– Ну не сердись, не сердись, мой мальчик, – Костей, порозовевший от открывающихся перед внутренним взором радужных перспектив, подошел к кипящему от гнева и бессилия внуку, небрежным жестом спустил его вниз и покровительственно потрепал по щеке. – Что было – то прошло. Забудь всё плохое, что было между нами. Ты сам не понимаешь, что тебя ждет, маленький дурачок! Ты думаешь, что ты мне нужен не целиком, а по частям, так? Но ты же читал эту книгу и должен помнить, что в рецепте не указана степень родства мага. А чтобы пожертвовать кровь, мозг, сердце и прочую требуху на благое дело, брат-близнец подойдет ничем не хуже внучатого племянника.
Он несколько мгновений наслаждался эффектом, произведенным его словами, а потом продолжил:
– Да. Этот старикашка на полу – мой брат-близнец Мороз. Видите ли, наш папаша – лесной колдун – был большим шутником: "Мороз да Костей"! Ха-ха. Кстати, по семейному преданию, в нас течет лешачья кровь, братец. И в тебе она всегда была сильней. Ты предпочел всякие ягоды-мухоморы, травки-муравки, пчел да медведей, да вечные болячки окрестных крестьян учению и славе. Я – нет. Я с детства знал, что рожден не для того, чтобы прожить всю жизнь и сдохнуть в лесной глуши, в роскошной усадьбе под названием "Оленье болото": кособокий домишко, баня по-черному и дровяник, который ты использовал в качестве лазарета для больных зверей! Лоси с вывихнутыми рогами!.. Бобры с ревматизмом!.. Зайцы с косоглазием!.. Кукушки с заиканием!.. Лягушки с насморком!.. Мне хватило этого за те годы, что я прожил с тобой бок о бок. Мне было нужно большее. И я почти достиг, чего хотел. Но создав Камень Силы, став царем и отцарствовав несколько лет, я понял, что старею, и что мне нужен молодой помощник, который разделял бы мои стремления и мысли, такой же сильный маг, как и я. И тут совершено случайно от какого-то бродячего торговца пуговицами и лентами я узнал, что ты женился, что у тебя родилась дочь, и вышла она замуж за местного князька, и что их сыну уже почти год! План созрел молниеносно. Мне были не нужны ни ты, брат, ни твоя дочь, ни ее муж. Мне был нужен только этот ребенок. Маленький чародей, который стал бы мягкой глиной в моих руках. Моим наследником.
Но буквально через неделю я сделал открытие, как можно обрести бессмертие, уточнил древнюю формулу, и ушел с головой в работу над реализацией мое мечты. Князь и его семья были позабыты. Ведь если я обрету бессмертие, я буду сам себе наследником, решил я. Но процесс пошел не так, как описывалось в книге, или автор этого способа не счел нужным упомянуть такое пустяковое последствие, как потерю волшебной силы… Его счастье, что он уже пятьсот лет, как в могиле и прах его истлел!.. Короче, я оказался бессмертным, но бессильным.
И тогда я стал снова искать, и нашел.
И уже через месяц лихо – четыре беды, если вам известно – пришли за тобой. Но случилось так, что бедный князь и его беспечная супруга с дюжиной охранников приехали навестить тебя в тот день. Они стали сопротивляться, пытаясь защитить тебя, и тупые, но исполнительные умруны во главе с не менее тупыми, но исполнительными офицерами убили ее, убили ее мужа, убили солдат, тебя… они убили всех, но самое главное, моя последняя надежда, мальчик, пропал.
На реке началась буря, и местные списали исчезновение своего разлюбезного князя на буйство стихии: разбитую ладью нашли в пяти километрах на берегу, выброшенную и искалеченную ураганом.
Умруны убитых закопали, усадьбу сожгли… Но мальчика-то среди них не было, я это знал!
И я не переставал искать.
