- Что с тобой?
Она молча посмотрела на меня. Ее губы, обычно полные и пухлые, стали узкими. Крылья носа раздувались. Прядь волос опять упала ей на лицо, но она этого не заметила. Она молчала. Я слышал только дождь и ее дыхание.
- Я задал тебе вопрос!
Голова болела все сильнее. Машинально я потянулся за сигаретой.
- Тебе надо к твоей жене, так?
- И это тоже, - сказал я.
- Почему ты не сказал мне об этом раньше?
- Ты же знала это!
- Нет, не знала!
В висках стучало, я чувствовал, как в них пульсирует кровь.
- Иоланта, что с тобой? Ты ревнуешь?
- К Маргарет? - Она с презрением стряхнула пепел с сигареты. Пепел упал на ковер. Пепел всегда падал на ковер.
- Вот видишь.
- Я не ревную. Просто мне надоело!
- Что тебе надоело? - Я был очень раздражен. Я повторил ее слова, растягивая их и скривив лицо.
- Не делай такое измученное лицо! - Она нервно курила. - У тебя нет для этого причины. Если она у кого-то есть, то это у меня!
- Ну-ну.
- Конечно. Дела у тебя не так уж плохи.
- Ей-богу?
- Ты не доволен мной?
- Доволен.
- Тогда, вероятно, нам надо положить этому конец.
- Вероятно.
Я взял себя в руки и дружелюбно улыбнулся.
- Послушай, - сказал я, - что с нами происходит? Когда это все началось? Ведь совсем недавно мы были мирно настроены - или нет? - Она не ответила. - Ну давай будем терпимы друг к другу и дальше. Мне жаль, если я что-то сделал не так. - Я точно знал, что вообще ничего не сделал, из-за чего мне могло быть жаль, но тем не менее я это сказал. Сказал, чтобы иметь покой. - Все опять хорошо? - Я поцеловал ее в плечо. - Да?
- Нет, - сказала она.
Я с трудом перевел дыхание. Похоже, она решила закатить мне сцену.
- Почему нет?
О господи, как все это было знакомо - реплики, взгляды, жесты. Как все это было невыносимо, каким смешным все это казалось!
- Потому что меня это не устраивает!
- Что тебя не устраивает? - Старый диалог, старый метод: повторять фразы, выслушивать, улыбаться. И головные боли, самое главное - головные боли.
- Мне все не устраивает! - Она вскочила, натянула пеньюар и начала ходить взад-вперед. Было видно, какое удовольствие доставляла ей эта маленькая ссора, как она ею наслаждалась. Длинный пеньюар из зеленого шелка летал вокруг ее бедер. Она споткнулась на каблуках и сбросила шлепанцы. - Все! За кого ты меня, собственно, принимаешь! Как долго ты еще собираешься это продолжать?
- Что?
- Эту игру! Любовь по расписанию! В понедельник с четырех до восьми, в среду вечером в офисе, но только если тебе есть что со мной обсудить, в четверг до обеда, и затем на выходных, если твоя жена уедет…
Я смотрел на нее. Я увидел, что она постарела за эти три месяца нашего знакомства. Она больше не была такой симпатичной. Я заметил кое-какие недостатки ее тела. Со всеми женщинами у меня было так же. Но с большинством отношения продолжались дольше. Возможно, и хорошо было бы положить этому конец.
- Ты же знаешь, что это расписание - следствие той ситуации, в которой я нахожусь. В конце концов, я женат.
- И в конце концов, ты спал со мной!
- После твоего любезного приглашения!
- Ты подлец!
- Я делал это с большим удовольствием, - сказал я, встал и подошел к ней. Я ее обнял, она начала отбиваться, но я крепко, прижал ее к себе. На одно короткое мгновение я ощутил что-то, похожее на желание. Но, почувствовав запах пива, я отпустил ее. - Мы же с самого начала ясно представляли характер наших отношений, - сказал я. - А может, ты влюбилась в меня?
- Конечно нет, - сказала она. Она сказала это очень тихо, и ее зеленые глаза сердито заблестели.
