– Позвольте вас представить, – церемонно проговорил библиотечный, решивший, в конце концов, не мучить князя и оставить его в сидячем положении на несколько минут, – мой лучший друг, читатель моей библиотеки Митрофан Гаврилыч.
– Митрошка, значит, – все еще настороженно проскрипела старуха и снова обрушила водопад своего внимания на любимого внука. – Ну, если он и впрямь тебе приятель…
– Единственный друг, – упрямо поправил бабушку библиотечный.
– Ага… он так друг… А я тебе теперь – кошкин хвост… Вспоминаешь только когда надоть чего… Совсем в своей бильбивотеке одичал! Говорила ж я тебе: книжки до добра тебя не доведут, не нашего это ума дело, не нашего!..
– Ну не обижайся, бабушка, – шагнул к ней Дионисий и нежно обнял за коленки. – Где бы я ни жил и чем бы ни занимался, ты же знаешь, что я тебя люблю больше всех и горжусь тобой. И я никогда не забуду, кто украл для меня из сумки учителя маленькой царевны мой первый букварь. А ты?
– Лучше б я из его сумки розги тебе тогда вытащила – пользы гораздо больше было бы, чует мое сердце, – брюзгливо проворчала лешачиха, но и Граненычу было видно, что она растаяла.
– Бабушка, бабушка… – блаженно полуприкрыв глаза и улыбаясь, Дионисий вдыхал с детства знакомый октябрьский аромат сонного леса, поникших трав, сырости и поздних грибов. – Как я по тебе скучал…
– Лиса-подлиза хитрая, – беззлобно пробурчала Обериха, наклонилась и обхватила блудного внучка обеими сучковатыми руками. – Ишь, бабушкин сынок…
Она любовно взъерошила волосы Дионисия, невзначай смахнув с него велюровый берет с павлиньим пером, и развела руками:
– Ну, коли пришли гости дорогие по делу – проходите в избу, не стойте просто так. В ногах правды нет.
И будто по мановению волшебной палочки среди буйства невоздержанной растительности проступила, словно на детской картинке, где среди неразберихи и путаницы надо отыскать нечто, скрытое художником, приземистая, крытая зеленым бархатистым мхом избушка, сложенная из поросших лишайником черных от времени и дождей бревен.
Обериха взяла их обоих за руки и сделала шаг прямо в стену. Но не успел Митроха испугаться или хотя бы зажмуриться, как они оказались внутри.
– Ну-ка, давай-ка, проходи, проходи, располагайся, как дома будь, сорви-голова!.. – нежно улыбнулась в морщинки лешачиха.
Граненыч примерил последний эпитет к рассудительному, интеллигентному хозяину библиотеки и щеки его мгновенно надулись, как подушки безопасности в царской карете.
– А у тебя все по-прежнему… – Дионисий обвел затуманившимся от нахлынувших воспоминаний взглядом бабкину хороминку и расплылся в счастливой улыбке. – Уютно и тепло…
"Без окон, без дверей – полна горница людей", – усмехнулся про себя Граненыч, пристраиваясь у стола на лавке из нескольких тонких стволиков осины, перетянутых лозой и уложенных на дубовых козлах. – "Это про нас".
Рядом с ним расположился библиотечный, при появлении на столе большущей чашки со свежей земляникой окончательно позабывший о цели их визита. Напротив них, подперев острый подбородок корявой рукой, сидела, не сводя зеленых, как весенняя трава, глаз с любимого внука, Обериха.
Граненыч в основном налегал на орехи, запивая их вкусной ключевой водой из большой берестяной кружки, и горка скорлупы росла перед ним едва ли не быстрее, чем пустела тарелка с земляникой перед его другом.
– Ну что, гостеньки, насытились ли? – скрипучим, как лес на ветру, голосом полюбопытствовала лешачиха, когда опустели все тарелки, блюда и кружки. – Не хотите ли еще чего?
– Нет, премного благодарствуем за угощение, матушка, – солидно ответил Митроха.
Дионисий согласно кивнул.
– Ну тогда, внучок, рассказывай, зачем пожаловали к старой Оберихе.