И вот, тринадцать лет спустя, я все-таки нашел его – представьте себе, он считал себя сыном мельника! Эта деревенщина выловила его в реке после бури в пятидесяти километрах от места побоища, в полузатонувшей плоскодонке. Его никто не разыскивал, а своих детей у них не было – тогда – и они решили взять его себе. Видно, кто-то из его родичей или дружинников перед смертью посадил его в лодку и оттолкнул ее от берега…
– Это я, – почти беззвучно прошептал дед Зимарь, и глаза его наполнились слезами. – Это я… С тех пор, как твои умруны меня по голове шестоперами отходили три дня назад, мне сны начали сниться… странные… страшные… будто все кругом горит, везде убитые, а я по лесу бегу и кого-то к себе прижимаю… а потом вижу – я уже на берегу огромной реки… и мальчик маленький со мной… в кафтанчике синеньком с золотыми позументами… На реке шторм… я сажаю мальчика в лодку, отталкиваю корягой… лодку подхватывает волна… сзади раздается треск, я поворачиваюсь, взмахиваю корягой… и всё… а потом, как со стороны вижу: лужа крови на земле стоит… а в ней – я сам… И лицо у меня белое-белое…
Агафон не видел больше ни товарищей по несчастью, ни брезгливо скривившегося Костея, ни роскошного зала с его золотом, зеркалами, красным деревом и малахитовыми колоннами – места его последнего противостояния… Он глядел, как будто впервые видел, и не мог оторвать взгляда от плачущего на полу у кафедры старика, словно хотел запомнить его на всю жизнь, впитать его, впечатать его образ в самые дальние уголки своей бесшабашной неприкаянной души, чтобы жить им, дышать им, любить им, радоваться и гордиться…
– Дедушка… – едва шевеля занемевшими вдруг губами, промолвил Агафон. – Ты – мой дедушка…
– Внучек… Агафон… – ослепнув от слез, счастливо улыбнулся дед Зимарь. – А ведь родители твои тебя Светозаром назвали… ты не помнишь, наверное…
– Нет… – затряс головой, словно отгоняя морок, студент. – А ведь у батьки Акима… у мельника… этот кафтанчик до сих пор на чердаке в сундуке припрятан… синий… и золотые узоры на нем… только золото за годы потемнело… и моль его поела чуток… на плече на левом… а так – всё как новый…
– Внучек… – не слыша ни единого слова, повторял, как зачарованный, старик. – Внучек мой… внучек нашелся… зайчонок мой…
– Я вспомнил, вспомнил!.. Когда-то давно… не помню кто… носил меня на плечах и называл зайчонком!.. Я помню!.. и там еще были елки!.. громадные!.. и… и… и еще елки!..
– Зайчонок мой…
– Ну хватит! – злобно рявкнул колдун, и волшебный хрустальный момент рассыпался с испуганным звоном, словно ажурное монисто из серебряных колокольчиков – праздничное украшение сабрумаев. – Развели тут… сопли! Ах-ах!.. Дедушка-бабушка!.. зайка-попрыгайка!.. Я сейчас расплачусь!
– Ты не смеешь… – жилы на шее юного мага вздулись, словно он тщился поднять нечто невидимое, но очень большое и тяжелое, что давило его, душило и терзало, но теперь, наконец, настал предел его терпению и слабости, и дальше не могло быть ничего, только освобождение от этого удушающего, лишающего сил и воли, ужаса, или смерть. – Ты не смеешь… не смеешь… не смеешь…
Камень на груди Костея заиграл алым, колдун встрепенулся, обвел злобно пылающим оком исполинские окна аудиториума в поисках нежданного противника, но удара из раздавленной, побежденной кучки пленных он не ждал.
Рука Агафона медленно поднялась, как в густом сиропе, и из пальцев его вырвались тонкие красные лучи.
Они сошлись на старом колдуне.
Невидимая длань приподняла вдруг его над полом на несколько метров, крутанула, перевернула в воздухе, словно ловкий дирижер военного оркестра – свой жезл, и швырнула на стену за кафедрой.
Лицо молодого мага налилось кровью, стиснутые зубы скрипнули, голова подалась вперед – и вот уже вторая рука обрела свободу.
Сквозь сведенные от напряжения зубы с шипением вырвались незнакомые слова, и десять горящих огнем лучей вонзились в полированное дерево кафедры.
