До обкома долетали только разрозненные междометия и комментарии.
– Хм… Хм… Ха… Ишь ты, как придумал… Хм… И тут так… Угу… Угу… Ага… Не-ет, а тут купцы не согласятся… хотя кто их будет спрашивать?.. Хитро, хитро-о…
Рассмотрев всю карту вдоль и поперек несколько раз, Симеон поднял сосредоточенный взгляд на собравшихся родовитых, нашел в череде бородатых лиц нужное ему, прищурился задумчиво и обратился:
– А скажи мне, боярин Демьян… Помнишь, мы тебе поручали полгода назад Сабрумайскую дорогу вымостить?
– Помню, царь-батюшка, как не помнить, – с готовностью вскочил с места Демьян и поклонился царю.
– И что – вымостили твои молодцы ее, али нет?
– Вымостили, царь-батюшка, вымостили.
– Всю вымостили?
– Всю вымостили, всю.
Царь досадливо поморщился.
– Так вот не надо было всю-то мостить!
Боярин хитро ухмыльнулся.
– А мы и не всю вымостили.
– Так вообще не надо было мостить!..
Вид у Демьяна был такой, как будто он выиграл в лото мешок трюфелей.
– А мы и не мостили!
Дождавшись, пока аудитория снова будет в состоянии адекватно воспринимать человеческую речь, Симеон строго постучал карандашом о кубок на своем конце стола, и в зал совещаний нехотя вернулась тишина.
– А теперь мы с Дионисием изложим вам свою диспозицию… – сухо, по-деловому проговорил князь Граненыч, разворачивая все карты на столе.
Стук в дверь личных палат новоявленного князя, которые были отведены ему во дворце, чтобы он на время Костейской кампании всегда был под рукой у главнокомандующего, оторвал его от вычерчивания схемы линий обороны города.
– Заходите, не заперто! – громко буркнул он и снова уткнулся было в карту: ему предстояло решить очень важный вопрос распределения регулярного войска и ополчения по стенам в соответствии со степенью вероятности штурма этого направления.
Пока получалось не очень: направлений и степеней было гораздо больше, чем солдат и ополченцев, и поэтому Митроха был далеко не в самом лучшем из своих настроений.
– Э-э… кум? – не дождавшись более знаков внимания от хозяина палат, нерешительно топтался у порога вошедший. – Не сильно помешаю?
– А-а… Твое полковничество… – улыбнулся Граненыч и оторвался от работы. – Ну, проходи, коль пришел. Сказывай, что опять случилось. Семиручко мечи без подписи царя не выдает? Дружинники стрельбище для твоих орлов освобождать не хотят? Или обеды опять холодными привозят?
– Да нет, кум… светлый князь, то есть…
– Ты еще поклониться забыл, – сурово нахмурился Митроха, но, увидев, что бывший шорник принял его шутку за чистую монету, поспешно вскочил: – Ты чего, Данила, совсем в этом дворце с ума спятил?! Ручку еще почеломкай!.. И ты мне это "сиятельство" да "светлость" брось, коли поругаться со мной не хочешь! Мало того, что лакеи со своей опекой пристают – скоро ложку сам до рта донести не смогу без них – так еще ты туда же!..
– Дак это… звиняй, Митрофан… С этими атикетами тут и вправду мозга за мозгу у нормального человека зайдет… Это ведь тебе не по нашей Соловьевке в лаптях на босу ногу рассекать: тут же князей как грязей, да графьев – как воробьев! И все на тебя косятся, как на врага народа, ежели не по положенному с ними обойдешься… Эх, жил шорником – не тужил, а тут на тебе – под старость лет в благородные попал… Со свиным-то рылом…
– Не обращай внимания, – сердито отмахнулся Митроха, не понаслышке знакомый с Данилиными трудностями. – Они сами по себе, а ты – сам с усам, и твое рыло ихних ничем не хуже. Делай свое дело, и всё тут.
– Да ты не подумай, кум, я ведь не жалиться к тебе пришел, – спохватился смущенный Данила и стал вытаскивать из-за пазухи сложенный вчетверо потрепанный, местами прожженный лист самой дешевой бумаги, какую только можно было купить в Лукоморске. – Я ведь по делу.
– Ну так к столу иди, раз по делу, – и Граненыч с грохотом пододвинул к почти не видному из-под бумаг и карт столу тяжелый дубовый стул с вырезанным на изогнутой спинке государственным гербом.
– Да стол-то мне и не надо… вроде… или как?.. ай, ладно, – махнул дрожащею рукой заробевший вдруг перед родственником шорник и хлопнулся на предложенный стул – словно с крыши головой вниз бросился. – Вот, гляди, Митрофан…
Он расправил свою бумажку поверх государственных документов секретной важности, и она на поверку оказалась корявым подобием чертежа то ли улья, то ли вертолета, то ли велосипедного насоса.
