся логически не противоречащую систему обвинении. Было еще одно письмо, о котором я пока не упоминал,-ответ на мое, где я советовал Роуперу приударить за немецкими женщинами.
Роупер писал: "Я пробовал то, о чем ты пишешь. Странным образом это напоминало мне, как мы когда-то ходили на исповедь (верующий скажет, что я богохульствую). Я встретил ее в пивнушке. Она пришла туда с каким-то немцем. Я был слегка пьян и поэтому вел себя развязнее, чем обычно. Спутник, по-видимому, был ее братом. Я несколько раз угостил ее пивом и подарил три пачки сигарет. Короче, не успел я понять, что происходит, как мы уже валялись на каком-то газоне. Был чудесный вечер, она то и дело повторяла: "Mondschein". Идеальная обстановка для того, что зовется "ЛЮБОВЬЮ". Но когда при свете луны показалось ее обнаженное тело, мне вдруг вспомнились другие тела-голых лагерных полутрупов. Да, выглядели они иначе! Я яростно набросился на нее, и, пока мы занимались любовью, ненависть к ней доходила почти до крика. Но ей, похоже, это нравилось. Она кричала: "Wieder, wieder, wieder!". Мне казалось, что я причиняю ей зло, что я насилую, нет, хуже-развращаю; она же наслаждалась тем, что было, как я думал, ненавистью, а оказалось наслаждением и для меня самого. Я себе противен, я готов убить себя, я сгораю от стыда".
За день до того, как пришло это письмо, я получил от Роупера телеграмму: УНИЧТОЖЬ ПИСЬМО НЕ ЧИТАЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ВСЕ ОБЪЯСНЮ. Но никаких объяснений не последовало. Вместо этого он пытался искупить грех перед женщиной, которая тогда под луной кричала "Wieder!". Скорее даже перед девушкой, а не женщиной. Ведь Бригитта была еще совсем юной.
4.
До следующей нашей встречи с Роупером прошло достаточно много времени-достаточно, чтобы забыть копченую семгу, ветчинный гробик дядюшки Отто и неприветливость его племянницы. Роупер, перевыполнив предсказанное женой, получил настоящую докторскую степень, а не ту, что была у подохшего сукина сына и недоучки Геббельса. Роупер мне позвонил и по время разговора так жарко дышал в трубку, словно перед ним была одна из эрогенных зон Бригитты. Он сказал, что есть срочное дело. Нужна моя помощь, совет. Я догадывался, в чем дело: "Wieder, wiedеr, wieder". Вот тебе и Мondschein! Я предложил встретиться на следующий вечер в небольшом немецком ресторанчике в Сохо-раз уж он так любит все немецкое. Там доктор Роупер-восходящая звезда среди британских разработчиков дешевого ракетного топлива-совершенно захмелел от игристого рейнвейна и, скуля, стал изливать мне душу. Жена ему изменяет, но он ее тем не менее любит, он дал eй все, на что любая порядочная женщина…
- Скажи толком, что стряслось.
В моем пьяном голосе сквозили нотки удовлетворения. Я это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать.
- Я застал его у нас дома, когда пришел однажды вечером, красномордая громила немецкая, без пальто, в расстегнутой рубашке, вся грудь в белесых волосах, расселся с ногами на диване и пьет пиво из банки, я зашёл, а он, смотрю, и в ус не дует, ухмыльнулся только. И она ухмыльнулась.
- В ус не дует… Надо было его вздуть хорошенько и вышвырнуть вон.
- Он профессиональный борец.
- Тогда другое дело.-Я представил себе, как Роупер висит на канатах, оплетенный, как в детской игре "в веревочку", похожий на замотанное распятие.-Откуда он взялся?
- Нам пришлось купить дом в довольно мерзком районе, ведь в Лондоне сейчас в приличном месте жилья не найдешь, однако…
- Вы уже давно в Лондоне?
- Конечно.-Он посмотрел на меня так, словно о его переезде в Лондон трубили все газеты.-Словом, были сложности, но Университет мне помог. Уж очень нам надоело жить в квартире; Бригитте хотелось, чтобы дома она, как настоящая Englische Dame, поднималась и спускалась по лестнице.
- При чем тут борец?
- Однажды мы зашли в Ислингтоне в пивную и увидели эту сивую гориллу, которая изъяснялась на английском с сильным немецким акцентом. Бригитта сразу заговорила с ним о Heimweh, так у них называется ностальгия. Бедняжка истосковалась по Германии, по немецкому языку, а он к тому же, как выяснилось, родился в тридцати километрах or Эльмсхорна. Так вот мы и встретились. У него тут какой-то контракт на выступления. Жаловался, что ему здесь очень одиноко. На вид -настоящий громила.
- Что ж ты хочешь-борец…
- Видел бы ты его мерзкую рожу! Тем не менее, мы отправились к нам ужинать.-Роупер, очевидно, полагал, что людей непривлекательных никуда приглашать не следует.-И ужасно, ну просто непроходимо туп, а на морде-сияющая улыбка.
- Немудрено, после такого-то ужина!
- Нет, у него все время рот до ушей.-Кажется, сарказм и ирония доходили теперь до Роупера не лучше, чем до его жены.-И жрет как лошадь. Бригитта не успевала подкладывать ему хлеб.
- Словом, Бригитте он приглянулся. Роупера затрясло.
- Приглянулся! Хорошо сказано! Однажды я пришел с работы поздно вечером, усталый и-сказать себе, что я увидел?
- Скажи.
- Увидел их в постели,-почти выкрикнул Роупер. Руки у него нервно задергались, он схватил рюмку и опрокинул в себя тряско-искристый рейнвейн. Тяжело вздохнул и громко-привлекая внимание соседей-повторил:
- Да, да, в постели. Все его вонючие мускулы так и ходили-с наслаждением ходили, - а она под ним орала: "Schnell, schnell, schnell!".