Дионисий вернулся с неба уплывшего в незапамятные времена детства на землю тревожной предвоенной поры, вздохнул, откашлялся и приступил к изложению их с Граненычем просьбы.
– Значит, говоришь, царь иноземной державы идет нас воевать? – задумчиво переспросила Обериха когда он закончил свое невеселое повествование, и оба гостя ретиво закивали.
– И не просто царь, а злобный колдун, каких еще свет не видывал, – уточнил хозяин библиотеки.
– А диспозиция его расположения и материально-техническое обеспечение, что значит направление движения и сила, нам неведомы, – озабоченно и важно добавил Граненыч.
– Ну, про эту… позицию… дис… я не знаю, а про направление движения я вам хоть сейчас сказать могу, – хмыкнула старуха. – Он пойдет по новой Сабрумайской дороге, потому что не по лесу же напрямки ему с войском переть, а на старой Сабрумайской дороге и две косули не разойдутся, не то что армия, да и петляет эта дорога не хуже тех же косуль, когда они от волков спасаются.
– А вы откуда знаете? – захлопал глазами князь Митроха.
– Откудоть… – усмехнулась лешачиха. – Оттудоть и знаем, что сама я из тех местов родом буду.
– А что же ты тогда здесь делаешь, бабушка? – глаза Дионисия, и без того огромные под стеклами его круглых очков в пол-лица, увеличились еще больше.
– Долгая история, Непруха, – отмахнулась лешачиха. – Когда-нибудь в следующий раз в гости придешь – может, и расскажу, если в духах буду. А пока неохота. Да и не до того сейчас, я так понимаю. Ты ж не к книжникам своим слетать у меня Кракова просишь, а?
– Да, бабушка. Нам очень надо, чтобы он отыскал армию Костея, все высмотрел и поскорее к нам вернулся с докладом.
– А когда расскажет он вам, как да куда да сколько, и что вы делать потом будете? – хитро прищурившись, полюбопытствовала старуха.
– У меня на этот случай уже план в голове растет, – важно поднял палец к бревенчатому в два наката потолку Митроха. – Во-первых, если он действительно по той дороге пойдет, надо деревни предупреждать, чтоб ни люди, ни припасы ему не достались. Во-вторых, скорей артели туда послать, засеки рубить, чтоб его армия точно в сторону не свернула и бед не натворила, где ее не ждут. В-третьих, других рубщиков да охотников надо снарядить – вдоль дороги ловушки ставить, чтобы их продвижение замедлить – у нас ведь к осаде конь не валялся: во рву пьяный воробей не утонет, ни камней нет, ни смолы, ни масла, ни котлов, а боевую технику поди еще сто лет назад древоточец доел!.. А стена вон вокруг Соколовской слободы даром что от новой Сабрумайской дороги недалече, так и до половины не достроена, а сейчас где людей столько взять, чтоб все успеть! А еще ведь есть земляные работы!..
Если бы не в доме, Граненыч плюнул бы в сердцах, а так только сухоньким кулачком по столу пристукнул, и слово непечатное под нос пробормотал.
Лешачиха как-то странно поглядела на него, склонив лохматую голову на бок, и неторопливо перевела непроницаемый взгляд на внука.
– А ты чего скажешь, Непруха? Так ли страшен этот царь костяной, как вы его расписали, или это вы меня напугать хотите, чтоб я вам ворона отдала?
– Пугать – не по нашей части, матушка, – припомнил теплый прием, оказанный им Оберихой, и решил, наконец, слегка обидеться Граненыч.
Польщенная лешачиха кокетливо потупилась.
– Что мы тебе рассказали, бабушка, так это даже не цветочки – бутончики, – насупился Дионисий и сплел пальцы в замок. – Неужели ты нам не веришь? Если у него такой помощник был, то каков он сам!.. Готов поставить на кон всю мою библиотеку, что если мы не сможем дать ему достойный отпор, то плохо будет всем, и не только людям. И если ты не дашь нам Кракова, то мы не сможем…
– Да не гоношись ты, не гоношись, – сделав вид, что рассердилась, прицыкнула на него Обериха, и библиотечный, не договорив фразу, послушно замолчал.
