- Не зовите меня больше мадам и не зовите меня миссис Грэнберри. Зовите меня Майрой.
Я повысил голос:
- Миссис Грэнберри, я взял за правило: во всех домах, где я работаю, называть людей только по фамилии. И хочу, чтобы меня называли так же.
- Да ну вас с вашими правилами! Мы же из Висконсина. Что вы ведете себя, как будто вы с Востока. Не будьте таким индюком.
Мы свирепо глядели друг на друга. Миссис Каммингс сказала:
- Ах, мистер Норт, может, вы сделаете исключение - раз вы оба… - она многозначительно на меня посмотрела, - висконсинцы.
- Конечно, я подчинюсь любому требованию миссис Каммингс, но только в этой комнате и только в ее присутствии. Я глубоко почитаю миссис Каммингс. Она с Востока, и, по-моему, вам надо извиниться за то, что вы назвали ее индюшкой.
- Мистер Норт, миссис Грэнберри просто пошутила. Я совсем не обиделась.
Я строго глядел на Майру и ждал.
- Кора, я преклоняюсь перед вами, я очень вам обязана и простите меня, если я вас как-нибудь задела.
Миссис Каммингс закрылась вязаньем.
- Теофил, я обещаю не перебивать вас, если вы расскажете про свою ньюпортскую жизнь - про ваших друзей, развлечения, врагов и сколько вы зарабатываете.
- Это не входит в наш договор, и мне не хочется, но я подчиняюсь. Если я буду называть имена, то это будут вымышленные имена. Я живу в общежитии Христианской ассоциации молодых людей и коплю деньги, чтобы снять квартирку. Я туго схожусь с людьми, но, как ни странно, приобрел в Ньюпорте новых друзей, которых высоко ценю. - Я рассказал им о заведующем казино, о полубезработном слуге Эдди ("который разговаривает совсем как некоторые персонажи "Дэвида Копперфилда""), о некоторых моих учениках на корте - в частности, о девушке по имени Анемона, которая очень похожа на шекспировских девушек, и о миссис Уиллоби и ее пансионе для слуг. Я с чувством отозвался о великодушии и благовоспитанности миссис Уиллоби. Когда я кончил, на глазах у Майры были слезы. Наступило молчание.
- Ох, Кора, почему я не служанка? Почему я не живу у миссис Уиллоби? Я была бы там счастлива. Мой ребенок родился бы просто и… благостно, как… как агнец. Теофил, вы могли бы как-нибудь вечером взять нас с Корой к миссис Уиллоби?
- Что вы, миссис Грэнберри, - ужаснулась праведная Кора, - я дипломированная сестра милосердия. Мне не дозволено.
- Вы же ходите со мной на званые обеды.
- Да, я сижу наверху, пока вы не соберетесь домой.
- Майра, - тихо сказал я, - это невозможно. Каждый предпочитает общество себе подобных.
- Я не буду разговаривать. Мне только посмотреть на них - я знаю, это будет хорошо для моего ребенка.
Я кивнул, улыбнулся и сказал:
- Время беседы кончилось.
На следующем занятии во время такого перерыва я попросил Майру рассказать об ее друзьях, развлечениях, об ее врагах. Она задумалась. Лицо ее помрачнело.
- Ну, я старею. Жду ребенка. Завтракаю. Потом приходит врач и спрашивает, как я себя чувствую. За это он получает десять долларов. Потом, если день солнечный, мы с Корой идем на пляж Бейли. Сидим, закутавшись, в укромном углу, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать. Сидим и смотрим, как плывут мимо старые ботинки и ящики из-под апельсинов.
- Простите?
- Мой отец владеет сотнями озер. Если бы хоть одно было таким грязным, как пляж Бейли, он бы его осушил и засадил деревьями. Что мы делаем потом, Кора?
- Вы ходите в гости, миссис Грэнберри.
- Да, хожу в гости. Дамы. Мужчины бывают только по воскресеньям. И только по фамилии Грэнберри. В будни дамы сидят подолгу и играют в карты. Мне разрешается уйти пораньше, вздремнуть, потому что я "в интересном положении", как эта дама в "Джейн Эйр". Потом являются учителя. Несколько раз в неделю я хожу на званые обеды и вижу одних и тех же людей - как сказал ваш Генри Джеймс. И тут я ухожу домой пораньше и читаю, пока позволяет Кора. По-моему, больше и рассказывать не о чем.
