- Простите, не могу. Это одна из трех самых любимых его песен… Ах, Теофил, Бодо… он был такой хороший! Совсем еще мальчик и так любил жизнь. Какой ужас… подо льдом, без еды… Как вы думаете, вода-то у них была?.. А есть нечего…
Бодо заговорил очень внятно, но без нажима, не поднимая глаз от жаровни:
- Аньезе, во время войны я четыре дня пролежал без еды в канаве. Был ранен, не мог подняться и поискать воды. То и дело терял сознание. Санитары, которые меня нашли, потом рассказывали, что я несколько раз умирал у них на руках, но улыбался. Можете не сомневаться, что люди в лодке - где так мало воздуха - быстро потеряли сознание. Воздух нужнее пищи и питья.
Она ошеломленно смотрела на Бодо; лицо ее осветилось надеждой. Сжав горло рукой, она прошептала:
- Без воздуха… Без воздуха… - Потом, обхватив руками Мино, прильнула щекой к его лацкану и зарыдала: - Обними меня, Мино! Обними!
Он обнял ее, приговаривая:
- Дорогая, красавица ты моя… дорогая, храбрая моя Аньезе…
- Обними меня!
Мы с Бодо смотрели друг на друга.
Аньезе овладела собой:
- Простите меня, простите, пожалуйста… - И вынула из сумочки носовой платок.
Бодо громко объявил:
- Ужин готов.
11. Алиса
Когда я первый раз жил в Ньюпорте - в форте Адамс, в 1918–1919 годах, - я был обитателем Четвертого города, военно-морского. Теперь же, в 1926 году, было мало шансов - да я их и не искал, - что мне придется соприкоснуться с этим замкнутым миром.
И все же мне довелось, вернее, посчастливилось узнать одного скромного человека, связанного семейными узами с флотом США, - Алису.
Время от времени меня охватывает желание отведать итальянской кухни. Меня приглашали к себе обедать Матера, Авонцино и Хилари Джонсы, обещая угостить итальянскими блюдами, но читатель знает, что я решил не принимать никаких приглашений. Жизнь у меня была настолько клочковатая и стадная, что только неукоснительное соблюдение этого правила могло уберечь меня от нервного расстройства. Я ел один. В Ньюпорте было три ресторана, считавшихся итальянскими, но, как и тысячи других в нашей стране, они могли предложить лишь жалкое подобие настоящих итальянских блюд. Больше всего мне нравилось "У мамы Кардотты" на Перекрестке первой мили. Там можно было получить чашку домашнего вина, называвшегося в народе "красным даго". Раза два в месяц я проезжал милю до "Мамы Карлотты" и заказывал minestrone, fettucine con salsa и хлеб - хлеб был отличный.
Через дорогу от ресторана находился один из пяти или шести входов на громадную, отгороженную высоким забором морскую базу. Рядом гектары и гектары земли были застроены шестиквартирными бараками, где жили семьи моряков, - многие из них служили на базе и месяцами не появлялись дома. Царь Итаки Улисс двадцать лет был разлучен со своей женой Пенелопой; из них десять он сражался под стенами Трои, и десять отнял долгий путь домой. Ньюпортские моряки, их жены и дети жили в густонаселенном районе, в одинаковых строениях, на одинаковых улицах, с одинаковыми школами и детскими площадками - и во власти одинаковых условностей. С 1926 года этот район разросся, но поскольку воздушное сообщение стало делом обычным, служащих чаще отпускают домой и даже семьи их перевозят на время в такие же "лагеря" на Гавайях, Филиппинах и в других местах. В 1926 году здесь были сотни "береговых вдов". Густота населения способствует раздражительности, одиночеству и излишне придирчивому взгляду на чужое поведение; в отгороженном мире базы все это проявлялось особенно остро. Участь Пенелопы была нелегкой, и ее, наверное, окружали жены отсутствующих моряков; но царице, по крайней мере, не приходилось все время жить на глазах у женщин, таких же несчастных, как она.
Жителям морской базы разрешалось выходить когда угодно, но они редко выбирались в город - у них были свои продовольственные магазины, свои театры, клубы, больницы, врачи и дантисты. Гражданская жизнь их не привлекала и, может быть, даже пугала. Но они с удовольствием сбегали ненадолго из своего, как они выражались, "муравейника", "гетто", облюбовав за его стенами несколько местечек. "У мамы Карлотты" было одно из тех заведений на Перекрестке первой мили, которые они считали своими. Оно состояло из двух больших параллельных комнат - бара и ресторана. Бар всегда был забит мужчинами, хотя там имелись и столики для дам (которые никогда не приходили в одиночку); в полдень и вечером ресторан тоже не пустовал. В семьях моряков не принято было тратиться на еду в городе, но когда приезжали погостить родители или родственники, их угощали и за цивильным столом. Мичман или старшина выходил сюда - на люди - отпраздновать какую-нибудь годовщину. Среди других родов войск принято считать, что моряки - от адмиралов и ниже - женятся на хорошеньких женщинах, не отличающихся умом, и подбирают их в южных штатах. Я не раз убеждался в справедливости этого смелого обобщения - особенно "У мамы Карлотты".