- Ну вот! К чему тогда это волнение?
Она внезапно подошла ко мне и посмотрела в глаза.
- Это я и хочу тебе сказать, дорогой Джимми! - нервно заговорила она. - Потому что я поняла, что у меня есть некоторое чувство собственного достоинства. Женского достоинства!
- Ну-ну!
- Успокойся! - Она стояла совсем рядом, касаясь меня, и теперь я чувствовал запах не только пива, но и ее волос, запах духов, которыми она пользовалась. - Я еще не совсем опустилась и считаю, что за удовольствие, которое тебе доставляю, имею некоторые права! Права в обществе! Такие же права, как у твоей жены! Даже больше!
- Ну-ну!
- Или нет? Что она делает? Доставляет тебе удовольствие? Помогает тебе?
- Нет, - сказал я.
- А я - я это делала!
- Да, Иоланта.
- Возможно, мы не любили друг друга, но мы понимали друг друга с первого слова! Ты мог приходить ко мне когда хотел. Я всегда ждала тебя! Я была тебе верна, хотя и не любила тебя! А твоя жена? Была она верна тебе?
- Давай оставим мою жену в покое.
- Я хочу знать - была она верна тебе?
- Нет.
- Но ты должен ее забрать, не так ли?!
- Да.
Она вдруг оказалась далеко от меня, как будто я видел ее в перевернутый бинокль. Ее голос доходил до меня словно через вату. Только громко шумел дождь. И кровь стучала в висках. Там-там-там, там-там-там.
- Ты должен сохранять лицо!
- Это так.
- Никто не должен ничего замечать.
- Да.
- Потому что у тебя есть определенные обязательства перед обществом.
- Точно.
- Хотя ты ее не любишь.
- Правильно.
- Хотя ты ее давно не любишь. Хотя ты уже давно не любишь ее!
- Да, Иоланта.
- Но почему?!
- Потому что она моя жена, - сказал я. Я отошел от нее. Я почувствовал, что этот разговор все больше и больше изнуряет меня. Это был давний разговор. И он возникал часто, не только с Иолантой, и не только в Мюнхене. Этот разговор мне надоел. Надоел так же, как многие другие вещи.
- Потому что она твоя жена? Это все?
- Это все.
- Поэтому ты не можешь ее оставить?
- Нет.
- А почему?
- Потому что не хочу. - Я мог бы еще сказать, что хочу избежать скандала. Или что я слишком труслив. Но я не сказал больше ничего. Иоланту это не касалось. И у меня болела голова.
- Но меня - меня ты хочешь оставить!
- Вовсе нет.
- Нет? Но ты это делаешь!
- С чего ты взяла?
- С того, что сейчас ты уходишь от меня к ней!
- Иоланта, не будь ребенком. Я заберу Маргарет у друзей и отвезу ее домой. Завтра мы опять с тобой увидимся.
- С четырех до восьми!
- Я не могу это изменить.
- Ты можешь это изменить! Ты можешь сделать так, чтобы вокруг меня не было сплетен, чтобы мы не сидели, как гимназисты, по кондитерским и барам, чтобы прекратилась эта идиотская игра в прятки! Ты можешь! Но ты не хочешь! Потому что она твоя жена! - Я только кивнул. Сам процесс разговора меня напрягал.
- Почему ты молчишь?
- Потому что у меня болит голова.
- Прекрати говорить о своей голове!
- Я и не начинал. У меня совсем другие заботы.
- Да, твоя бедная женушка!
- Она тоже.
- Ты ее не любишь, она тебя не любит, но ты заботишься о ней! Потому что она твоя жена!
Я кивнул.
- Это, конечно, что-то совсем другое, это надо просто осознавать. Она твоя жена. С этим надо смириться. Потому что она твоя жена. Из-за нее я должна ко всему привыкнуть, из-за нее я должна все проглатывать. Потому что она твоя жена! В то время как я - кто я? Я только обычная, маленькая грязная …
- Да, - сказал я.
- Что?! - она развернулась.
- Поэтому ты сразу очаровала меня, - объяснил я. - Не сердись, Иоланта. Я хотел тебе польстить. Я думал, ты обрадуешься.