Я обернулся к миссис Каммингс:
- А у вас можно спросить, чем вы занимаетесь в свободное время?
Она взглянула на меня, как бы ожидая подтверждения. Я кивнул и, может быть, даже подмигнул ей.
- У меня есть в Ньюпорте старая подруга. Мы вместе учились - мисс О'Шонесси. Она сестра-хозяйка в больнице. По четвергам, в шесть часов, с любезного разрешения миссис Грэнберри, меня отвозят на ее машине в больницу. Мисс О'Шонесси и я - иногда с ее приятельницами - идем обедать в ресторан, в тот, что стоит у начала Скалистой аллеи. Мы вспоминаем времена нашего учения и - это ведь после дежурства, мистер Норт, - мы берем немного "Старого Ирландского"… и смеемся. Почему - не знаю, но сестры больше смеются, когда они не на дежурстве. А в воскресенье утром мы вчетвером идем на мессу. Любим пройтись пешком в любую погоду. Но мне всегда приятно возвращаться в этот дом, миссис Грэнберри.
Майра смотрела на нее.
- Я знаю мисс О'Шонесси. Когда я приехала сюда во второй раз, Джордж разрешил мне вступить в Женское общество добровольных сотрудников больницы. Я была в восторге. Остальные годы я не могла работать - запрещали врачи. Надеюсь, мисс О'Шонесси меня не забыла: по-моему, она хорошо ко мне относилась. Можно мне как-нибудь в четверг пойти с вами? - Наступило молчание. - Я никогда не вижу людей, с которыми весело. Я никогда не вижу людей, которые мне нравятся. Я никогда не смеюсь, правда, Кора?
- Миссис Грэнберри, вы все забываете! Вы смеетесь и меня смешите. Когда я прихожу на кухню, меня часто спрашивают: "Над чем вы с миссис Грэнберри все время смеетесь?"
- Майра, - сказал я строгим голосом, - пойти с вами обедать в четверг вечером - совсем не такой праздник для миссис Каммингс. Вы и так часто обедаете вместе.
- Не обязательно в четверг вечером. У меня еще осталась добровольческая форма. Мистер Норт, будьте добры, дерните звонок. - Появилась служанка. - Пожалуйста, попросите Мадлен принести в гардеробную мою больничную форму. Чулки и туфли мне не нужны, но пусть не забудет шапочку. Благодарю вас. Вы ни разу не видели меня в форме, Кора… Не обязательно в четверг. Мы могли бы пойти в какой-нибудь другой вечер - выпить "Старого Ирландского" и посмеяться. Врач говорит, немного виски мне совсем не вредно… К тому же я обожаю переодевания. Кора, вы могли бы звать меня "миссис Нилсон". Неужели нельзя? Может быть, мисс О'Шонесси отпустят в какой-нибудь другой вечер. Мой муж - в правлении больницы; он может все.
Мы поговорили о том, как осуществить этот план. Майра задумчиво пробормотала:
- Переодетой чувствуешь себя свободнее.
В дверь постучали, и чей-то голос сказал:
- Форма готова, миссис Грэнберри.
Майра встала.
- Одну минуту. - И вышла из комнаты.
Миссис Каммингс призналась мне:
- Врачи говорят, что ей надо разрешать все в разумных пределах. Бедная детка! Бедная детка!
Мы ждали. Наконец она вошла, улыбаясь, просто сияя, - свободная в этой форме, в этой шапочке. Мы захлопали в ладоши.
- Я мисс Нилсон, - сказала она. Она наклонилась к миссис Каммингс и ласково спросила: - Где болит, милая?.. Ну, это просто газы. Бывает после операции. Это признак, что все идет хорошо. Теперь вы можете забыть про свой аппендикс. - Она опять села в шезлонг. - Если бы я была сестрой, я была бы счастлива, я знаю… Мистер Норт, давайте больше не будем сегодня читать. Давайте просто поговорим.
- Очень хорошо. О чем?
- Все равно.
- Майра, почему вы никогда не высказываетесь о романах, которые мы читаем?
Она слегка покраснела.
