- Примите свое колено! Она только на прошлой неделе решилась. В тот вечер, когда Джордж уехал в Мэн, мы с Алисой пошли в "Оперу" смотреть фильм. Она разговорилась с соседом. Картина им не понравилась, и они пошли куда-нибудь поесть. Она мне шепнула, чтобы я ее не ждала. Потом она рассказала, что у этого человека была своя лодка на причале возле яхт-клуба. Она пошла с ним, но в лодку не полезла. Говорит, когда они шли, Иисус предостерег ее, что этот человек - бутлегер, контрабандист, он ее свяжет, запустит мотор, и она надолго застрянет на Кубе. Она не пошла по трапу, а когда он стал ее тащить, закричала, стала звать береговой патруль. Он ее отпустил, и она чуть не до самого дома бежала.
- Поклянитесь, что говорите правду.
- Вы мне колено ушибли! На нас все смотрят!
- Поклянитесь!
- В чем поклясться?
- Что говорите правду.
- Клянусь богом!
- И Алиса не узнает, что мне это известно?
- Клянусь богом!
Я откинулся в изнеможении, потом снова наклонился к ней.
- Джордж будет думать, что это его ребенок?
- Он будет самым счастливым человеком на базе.
Вернулась Алиса. Она не зря прихорашивалась - в воздухе засверкали искры.
- Ну, Делия, уже поздно. Пора идти. Рады были встретиться с вами, доктор Коул. Я расскажу Джорджу.
- До свидания, девушки. Я ему напишу.
- Он огорчится, что разминулся с вами.
Каждая из этих реплик повторялась несколько раз. Я сообразил, что рукопожатия будут излишни. Оставшись один, я заказал еще пива, снова раскурил трубку и стал читать. За мой стол сели другие. Когда подошло время, я сделал, как велела Алиса, и крадучись обогнул ресторан, чтобы забрать велосипед. Алиса ждала на трамвайной остановке. Отойдя от меня и почти не повернув головы, она сказала:
- Я сяду впереди. Может, вы поедете на Вашингтон-сквер на велосипеде?
- Нет. Ночью разрешают ехать с велосипедом на задней площадке.
- В кино я не хочу. Я знаю тихий бар, там можно поговорить. Около телеграфа. Если в трамвае будут знакомые, скажу, что еду на телеграф получить перевод от матери. Вы идите за мной по Темза-стрит, но поотстав на квартал.
- Моя квартира всего в нескольких кварталах от телеграфа - может, пойдем ко мне?
- Я не говорила, что мы пойдем к вам! С чего вы взяли?
- Вы сказали, что любите собак.
- Бар называется "Якорь". Пока я буду говорить с телеграфистом, ждите меня в "Якоре" прямо возле двери. Без кавалеров туда не пускают. - Она посмотрела на меня свирепым взглядом. - Это очень опасно, но мне все равно.
- Ах, Алиса, может быть, прямо пойдем ко мне? У меня есть немного виски.
- Сказано вам! Я еще не решила.
С лязгом и скрежетом подъехал трамвай. Алиса чинно вошла и уселась на переднем сиденье. На остановке "Перекресток первой мили" в вагон вошли ее знакомые - флотский старшина с женой.
- Алиса, дорогая, куда ты?
Алиса разразилась целой повестью, полной бедствий и чудес. Ее слушали разинув рты. На Вашингтон-сквер все пассажиры вышли. Друзья всячески старались ее подбодрить. "Ничего, все будет хорошо. Спокойной ночи, дорогая. В следующий раз, когда увидимся, все нам расскажи".
Я снова выполнил ее инструкции. Через большое окно телеграфа я видел, как она рассказывает очередную душераздирающую историю дежурному. Наконец, она решительно направилась ко мне, постукивая каблуками по кирпичному тротуару. Вдруг посреди улицы к ней пристали два подгулявших матроса. Алиса ухитрилась сделать три вещи одновременно: подала мне знак скрыться в "Якоре", повернула обратно, словно забыла что-то на телеграфе, и уронила сумочку.
- Алиса, киса! Как ты в город забрела?