Она подошла ко мне.
- Это радует меня безгранично, - сказала она и холодно улыбнулась. - Это был самый милый комплимент, который ты мог бы мне сделать. Я уверена, что такой комплимент ты никогда не сделаешь своей дорогой жене. - Мы опять стояли близко друг от друга и оба улыбались. - Если бы она была грязной маленькой проституткой, ты никогда бы мной не заинтересовался, не так ли, Джимми?
- Да, дорогая Иоланта.
- Если бы ты тогда мог пойти домой, ты бы никогда ко мне не пришел?
- Конечно нет.
- Благодарю тебя, любимый. Это действительно мило. А теперь я хочу сказать тебе кое-что приятное.
- Да?
- Да. Я хочу тебе сказать, кто ты есть.
- Это совсем не обязательно, я знаю это и сам.
- Нет, ты не знаешь! Однажды это нужно тебе сказать, дорогой Джимми. Это важно для твоего литературного развития. Возможно, ты сможешь использовать это в своем следующем фильме! При условии, что тебе дадут заказ на сценарий. - Она широко улыбнулась, обнажив крупные белые зубы. Она подошла еще ближе, обняла меня и прижалась головой к моей щеке. - Так вот слушай внимательно! Ты маленький жалкий обыватель, дорогой Джимми. Один из самых жалких, у которых все извращено, лживо и гнусно.
- Спасибо.
- Пожалуйста. Это еще не все. Ты один из тех, кто постоянно бросает похотливые взгляды и каждой женщине смотрят сначала на ноги, а потом сразу же представляют себе ее в одной и той же ситуации. Только потому, что твоя фантазия намного превосходит твой талант, ты всегда в поиске, всегда разочарован и беспокоен. Жалкий обыватель, как я уже сказала, очень жалкий. В любви, как и в работе, - на среднем уровне, даже ниже. - Она потерлась своей щекой о мою, а ее руки нежно скользнули по моей спине. - Маленький обыватель, с кучей проблем и комплексов!
- Полное отличие от тебя.
- Полное отличие от меня.
- Поэтому ты тогда любезно пригласила меня.
- Я любезно пригласила тебя потому, что тогда я еще надеялась, что из тебя можно что-то сделать, можно от этого получить удовольствие…
- …и что у меня, возможно, есть деньги.
- …и что у тебя, возможно, есть деньги.
- Но я тебя разочаровал.
- Да, дорогой Джимми.
- Не в финансовом смысле.
- Нет, здесь нет.
- Но во всем остальном.
- Но о всем остальном! Я думаю, что откажусь от тебя. Я не хочу сказать, что ты неталантлив. Но я не верю, что ты изменишься. Нет, ты этого не сделаешь. Ты останешься таким, какой есть. Со своей женой, которую не любишь, со своей работой, которая не приносит удовольствия, со своей неудовлетворенностью, со своим постоянным поиском, со своими мечтами, словами и фантазиями…
- Иоланта, - я улыбнулся, - можешь уже закончить.
- Почему? - спросила она. - Почему я должна закончить, дорогой Джимми?
- Потому что достаточно.
- Достаточно? Я не должна еще сказать, что ты жалкая половая тряпка, неудачник, полное ничтожество?
- Нет, - сказал я.
- Я думаю, тебе было бы полезно.
- Я думаю, нет.
- И все же - да.
- Иоланта, - улыбаясь, сказал я, - если ты еще что-нибудь скажешь, я тебя ударю.
Я улыбнулся еще раз. Потом еще раз повторил то, что сказал.
И ударил ее по лицу.
Щека, по которой я ударил, стала ярко-красной. Я ударил достаточно сильно. Иоланта все еще улыбалась. Только сигарета вылетела из пальцев и лежала на полу. Она скользнула ногой в тапочек и наступила на сигарету.
- Теперь ты можешь идти, - сказала она.
- Еще бы, - сказал я.
- И имей в виду, что тебе нужна новая секретарша!