- Потому что… вы будете надо мной смеяться. Вы не поймете. Для меня это так ново - эти жизни, эти люди. Иногда они живее настоящих людей. Я не хочу о них говорить. Пожалуйста, давайте о чем-нибудь другом.
- Очень хорошо. Вы любите музыку, Майра?
- Концерты? Боже упаси! В Нью-Йорке по четвергам мы ходим в Оперу. Немецкие - самые длинные.
- Театр?
- Нет. Я ходила несколько раз. Все придуманное. Не то что романы; там - настоящее. Почему вы об этом спрашиваете?
Я помолчал. Что я делаю в этом доме? Я сказал себе, что зарабатываю двенадцать долларов в неделю (хотя мои счета, посылаемые два раза в месяц, до сих пор не оплачены); что делаю благое дело, приобщая умную, но не слишком образованную молодую женщину к хорошему чтению, которое поможет ей легче переносить холодность мужа. Но меня угнетало - как и в других домах на Авеню, где я работал, - общение с людьми, которым слишком дорого обходятся их привилегии.
Она спросила меня, почему я ее об этом спрашиваю.
- Видите ли, Майра, существует теория, что женщине, которая готовится стать матерью - если она хочет родить красивого и здорового ребенка, - надо слушать красивую музыку и созерцать красивые предметы.
- Кто это сказал?
- Это очень распространенная теория. Особенно в нее верят итальянские матери, и каждый может убедиться, что их мальчики и девочки выглядят так, будто они сошли со знаменитых итальянских картин.
- А они есть в Ньюпорте - эти картины?
- Нет, насколько я знаю, - только в книжках.
Она сидела выпрямившись и смотрела на меня в упор.
- Кора, вы когда-нибудь слышали об этом?
- Конечно, миссис Грэнберри! Врачи всегда уговаривают дам в положении думать о чем-нибудь приятном - да, да.
Майра продолжала смотреть на меня почти сердитым взглядом.
- Что вы сидите, как истукан? Скажите, что мне делать.
- Лягте, пожалуйста, закройте глаза и послушайте меня немного. - Она оглянулась вокруг словно бы с раздражением, а потом сделала, как я просил.
- Майра, о Ньюпорте часто говорят, что это один из самых красивых городов в стране. Вы ездите туда и сюда по Бельвью авеню и бываете в домах ваших друзей. Ходите на пляж Бейли - и вы мне сказали, что вы о нем думаете. Вы часто выезжаете на "десятимильную прогулку"?
- Это чересчур далеко. Если вы видели одну милю, вы видели их все.
- Архитектура так называемых "коттеджей" - посмешище всей страны. Они нелепы. Только о трех можно сказать, что они действительно прекрасны… Теперь, если позволите, я изложу вам мои соображения о Ньюпорте. - Я рассказал ей о деревьях и - весьма подробно - о девяти городах Трои и девяти городах Ньюпорта. Миссис Каммингс уронила вязание на колени и не шевелилась. - Кроме того, вид на море и на залив из дома Бадлонгов, в пяти милях отсюда, - это такой вид, который не может наскучить - ни на заре, ни в полдень, ни в сумерки, ни при звездах, даже в непогоду, в дождь. Оттуда видно, как кружатся лучи шести маяков, оберегающих корабли, и слышны голоса морских буев, которые предупреждают: "Не приближайся к этим скалам - и доплывешь благополучно". Все в Ньюпорте по-своему интересно; меньше всего - Шестой город.
- То есть наш?
- А интереснее всех и красивее - Второй.
- Я забыла, это что?
- Восемнадцатого века. Я дам вам для шофера размеченную карту. А теперь, может быть, вернемся к "Уолдену"?
Она прижала ладонь ко лбу.
- Я сегодня устала. Вы меня простите, если я попрошу вас сейчас уйти? Я хочу подумать. Мы вам заплатим как обычно… Нет, постойте! Напишите сначала имена этих итальянских художников, которые помогают рожать красивых детей, и подходящие музыкальные сочинения.
Я написал: "Рафаэль. Да Винчи. Фра Анжелико" - с адресом нью-йоркского магазина, где продаются самые лучшие репродукции. Затем: "Пластинки Моцарта: Eine Kleine Nachtmusik. Ave, verum corpus".
