Одинокий немец-официант бросился, было на зов Роупера, но я остановил его жестом и, взглянув на Роупера, протянул:
- Вот тебе на…
- Вот именно на… Даже этот ублюдок понимал, что участвует в чем-то мерзком и против обыкновения не ухмылялся. Схватив одежду, он полуголый выскочил из квартиры. Казалось, он ждал, чтоб я его хорошенько треснул.
- Вот и надо было,-посоветовал я (надо сказать, не слишком обдуманно).-Что ж, значит, отмучился… Я, кстати, с самого начала был уверен, что из вашего брака ничего не получится.
Роупер облизнул губы. Чувствовалось, что его волнение во многом объясняется чувством стыда.
- Тем не менее получилось,-пробормотал Роупер.-Конечно, я ее не сразу простил… Но, понимаешь, когда я увидел их в постели… Я хочу, чтобы ты меня правильно понял… Это как бы придало нашей семейной жизни совершенно новый характер.
Я его правильно понял. Ужасно, конечно, но жизнь есть жизнь. И семейная тоже.
- Ты хочешь сказать, что, хотя ты пришел домой усталый, вы все-таки…
- Да, и она чувствовала себя виноватой.
- Неужели? Признаться, если бы я застал свою жену…
- Тебе этого не понять.-В пьяном голосе Роупера на мгновение послышались довольные нотки.-Ты не женат.
- Ну, хорошо. Так что все-таки тебя беспокоит?
- Вообще-то это длилось недолго,-пробормотал Роупер.-Пойми, я допоздна работал, недоедал. Консервы вызывали у меня расстройство желудка.
- Консервы были не так уж плохи.
- Да, конечно.
Между тем нам подали Kalbsbraten и Obsttorte. Роупер был в полном отчаянии. Словно собирая силы перед окончательным поражением, он опустошил свои тарелки и машинально принялся за мои.
- Оказалось, что я слабак, оказалось, что со мной можно спать только в прямом смысле слова. Оказалось, это я организовал еврейский заговор, в результате которого погибла Германия.
- Она совершенно права. Как-никак, ты был "британским союзником".
- Но я осознал свою вину,-безнадежно проговорил Роупер.-Она это знала. Однако спустя некоторое время сивая горилла появилась снова.
- Значит, какой-то перерыв все-таки был?
- Он ездил бороться на континент. Нo теперь вернулся и выступает в лондонских предместьях.
- Он был у вас дома?
- Да, приходил ужинать. Ничего больше. Но я не знаю, что происходит по утрам.
- Так тебе, идиоту, и надо. Простил ее-вот и получай.
- Меня он больше не стесняется. С улыбочкой достает себе пиво из нашего холодильника. Она зовет его Вилли. А на ковер он выходит под именем Вурцель. На афишах написано "Wurzel der Westdeutsche Teufel".
- Значит-любого отутюжит.
- Нет, это значит "Вурцель-западногерманский дьявол".
- Знаю, знаю. Но чем я могу тебе помочь? Не понимаю, в чем заключается моя роль.-И вдруг (непростительно поздно для профессионала) я навострил уши.-Ты когда-нибудь говорил с Бригиттой о своей работе? Она знает, чем ты занимаешься?
- Понятия не имеет.
- И никогда не интересовалась? Роупер немного подумал.
- Ну, разве что в самых общих чертах. Она вообще не слишком хорошо понимает, чем занимаются ученые. Из-за войны Бригитта не смогла даже закончить школу.
- Ты приносишь какие-нибудь документы домой?
- Видишь ли…-Роупер слегка смутился.-Они у меня заперты, но даже если бы она до них добралась, то ничего бы не поняла.
- Святая наивность. Скажи, у нее есть родственники или друзья в Восточной Германии?
- Насколько мне известно, нет. Послушай, она не шпионка, это совершенно исключено. Поверь мне, причина всего, что происходит, только одна-секс.
Итак, все та же мерзкая похоть. Роупер скривил рот и из него-словно из горгульи-послышался жалобный стон.
- Я не виноват, что прихожу вечером такой усталый.
- А в воскресенье утром?
- Я поздно просыпаюсь. Бригитта встает на несколько часов раньше.
В его глазах блеснули слезы, и я решил, что надо уходить, пока не появилась злобная толстая хозяйка ресторана. Улыбнувшись про себя, я припомнил проповеди отца Берна в дортуаре. Затем оплатил счет, оставил на столе сдачу и, поддерживая Роупера под левый локоть, вышел из зала.