– Это чего у тебя такое? – озадаченно нахмурился Граненыч.
– Это не у меня, это зять мой Семен-кузнец придумал сотоварищи. А называется сие явление… называется… – Данила подслеповато прищурился, разбирая неровные буквы, выведенные рукой, больше привыкшей к молоту, нежели к перу.
– Называется оно "Паровой самострел каменными ли, железными ли ядрами на изрядное расстояние с большой разрушительно-поражающей силой, пробивающей бревенчатую стену наскрозь на едреную феню ко всем… ко всем… то есть, в… э-э-э…".
Шорник замялся, сдавлено кашлянул в кулак пару раз, и поднял полный мольбы взгляд на кума:
– Дальше три строчки техницких терминов… и совсем неразборчиво…
– Бревенчатую стену?.. – только и смог задать вопрос князь перед лицом настолько полного описания изобретения.
– Ага, – слегка расслабился и довольно кивнул Данила. – Когда он с дружками своими ету оружию испытывал, она у них кузню наскрозь прострелила – там теперь у них окно. В полуметре от земли. Хорошо хоть, что пустошь рядом – снаряд железный в нее зарылся аж на метру. А ежели бы изба чья была по соседству… Греха не обрались бы.
– Прямо-таки насквозь? – недоверчиво прищурился и вытянул шею князь, разглядывая чумазую бумажку с новым уважением.
– Наскрозь, – лихо рубанул ребром ладони воздух кум, – сам видел. То есть, просто на… то есть, ко всем… в смысле, в… э-э-э… ну, ты понял.
– Ну-ка, ну-ка, – загорелись глаза у Митрохи. – давай-ка поподробнее. Что оно из себя такое? Что-то на чертежике на твоем он какой-то странный…
– Самострел вот обычный знаешь? – с азартом принялся объяснять Данила.
– Знаю, – уверенно кивнул Граненыч.
Не далее как полчаса назад он отдал распоряжение о ремонте старых пяти машин, напоминающих арбалет на колесах и стреляющих заостренными бревнами, и сооружении трех десятков новых машин, десять из них калибра более трехсот пятидесяти миллиметров, и все это в недельный срок. И сейчас уголком мозга, не занятого распределением гарнизона, раздумывал, не перестать ли делать у бревен-снарядов заостренные концы: сдавалось ему, что от бревна, жизнерадостно прыгающего по стану врага, пользы (то есть, вреда) будет больше, чем от такого же бревна, но угрюмо воткнувшегося в землю на месте приземления.
– Ну так он на обычный самострел совсем не похож, – заговорщицки оглянулся и понизил голос бывший шорник. – Семен говорит, что такого еще никто никогда до них не придумывал, что они с парнями первые. И что для обороны города его оружия – как ложка к обеду. Короче, приходил бы ты сам, кум, сегодня, да посмотрел бы: ежели он тебе глянется, то к подходу Костеевой армии таких несколько штук понаделать бы можно было, и милого друга-то с оркестром встретить. А? Как ты?
– Приеду, – не раздумывая, пообещал Митроха. – Сейчас они у тебя чем занимаются?
– У себя в кузне ковыряются с железяками, наверное, чем же еще, – пожал плечами Гвоздев. – Поди, еще какой подвох костяному царю затевают. У них на это дело голова двадцать четыре часа в сутки хорошо работает, так пусть теперь лучше супостат от них пострадает, чем соседи.
– Ну так давай прямо сейчас к ним и заявимся, пока светло, – отложил карты в долгий ящик и убрал его в шкаф руководитель обороны Лукоморска.
– А давай!.. – тюкнул кулаком по столу его кум.
– Эй, Сашка! – гаркнул удивительным для такой тщедушной фигуры басом Граненыч, вызывая лакея. – Дежурную карету прикажи подать к главному входу через пятнадцать минут – мы в город на испытания, и заодно как продвигаются земляные работы поглядим! Засветло обратно не ждите!..
Кузница зятя полковника Гвоздева располагалась на самой окраине Соловьевской слободы, более известной среди лукоморцев как Соловьевка, что между Соколовкой и Воробьевкой. Испокон веков селились в ней мастера по железу, меди, олову и прочим не слишком благородным, но жизненно необходимым, как и ее обитатели, металлам и сплавам.
Семен Соловьев был потомственный кузнец в неизвестно каком колене, десятый и последний сын в семье. Если бы его предки бросили ковать и взяли на себя непосильный труд записать свою родословную, то Яриковичи, Синеусовичи и Труворовичи – три самых древних боярских рода Лукоморья, ведущие счисление срока своей службы государству от легендарных братьев-основателей Лукоморска – рядом с ними показались бы Иванами, не помнящими родства.