– Послушай теперь, что я тебе скажу, – буравя пронзительным зеленым взглядом внука, заговорила она. – Кракова я вам даю безо всяких разговоров…
– Спасибо, бабушка!..
– Но перед тем как лететь для вас Костеево войско вынюхивать, он по дороге заскочит к хозяйке леса, по которому новая Сабрумайская дорога проходит. Да и старая тоже. А ты, мил человек, – вперилась она цепко в Граненыча, и он под ее взглядом почувствовал себя амебой под мелкоскопом знахаря, – ты за ночь эту продумай всё хорошо, что в том лесу надо делать – ловушки там, или еще чего выдумаешь – и утром Кракову растолкуешь понятно, чтобы он мог все без запинки той хозяйке передать. И тогда людей тебе только к своим крестьянам посылать придется – об остальном не беспокойся.
– К хозяйке леса?!.. – только и смог проговорить изумленный Граненыч.
– К сáмой старой лешачихе, – неверно истолковала его удивление и милостиво пояснила старуха. – Обдерихе.
– Но, бабушка…вдруг она не захочет… не будет слушать… – привстал Дионисий.
– Захочет и будет, куда она, голуба, денется, – зубасто ухмыльнулась Обериха.
– А если она тоже уже спит?
– Проснется.
– Но почему ты в этом так уверена?
– Она же моя сестра, милок. И за ней числится должок.
– Но если она… – Митроха мгновение поколебался, выбирая вариант поделикатнее и продолжил: – …забыла о нем, к примеру?
На этот раз лешачиха всё поняла правильно.
– Это у вас, у людей: хочу – помню, хочу – к лешему пошлю, – снисходительно фыркнула она, и в избушке запахло дегтем. – А у нас, у древнего народа, всё по-честному. Так что будут тебе, мил человек князь Митроха, и засеки, и ловушки. Это я тебе обещаю.
Заседание оборонного командования Лукоморья под председательством и командованием самого царя Симеона было в самом разгаре.
На повестке дня стоял план отпора агрессору – первый и единственный.
– …И разобьем супостата в пух и прах у самой границы, тем славу снискаша, и главы наши, ежели нужда будет, сложиша. Все как один поляжем, а ноге вражьей по лукоморской земле не ступать! Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим! – грозно сдвинув мохнатые брови и отложив в сторону шпаргалку, высокопарно закончил речь боярин Никодим и так припечатал карту к столу своим пудовым кулаком, что перепуганно дзенькнули стекла в книжных шкафах у стены, а царь Симеон подпрыгнул на своем военно-полевом троне и схватился за сердце.
Обком в составе трех десятков думных бояр одобрительно переглянулось и согласно задвигало бородами: речь была зажигательная, толковая, глашатаи на лозунги вмиг растаскают – как пить дать. Хватит, натерпелись оккупантов. Драться надо. Как отцы и деды наши наказывали. Живота не щадя ни своего, ни вражьего.
– Так значит, ты, боярин Никодим, предлагаешь встретить Костеево войско у границы с Сабрумайским княжеством и сразу дать бой? – переспросил царь, задумчиво разглядывая принесенную боярином карту, старательно исчерченную гнутыми толстыми красными и чахлыми синими стрелами и испещренную многочисленными, тщательно прорисованными фигурками лукоморских пехотинцев и конников, доблестно поражающих всеми доступными подручными средствами корявые черные загогулины – врага.
– Истину глаголешь, царь-батюшка, – прогудел Никодим по инерции на старолукоморском. – И если будет мне от тебя доверие, я самолично впереди на белом коне с мечом в руках, как все Труворовичи – верные государевы слуги – до меня, дружины наши на смертный бой поведу!
– Самолично, говоришь… – Симеон сдвинул корону набекрень и почесал за левым ухом. – А тебя не смущает, что у нас войска в десять раз меньше, чем у Костея?
– Зато через свою отвагу и любовь к Лукоморью-батюшке любой из них в сече за пятерых сойдет!