- Конечно, я могу заняться этим профессионально. Могу установить за ними наблюдение, и, если тебе понадобятся доказательства для бракоразводного процесса…
- Я не хочу развода. Я хочу, чтобы все было, как прежде. Я люблю ее.
Мы шли по Дин-стрит в направлении Шафтсбери-авеню.
- Когда-то,-сказал я,-ты не признавал никаких авторитетов, ты был независим и, подобно людям эпохи Возрождения, стучался во все двери. А теперь хочется опереться на что-нибудь. Точнее, на кого-нибудь.
- Это удел каждого. А тогда я был еще слишком молод и неопытен.
- Почему бы тебе не вернуться в лоно церкви?
- Ты сошел с ума. Человек должен двигаться вперед, а не назад. Писание-это сплошной вздор. Ты, мерзавец, знаешь об этом лучше меня.-Несмотря на свое южное происхождение, мы крепко усвоили брадкастерскую манеру общения.-Небось, сам-то забыл уже, когда расплевался с религией!
- Не забыл: когда стал работать там, где работаю сейчас. Это всего лишь вопрос благонадежности. В моем досье указано "англиканец". Так безопасней. Ни к чему не обязывает. Никого не оскорбляет. Ты не поверишь, в Департаменте даже проводятся ежегодные религиозные празднества. Как ни крути, но папа все-таки иностранец.
- Врежь ему хорошенько,-воскликнул Роупер, имея в виду, конечно, не папу.-Проучи его. Тебя же учили приемам рукопашного боя, дзюдо и всему такому.
Выбей зубы этой сивой свинье.
- На глазах у Бригитты? Не думаю, что после этого она будет испытывать к тебе особую нежность. Если помнишь, она уже при знакомстве назвала меня "неприятелем".
- Тогда подкарауль его одного. Ночью. Где-нибудь на улице или возле его дома.
- Не понимаю, какой урок должна извлечь из этого Бригитта-истинный объект наших стараний. Господи, по-моему, мы снова затеваем войну.
Мы подошли к метро на площади Пиккадилли. Роупер остановился посреди тротуара и расплакался. В обращенных на него взглядах молодых людей не было обычной в таких случаях презрительной усмешки-скорее сострадание. Новое поколение-новые понятия о половых приличиях. Для нас же с Роупером ничего не изменилось: все, что касалось пола, по-прежнему оставалось "мерзким". Успокоив Роупера, я взял у него адрес, и бедняга заковылял в метро с таким лицом, словно спускался в ад.
Просьбу Роупера я выполнять не собирался, у меня был собственный план действий. Как Вы помните, сэр, в то время я все еще считался в Департаменте чем-то вроде стажера. Для тренировки мне было позволено-правда, не Вами, а майором Гудриджем-вести наблюдение за Бригиттой Роупер, урожденной Вайдегрунд, и этим самым Вурцелем. Меня, кажется, даже похвалили за инициативу. Каждый день после нашей встречи в Сохо я приходил к дому Роупера, который находился неподалеку от Ислингтон-Хай-стрит. Дом был мрачный, закопченный, с немытыми окнами (мойщики окон, должно быть, считали ниже своего достоинства появляться в этом районе). Вдоль улицы угрюмыми часовыми стояли ободранные мусорные баки. На одном конце улицы находился молочный магазин, перед которым выстраивались запотевшие молочные бутылки, на другом конце-лавка, торгующая скабрезными журнальчиками. Жили здесь преимущественно рабочие, поэтому днем улица была пустынной, если не считать женщин, иногда выходивших в бигуди и шлепанцах за покупками. Вести наблюдение оказалось делом нелегким. Но, к счастью, продолжалось оно недолго-Вурцель появился на третий день. Крепко сбитый, безобразный, самоуверенный, одетый в видавший виды синий костюм. Он постучался, посвистывая, взглянул на небо, не сомневаясь, что его с нетерпением дожидаются. Дверь приоткрылась, но Бригитта не выглянула. Вурцель вошел. Я немного прогулялся-ровно столько, чтобы выкурить бразильскую сигару, затем выплюнул огрызок и постучал в дверь. Потом еще раз. И еще. Босые пятки зашлепали вниз по лестнице. Из прорези для почты послышался голос Бригитты, еще не успевшей переключиться на английский: "Ja? Was ist's?"