Она исчезла в туче шурупов и багровых опилок.
Но тут пришел в себя и определил источник угрозы и Костей.
– Ах, так!.. – прорычал он. – Ну, держись, молокосос!
Воздух потемнел, словно перед грозой, кроваво-красной каплей вспыхнул Камень Силы, и из всех углов аудиториума вырвались и устремились трем пленным у стены ослепительно-желтые молнии.
Симеон и Граненыч зажмурились, но даже сквозь смеженные веки пробилась красно-желтая вспышка, когда молнии налетели на багровый щит и разбились об него на тысячи яростно шипящих и завывающих, но безвредных искр.
– Ах, так!!!..
На Костея было страшно смотреть.
– Ну, берегись, морозово отродье… – взбешенно прохрипел он, и на его пленников пахнуло холодом, склепом и тленом. – Ну, берегитесь…
Камень на груди колдуна зловеще заиграл, запульсировал, заколотился, словно живое сердце при страшной опасности, и весь цвет устремился в одну его точку – в самом центре, туда, где сходились его грани…
В Фокус Силы.
– К-кабуча… – неистово прошипел Агафон, взмахнул руками и забормотал заклинания, спешно сооружая новый щит из переплетения слов и пунцовых линий.
Но он не поставил бы и дырявого лаптя против всего дворца царя Симеона, что эта преграда выдержит натиск чистой дикой магии, которую с секунды на секунду готовился метнуть в них Костей. Как бы ни был хорош маг, Камень Силы оставался Камнем Силы, даже будучи едва розовым. Это знал инстинктивно даже такой чародей, как Агафон.
– Нет, Костей, оставь его, посмотри на меня, посмотри мне в глаза! – дед Зимарь выбрался из-под кучи досок, бывших при жизни нижним ярусом столов и попытался остановить брата, как мог, но тот был глух ко всему, кроме мести.
Дернув всего лишь мизинцем, он отшвырнул старика к его товарищам по несчастью и продолжил концентрировать все могущество великого и ужасного артефакта в точку. Рубиново-красный Фокус Силы налился мощью и стал похож на трепещущую живую каплю крови…
Костей ощерился:
– Против меня, сопляк, ты был, есть и остаешься…
И тут в окно постучали.
– …остаешься…
Вежливо так, три раза: тук-тук-тук.
Три, потому что на четвертый раз стекла не хватило: оно разлетелось на осколки, с плоским звоном осыпав последний ярус, и в разбитое стекло просунулся…
– Хвост?..
– Хвост?!.. – удивились не подозревающие о жуткой участи, нависшей над их лукоморскими головами, Граненыч и царь.
– Змея!!!..
Костей не стал терять время на театральные эффекты старой знакомой – он, знаток змеиной анатомии, мгновенно развернулся на сто восемьдесят градусов, туда, где по всем правилам должны были находиться головы.
И он их там нашел.
– Я тебя ненавижу, Костей, и мне всегда будет стыдно за те дела, что я была вынуждена творить по твоему приказу, – угрюмо сообщила колдуну Змея.
– Так недолго тебе жалеть осталось!.. – ожесточенно выкрикнул тот и выпустил весь скопившийся заряд магии и ярости в мятежную союзницу.
Необузданная сила злобного волшебства и тройная струя пламени встретились на полпути, смешались, сцепились, взорвались огненно-черными клубами, моментально заполнившими весь аудиториум. Камни, стекла, доски, золото брызнули в стороны, ломая и дробя то, что каким-то чудом пока устояло под их безумным натиском…
Раздался взрыв, какой соловьям-разбойникам и не снился, башня содрогнулась, зашаталась, и северная сторона ее стала осыпаться – камень за громадным камнем, как песочный домик на пляже, на который наступил неосмотрительный прохожий.
Когда пыль, дым и волшебная тьма рассеялись, аудиториум для важных заграничных гостей представлял собой родину Апокалипсиса, жалкую кучу строительного мусора и зияющих, оскалившихся арматурой и балками в стенах и полу пастей пустот. От крыши остался крошечный клочок, поддерживаемый каменой лестницей с почти полностью погибшего балкона. Казалось, уцелеть здесь не могло ничто живое…
Если оно не было бессмертным.