Царь с сомнением уставился на карту, повернул голову и так и эдак, рассматривая иероглифы военного искусства, и, наконец, медленно опустил голову на грудь.
Авторы плана – бояре Демьян, Евсей, Никифор и Феофан во главе с небезызвестным уже Никодимом предпочли расценить этот жест как кивок согласия и оживленно загомонили, поздравляя друг друга с первой победой.
– Ну что же… План твой, по-моему, хорош… – все еще не решаясь высказать окончательное одобрение и тем подписать себе приговор в истории, не спеша проговорил Симеон и обвел близоруким взглядом военный совет, подолгу останавливаясь на каждом, словно ожидал увидеть кого-то, и никак не мог его найти среди знакомых лиц. – И если возражений ни у кого не будет…
Бояре, не вовлеченные в разработку плана, снова переглянулись и пожали плечами: какие уж тут возражения. План, конечно, не без греха, но другого за три дня и не придумаешь, время не ждет, и не на священную же лукоморскую землю костееву орду пускать!.. Тем более если что – вот они, авторы-полководцы, их и побьем всем миром, ежели живы останутся…
– Не будет у нас возражений супротив плана Никодима Ивановича, царь-батюшка, – изрек один за всех самый старый боярин Анисим.
– Значит, будем считать, что план мы твой, боярин Никодим…
– Погодим принимать!..
Двери палаты совещаний с грохотом распахнулись, и под древние своды ввалилась топорщащаяся и яростно хрустящая куча огромных свитков, рулонов, кипа фолиантов и гора рукописей и решительной поступью двинулась к столу.
Наткнувшись на него, передвижной букинистический магазин, поглотивший ранее лавку культтоваров, остановился. Из бумажно-пергаментных дебрей выросла рука, ощупала покрытую картой боярина Никодима столешницу, и ворох секретных материалов рассыпался перед носом изумленных бояр, растекаясь по столу бело-желтой шуршащей рекой.
А во главе стола, напротив царя, осталась стоять длинная худая фигура в зеленом бархатном кафтане с измазанной разноцветными чернилами физиономией и с пучком пестрых перьев за оттопыренными ушами.
– О!.. Чингачгук – Большой Змей!.. – вырвалось у кого-то, и оборонное командование грохнуло смехом.
– Граненыч… – с облегчением вздохнул и позволил себе улыбнуться Симеон. – А мы тебя потеряли…
– Ага, потеряли…
Сумрачный взгляд Никодима недвусмысленно говорил то, что поостереглись сказать благоразумные губы: "Плохо потеряли, надо было лучше".
– Ты, кажется, что-то приготовил нам показать, Граненыч? – с любопытством и надеждой привстал со своего трона царь и потянулся к подкатившемуся чуть ли не к его груди исписанному с обеих сторон свитку.
– А чего там показывать, – презрительно пробасил Никодим, брезгливо отодвигая от себя ветхий том в порыжевшем от времени потертом кожаном переплете, – опоздал ты, Митрофан, со своей макулатурой. План кампании мы только что приняли.
– Лукавишь, боярин, – строго погрозил Никодиму Митроха тощим узловатым пальцем. – Али боишься, что лучшее враг хорошему?
Оставив Никодима со сведенными к переносице глазами размышлять над афоризмом фельдмаршала Блицкригера, бывший истопник проворно навел порядок на поле бумажного боя, раскатал и прижал по углам книжками карты, расправил схемы, развернул таблицы, извлек из-за пояса засунутую в пустые ножны указку и солидно откашлялся в кулак.
– Начать я хочу с того, царь-батюшка и господа думные бояре, что видел я план вот этого вот… – он прервал речь, чтобы коротко кивнуть в сторону наливающегося пунцовой краской Никодима, – боярина… и признаю его хорошим…
Недоуменное бормотание пронеслось по рядам собравшихся.
– …если бы не несколько ма-ахоньких шероховатостей.
– И каких же? – стрельнув на поражение глазами сквозь прищуренные веки-бойницы, с подозрением поинтересовался Демьян.