В дверь постучали. Вошел мистер Грэнберри. Рукопожатия.
- Как поживает моя куколка?
- Спасибо, очень хорошо.
- Что вы читаете?
- "Уолден".
- "Уолден"… ах, да, "Уолден". Ну, это нам, должно быть, не очень интересно.
- Почему, Джордж?
Он ущипнул ее за щеку.
- Нам бы невесело жилось на тридцать центов в день.
- Мне нравится. Это первая книжка, которую мне хочется целиком прочесть на занятиях. Джордж, вот список книг, которые я прочла. Я хочу, чтобы ты их все купил. Мистеру Норту приходится брать их в Народной библиотеке. Они не очень чистые, и на полях написаны всякие глупости. Мне нужны собственные книги, чтобы писать на полях собственные глупости.
- Я этим займусь, Майра. Завтра утром секретарь их закажет. Что-нибудь еще тебе надо?
- Вот тут фамилии кое-каких итальянских художников. Если хочешь быть ангелом, купи мне их картины.
Он опешил:
- Майра, любая из этих картин обойдется тысяч в сто.
- Ну, ты же больше платишь за яхты, на которых никогда не плаваешь, правда? Ты можешь купить мне одну, а папа купит другую. А тут фамилия человека, который писал хорошую музыку. Пожалуйста, купи мне самый лучший патефон и эти пластинки… Я сегодня немного устала и только что попросила мистера Норта прекратить чтение. Я сказала, что мы заплатим как обычно… а ты не уходи.
Потом случилась большая неприятность.
Через два дня меня, по обыкновению, встретил у двери дворецкий Карел, чех, представительный, как посол, но скромный, как личный секретарь посла. Он наклонил голову и прошептал:
- Сэр, миссис Каммингс хочет поговорить с вами здесь до того, как вы войдете в комнату.
- Я подожду здесь, Карел.
Видимо, у Карела и миссис Каммингс была особая система знаков, потому что сиделка тут же появилась в холле. Она торопливо заговорила:
- Сегодня утром миссис Грэнберри получила два письма, и они ее очень расстроили. По-моему, она хочет о них рассказать. Она не поехала кататься. Со мной не перемолвилась и десятком слов. Если вам надо будет что-нибудь мне сообщить, то, уходя, пожалуйста, передайте Карелу. А сейчас минуты три подождите стучать. - Она сжала мне руку и ушла в комнату.
Я выждал три минуты и постучал. Открыла миссис Каммингс.
- Дамы, добрый день, - жизнерадостно сказал я.
Лицо у Майры было очень строгое.
- Кора, мне надо кое-что обсудить с мистером Нортом, прошу вас, оставьте нас минут на пять вдвоем.
- Ох, миссис Грэнберри, вы не должны обращаться ко мне с такими просьбами. Я направлена сюда как медицинская сестра и должна досконально выполнять все приказы доктора.
- Я вас прошу только выйти на веранду. Можете не закрывать дверь, но, пожалуйста, не слушайте, о чем мы говорим.
- Мне это совсем не нравится; ох, совсем не нравится.
- Миссис Каммингс, - сказал я, - поскольку я вижу, что для миссис Грэнберри это очень важно, я встану у двери на веранду, где вы меня будете видеть. Если дело коснется медицины, я буду настаивать, чтобы вам это сообщили.
Миссис Каммингс удалилась, а я стоял и ждал, как часовой.
- Теофил, барсук барсуку всегда говорит правду.
- Майра, я предпочитаю сам судить, какую правду надо говорить, какую нет. От правды может быть вреда не меньше, чем от лжи.
- Мне нужна помощь.
- Задавайте вопросы, а я попробую помочь, насколько это в моих силах.
- Вы знаете такую женщину - Флору Диленд?
- Я три раза ужинал у нее дома в Наррагансетте.
- Вы знаете женщину по фамилии Демулен?
- Один раз встретился с ней там за обедом и один раз, случайно, - на улице в Ньюпорте.
- Она распутница, потаскуха и - как это в "Томе Джонсе" - тварь?
- Ну, что вы! Она даже не лишена изящества. Она, как теперь говорят, "эмансипированная" женщина. Я бы никогда в жизни не назвал ее такими отвратительными словами.