- Заказная бандероль, миссис,-сказал я по-пролетарски грубовато.
Дверь чуть приоткрылась, по мне этого было достаточно-я ввалился, преодолевая едва ощутимое сопротивление ее пышной тевтонской груди (но не глядя на нее, не поворачиваясь в ее сторону), и, сопровождаемый криками Бригитты, бросился вверх по лестнице. Сверху послышался ответный крик-удивленный и слегка настороженный. Похоже на перекличку в Альпах! По крикам и табачному запаху я сразу определил, где располагалась спальня. Бедный Роупер: лестничная площадка была усыпана скинутыми с полок книгами! Бригитта уже почти дышала мне в затылок. Я влетел в спальню, бросился в дальний угол и лишь после этого повернулся к ним лицом. Стоявшая в дверях Бригитта, которая успела накинуть на себя лишь аляповатый халатик, сразу узнала "неприятеля". Я взглянул на кровать: там валялось обнаженное, как Ной, огромное тупое животное. Совершенно очевидно, что занимались здесь отнюдь не шпионажем. Но все-таки, кто может поручиться?
- Выметайся отсюда, свинья!-рявкнул я.-Вон! Быстро, пока я не вышвырнул тебя в таком виде на улицу!
Он увидел, что перед ним не муж. Балансируя как на трамплине, он выпрямился во весь рост и-голый до неприличия, с покачивающейся маленькой мошонкой-двинулся по кровати на меня. По-горильи раскинув жирные руки, Вурцель угрожающе зарычал. Видимо, он собирался, добравшись до края кровати, прыгнуть на меня, однако я стоял слишком далеко. И тут ублюдок поманил меня пальцем, словно мы с ним находились на ковре, и вот-вот послышится рев и свист толпы. Мне сразу стало ясно, что все, на что он способен,-это побеждать в купленных схватках, делая эффектные броски через плечо, вертушки, ножницы на голову и подсады голенью. О настоящих бросках он и понятия не имел. Шестерка! Тут тебе не в поддавки играть! Здесь публику за нос не поводишь! Я-то уж кое-что понимал в профессиональной борьбе.
Он спрыгнул с кровати-на тумбочке, в свою очередь, подпрыгнули кувшины и кружки Бригитты. Господи, только сейчас я заметил на стене групповую фотографию шестого класса колледжа Св. Августина. Мы с Роупером стоим в обнимку, рядом улыбающийся, позабывший на время о "мерзкой похоти" отец Берн. Между тем Вурцель приближался, с театральной свирепостью скаля гнилые зубы. Эх, жаль, комната тесновата… Вурцель полагал, что противник уже психологически сломлен, и никак не ожидал моего неожиданного удара головой в диафрагму. Руки у него были широко раскинуты, так что я ему не позавидовал. Он удивленно отпрянул, когда я резко провел с колена захват левой ноги. Вурцель хотел нанести мне удар в затылок, но я был к этому готов. Навалившись всем телом, я опрокинул задыхающегося мясистого противника на спину и, бросившись на него, точно на необъятное меховое ложе, хорошенько придавил негодяя в позе выставленного напоказ Марса. Он попытался высвободиться, но я держал его крепко и к тому же сразу успокоил своим коронным - ребром ладони по горлу: einmal, zweimal, dreimal. Вообще-то Бригитта должна была бы сейчас колошматить меня по голове туфлей или еще чем-нибудь, но я видел, что ее обнаженная ножка неподвижно застыла у двери.
- Genug?-спросил я у Вурцеля.
Он прохрипел нечто, отдаленно напоминавшее "genug", но мне казалось, что ответ следует несколько уточнить. Обмякшие, некогда мускулистые руки Вурцеля служили сейчас разве что украшением. Я от души заехал ему в левое ухо. Мерзавец взвыл, но тут же закашлялся. Легким прыжком я вскочил со своей живой, хорошенько продавленной перины, Вурцель тоже поднялся и двинулся на меня, сопровождая наступление кашлем и надсадным "Scheiss"-вариациями. Я схватил с тумбочки маникюрные ножницы Бригитты и-кружась и куражась-стал делать выпады и уколы.
- Genug?-спросил я снова.
Вурцель пытался отдышаться в промежутках между приступами кашля. С опаской поглядывая на меня, он сказал:
- Я пошел. Но я хочу возвращать деньги. А, так мы еще и деньги берем!