– Махоньких, говорю же, – с доброй укоризной, как терпеливый учитель на невнимательного школяра, глянул на него Митроха. – Вот, к примеру. Граница с Сабрумайским княжеством проходит у нас по Бабушкиному лесу. Лес их, а поля уже наши. Боярин Никодим и иже с ним предлагают встретить костеево войско в чистом поле лоб в лоб, и говорят, что один лукоморский ратник пятерых костеевых стоит.
– А ты что ж, Митрофан, в нашего лукоморского солдата не веришь? – испытующе прищурился боярин Никифор. – Что он любого врага побьет?
– А я вот тебе, боярин, встречный вопрос задам, – продирижировал указательным пальцем перед носом обиженного боярина Граненыч. – Ты у нас фигурой не слабый, ведь так?
– Да уж не обойден, – не догадываясь, к чему клонит оппонент, уклончиво, но гордо ответил тот.
– Так вот, ежели на тебя сейчас пятеро амбалов навалятся, таких же, как ты, сбоку, сзади, со всех сторон одновременно, побьешь ты их?
– Н-ну… – неуверенно замычал Никодим.
– А ежели в их пользу еще колдун пошепчет?
– Н-ну-у-у… – мычание сошло на нет.
– А ведь я в тебя верил, – разочарованно вздохнул и поджал губы Митроха и шутовски подмигнул царю.
– Да я костьми лягу!.. – поняв, к чему идет дело, взвился Никодим, но Граненыч оперся о столешницу обеими руками и подался ему навстречу.
– А какая нам будет польза с твоих костей, боярин, ежели враг по ним к беззащитным землям да к столице вприскочку пойдет, а?
Никодим, красный и злой от бессилия, прорычал что-то нечленораздельное и бухнулся на свое место между посрамленными оптом союзниками.
– А погоди, Митрофан Гаврилыч, – непонимающе захлопал глазами царь. – Ты ж только что сам сказал, что план Никодима Ивановича хорош. Так чем же?..
– Нарисован шибко красиво, – проникновенно качнул головой Граненыч.
Никодим зашипел, словно кружка масла, выплеснутая на раскаленную сковородку.
– Ну а твой план кампании в чем заключается, князь? – с любопытством подпер подбородок кулаком Симеон и приготовился слушать.
– И если тебе колдун пошепчет, ты что делать будешь? – не преминул ехидно поинтересоваться боярин Евсей.
Граненыч взял наизготовку длинную деревянную указку, выстроганную специально для такой оказии этой ночью в перерывах между разработкой плана обороны Лукоморья и нанесением его – впервые в жизни! – не на слой пыли на столе, а на настоящую бумагу, аж по десять копеек за рулон! – и лицо его приняло торжественно-серьезное выражение.
– Дионисий, выходи к людям, – махнул он свободной рукой, и из стены со стороны книжного шкафа выступил под пораженные ахи и охи высокородных невысокий человечек в диковинном платье, берете со страусовым пером и огромных, на пол-лица, очках.
Скрывающих разноцветные чернильные полосы на щеках.
– Вот, разрешите представить, – Граненыч степенно указал рукой на прибывшего таким удивительным способом соавтора своего плана, – Дионисий, хозяин дворцовой библиотеки. Он будет отвечать за взаимодействие с древним народом Лукоморья.
Все, включая царя, непонимающе уставились на него.
– Лешими, водяными, домовыми, – как нечто само собой разумеющееся пояснил Митроха, и аудитория смогла только сморгнуть.
А в это время библиотечный снял берет и с достоинством раскланялся.
– Польщен столь высокой честью – присутствовать и вещать в благородном обществе харизматичных представителей самых древних родов Лукоморья, столпов нашей государственности, опор благополучия страны и ее процветания, на коих зиждется связь времен и преемственность поколений, – обратился он к боярам, закончив поклон, и харизматичные опоры и столпы онемели от присутствия в своем благородном обществе существа, которое могло без запинки выговорить такие слова, ни разу не заглянув в спасительную бумажку.
Пока бояре, менее привычные к манере общения маленького библиотечного, приходили в себя, царь подтянул к себе одну из карт, ту, что была побольше и изображала план Лукоморска и ближайших окрестностей – и углубился в ее изучение.