Однажды вечером, вскоре после того, как я снял квартиру, я отправился поесть к "Маме Карлотте". У меня была привычка читать за столом газету или даже книгу. Если человек один, да еще читает, ясно, что это сухопутная крыса. В тот вечер по неизвестным мне причинам я не мог получить вина и пил пиво. Я сидел у всех на виду, один за столиком на четыре персоны, хотя народу было столько, что женщины, которым не нашлось места в баре, переходили в ресторан и стояли парочками, с бокалами в руках, оживленно беседуя.
Эта глава - об Алисе. Фамилии ее по мужу я так и не узнал. За те несколько часов, что мы пробыли вместе, я выяснил, что она родилась в большой, часто голодавшей семье, в угольном районе Западной Виргинии и что в возрасте пятнадцати лет сбежала из дому с одним знакомым джентльменом. Я не буду воспроизводить здесь ее выговор и чересчур выделять недостаток образования.
Алиса и ее подруга Делия (из центральной Джорджии) стояли вплотную к двум пустым стульям у моего стола. Они разговаривали, чтобы видно было, что они разговаривают, - не только мне, но и остальным посетителям. Почти все в зале знали всех, и все за всеми следили. Как сказал один современный автор: "Ад - это они". Слух у меня был на редкость острый, и я уловил перемену в их тоне. Понизив голос, они обсуждали, прилично ли будет спросить у меня разрешения занять свободные места за столом. Наконец, старшая, Делия, повернулась ко мне и холодным, официальным тоном осведомилась, заняты ли места. Я привстал и ответил:
- Нет, нет, не заняты. Садитесь, пожалуйста.
- Спасибо.
Как впоследствии выяснилось, даже то, что я привстал, произвело сильное впечатление. В их кругу мужчины, приветствуя дам, не вставали ни при каких обстоятельствах; так поступали джентльмены в кино - отсюда и впечатление. Я раскурил трубку и продолжал читать. Они повернули свои стулья друг к другу и возобновили разговор. Они обсуждали избрание приятельницы главой комитета, ведающего благотворительным турниром по бинго. Казалось, слушаешь одну из тех старомодных пьес, где для сведения публики два действующих лица сообщают друг другу о событиях, давно им известных.
Так продолжалось некоторое время. Делия заявила, что избрание некоей Доры - смехотворно. Дора, на прежнем высоком посту, начисто сорвала подготовку прощального чаепития для четы, переведенной в Панаму, и т. д.
- Она хочет всех расположить и для этого гадает по руке. Знаешь, что она сказала Джулии Хэкмен?
- Нет. - Перешептываются. - Алиса! Ты это придумала!
- Клянусь чем хочешь.
- Ну, какой ужас! - Театральный смех.
- Она на все готова, лишь бы о ней говорили. Сказала, что за ней один подглядывал, когда она мылась в ванной; тогда она распахнула окно и бросила ему в лицо намыленную губку - прямо в глаза.
- Алиса! Не может быть!
- Делия, она это сама рассказывает. Да она что угодно расскажет, лишь бы прославиться. Голоса зарабатывает. Фамилию-то ее все знают.
Теперь у меня была возможность незаметно разглядеть их. Делия была повыше подруги, статная брюнетка, но недовольная и даже с какой-то озлобленностью; я дал бы ей лет тридцать. Алиса была около полутора метров ростом, лет двадцати восьми. У нее было хорошенькое острое птичье личико, бледность которого говорила о плохом здоровье. Из-под шляпы выбивались пряди тусклых соломенных волос. Но все это оживляли черные умные глаза и, видимо, отчаянная жажда получить от жизни удовольствие. Недостатков у нее было два: при ее природном уме люди менее смышленые постоянно вызывали у нее раздражение; другим недостатком была невидная фигурка, что объяснялось, по-видимому, как и бледность, плохим питанием в детстве. Несмотря на разницу в возрасте, верховодила в этой паре Алиса.
Они осушили свои бокалы. Почти не глядя на них, я спросил вполголоса:
- Могу я предложить дамам пива?
Они смотрели друг на друга окаменев - как будто то, что они услышали, даже повторить нельзя. На меня они не смотрели. В полной мере выявив дерзость моего захода, Делия выступила с ответом. Она опустила голову и без улыбки прошептала:
- Очень любезно с вашей стороны.
Я встал, чуть слышным голосом дал заказ официанту и углубился в книгу.