- Отдай,-приказал я Бригитте.
Она вытащила из кармана несколько бумажек. Вурцель выхватил их и сплюнул. Я взял с тумбочки еще более действенное оружие-маникюрную пилку с заточенным концом и сказал:
- Минута на одевание и чтоб духу твоего здесь не было.
Я принялся отсчитывать секунды. Вурцель оказался расторопным. Даже ботинки не зашнуровал.
- И если герр доктор еще хоть раз на тебя пожалуется…
Тут я заметил, что глаза Бригитты устремлены не на Вурцеля, а на меня. Она даже не попрощалась с ним, пока я с ворчанием выпроваживал его из комнаты пинками под зад. На лестничной площадке Вурцелю попались на глаза книги Роупера, и он мстительно шарахнул кулаком по верхней полке, отчего еще несколько книг грохнулось на пол.
- Грязная свинья! Недоумок поганый!-Я пнул по здоровущей заднице.-Может, запалим костерок? Чтоб ни одной книги не осталось?
Он, обернувшись, зарычал, и пришлось не мешкая отправить его вниз по неосвещенной лестнице. По пути Вурцель сбил висевшую на стене картинку (крепившуюся не шурупами, а неумело вбитыми гвоздями). Старомодная одноцветная гравюра изображала Зигфрида, который размахивал Нотунгом и орал нечто героическое. Я рассвирепел. Кто они такие, чтобы считать Вагнера своим? Вагнер мой! Я помог Вурцелю преодолеть оставшиеся ступеньки, после чего позволил ему самостоятельно добраться до наружной двери. Отворив ее, он обернулся и разинул пасть, чтобы напоследок измазать меня в дерьме, но, увидев мой угрожающий жест, выскочил на улицу.
Все это время я оставался в верхней одежде. Поднимаясь по лестнице, я скинул плащ и пиджак, а, переступая порог спальни-на этот раз с новыми (впрочем, не слишком) намерениями,-уже стягивал галстук. Как я и предполагал, обнаженная Бригитта ждала меня в постели. Мгновение спустя я был при ней. Все произошло безо всяких затей, однако основательно и ко взаимному удовлетворению. Снова я вступал в Германию победителем, снова кошмар сменялся земными радостями. Ей не требовалась нежность, она привыкла быть жертвой-матери, Вурцеля, моей. Трижды возобновлял я свое победное шествие. Стало темнеть, и она заговорила со мной на немецком, языке тьмы. Не приготовить ли мне чаю, не хочу ли я шнапса? Я спросил:
- Ты всегда брала с него деньги? Наверное, я тоже что-нибудь должен?
- Сегодня-нет. Но если ты придёшь еще paз…
Затягиваясь поочередно, мы выкурили мою любимую сигapу.
- Ты должна развестись-сказал я.-У нас такие вещи не приняты. Возвращайся в Германию. Там на каждом шагу прекрасные новенькие Dirnenwohnlieime. В Дюссельдорфе. В Штутгарте. Дома тебе понравится. Заработаешь кучу денег. А беднягу Эдвина оставь в покое.
- Я и сама об этом думала. Но все-таки в Лондоне лучше. И достаточно небольшой квартирки, не нужен мне Dirnenwohnlieim.
Она мелодраматично поежилась-было темно, но я это почувствовал. В темноте над кроватью мы с Роупером, обнявшись, смотрели в будущее: отец Берн улыбался, лицедействуя на свету, в сумерках, во тьме. Что ж, на месте Бригитты я бы тоже предпочел квартирку с пуделем в тихом, грешном Лондоне какому-нибудь шумному гарнизонному борделю в Германии.
- У тебя есть деньги?-спросил я.
- Да, немного… Но если я разведусь, меня вышлют из страны.
- Попробуй что-нибудь придумать. Но, как бы то ни было, из его жизни ты должна исчезнуть. Роуперу надо продолжать исследования-это очень важно.
Поглаживая правой рукой ее правую грудь (сосок уже начал оживать), я чувствовал себя настоящим другом и патриотом.
- Каждый из нас,-добавил я нравоучительно,-обязан выполнять свой долг.
Сигара потухла, но я не потянулся за спичками. Прежде всего, нужно было обезопасить Роупера и британскую науку. Я ощутил в себе прилив великодушия.
- Будем считать это,-сказал я, поворачиваясь к Бригитте,-моим следующим визитом.