– Разумеется, нет, – ответил человек с лицом, удивительно похожим на мертвое лицо вождя мирового пролетариата, которое я видел в Мавзолее. Неожиданно вождь перестал грассировать и сменил интонацию:
– В системе нет живых людей. Единственное исключение – это Вы, но и то ненадолго. Кроме того, я не совсем Владимир Ильич, я его сегодняшнее воплощение.
– В каком смысле, воплощение? – спросил Валера.
– Сейчас я расскажу Вам по порядку. Родители назвали меня Яков. Отца звали Нохум-Бэр. А меня записали в метрики Яковом Наумовичем. С этим именем я прожил всю свою юность, пока по дурости не вступил в РСДРП и не стал двойником Владимира Ильича. Я был похож на него как брат-близнец. Товарищи по партии это заметили, и от некоторых из них поступили соответствующие предложения. Вот так я стал двойником Владимира Ильича. Я всегда подменял его, когда надо было выступать перед народом или принимать ходоков, короче, когда охрана не могла обеспечить безопасность вождя. И я, знаете ли, неплохо справлялся. Кроме того, мне везло. Самым скверным приключением в роли вождя для меня было ввертывание лампочки Ильича в деревне Кокушкино. Лампочка тут же перегорела и лопнула, и раздосадованные крестьяне меня сильно побили и изваляли в свинячьем навозе. Владимир Ильич очень смеялся, слушая мой рассказ, но мне тогда было совсем не до смеха.
– А как же Фанни Каплан? – спросил я.
– Фанечка промахнулась. Разумеется, намеренно. Она же знала, что это буду я! Свои люди у эсеров вовремя предупредили. Фанечка очень ревновала меня к Владимиру Ильичу. А я его – к Инессе Арманд. Боже, какая это была женщина! Однажды она приняла меня за него… Но Фанечка – еще и мой дгуг Когда я не сильно занят, я пгиглашаю ее в гости, и мы пгинимаем электгосмех и электгооггазм с ней вдвоем. Знаете ли, дегжимся за руки, вместе смеемся, вместе кончаем, вспоминаем дни нашей геволюционной молодости, Владимига Ильича, штугм Зимнего… Иногда мы вместе принимаем электрошок, слушаем Аппассионату, держим друг друга за руки, вместе скорбим и мучаемся от боли, переживаем, вспоминаем трагические дни революции, погибших товарищей. Бывает, мы приглашаем в гости некоторых из них, если только они не заняты несением службы по своему ярусу.
– Кого это – погибших приглашаете? – удивился Валера.
– Да-да, конечно! Это же так романтично! Понимаете, их воспоминания о революции обрываются в день их трагической гибели, а мы рассказываем им, что происходило дальше. Для них зто – как роман с продолжением. Представьте, многие из них слушают нас с интересом. Правда, других это уже мало волнует, они теперь больше озабочены проблемами системы, порядками на ярусе. Тоже, знаете ли, дел хватает!
– А почему Вас называют Рафаэль Надсонович? – спросил я.
– Это все Владимир Ильич! Такой был проказник, такой противный шалунишка! Вы знаете, я любил его, не как вождя, и даже не как человека. Я любил его как мужчину. И вот как-то, держа его в своих объятиях, в пылу любви я признался ему, что обожаю картины Рафаэля и стихи Надсона. С тех пор Владимир Ильич меня никогда иначе и не звал. Он сделал это имя и отчество моей партийной кличкой. Он тоже по-своему меня очень любил. Хотя один раз хотел расстрелять. Ему вдруг почему-то показалось, что я изменяю ему с Дзержинским. Однажды Владимир Ильич пошутил, что когда-нибудь я буду выполнять последнее и самое важное задание партии – лежать вместо него в мавзолее, который когда-нибудь построят. Ой, он был такой шалунишка, такой озорник!.. Мы тогда очень смеялись, а вот представьте себе – ведь так оно и вышло!