- Алиса, а где Джордж? Где наш Джорджи, старый негодяй?
- Боже мой, я потеряла сумочку. Мистер Уилсон, помогите мне найти сумочку. Ой, наверно, забыла на телеграфе. Какой ужас! Я умру! Мистер Вестервельдт, помогите мне найти сумочку.
- Вон она где. Гляди! А за это поцелую - один разок, а?
- Мистер Уилсон! Вот уж не ожидала от вас! На этот раз я Джорджу не скажу, но больше так не говорите. Я ужасно спешила, чтобы отправить перевод сегодня, до закрытия. Мистер Вестервельдт, пожалуйста… уберите… вашу… руку. За мной по Темза-стрит шел береговой патруль. По-моему, вам лучше свернуть на Спринг-стрит. Уже десятый час.
Военным морякам ходить по Темза-стрит не разрешалось. Они последовали ее совету и побрели в гору.
С застывшим лицом она решительно вступила в "Якорь", взяла меня под руку - женщин без кавалеров не пускают в таверны на северной стороне Темза-стрит - и повлекла к последней кабинке в глубине зала. Она села у стены, съежилась, сразу став маленькой, как ребенок, и прошептала сквозь зубы:
- Уф, пронесло. Если бы они увидели меня с вами, не знаю, что было бы.
Я прошептал:
- Что вам заказать?
На меня опять посмотрели как на слабоумного. Она опустила голову и сказала:
- Ну, "Ромовый поплавок", конечно.
- Алиса, поймите наконец, я не моряк. Я не знаю морского языка. Пожалуйста, не ведите себя, как Делия. Я не глупый; я просто не сведущий, я не был ни в Норфолке, ни в Панаме. Зато бывал в местах поинтересней.
Она удивилась, но промолчала. Молчала Алиса внушительно; пользуясь школьным выражением - слышно было, как "шарики перекатываются". "Ромовые поплавки" оказались ромом с имбирным пивом - сочетание, которого я не выношу. Она набросилась на свой, словно умирала от жажды.
- Как было в Панаме?
- Жарко… не так, как здесь.
- А что вы делали в Норфолке?
- Работала официанткой в ресторанах. - Она сделалась угрюмой. Я ждал, когда подействует ром. Глядя прямо перед собой, она сказала: - Напрасно я пришла… Вы мне весь вечер врали. Вовсе вы не "прибираете" в этих домах - вы там живете. Вы сами из богатых. Я знаю, что вы обо мне думаете, доктор Коул.
- Вы мне велели назваться доктором. Вы мне велели назваться старым приятелем вашего мужа. Я не богатый. Я учу детей играть в теннис. За это много не платят, можете мне поверить. Не будем ссориться, Алиса. По-моему, вы очень умная женщина - и очень привлекательная. Глаза у вас, например, потрясающие. Вы - натура такая яркая, что от вас все время исходят электрические разряды, как от дверной ручки перед грозой. Алиса, не будем ссориться. Возьмем еще по "Ромовому поплавку", и я отвезу вас к воротам на такси. На площади такси стоят и день, и ночь. А что я приглашал вас к себе - выкиньте из головы. Черт подери, я думаю, мы достаточно взрослые люди, чтобы просто быть друзьями. Я вижу, вас что-то огорчает. Забудьте ваши огорчения, пусть они останутся на базе.
Она смотрела на меня безотрывно.
- Что вы на меня смотрите?
- Когда я смотрю на мужчину, я стараюсь сообразить, на какого киноартиста он похож. Почти всегда нахожу сходство. А вы ни на одного не похожи. Знаете, вы не очень-то красивый. Я говорю не для того, чтобы обидеть; просто это - правда.
- Я знаю, что я некрасивый, но вы не можете сказать, что у меня гнусное, хамское лицо.
- Нет.
Я привлек внимание бармена и поднял два пальца. Потом спросил:
- А на какого киноартиста похож ваш муж?
Она резко повернулась ко мне:
- Не скажу. Он очень интересный мужчина и очень хороший человек.
- Я же не сказал, что нет.
