Когда огонь погас, перед взором изумленных противников осталась стоять, задумчиво покачиваясь от ветра, только тонкая внешняя оболочка самой страшной из всех пока примененных Костеем осадных машин.
Завороженные странным и неестественным зрелищем войска с обеих сторон застыли и смотрели на мрачный призрак смертоносного монстра, не отрывая глаз. Потом кто-то нервный с лукоморской стороны не выдержал и выстрелил в почерневшую шкурку из лука. Та покачнулась, потеряла равновесие, упала на поле боя, подняв волну грязи и сажи, и смялась под собственной тяжестью. Морок развеялся, и зверолюди снова бросились в атаку, но душа их к этому уже не лежала, что и сказалось на успехе всего штурма.
Как выяснилось через два часа после торжественной гибели осадной башни, у нее была сестра-близнец.
Вообще-то гонец с этой вестью прискакал во дворец через пять минут после того, как штатный маг выбыл на фронт вместе с Масдаем и Сайком, а теперь, с расширенными и застывшими от ужаса глазами он докладывал заместителю главкома обороной по волшебным вопросам ситуацию напротив Колдобинского участка городской стены – ситуацию четырехчасовой давности.
Агафону не нужно было раскладывать карты или заваривать чай, чтобы с холодящей желудок уверенностью сказать, что Колдобинская стена и есть тот самый четвертый участок, помеченный на карте Граненыча условным знаком "завалы".
Затащив на Масдая несопротивляющегося гонца, маг приказал ковру лететь на Колдобины, что между Песками и Мясищами, что есть духу. Потому что у самого волшебника духу как раз и не оставалось.
– Кабуча… – твердил он всю дорогу, как заклинание. – Кабуча, кабуча, кабуча…
Еще на подлете они увидели, что, как ни медленно передвигалась башня по пересеченной местности, но за четыре часа она успела добраться до скрепленной песчано-галечной смесью имени боярина Никодима стены, и бой был в самом разгаре.
Было видно, что первый раунд остался за лукоморцами, но за победу, свалившуюся на них, пришлось заплатить высокую цену.
Как и предусмотрено конструкцией, в башне был устроен перекидной мост, который, в четком соответствии со своим названием, перекидывался на стену штурмуемого города для того, чтобы осаждающие могли не мучаться с шаткими ненадежными лестницами, а с комфортом перебраться на стену и заняться тем, за что им, собственно, деньги и платят.
Так произошло бы почти со всеми участками городской стены, но не с этим. Злополучная смесь, изобретенная подрядчиком Труворовича, внесла в ход штурма свои коррективы: как только на перекинутый мостик взбежало несколько десятков двухметровых верзил в полном снаряжении и вооружении, стена дрогнула и дождем осыпалась в бывший ров. Вместе с ее изрядным куском двадцатиметровое путешествие к неровной, усыпанной обломками кладки и деревьями земле совершил и почти весь неудачливый десант. А мостик висел теперь безвольно и безжизненно, перекрыв дорогу растерявшемуся тарану этажом ниже.
Покончив с теми костеевцами, что на свою голову успели перескочить на крошащуюся под их ногами стену, осажденные рассыпались по стене. Они спрятались за уцелевшими пока, хоть и изрядно пострадавшими, зубцами от камней и бревен, с завидной регулярностью посылаемых в них не находящими себе пока другого занятия зверолюдьми, и стали ждать развития событий.
Второй раунд остался за костеевцами.
На этаже тарана рвали и метали два колдуна, пытаясь вернуть беглый мостик на положенное ему место, после чего можно было попытаться подвинуть башню и сделать второй заход. Вероломный мостик делал вид, что покорился, но в самый последний момент постоянно вырывался из протянутых рук зверолюдей и с гулким хлопаньем под аккомпанемент проклятий – с одной стороны и злорадных криков – с другой, возвращался в висячее положение.
Третий раунд остался за мостиком.
Наконец, башенные артиллеристы сообразили, что, чем посылать в белый свет как в копеечку бревна, которые, кстати, в своем углу тоже не размножаются, лучше соорудить из них новый мостик и перекинуть его на обломки разваленной стены.
Сказано – сделано, и из проема для высадки десанта показались связанные магией на манер плота семь бревен. Удерживаемый изо всех сил мощными лапами зверолюдей, новый мост осторожно высунулся за порог и медленно и неуверенно, словно вынюхивая дорогу, направился к полуразрушенному укреплению.
Защитники вмиг поняли, чем это грозит, и обрушили град стрел на вражеских саперов, но колдуны предусмотрительно поставили магический щит, через который предметы могли проникать только в одну сторону, естественно, изнутри наружу, и все метательные снаряды защитников отскакивали от него, как пресловутый горох от стенки.