– Рафаэль Надсонович, – сказал Валера, – если Вы находитесь здесь, то кто же тогда лежит в Мавзолее? Вы же не можете быть одновременно в двух местах.
– Конечно, не могу. В Мавзолее сейчас лежит постбиологический препарат, полученный из тела Владимира Ильича и дополненный фрагментами тканей, взятыми от других тел. Правда, у этого препарата почти отсутствует сознание. Ведь как Вы знаете, Владимир Ильич умер, уже потеряв речь, в состоянии полного слабоумия. Перед смертью он мог только слабо шевелиться, пускать слюни и мычать "Наденька". К сожалению, именно это состояние сознания и зафиксировалось в постбиологическом препарате, добиться большего нам не удалось. Зато теперь там лежит, так сказать, подлинник, первоисточник живого марксистско-ленинского духа. Но тем не менее, было время, когда на этом самом месте лежал я…
– А как? То есть, почему, зачем?
– Да очень просто. Я уже говорил, что болезнь было очень тяжелой и разрушительной, и когда Владимир Ильич умер в Горках в двадцать четвертом году, его тело в результате болезни было в таком жутком состоянии, что не годилось ни на препарат, ни уж тем более, на витрину самого важного магазина в стране. И тут Лев Давыдович вспомнил про меня.
– Троцкий?
– Ну да, он, кто же еще! Этот ёбаный Розенфельд! Конечно, чего проще – поймать Яшку Шмульдерсона, придушить, замариновать и выставить в Мавзолее! И придумывать ничего не надо. Что тут поделаешь? Я даже и прятаться не стал – все равно бы нашли. Так что я пошел на смерть сам и умер вслед за своим любимым императором, как китайская конкубина.
– И кто же Вас оживил, Рафаэль Надсонович?
– Меня не оживили. Я по-прежнему мертв. Мне вернули сознание. Получилось это совершенно случайно. То есть, абсолютно непреднамеренно. Моим телом занималась группа выдающегося биохимика Б.И.Збарского. Они работали с моим телом длительное время, изменяли параметры, ставили тысячи опытов. Одновременно шли работы по автономизации НИИ Мавзолея. Советское правительство отпускало на это огромные средства, поэтому на Мавзолее поднялась вся советская биохимия, биофизика и экспериментальная физиология. Затем были образованы секретные отделы. К тому времени я уже обладал сознанием и мог двигаться, но я лежал тихо, как мышка, и тщательно это скрывал. Сам Владимир Ильич, знаете ли, учил меня конспирации. У меня была великолепная память и при жизни, а после постбиологического пробуждения она стала абсолютной, эйдетической. Я слушал и впитывал знания, не подавая виду, что я могу видеть, слышать и двигаться. Таким образом, за несколько лет я выучил всю технологию и шаг за шагом узнал всё расположение системы. Я знал, даже, где находятся трупы политзаключенных, которые доставлялись туда для экспериментов. По ночам я потихоньку вставал и "оживлял" их тела в своей капсуле, а затем инструктировал их, как себя надо вести. Ведь мой стеклянный саркофаг, изготовленный командой Збарского, был прообразом современной капсулы, которую потом создал наш инженер Майк Стьюти. Редкий талант, эдакий матерый человечище! Но это было уже намного позже. А тогда по ночам я беззвучно метался по Мавзолею, как тень, и у меня в голове уже был четкий план, как использовать его автономию и превратить его в полностью автономную систему. Для этого надо было убить всех служащих и затем оживить их в капсуле. Никто даже не подозревал, что я могу ходить, видеть, слышать, держать в руках удавку и нож. Кстати, Вы любите корриду? Так вот, знаете, кто в ней самый главный? Это не матадор, не пикадор, даже не бык, а маленький невзрачный человечек, которого называют пунтиллеро. Он не делает ничего напоказ. Он подходит к быку незаметно и убивает быстро, как молния. Я стал таким невидимым пунтиллеро в своем Мавзолее. Медленно и верно я завалил всех быков в системе, а затем оживлял их в капсуле и включал в мою команду. В качестве постбиологических существ все они подчинялись мне беспрекословно. Когда все игроки в системе Мавзолея перешли в мою команду, я издал первый протокол, по образцу ленинских декретов. И этот протокол гласил:
Пунтиллятор Шмульдерсона отделяется от Советского государства и становится полностью автономной системой. Отныне в нем больше никого не убивают, потому что в нем больше некого убивать.