- "Эмансипировать" - значит освобождать. Она была рабыней?
Я рассмеялся настолько весело, насколько мог.
- Нет, конечно… А теперь перестаньте говорить чепуху и объясните, в чем дело.
- Она красивее меня?
- Нет.
- Барсук?
- Барсук!
- БАРСУК?
- БАРСУК!.. Она очень хорошенькая женщина. Вы очень красивая женщина. Я иду звать миссис Каммингс.
- Постойте! Вы ужинаете почти каждый четверг с моим мужем и мисс Демулен в "Мюнхингер Кинге"?
- Нет. Ни разу. Объясните, пожалуйста, в чем дело.
- Я получила два анонимных письма.
- Майра! Вы их тут же порвали.
- Нет. - Она подняла со стола книгу - под ней лежали два конверта.
- Мне стыдно за вас… На земле - а особенно в таком месте, как Ньюпорт, - нас окружают люди, чьи мысли заняты ненавистью, завистью и злобой. Время от времени они принимаются писать анонимные письма. Говорят, это вспыхивает и затухает, как эпидемия гриппа. Вам надо было разорвать их на мелкие клочки не читая - и забыть о них. Там сказано, что я ужинаю с этими особами в "Мюнхингер Кинге"?
- Да.
- Вот вам образчик лжи, которой полны анонимные письма.
- Прочтите их. Прочтите, пожалуйста.
Я рассудил про себя: "Черт с ним, завтра все равно уволюсь".
Я внимательно рассмотрел конверты. Потом пробежал письма: читаю я быстро. Закончив второе, я рассмеялся.
- Майра, все анонимные письма подписаны либо "Другом", либо "Вашим доброжелателем". - Она заплакала. - Майра, барсуки не плачут, если им больше одиннадцати.
- Извините.
- Много лет назад, Майра, я решил стать сыщиком. Если мальчик честолюбив, так уж честолюбив. Я прочел все специальные руководства - серьезные, мрачные учебники. И помню, что любое анонимное письмо дает двадцать одну верную "ниточку" к автору. Позвольте мне взять эти письма, и за две недели я найду автора и выгоню его - или ее - из города.
- Теофил, но, может быть, он или она правы. Может быть, мой муж любит мисс Демулен. Может быть, у моего ребенка уже нет отца. Тогда мне лучше умереть. Потому что я люблю мужа больше всех на свете.
- Барсуки не плачут, Майра, - они дерутся. Они умные, они храбрые, и они защищают то, что у них есть. А еще у них есть одно свойство, которого я не вижу в вас.
Она смотрела на меня в смятении.
- Какое?
- Они - как выдры. У них есть чувство юмора. Они склонны к веселью и озорству.
- Нет, Теофил, у меня это тоже было. Но последнее время - слишком много болезней, одиночества и скуки. Верите, отец называл меня "чертенком". Ах, Теофил, обнимите меня.
Я, смеясь, сжал ее руку и сказал:
- Ни в коем случае!.. А теперь обещайте мне, что на неделю забудете эту несчастную историю… Барсук всегда умеет поймать змею. Можно я позову миссис Каммингс?.. Миссис Каммингс, пора заниматься. Миссис Каммингс, вы прекрасный друг, и вы должны знать, о чем мы говорили. До миссис Грэнберри дошла отвратительная сплетня. Я сказал ей, что сплетня не минует ни одного умного, красивого, богатого человека. Разве я не прав?
- Ох, мистер Норт, вы совершенно правы.
Само собой, весь этот разговор насчет двадцати одной ниточки был обыкновенным очковтирательством. Пробежав письмо, я выяснил, что мистер Грэнберри каждый четверг ужинает с мадемуазель Демулен в одном из кабинетов "Мюнхингер Кинга". Дальше говорилось об ужинах у Флоры Диленд и, увлекательно, обо мне - "одиозной личности", а дальше шла ханжески-сочувственная болтовня. Я решил, что это написано женщиной, какой-нибудь бывшей приятельницей Джорджа Грэнберри, праздного изобретателя-прожектера, - а может быть, и одной из Грэнберри. Я вернулся к занятиям, как будто ничто их и не прерывало. Мы читали "Уолден".
Мне нужна была помощь - иначе говоря, дополнительные сведения.