Кто-то из командиров, очевидно, подал знак о грозящем успехе отрядам, затаившимся в резерве, и они проворно снялись с насиженных мест вне пределов досягаемости лукоморских оборонных машин и, очертя свои звериные головы, ринулись к призывно распахнувшейся задней двери башни навстречу славе и премиальным.
Шансов у лукоморцев на этот раз не было.
Последний штурм обещал оказаться последним во всех смыслах.
Агафон, Саёк и Масдай появились, когда от кончика бревенчатого моста до осыпающегося от одного его приближения края стены оставалось не больше полутора метров.
Лукоморцы пытались поджечь его, забросив на плот факелы, но костеевские лучники тоже не даром ели свой хлеб.
– Если они перекинут мостик, вся армия на нас бросится! – вскрикнул Саёк.
– Масдай, к ним! – скомандовал, не раздумывая, чародей и извлек из мешка последний, седьмой камень демонов – лиловый с персиковыми звездочками. – Саёк, держись обеими руками!..
Ковер круто взмыл вверх, чтобы при заходе на цель не разделить участь бедных факелоносцев.
Семь – счастливое число, подумал маг, вцепился одной рукой в край ковра, а другой навесом зашвырнул камень демонов в проем, где в ожидании завершения мощения пространства между башней и стеной столпились с оружием наготове зверолюди.
Бам-м-м!..
Камень отскочил от невидимого барьера и полетел вниз.
– Неееееет!!!.. – взвизгнул маг, и Масдай понял команду.
Не дожидаясь разъяснения этого распоряжения от своих седоков, он нырнул в сумасшедшем пике, едва не врезавшись в землю под прямым углом, успел сложиться желобком и подхватил падающий артефакт, зачерпнув при этом и ведро-другое холодной мокрой грязи.
Маг прихлопнул его ладонью, обдав себя градом черных брызг и приказал:
– А-а-а-а-а!!!..
Масдай снова все понял без слов.
Он метнулся за угол башни, смял шарахнувшуюся от него очередь желающих принять участие в заранее выигранном сражении и залетел внутрь.
Опешившие от такой наглости зверолюди метнулись в стороны, расчищая дорогу взбесившемуся неизвестному летающему объекту, и тот, воспользовавшись паникой непонимания, взвился вверх через лестничные проемы – мимо этажа пехоты, мимо этажа тарана, мимо этажа так и не поднявшегося перекидного мостика – прямо под крышу, в тупик, туда, где выцеливали свою добычу стрелки всех калибров.
– А-а-а-а!!!.. – взревел чародей словно раненый медведь, схватил камень вместе с грязью и метнул его в ошарашенных артиллеристов. – А-а-а-а-а-а-а!!!..
И снова Масдай угадал всё слово с одной буквы и опять метнулся под градом стрел вниз вдоль лестницы, над топорами и сквозь десантный проем.
Оказавшись над зависшим в полуметре от стены импровизированным мостом, он рухнул на него всей тяжестью древнего произведения коврового искусства и двух пассажиров, и мост-штрейкбрехер под проклятия саперов отправился вслед за сокрушенной городской стеной – в остатки рва.
Зверолюди еще не подозревали, что провалившийся мост – далеко не самая крупная их неприятность в последующие десять минут.
Даже на стене за зубцами было слышно, как воздух на верхнем этаже башни взорвался оглушительным гулом, и из всех портов, окон и проемов башни стали выпрыгивать облепленные персиково-фиолетовой шевелящейся массой извивающиеся и вопящие фигуры. Те, кто находился вдалеке от отверстий, ведущих наружу, предприняли попытку бежать через дверь и столкнулись с напором тех, кто еще не был в курсе последних событий.
От произошедшей давки выиграли только пугающие существа необычной окраски и анатомии, называемые почему-то подземными демонами-шепталами шершнями.
Масдай взмыл победно ввысь над поверженной башней, Агафон издал торжествующее "А-а-а-а-а!!!", и вдруг до них донеслось откуда-то снизу:
– Помогите!!!.. Масдай!.. Дядя Агафон!..
– ЧТО?!.. – вернулся к магу дар речи.
Быстрый взгляд направо убедил его, что Сайка рядом в частности и на ковре вообще больше не было.
Он стоял, прижавшись спиной к стене, выставив вперед меч, а на него от гудящей как улей башни, весело размахивая топорами, неслись пятеро зверолюдей с головами росомах, каким-то чудом избежавшие общения с порождениями древней магии шептал. Они увидели первого лукоморца, на котором можно было безнаказанно отыграться за все неудачи и поражения этих дней, и тот факт, что мальчишка был из южных костеев, ничего не менял.