В детстве Сёмка сотоварищи – с сыновьями таких же мастеровых, как его отец и дядья, и по совместительству однофамильцами, как почти все жители Соловьевки – в свободное от учебы в кузне и в воскресной школе время умудрялись творить соседям этакие каверзы, что их компанию иначе, как соловьи-разбойники, и не называли. Попавший в зону особого внимания озорников люд каждый день, как на работу, ходил жаловаться к родителям верховода – здоровяка Сёмки. Тому, естественно, влетало, но обычно как влетало, так и вылетало, и через день все повторялось сызнова. Когда Сёмке Соловьеву исполнилось, наконец, шестнадцать, и его энергия мощным нескончаемым потоком устремилась в другое русло, вся слобода от счастья беспробудно пила неделю. Теперь же Семен был человеком солидным, женатым, со своей кузней, полной коллег и подмастерьев, но слободские нет-нет да и припомнят полноценному члену общества его боевое прошлое.
Некоторые даже со смехом.
Таков был изобретатель парового самострела высокой поражающей силы, на порог мастерской которого сейчас ступили его тесть Данила и князь Граненыч.
В полумраке кузницы, освещаемой лишь засыпающими углями в трех горнах да тройкой окон, пятеро чумазых парней оторвались от работы и недовольно глянули на вошедших.
– Некогда нам сейчас, приходите завтра, – сердито бросил самый здоровый из них, щурясь на яркий дневной свет и прикрывая глаза замотанной грязной тряпкой рукой.
– Это я, Семен, – отозвался полковник. – Привел кума Митрофана вашу оружию посмотреть.
– Правда?!.. – мгновенно расцвел говорящий и резко выпрямился, растирая двухпудовым кулаком затекшую поясницу. – Проходите, Митрофан Гра… Гаврилыч, то есть, знакомьтесь: это мои товарищи Степка Соловьев, Петруха Соловьев, Серега Соловьев и Андрейка Соловьев, фамилии, глядите, не перепутайте. Данила Прохорыч вам нашу докуменцию уже показывал?
– Докуменцию показывал, – степенно кивнул Митроха. – Теперь вы свой самострел живьем покажите. Это от него дыра, кстати? – он кивнул в сторону зияющего отверстия на месте выбитого бревна в стене у двери.
– От него, сердешного, – гордо заулыбались кузнецы. – Это мы давление передавили, не рассчитали маленько. Вот умора была-то!..
– Не сомневаюсь, – ухмыльнулся Граненыч и, заложив руки за спину, неторопливо прошелся по семеновой кузнице.
Между двух старых окон стоял неказистый, но ровный стол, над которым висела многоэтажная полка, забитая вперемешку берестяными грамотами и листами дешевой бумаги, исчерченные и исписанные корявым кузнецким почерком.
– А тут у тебя что за художества? – Граненыч с любопытством вытянул из кипы один лист бересты и принялся разглядывать изображение телеги с одним колесом овальной формы.
– Это-то?.. – Семен заглянул через плечо гостя и протянул: – А-а… Это… Это тоже докуменция наша. До чего докумекали, то есть. Тут, к примеру, мы сочинили, как сделать телегу, которая в грязи бы не застревала.
– Это как? – непонимающе нахмурился Митроха.
– Надо на оба колеса такую дорожку надеть широкую, – пристроился с другого бока с пояснениями Петруха, – она вязнуть и перестанет. Ну и колеса, ясен пень, другой формы для нее нужны будут. Только мы еще такую не делали – не до того как-то.
– Хитро-о, – уважительно показал головой Граненыч и поднял с пола еще один лист – уже бумажный. – Ну а это что?
– Это… – подтянулись и остальные мастера, позабыв на время про самострел. – Это мы думали, как передвижную катапульту сделать, чтоб она по полю боя могла туда-сюда кататься и врага разить.
– И как?
– А вот глядите, Митрофан Гра…врилыч… Лошадь-тяжеловоз, или две, ставится сзади в особой упряжи и не тянет, а толкает катапульту на колесах, – ткнул черным от грязи пальцем, оставляя очередной отпечаток на и без того чумазом листке Степка.
– Вокруг них всех крепится ограждение из досок, обитых кольчугой с пластинами – защита от стрел и копий, – гордо подхватил Серега.
– Всё – тоже на колесах, – не преминул указать Андрейка.
– А вот это – маленькая колесничка для коногона, – продолжил Степка. – А тут, стало быть, площадка для стрелков…
– А вдоль стен – карманы с припасами, – гордо закончил рассказ Андрейка.