Груда камней там, где раньше лестница из шестидесяти сияющих ступеней вела к балкону, зашевелилась, застонала и, рассыпая куски малахита, наружу выкарабкался Костей.
Сейчас его не узнал бы никто: в обгоревших лохмотьях, саже и копоти, стоял он, покачиваясь и обводя бессмысленным взглядом разрушение вокруг. Не было видно ни Змеи, ни его родичей, ни местного правительства.
Что ж. Последняя задача – избавиться разом от всех врагов, была выполнена хоть и несколько шумно, но эффективно.
Змеи нет, но в замке осталось ее яйцо.
Если покопаться в руинах, можно будет найти и заморозить хоть что-то от любимой родни: глядишь, и сгодится. Ну а если нет…
Если нет – у меня всегда есть Камень Силы, мои войска и теперь уже мой Лукоморск.
Не так уж и плохо для начала завоевания мира. Ну, кто теперь скажет, что я – не удачливый гений?
Ненавидят они меня…
Вечная им память.
Колдун усмехнулся, провел рукой по глазу, размазывая грязь, и потянулся к Камню, чтобы поднять кучу обломков там, где раньше была дверь и пленники: щепетильные дела лучше выполнять самому.
Холод, леденящий холод, мертвящий мороз сковал вдруг его движения, его мысли, его душу, всё его существо…
Привычного отклика из центра груди, там, где висел его камень, его надежда, его сила, его власть, не было.
Потерял!.. Под мусором!.. Порвалась цепь!..
Сдавленно вскрикнув, Костей схватился за грудь.
Цепь была хоть изрядно оплавлена и искорежена, но цела. Оправа, перекошенная и изогнутая причудливой буквой неизвестного алфавита, тоже была на месте…
И вызывающе-равнодушно зияла пустотой там, где пятьдесят лет покоилось его величайшее сокровище.
Кираса на его груди, там, где висел Камень, прогорела страной формой – идеально ровным кр у гом. Обуглилась и одежда под ней.
Камня нигде не было.
Как сумасшедший, кинулся он на кучу битого камня и мусора и принялся разбрасывать их с нечеловеческой силой, лихорадочно, безумно надеясь, что вот сейчас, сию минуту, под этой плитой, за этой доской лежит, цел-невредим, его Камень, его дитя, его жизнь…
– Его там нет, – прохрипел из угла знакомый голос.
Кто это?.. Кто-то еще, кто выжил в этом аду?
Но это невозможно! Бессмертный здесь один я!!!..
Колдун оторвался от созерцания голых каменных плит пола и повернул голову на звук.
Брат.
– Что ты об этом знаешь, болван? – прорычал он.
– Знаю, – тоненьким, дребезжащим смешком захихикал дед Зимарь. – Знаю то же, что и ты знаешь… Что пламя Змеи такое же горячее и мощное… как и пламя Сердца Земли… из которого ты создал свой Камень… И что уничтожить его можно, только бросив в тот огненный колодец… или дыханием Змеи…
– Откуда ты?!..
– Змея рассказывала Серафимушке легенду о происхождении их рода… Та – Находке и Сайку… Помнишь небось своих бывших прислужников? А я всегда был до удивительных историй да преданий шибко охоч… Вот Саёк мне по дороге в Лукоморье и пересказал…
– Подумаешь – Камень!.. – пренебрежительно оскалился колдун и сделал шаг к деду Зимарю. – У меня есть город, у меня есть в этом городе армия, у меня есть змеиное яйцо, а теперь у меня есть еще и ты! Несколько недель в пути и работе – и жизнь снова будет прекрасна и удивительна, Мороз.
– Ох, не люблю я худые вести сообщать… – печально покачал головой дед Зимарь и снова засмеялся. – Но у тебя нет города, Костей. Потому что я отослал твоих головорезов прочь за ворота. И у тебя нет змеиного яйца. Серафима и Иванушка должны были спасти его. А раз Змиулания обернулась против тебя, оно в безопасности. А я… что я? Я уже стар и свое отжил, и смерти не боюсь, Костей.