Боевой клич специалиста по волшебным наукам потряс окрестности. Со стены посыпались куски раствора и камня.
– А-а-а-а-а-а!!!..
Самым логичным сейчас было ударить громил любимым ледяным заклинанием, или окаменением, или обмораживающими огненными шарами, но в такое мгновение логика и разум были позабыты и позаброшены, и на первую роль выскочил, потрясая каменной дубиной, древний инстинкт. Инстинкт студента, который за все пять лет обучения толком выучил только одно заклинание, чем и гордился. И не забывал тренировать его на тех, кто гордости его по этому поводу не разделял.
Впервые за несколько минут из горла горе-студента вырвалось что-то отличное от первой буквы алфавита, из пальцев его выстрелили красные лучи, и на тяжелых сапогах росомах выросли и завязались между собой морским узлом толстые кожаные шнурки.
Не добежав до взъерошенного, как испуганный котенок, мальчугана, несколько шагов, верзилы грохнулись в грязь, выпустив из лап топоры, и пропахали по изрядной борозде изумленными и ошарашенными мордами. К этому времени Масдай уже завис перед потерянным членом экипажа, Агафон протянул руку, и Саёк одним прыжком очутился в безопасности. Едва истребители башен отлетели на несколько метров от сцены несостоявшейся расправы, как со стены в барахтающихся в грязи росомах полетели стрелы и копья.
Персиково-фиолетовые гудящие убийцы преследовали остатки десанта, ломящегося напролом через ловушки с кольями и бревна, еще десять минут.
За это время Агафон, Саёк и Масдай успели вернуться в башню, проникнув через порт баллисты и раза с пятнадцатого – при помощи спичек – поджечь брошенную и обреченную на лукоморского мага осадную башню.
– А скажите, дядя Агафон, – не выдержал и полюбопытствовал мальчик на обратном пути. – Что это за красные лучи шли у вас от пальцев к их ногам?
– Лучи? – непонимающе уставился на него волшебник. – Красные?..
– Да, да! Я запомнил!
– Хм… Вообще-то, они должны быть воображаемые… – озадаченно захлопал глазами маг.
– Но я их совершено точно видел, правда!.. – не сдавался царский курьер, и Агафон недоуменно сложил губки скобкой и повел плечами:
– Наверное, я их слишком живо вообразил…
Букаха нервно оглянулся по сторонам, поднял воротник своего отчаянно поношенного зипуна и, пригибаясь, поспешил к последнему возу, ожидавшему в компании семи себе подобных, пока откроются хозяйственные ворота дворца и им позволят заехать.
С неба цвета застиранного синего бархата сыпался эфемерный, почти невидимый – если бы не подозрительно забелевшая серая мостовая под ногами – снежок. Его художественно раскладывал размашистыми ажурными узорами задумчивый ветер, заодно бессовестно задувающий диссиденту во все прорехи его наряда и за шиворот.
Стоять и ждать, прячась за афишной тумбой и с ненавистью заучивая наизусть обращение Симеона к народу в день начала осады, медленно закоченевающему изменнику пришлось довольно долго. Может быть, два часа, может быть, три. В такую погоду после определенного промежутка времени, проведенного в обществе стихий и тумбы, время переставало иметь значение.
Но когда опальный боярин, приобретший весьма любопытный оттенок синего – под цвет готовящегося к ночи неба – уже раздумывал, стоит ему рискнуть гипотетическим гневом царя Костея или подождать еще часок-другой, а потом поучаствовать лично в конкурсе ледяных фигур, ему подвернулась такая удобная, несомненно, ниспосланная небом оказия в виде продуктового обоза. Впрочем, радость его быстро поостыла – приблизительно до температуры окружающей среды – когда он, откинув рогожку, в сереющем свете вечера увидел, в какой компании ему придется проникать на охраняемый объект. Нежно выгнув друг к другу шейки и кокетливо скрестив ножки, последний воз оккупировали худощавые мороженые утки, гуси и курицы. Но, решив, что в случае проверки он не слишком будет среди них выделяться – ни по температуре, ни по цвету, ни по телосложению, выбивающий зубами быстрые марши Букаха торопливо, пока не видит возчик или охранник на воротах, присоединился к стае и тщательно прикрыл за собой рогожу.
Дневной прилет Змея-Горыныча и его неожиданное падение на заднем дворе царского дворца наделало в городе много шума в прямом и переносном смысле.
Сдох ли Змей, или только ранен?
Если ранен, добили ли его царские гвардейцы и тот легендарный чародей, который появился нежданно-негаданно неизвестно откуда за день до начала осады и успел до тошноты насолить, наперчить и насыпать полный глаз горчицы костеевцам?