- Он спас мне жизнь, я его люблю. Мне очень повезло… Ох, если бы моряки увидели нас вместе, это было бы ужасно. Я бы себе никогда не простила. Я бы просто умерла, вот и все.
- Что значит - Джордж спас вам жизнь?
Она задумчиво смотрела в пустоту.
- Норфолк страшный город. Хуже Ньюпорта. Меня выгнали из пяти ресторанов. Ужасно трудно было удержаться на работе. На каждое место - миллион девушек. Джордж начал вроде как ухаживать за мной. Приходил и садился всегда за мой столик. Каждый раз оставлял двадцать пять центов!.. Хозяева в ресторанах всегда норовили попользоваться официантками; даже клиентов не стеснялись. Я не хотела, чтобы Джордж такое видел… и когда я совсем уже отчаялась, он сделал мне предложение. И дал двадцать пять долларов - чтобы оделась получше, потому что брат его там же служил. Джордж знал, что он обо мне домой напишет. Я всем обязана Джорджу. - Вдруг она погладила меня по руке. - Я не хотела вас обидеть, когда это сказала. Совсем у вас не гнусное лицо. Я часто говорю такое, что…
Вдруг Алиса исчезла. Она соскользнула со скамьи и съежилась под столом. Я огляделся и увидел, что в зал вошли двое матросов с повязками берегового патруля. Они приветливо поздоровались со многими посетителями и, прислонившись к бару, стали подробно обсуждать какой-то скандал, случившийся вчера вечером. Посетители включились. Беседе, казалось, не будет конца. Вскоре я почувствовал, что мою щиколотку царапают чьи-то ноготки. Я нагнулся и сердито откинул невидимую руку. Бывают мучения, которые человек не в силах перенести. Я услышал смешок. Наконец береговой патруль покинул "Якорь". Я шепнул: "Они ушли", - и Алиса взобралась на скамью.
- Вы их знаете?
- Их-то!
- Алиса, вы всех знаете. Решайте поскорее - отвезти мне вас на базу или вы зайдете ко мне.
Она посмотрела на меня без всякого выражения:
- Я не люблю больших собак.
- Я вас обманул. Нет у меня никакой собаки. Зато есть для вас хорошенький подарок. - У меня было три сестры младше меня. Девушки обожают подарки, особенно неожиданные.
- Какой?
- Не скажу.
- Где вы его взяли?
- В Атлантик-Сити.
- Ну, намекните хотя бы.
- Он ночью светится, как большой светляк. И если вам ночью станет одиноко, он вас будет утешать.
- Это картинка с Христом-младенцем?
- Нет.
- Ух!.. Часики!
- Мне не по карману дарить часы со светящимся циферблатом… Он величиной с подушечку для иголок. Симпатичный.
- Это такая штука, которой прижимают бумаги.
- Да.
- А обручального кольца у вас нет.
- В тех краях, откуда я родом, их носят только католики. Да и женат я никогда не был.
- Если я к вам пойду, вы не будете распускаться и вообще?
Настал мой черед посмотреть на нее пристальным, непроницаемым взглядом.
- Если мне не будут царапать лодыжку.
- Мне просто надоело сидеть на полу.
- Ну, могли бы помолиться.
Она смотрела перед собой в глубокой задумчивости. Слышно было, как "перекатываются шарики". Она прислонилась к моему плечу и спросила:
- А к вам можно дойти кружным путем?
- Да. Дайте только рассчитаюсь. А потом идите за мной.
Мы пришли к дому и взобрались по наружной лестнице. Я открыл дверь, включил свет и сказал:
- Входите, Алиса.
- О-о, большая!
Я положил пресс-папье на стол посреди комнаты и сел. Она, как кошка, обошла комнату, разглядывая все подряд. И с восхищением что-то приговаривала. Наконец она взяла пресс-папье - вид променада в Атлантик-Сити, украшенный блестками слюды, под прозрачным куполом.
- Вы это хотели мне подарить? - Я кивнул. - Он не… светится.
- Он и не может светиться - даже при самом слабом дневном или электрическом свете. Ступайте в ванную, закройте дверь, выключите свет, закройте глаза минуты на две, потом откройте.
Я ждал. Она вышла, бросилась ко мне на колени и обняла меня за шею.