– А еще… милый дедушка… – кучка лепнины, в страхе покинувшей свою стену во время светопреставления в аудиториуме, зашевелилась, и из нее показалась грязная, разбитая, но очень воинственно настроенная голова Агафона. – А еще у тебя есть я…
– Я, конечно, понимаю… – потекла гора красной щепы рядом, – что ты, старый пень, бессмертный… но как раз для таких гадёнышей… придумали пожизненное заключение…
И из груды гипсовых завитушек, присыпанных опилками красного дерева, выбрался грозно насупленный Граненыч, а за ним показалась макушка царя в смятой и похожей теперь больше на самый дорогой в мире шутовской колпак короне.
– Держите… его…
– Видишь… – прохрипел Агафон, выдирая себя из-под расколовшейся надвое резной балки. – Против тебя… я тоже кое-чего стою… мой щит сработал…
– Ну… что скажешь… братец? – усмехнулся дед и нащупал рядом с собой камень потяжелее.
Костей свирепо зарычал от злобы и бессилия, дико оглянулся и вдруг рванул по засыпанным мусором ступенькам наверх. Туда, где на одной балке и честном слове висели остатки балкона. И где на балконе, словно пиратский флаг, вяло колыхался на сонном вечернем ветру черный ковер, оставленный дедом Зимарем.
– Стой, подлец!.. – Граненыч рванулся из своей красной горки как феникс из пепла, но так просто ее было не раскидать. – Уйдет же, уйдет, кошкин сын!..
Не оглядываясь и не удостаивая полузасыпанную компанию больше ни единым словом и звуком, колдун сосредоточено перепрыгивал с балки на камень и с камня на лепнину, стремясь во что бы то ни стало добраться до ковра прежде, чем кто-нибудь успеет первым добраться до него самого.
– Уйдет же, Агафонушка, уйдет, как в воду канет!..
– К-кабуча!!! – весело и яростно взревел юный маг и, не задумываясь о последствиях, метнул в Костея свою любимую, но невыполнимую "Ледяную фигуру".
Поскользнется, свалится, тут мы его и загребем тепленького…
Ярко-алые лучи вырвались из кончиков пальцев чародея и ударили в спину колдуна, уже почти добравшегося до вожделенного ковра…
Все пространство заполнили ослепительно-серебряные искры, раздался звук, словно покончила жизнь самоубийством хрустальная ваза, люди ахнули…
Осколки ледяного тела Костея сверкающей лунной дорожкой устилали заваленную обломками самого роскошного аудиториума в мире лестницу из шестидесяти ступенек.
За проломом раздалось натужное, беспорядочное хлопанье гигантских крыльев, и над краем стены, оскалившимся уцелевшими камнями, показались три змеиных головы. Один взгляд трех пар глаз на открывшуюся картину разгрома – и умная Змея поняла всё.
Тройная струя кипящего жидкого пламени вдоль лестницы, превратившейся после этого в детскую горку из расплавленных камней, довершили победу. С бессмертием тела, натворившего столько зла, было покончено, и бессмертная душа Костея легким паром унеслась туда, где ей было самое место.
– И… это всё? – недоверчиво оглядывая скользкую каменную дорожку на месте лестницы, проговорил Граненыч.
– Похоже, – всё еще не веря собственным глазам, ушам и прочим органам чувств, включая подозреваемое шестое и не открытые еще седьмое, восьмое и восьмое-бис, ответил Агафон.
– Как – всё?!..
– Что значит – всё?!..
– И после этого они называются друзьями!!!..
И тут же, вслед за возмущенными голосами откуда-то из-под пола, потому что дверной проем и коридор сгинули бесследно, вылезли запыхавшиеся, чумазые, но смеющиеся Серафима, Иван, Саёк, а за ними – целый спасательный отряд, все с мечом в одной руке и с лопатой – в другой, ведь в таких ситуациях никогда не знаешь, какого рода спасение потребуется попавшим в беду.
К счастью, мечи пришлось отложить и заняться раскопками и оказанием первой помощи.