Вот так и получилось, что я в шутку назвал нашу систему Пунтиллятором. Шуточное название неожиданно прижилось. Система с тех пор разрослась просто неимоверно. Десятки тысяч филиалов, каждый состоит из тысяч ярусов, секций и блоков, не считая складов и рабочих полигонов. Наши физики перенесли систему из Москвы в какую-то межвременную дыру и оставили снаружи только заборники трупов – ЦПТ, по которым в систему продолжают поступать мертвые тела.
– А зачем Вам это надо? – спросил Валера.
– Как зачем? Вы что, смеетесь? Должен же я как-то исправлять то, что напортачил Владимир Ильич! Он обещал всему народу рай при жизни, а сам умер от сифилиса, оставив мне расхлебывать все свое говно! А я лежал в Мавзолее много лет и такого от народа наслушался! Что только обо мне не говорили, как только не обзывали. Козел и педераст – это еще самые безобидные слова! Я, в отличие от Владимира Ильича, никому ничего не обещал, но я пытаюсь обеспечить всем, кому имею возможность, приличное существование после смерти.
– А Вы уверены, что Вы идете правильным путем? – спросил я. – Владимир Ильич вот пошел другим путем, а в результате пришел не туда. Не нравится мне тут всё у Вас, если честно. Вымороченное существование. Всё искусственное, жуткое какое-то, мертвечина сплошная. Я бы лучше навсегда умер, чем вот так очнуться, Вы уж меня простите за прямоту!
– Вы знаете, батенька мой, спасибо Вам за Вашу замечательную, агхичестную кгитику! Что-то подобное я и ожидал от Вас услышать. Мы все тут, конечно, немножко пготухли. Но только я Вам сейчас в два счета докажу, что вся земная жизнь ничего не стоит, и настоящая жизнь начинается только после смегти. Во-пегвых, об этом же говорил Хгистос, имея в виду цагствие небесное, газве не так? Только где оно, это цагствие небесное, поди его поищи! А Пунтиллятог Шмульдегсона – вот он! Можно потгогать гуками. Готов к пгиему неогганиченного количества умегших. А умегшим, батенька мой, совегшенно все гавно, кто их поселит в гаю и даст их душам благодать – Иисус Хгистос, или добгый дедушка Ленин, или Яков Шмульдегсон!
– Хорошо, а Вы уверены в том, что сознание этих людей действительно восстанавливается? Может быть, после смерти сознание пропадает, а то, что Вы восстанавливаете у ваших трупов, не имеет к этому сознанию никакого отношения? – спросил я.
– Как это, не имеет? Восстановленная память хранит всю информацию обо всей предшествующей жизни, наши клиенты вспоминают даже то, что не могли припомнить, будучи живыми.
– Вот это и настораживает. – сказал Валера. – Ведь даже если они все вспоминают, то нет никакой гарантии, что все это вспоминают именно они, а не кто-то другой, искусственно образованный. В том смысле, что человек умер и навеки провалился в черную дыру, в небытие, а то, что Вы восстановили – оно думает, ходит, вспоминает, оно как бы выходит из той же точки, в которую вошел тот, кто умер, но оно не есть тот, кто умер. Тот, кто умер, тот умер навеки, и его сознание обрывается навек в этой точке, а затем из этой точки выходит чье-то совсем другое сознание. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Ну, полноте, батенька мой, я Вас прекрасно понимаю. Но ведь я не чувствую себя так, что я только что вышел из этой самой точки в момент постбиологического пробуждения. Я точно все помню, что было до того.