- Мне больше никогда не будет одиноко.
Она прошептала мне что-то на ухо. Мне показалось, что я расслышал, но я не был в этом уверен. Ее губы были слишком близко - может быть, робость приглушила слова. Мне послышалось: "Я хочу ребенка". Но мне нужно было подтверждение. Взяв ее за подбородок, я немного отодвинул ухо от ее губ и переспросил:
- Что вы сказали?
И в этот миг она что-то услышала. Как собака слышит звук, неслышный нам, как куры (мальчиком я работал на фермах) видят далекого ястреба, так и Алиса что-то услышала. Она соскользнула с моих колен и сделала вид, будто поправляет прическу; потом взяла шляпу и - до чего же находчивая артистка! - нежно сказала:
- Мне, пожалуй, пора идти. Уже поздно… Вы серьезно сказали, что я могу взять эту картинку?
Я сидел не шевелясь и наблюдал за ее игрой.
Сказал я что-нибудь обидное? Нет.
Неподходящий жест? Нет.
Звук в гавани? Ссора на улице? Соседи-жильцы?
В 1926 году изобретение, называемое радио, постепенно оккупировало и дома моего района. Теплым вечером из открытых окон тянулась паутина музыки, красноречия, драматических и комических диалогов. Я привык и уже не слышал этого, и Алиса тоже наверняка привыкла у себя на базе.
- Вы были очень хороший. Мне страшно нравится ваша квартира. И ваша кухня.
Я встал.
- Ну что ж, если вам надо идти, Алиса, я провожу вас до площади и заплачу за такси, чтобы вас отвезли прямо к воротам. Вы же не хотите встретить еще кого-нибудь из миллиона ваших знакомых.
- Сидите на месте. Трамваи еще ходят. Если кого-нибудь встречу, скажу, что была на телеграфе.
- Я бы мог вас проводить без всякого риска по Спринг-стрит. Там темнее и береговой патруль уже, наверно, все подчистил. Сейчас, только заверну пресс-папье.
Миссис Киф обставила мою комнату по своему вкусу, который требовал разнообразных скатерочек, шелковых подстилочек, кружевных салфеточек под вазы и тому подобного. Я взял салфетку и завернул в нее подарок. Открыл дверь. Алиса совсем присмирела и первой стала спускаться.
И тут я услышал другую музыку, ускользнувшую от моего слуха, но не от ее. Этим летом деревянный домик по соседству превратился в Миссию Святого духа - молельню истовой евангелистской секты. Шло молебствие. Работая на фермах в Кентукки и Южной Калифорнии, я часто посещал подобные собрания на открытом воздухе и знал многие гимны, редко звучащие в городских церквах. Да, гимны эти были в крови мальчиков и девочек, выросших в сельских районах Западной Виргинии, где радения - ось религиозной и общественной жизни, а также главное "развлечение". Алиса услышала гимн, который поют перед тем, как "вручают свою жизнь Христу": "Не поддавайся искушению - рядом Христос".
Мы пошли вверх, к Спринг-стрит. Улица была пуста, я ускорил шаги, и нагнал Алису. Она плакала. Я взял ее крохотную руку в свою.
- Жизнь тяжела, милая Алиса.
- Тедди?
- Да?
- Вы верите в ад?
- В какой ад, Алиса?
- Что, если мы плохо поступаем, мы попадем в ад? Когда я была девочкой, я очень плохо себя вела. Когда я жила в Норфолке, мне приходилось плохо поступать. У меня был ребенок, теперь его нет. Еще до того, как я познакомилась с Джорджем, - но я ему рассказала. Когда я вышла за Джорджа, я больше не делала ничего плохого. Честное слово, Тедди. Я вам говорила: Джордж спас мне жизнь.
- Джордж когда-нибудь вас ударил, Алиса?
Она быстро взглянула на меня.
- Сказать правду? Ладно, скажу. Когда он возвращается из долгого плавания, он напивается и бьет меня. Но злости у меня нет. У него есть причина. Он знает, что… что не может сделать ребенка. Он живет со мной, но дети не рождаются. Вас бы это не огорчало?