- Еще бы, - сказал я. Я пошел к двери. Там я обернулся. - Почему все должно быть именно так? - спросил я. - Неужели нельзя было спокойно сообщить мне, что тебе все надоело и ты хочешь положить конец нашим отношениям? Это было бы проще и не так больно.
Она покачала головой, как будто была безмерно удивлена.
- Бедный идиот, - сказала она.
- Почему?
- Я не хотела положить конец нашим отношениям. Я надеялась подвести тебя к тому, чтобы ты положил конец отношениям с твоей женой.
Я закрыл за собой дверь и вышел в прихожую, где висела моя шляпа. Я еще раз взглянул на Иоланту в зеркало у входа. Она тихо стояла на середине комнаты и рассматривала свои ногти.
По тихой лестнице я вышел на улицу. Все еще шел дождь. Мои виски на ощупь казались припухшими. Каждый шаг отдавался болью в глазах. Мне еще никогда не было так тяжело. Я боялся просто не дойти до машины.
Стычка с Иолантой отняла у меня очень много сил. Больше, чем я сам сознавал. Это была не первая ссора подобного рода. Но она должна стать последней! Да, думал я, она должна стать последней! Все это утомительно. Я должен дописать сценарий до конца. Потом я должен уехать. В другой город. Возможно, я встречу другую женщину. А может, и нет. В настоящий момент мысль найти другую женщину представлялась мне не особенно привлекательной. Когда я вернусь домой, я устрою себе отдых. Возможно, я пойду на рыбалку. Совсем один. Я с удовольствием ходил рыбачить.
Что-то стекало по моим щекам, и я неожиданно заметил, что плачу. Я остановился и высморкался. Нервы. Мне стало очень жарко, и я никак не мог унять слезы. Они текли и текли.
У входа на каменных плитах палисадника сидела маленькая девочка и с любопытством смотрела на меня:
- Тебе нехорошо, дядя?
- Хорошо.
- Но ты же плачешь! - Девочка встала и настороженно посмотрела на меня. - У тебя что-то болит?
- Нет.
- Почему же ты тогда плачешь?
- Мне что-то попало в глаз.
Мой автомобиль стоял шагах в двадцати.
- Пожалуйста, пропусти меня, - сказал я малышке. - Я спешу.
Она отступила в сторону, затем побежала за мной:
- Дядя! Дядя!
Я остановился:
- Что?
- Мне жалко тебя, - сказала она. - Я подарю тебе что-нибудь! - Она вытащила из-под фартучка грязный бумажный пакетик и грязными пальчиками достала из него грязную карамельку. - На, она с начинкой!
- Спасибо, - сказал я.
- Положи ее в рот.
- Попозже.
- Нет, сейчас. Я хочу посмотреть!
Я сунул карамельку в рот. Я чувствовал ее на языке, она была липкой и гладкой. Желудок сразу свели спазмы. Я отчаянно сглотнул. Потом чудовищных размеров черная стрела вонзилась мне в глаза, ударив прямо в зрачки. Я вскрикнул и упал. Черная стрела взорвалась, и этот взрыв ослепил меня. Я почувствовал, как моя голова стукнулась о камень, и слышал, как испуганно закричала маленькая девочка. Хельвигу я так и не позвонил, подумал я. Потом я провалился в бездонную шахту колодца глубокого обморока.
4
Это был мой первый приступ.
Я часто и охотно заставлял героев моих сценариев - и в первую очередь героинь - в соответствующих случаях эффектно падать в обморок, но для меня самого это было абсолютно новое и захватывающее ощущение. Даже больше: это было самое прекрасное ощущение в моей жизни.
Мой первый обморок своим совершенством, безмятежным состоянием мира и беззаботного душевного спокойствия не мог сравниться ни с одним другим ощущением, которые я испытывал. Если есть рай, то я был в раю, и если смерть хоть немного так же чудесна, как обморок, который со мной случился, тогда мои последние часы будут полны ожидания и станут самыми счастливыми в моей жизни.
Не было никаких снов, никаких лиц, надо мной не проносились в замедленной съемке значимые события прошлого. Я не слышал никаких голосов и никакой музыки. У меня не было никаких кошмаров, никакого состояния подавленности.