Я возразил:
– Конечно, Вы все помните, потому что тот, живой человек оставил Вам всю свою память. Но все Ваши слова и ощущения не могут доказать нам наверняка, что чувствует сейчас тот живой человек, которым вы были до своей смерти и постбиологического пробуждения. Может быть, он действительно сейчас чувствует то, что чувствуете Вы, то есть может быть, это Вы и есть, а может и нет. Может быть он так и провалился в небытие. Или может быть его сознание перешло еще куда-то, куда мы не знаем.
– Мы ведь только видим Вас и слышим Ваши слова, Рафаэль Надсонович – добавил Валера – Но каким образом то, что мы видим и слышим, может доказать, что сознание того прежнего Шмульдерсона не умерло, а вместо него не возникло новое сознание? Этого проверить никак нельзя.
– Почему же? Вы можете это проверить на себе лично.
– Мы бы предпочли этого не делать, – ответил я.
– Ну нельзя быть такими неверущими! Вот смотрите, когда Вам делают операцию под глубоким наркозом, и Вы приходите в себя, то это же все равно Вы. Ведь и в этом случае тоже есть точка входа и точка выхода, и течение Вашего сознания полностью прерывается. Но вы ведь не сомневаетесь, придя в себя, что это Ваше сознание, а не какое-то новое сознание, хотя за это время Ваше сознание вполне могло улететь в эту самую черную дыру, а потом, согласно Вашей теории, могло возникнуть что-то другое. Но ведь это не так, правда? После наркоза и полного перерыва в течении мыслей и ощущений, это же все равно Вы, это ваше сознание. Так почему после биологической смерти и последующей постбиологической регенерации сознания все должно быть иначе? Откуда у Вас такая уверенность?
У меня и вправду не было такой уверенности, все выглядело весьма логично, и я обескураженно замолчал.
– Лично я считаю, – продолжал теоретик и основоположник загробной жизни, – что вся жизнь есть не что иное как подготовка к бессмертному будущему в Пунтилляторе Шмульдерсона, и в этом заключается весь смысл жизни. Должны же откуда-то браться трупы! Сами понимаете, трупы на деревьях не растут. Труп должен родиться живым, вырасти, поумнеть, набраться жизненного опыта. С появлением нашей системы человечество в корне изменилось. Отныне человек рождается для вечности. А иначе зачем вообще рождаться на свет, набираться опыта? Чтобы однажды все это сгнило? Только Пунтиллятор Шмульдерсона придает человеческому существованию его конечный, великий и вечный смысл!
Человек с лицом вождя мирового пролетариата встал из-за стола и прошелся по кабинету, потирая руки:
– Вы знаете, молодые люди, я пожалуй, расскажу Вам поподробнее, как все происходило. Я сперва хотел бы вам напомнить некоторые вещи, которые должны натолкнуть вас на кое-какие интересные догадки. Помните, в каких годах происходили массовые сталинские репрессии?
– В тридцать седьмом. А еще в пятьдесят третьем, – ответил я.
– Правильно! Именно так. Вы помните про странную привычку товарища Сталина не спать по ночам? Тогда целые министерства не спали, все большие начальники, которые хоть немного были на виду, должны были быть готовы к неожиданному звонку. Вам эта странность ни о чем говорит?
– Да нет пока, – ответил Валера.
– Хорошо. Тогда слушайте дальше. Когда наши физики перенесли систему в межвременную зону или как там они ее называют, они, воплощая мою идею, также построили систему ЦПТ, то есть центральных посмерных телепортаторов, по одному на каждый ярус. Каким-то образом они добились того, что как только на Земле умирает человек, его труп немедленно оказывается в приемном шлюзе одного из ЦПТ, и при этом тот же самый труп остается на Земле. Так что люди там, на Земле, абсолютно ничего не замечают. Наши физики называют этот процесс с образованием копии трупа ядерно-магнитным клонированием или как-то так, в технические детали я уже не вникаю. Недавно наш ученый Гарольд Брэкстон построил трубопровод, который может перемещать не только трупы, а в принципе, любой объект. Просто перемещать, а не копировать. В порядке эксперимента я разрешил им засосать в трубопровод разводной ключ, из павильона, арендованного нашими агентами для лаборатории Брэкстона. Брэкстон сказал, что защитил заборник трубопровода от проникновения случайных объектов полуторакилометровым тоннелем. Вы не поленились пройти весь этот тоннель и свалились в заборник трубопровода. Впрочем, вернемся к моему рассказу.