– А стреляет она у вас чем? – после недолгого молчания спохватился Граненыч и задал самый главный вопрос впечатленный и уже начинающий прикидывать, при каких видах боевых действий такое чудо современной техники можно применить.
Перед его мысленным взором промелькнула бесконечная череда древних стратегов и тактиков, с зелеными, перекошенными от зависти физиономиями и клочьями вырванных волос в судорожно сведенных кулаках…
– Стрелять она может хоть чем, чего зарядишь, того и выстрелит, но мы-то хотим помозговать с горючей смесью… – смущенно потупился Семен.
– Но пока получается пень через плетень, – вздохнул Андрейка. – У меня сарайку уже пожгли, у Степки – кладовку подпалили, едва землей закидали… Его мать нас чуть в той земле не зарыла, как узнала, что у ней там три штуки сукна сгорели, шерсти мешок и прялка новая…
– Да… тут щепетильная работа нужна… – озабоченно кивнул Серега.
– А еще?.. – не веря своему счастью, затаив дыхание, чтобы не сглазить, как бы походя, поинтересовался главком обкома. – Еще у вас таких… придумок… есть?..
– Да вон вся полка имями забита, – махнул рукой Петруха.
– И у меня в дровянике, в старом коробе, целый ворох лежит, – припомнил Семен. – Если мамка на растопку не извела.
– Как – извела?.. – голос Митрохи дрогнул.
– Да не-е… лежит еще, поди… я его под стропила упрятал, – поспешил успокоить высокого гостя кузнец.
– Ну смотри, ежели припрятал… Это хорошо… что ворох… – помял пальцами небритый подбородок Граненыч, и глаза его при этом горели не хуже своенравной смеси друзей-изобретателей. – Значит, давайте договоримся, мужики: как вы еще чего для армии сочините, так сразу ко мне, сами, лично, со своей… докуменцией… Лады?
– Как ведь скажете, дядя Митрофан, – довольно ухмыляясь, ударили по рукам хозяин кузницы и князь. – Нам ведь только надёжу подай – мы вам такого насочиняем, такого сотворим!..
– Уж это-то вы можете, – снова припоминая не такое уж далекое прошлое, хмыкнул позабытый на время Данила. – Вы сначала с этой оружией разберитесь, орлы.
– А вот сейчас и разберемся! – заулыбались и кузнецы.
– Айда, мужики, тащи самострел на улицу! – радостно скомандовал Семен, и четыре мастера, кряхтя, оторвали от пола толстенное бревно и поволокли на свет Божий.
Сам Данилин зять сгреб с верстака кучу каких-то деревяшек, прихватил из корзины несколько мячиков, на поверку оказавшихся железными ядрами, зачерпнул из горна совком кучу углей и присоединился к друзьям, уже поджидавших его под навесом в обществе князя, полковника и уложенного на козлы и коварно притворяющегося простым бревном парового самострела.
– Говори ты, Сёмка, – переглянулись и устремили взгляды на хозяина кузни парни.
– Ну, я так я, – пожал необъятными плечами тот и начал презентацию.
Если бы его попросили сказать речь или рассказать что-нибудь интересное, он бы долго и мучительно стоял и мялся, экал и мэкал, пока слушатели не пожалели бы его и не прогнали гнилыми помидорами. Но сейчас дело касалось его любимого детища, его нового изобретения, сделанного специально для защиты родного города, и простые, сложные и вовсе головоломные слова лились из кузнеца полноводной рекой, как песня из его лесного тезки – соловья.
Идея, в общем, была проста, как все гениальное: бралось бревно диаметром в полметра и длиной метра в два, оковывалось железными обручами – для крепости, как пояснил Семен – и вдоль ствола по центру просверливалось сужающееся к дальнему концу бревна сквозное отверстие. Далее на этот конец насаживался и плотно закреплялся огромный толстостенный кособокий железный котел особой конструкции, куда заливалась вода. Потом в ствол до упора проталкивалось ядро, фиксировалось длинным брусом, который, в свою очередь, упирался в поперечный стопорный брусок, прибивающийся к спилу. После чего под железной частью разводился большой костер.
– А дальше что? – вопрошающе качнул головой Митроха в сторону самострела.
– А дальше стоим и ждем, значит, – развел руками Семен и лукаво подмигнул друзьям.
Ждать пришлось недолго: через несколько минут вода в котле забулькала, закипела, забурлила, раздался грохот, длинный брус вылетел из отверстия, разбив пополам тонкий стопорный брусок, и мимо так и не успевшей ничего понять приемной комиссии в мгновение ока просвистело нечто…