Если же Змей упал туда уже мертвым, что с ним будут делать, и не осталось ли от него чего-нибудь ценного – золота, драгоценных камней, произведений искусства, биржевых бумаг? Ведь всем известно, что эти Змеи, или драконы, их родственники, до смерти охочи до всякого богатства.
Наверняка все эти вопросы и ответы на них будут интересны его повелителю, царю Костею. А также – кто знает! – может там, за дворцовой оградой, ему, наконец, удастся выяснить то, что его хозяина интересовало с первого дня войны: что это за чародей, и нельзя ли его если не переманить на свою сторону, то просто, банально и пошло, убить?
С начала осады его величество стал мнительным и раздражительным. Теперь ему было мало того, что Букаха присылал ответы на его запросы. Теперь он хотел, чтобы тот их предугадывал.
Верный предатель старался вовсю. Он посчитал, сколько часовых остается на ночь на стенах и у ворот. Он сообщил царю, где находятся слабые участки стены. Он нарисовал план продуктовых складов, расположенных ближе всех к городской стене, когда случайно вспомнил, что по дороге его хозяину не пришлось пограбить ни одну деревню, а прокормить такую громадную армию, как у него – не фунт изюму. Он регулярно сообщал о потерях защитников города и повреждениях, понесенных стенами и башнями. И теперь, решил он, его величество наверняка захочет узнать, что случилось с его ручной рептилией и, пожалуй, даже разгневается, если Букаха с ближайшей корреспонденцией не сообщит ему об этом.
С гневом грозного царя бывший воевода был знаком не понаслышке и не хотел больше подавать для этого поводов, и поэтому сейчас, в теплой компании давно почивших перелетных и не слишком птиц он с комфортом и без пропуска въезжал на территорию дворца.
Однако, как очень скоро предстояло выяснить лукавому царедворцу, въехать на территорию дворца и свободно перемещаться по ней было две большие разницы.
Когда телега остановилась и хриплый возчик провозгласил: "Ну наконец-то, прибыли", Букаха, бесцеремонно давя и толкая давших ему кров и транспорт свежемороженных попутчиков, вывернулся из-под рогожки и отправился в свободный поиск. И тут же столкнулся нос к носу со своим бывшим подчиненным – старшим прапор-сержантом Панасом Семиручко.
Тот, уткнувшись носом-картошкой в длинный, усаженный кляксами пергаментный свиток и озабоченно что-то вычисляя вполголоса, едва не сшиб с ног беглого воеводу, буркнул нечто, похожее то ли на "честь имею", то ли на "чего надо" и заспешил дальше. Но через несколько шагов, спохватившись, остановился, недоумевающе оглянулся, присел и заглянул под телеги и в открытые двери кухни – нет никого, показалось… – и снова уткнулся в цветущий чернильными звездочками пергамент и продолжил свой путь.
Букаха перевел рвущее легкие дыхание и, выбивая зубами "SOS", откинулся на гладкий мрамор облицовки за воняющими чем-то горько-кислым, составленными друг на друга бочками.
Нет… Так дело не пойдет… Планируя свой рейд на дворец, он, как видно, упустил из виду самое главное: свою необъятную, ушедшую из большого плюса в глубокий минус популярность.
Значит, надо дождаться, когда весь дворец уйдет спать, и тогда попытаться выбраться и осмотреть место предполагаемого падения Змея. А также поискать, не выронил ли он при жесткой посадке десяток-другой рублей или серебряную ложку: хозяин его постоялого двора предоставлять в кредит свою протекающую крышу и так и не застекленное окно отказывался, не говоря уже о поджаренных на прогорклом масле котлетах из отрубей с требухой. А для этого придется набраться терпения, затаиться и ждать своего часа, а пока можно без ущерба для конспирации выглянуть в щелку между двумя бочками и понаблюдать за происходящим: может, и от этого польза получится.
Сказано – сделано, и диссидент прильнул жадным глазом к щели.
Интересного, надо сказать, в районе кухонных дверей происходило немного.
Прошел мимо, не в ногу, но бодро целый отряд дворничих с метлами и малолетних тщедушных сторожей – видно, мужиков всех забрали в армию. Кухонные служки притащили откуда-то с улицы и свалили рядом с букахиными бочками гору пустых корзин, воняющих сырым мясом и потрохами – вроде и не испорченное, зачем было выбрасывать? Пришли и остановились пред самым укрытием два человека, судя по крытым парчой шубам – бояре.
– …Вон сколько сожрала, тварь окаянная! – зазвучал возмущенно смутно знакомый голос боярина слева.
Похоже, они продолжали начатый ранее разговор.
– Твое, что ли, сожрала-то? – неприязненно отозвался совсем смутно знакомый голос справа.