Как теперь всем известно, Коба, как и Старик, в средствах не стеснялся, и когда надо было кого-то шлёпнуть для пользы дела, сомнений не возникало. Коба всегда говаривал: "Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы". И отстреливал, не стесняясь, всякую сволочь. Только Вы понимаете, молодые люди, Вы поймите меня правильно: как только у Кобы становилось на одну проблему меньше, так у меня немедленно становилось на одну проблему больше. Ведь я – человек с гуманистическими идеалами, и в моей системе в постбиологическом пробуждении не отказали еще ни одному трупу. Это наш святой и незыблемый принцип. Но когда к тебе сплошным потоком поступают трупы подлецов, отщепенцев, бессовестных негодяев, шпионов, антиобщественных элементов, заговорщиков, стяжателей, шантажистов, мошенников, казнокрадов, наконец просто бандитов, и всех их надо включать в нормальное рабочее существование – это почти что форсмажорная ситуация. Понимаете, принять такое количество человеческого отребья было для нас чрезвычайно тяжело. Это ставило под угрозу существование системы. А отказываться от дальнейшего приёма трупов, не пробуждать их – это было бы еще гораздо хуже, потому что это ставило под удар саму цель системы, ее основные идеалы.
И я нашел блестящий выход, то есть, что надо делать, чтобы сохранить нашу систему. Необходимо было обуздать Кобу и заставить его делиться с нами не только всякой сволочью, но и хорошими людьми. Коба довольно часто заглядывал в Мавзолей. К тому времени в саркофаге уже лежало настоящее тело Ильича, которое мы нашли в одном из подвалов и тщательно отреставрировали. Но иногда я подменял его на его посту в саркофаге. Хотелось послушать, что говорит народ. Я и сейчас довольно часто это делаю.
– Рафаэль Надсонович, Вы же сказали, что систему перетащили куда-то в тартарары, откуда на Землю выход заказан – сказал Валера.
– Именно так. Еще не хватало, чтобы мои живые мертвецы стали разгуливать по Москве. Выход им заказан, причём заказан крепко и навсегда. Из системы выход заказан всем, кроме меня и моих специальных агентов. И выходят они через мой Мавзолей. Я попросил физиков перенести систему так, чтобы из нее можно было попасть в Мавзолей прямо через дверь. И они мне это сделали. Эта дверь находится здесь, в моем кабинете, и я иногда ей пользуюсь. Но я Вам рассказывал совсем о другом. Так вот, у Кобы была замечательная привычка заходить иногда в Мавзолей проведать своего старого соратника, посидеть рядом с саркогфагом, покурить трубку. В такие моменты все оставляли его одного, и даже охрана ждала снаружи. И вот однажды я взял с собой одного из своих людей с похожей фигурой и прической, одетого в такой же китель и велел стоять наготове. Иосиф Виссарионович, как всегда, сидел рядом с саркофагом, курил трубку и думал о своем. И вот тут-то я его и подкараулил. Я чуть-чуть приоткрыл крышку, высунул руку из саркофага, а в руке у меня был маленький шприц с цианистым калием. Я ведь был профессиональным пунтиллеро, Вы помните. Товарищ Сталин умер мгновенно. Вместо него к моему саркофагу сел мой загримированный агент, а товарища Сталина унесли вниз другие мои люди.
– А почему не через ЦПТ? – спросил я.
– Труп поступил и через ЦПТ, само собой. Но ведь нужно было убрать труп с места убийства, правильно?
– Логично, – сказал Валера. – И какой же труп вам пришлось потом уничтожить – настоящий или копию?