- Продолжайте.
- Я иногда думала, не родить ли от другого человека, чтобы Джордж не знал. По-моему, если изредка встречаешься с другим мужчиной, ничего тут особенного нет… Хоть это и обман, Джордж бы только радовался. Он хороший человек. Раз ему хочется стать отцом, это ведь не будет очень большой грех, правда? Прелюбодейство, как в Библии называется. Иногда мне кажется, я бы надолго отправилась в ад, чтобы сделать Джорджа счастливым.
Я все время держал ее за руку. Очутившись на Вашингтон-сквер, мы перешли улицу и сели на скамейку, подальше от фонарей. Я сказал:
- Алиса, мне стыдно за вас.
Она быстро спросила:
- Почему стыдно?
- Вы - зная, что сердце Христа вмещает в себя целый мир, - вы думаете, что Христос отправит вас в ад за маленький грех, который сделал бы Джорджа счастливым или за маленький грех, который вам пришлось совершить, чтобы выжить в жестоком городе Норфолке.
Она прислонилась головой к моему плечу.
- Не стыдитесь меня, Тедди… Поговорите со мной… Когда я сбежала из дому, отец написал, что не желает меня видеть, покуда у меня на пальце не будет обручального кольца. Когда я написала ему, что вышла замуж, он опять передумал. Написал, что вообще не желает видеть потаскуху в своем доме.
Не буду излагать здесь, что я сказал Алисе почти пятьдесят лет назад. Я напомнил ей кое-какие слова Христа - и, может быть, кое-какие выдумал. А потом сказал:
- Я больше ничего говорить не буду. - Рука ее в моей руке немного успокоилась. Слышно было, как "перекатываются шарики".
Она сказала:
- Пойдемте к фонарю, я хочу вам что-то показать.
Мы пересели на другую скамью. Она вынула что-то из сумочки, но мне не показывала.
- Тедди, я всегда ношу медальон на цепочке, но сегодня, когда мы с Делией уходили, его сняла. Сами понимаете, кто мне его подарил.
Я посмотрел на фотографию в медальоне. Она была сделана несколько лет назад. Матрос лет восемнадцати - он мог бы послужить моделью для любого плаката с приглашением во флот - смеялся в объектив, одной рукой обнимая Алису. Я представил себе, как это было: "Дамы и господа, подходите! Всего двадцать центов за снимок, и доллар за медальон с цепочкой. Вот вы, двое - молодость бывает только раз. Не упустите случай".
Я смотрел на снимок.
Она смотрела на снимок.
Она опять прошептала мне на ухо:
- Я хочу ребенка - для Джорджа.
Мы встали и пошли ко мне. У лестницы я сказал:
- Очень важно, чтобы Джордж не узнал. В этом весь смысл. Делия не проговорится?
- Нет.
- Вы уверены?
- Да. Делия понимает, как это важно. Она мне сколько раз говорила.
- Алиса, я не знаю вашей фамилии, и вы не знаете моей. Мы больше не будем встречаться. - Она кивнула. - Два раза за нынешний вечер вы были на волоске. Вы можете ходить к "Маме Карлотте" - меня там больше не будет.
Через два часа мы вернулись на площадь. Она заглянула за угол, как будто мы ограбили банк. Шепнула: "Кино кончилось" - и захихикала.
Я оставил ее в подъезде и пошел за такси. Я спросил шофера, сколько стоит доехать до Перекрестка первой мили.
- Пятьдесят центов, - ответил он.
Я вернулся и дал ей полдоллара и двадцать центов.
- А что вы скажете - где вы были?
- Как называется это место, где пели гимны?
Я сказал ей.
- Я постою здесь на углу, пока вы не уедете.
Она поцеловала кончики пальцев и приложила к моей щеке.
- Я, пожалуй, не возьму эту картинку Атлантик-Сити.
Она отдала мне пресс-папье. Потом пошла было к такси, но вернулась и сказала:
- Мне ведь больше не будет по ночам одиноко, правда?
И уехала.
Я вдруг подумал: "Конечно, с Пенелопой рядом все эти двадцать лет рос Телемах".