У меня было состояние мира. Состояние полного блаженного мира, о котором, насколько я помню, в Библии упоминается чаще всего. Мира, который окружил меня со всех сторон и не пропускал ко мне ничего, что могло вызвать во мне ощущение тяжести или угнетения: воспоминания, осознание, бремя автоматического мыслительного процесса мозга. Вероятно, это то чувство, которое стремятся ощутить люди, нюхающие кокаин или курящие гашиш, люди, обреченные на зависимость от наркотиков; вероятно, это такое состояние, которое они оберегают и хранят как тайное сокровище. Если это так, тогда я могу понять их - всех тех, кто подделывает рецепты и становится вором, тех, кто покидает свои семьи и спускается в грязные подвалы, чтобы унизить себя, - их всех я теперь могу понять, если они тоскуют по этому состоянию умиротворенности, по этому счастливому состоянию избавления, которое оно приносит. После моего обморока я стал их братом, я чувствую так же как и они, и я с тоской вспоминаю мгновения моей величайшей слабости, как с тоской вспоминаю о счастье моего давно ушедшего и давно забытого радостного детства. Я не знаю, все ли обмороки у всех ли людей так чудесны - но мой был таким. И поэтому я ожидаю смерть почти с нетерпением, в надежде, что она хоть немного похожа на него. Тогда - непосредственно перед тем, как я очнулся, - в течение короткого сумасшедшего момента у меня было ощущение, что она меня уже настигла, что я уже нахожусь в ее владениях. Но это было заблуждение. Сразу же после этого мое сознание вернулось, и ворота рая закрылись за мной. Я всего лишь побывал там в гостях.
5
Я лежал на белой кровати в большой белой комнате. В этой комнате все было белым. Стены, мебель, шторы, двери. И даже человек, который сидел на моей кровати и наблюдал за мной, когда я открыл глаза, был белым. На нем был белый халат, и у него были белые волосы.
Я долго молча смотрел на него. Затем мой взгляд скользнул по помещению к окну. На улице светило солнце. Свет больно ударил мне в глаза, и я отвернулся.
- Головные боли? - спросил человек.
- Да.
- Боль в глазах?
- Да.
- Гм, - сказал он. Затем улыбнулся. - Мистер Чендлер?
- Да.
- Моя фамилия Ойленглас.
- Очень приятно, - сказал я. Потом я наконец вспомнил, что хотел спросить: - Где я?
- В "Золотом кресте".
- В бо… бл… би… - Я испуганно замолчал. Я хотел сказать "в больнице", но не мог выговорить это слово.
Ойленглас взглянул на меня:
- Простите?
- В бо… бо… бо… - Я потел, в висках у меня шумело, я чуть не плакал: я лежал здесь, бедный лепечущий идиот, который не мог выговорить слово "больница"! Господи, что со мной случилось?!
- Вы не можете выговорить слово? - спросил Ойленглас. Я ненавидел его за этот глупый вопрос.
Я потряс головой.
- Но вы знаете, что вы хотите сказать?
Я кивнул.
- Попытайтесь еще раз!
Я попробовал еще раз. Это было ужасно, у меня на глазах выступили слезы.
- Помогите же мне! - закричал я.
- "В больнице", мистер Чендлер, - спокойно и дружелюбно сказал Ойленглас.
После этого я наконец-то смог выговорить это слово, что было просто физическим наслаждением:
- В больнице!
- Ну вот, - сказал Ойленглас.
- Что это означает?
- Простите?
- Что это такое, что сдерживает меня, что мешает мне выговаривать слова?
- Это пройдет, мистер Чендлер.
- Я хочу знать, что это!
- Это называется литеральная парафазия, - с готовностью сказал он. Он распознал во мне интеллектуала. Интеллектуалам необходимо всегда все разъяснять. Если затем он сочтет, что все понял, он почувствует облегчение. - Ваш мозг сбит с толку. Какой-то мускул в речевом центре раздражен и не может правильно функционировать. Раздражение утихнет. Это все, мистер Чендлер.