Условность! Условность! Эта строгая властительница всякого человеческого сообщества - от Ватикана до приютской песочницы - особенно сурова с "береговыми вдовами", ибо от их поведения зависит и карьера моряка. За нами наблюдали. Нас взяли на прицел. Условность требовала, чтобы мы не улыбались друг другу. Не дай бог, подумают, что нам весело, ибо в придирчивой морали зависть играет не последнюю роль. Когда пиво было подано, женщины слегка кивнули и продолжали разговор. Но прежде чем я вернулся к книге, глаза Алисы встретились с моими - великолепные черные глаза, которые достались рано старящемуся воробышку. Кровь во мне заиграла. Через несколько минут я нарочно пролил пиво на стол.
- Прошу прощения, дамы, - сказал я, промокая пиво платком. - Извините меня. Видно, пора завести очки. Я вас не облил?
- Нет. Нет.
- Я бы никогда не простил себе, если бы испортил вам платья. - Я сделал вид, будто оттираю полу пиджака.
- У меня тут шарф, - сказала Делия. - Он старый. Вытритесь им. Он легко отстирывается.
- Спасибо, спасибо, мадам, - серьезно сказал я. - Нельзя читать в таких местах. Это вредно для глаз.
- Да, да, - сказала Алиса. - Мой отец читал запоем, даже ночами. Это ужас.
- Да, книжку лучше спрятать. Ей-богу, глаза мне еще пригодятся.
Чинность наша удовлетворила бы самого строгого критика.
Алиса спросила:
- Вы живете в Ньюпорте?
- Да, мадам. Семь лет назад, во время войны, я служил в форте Адамс. Город мне понравился, и я опять приехал - искать работу. Работаю на участке в одном доме.
- На участке?
- Я вроде разнорабочего: печки, листья, приборка - всякое такое.
У военных "приборка" - вид наказания, напоминающего каторжные работы; но они решили, что я штатский, и поэтому просто растерялись. Делия спросила:
- Вы живете там, где работаете?
- Нет, живу я сам по себе, в квартирке недалеко от Темза-стрит - вернее, не сам по себе, потому что у меня большая собака. Меня зовут Тедди.
- Собака? У-у, я люблю собак.
- У нас на базе собак держать не разрешают.
Собаку я выдумал. В Америке есть миф, распространяемый кинематографом, что если человек держит большую собаку и курит трубку, это достойный человек. События развивались быстро. Я только одного не дал им понять: кто из них мне нравится больше. Мы-то с Алисой знали, но Делия не отличалась сообразительностью.
- Могу я пригласить дам на девятичасовой сеанс в "Оперу"? Оттуда я бы отвез вас домой на такси.
- Ах, нет… Спасибо.
- Это слишком поздно.
- Ах, нет!
Я мог бы поклясться на целой пачке Библий, что Делия толкнула ногой Алису и Алиса толкнула ногой Делию, согласно условленному коду. Делия сказала:
- Ты иди, Алиса. Мы выйдем с тобой, а джентльмен встретит тебя где-нибудь подальше на улице.
Алиса была в ужасе.
- Что ты выдумала, Делия!
- А что? - поднявшись, величественно ответила Делия. - Мыслям не прикажешь. Я пошла в комнату для девочек. Вы меня извините. Я на минуту.
Мы с Алисой остались одни.
- Вы, наверное, с Юга, - сказал я, впервые за вечер улыбнувшись.
Она не улыбнулась - наоборот, она обожгла меня взглядом. Она подалась вперед и заговорила тихим голосом, но очень отчетливо:
- Не улыбайтесь! Через несколько минут мне придется познакомить вас с нашими девушками. Я скажу, что вы врач, так что будьте готовы - пожалуй, скажу, что вы старый приятель мужа. В Панаме бывали?
- Нет.
- В Норфолке, Виргиния?
- Нет.
- Так где же вы были всю жизнь? Скажу, в Норфолке… Делия в город не пойдет - на той неделе возвращается ее муж, и она ходить боится. Перестаньте улыбаться! Это серьезный разговор. Когда мы с Делией будем уходить, вы с нами попрощаетесь. Через пять минут тоже выходите - кухней и черным ходом. Потом идите по дороге - не к Ньюпорту, а в другую сторону, - я вас встречу у трамвайной остановки напротив пекарни Олли.
Эти указания были даны так, как будто она на меня очень сердилась. Я начал кое-что понимать. Что бы дальше ни произошло - это будет опасно.
- Когда я с вами буду прощаться, как мне вас звать?
- Алиса.
- Как зовут вашего мужа?
- Ну, Джордж, конечно.
- Понятно. Я - доктор Коул.
От напряженного руководства и от досады на мою глупость Алиса раскраснелась.
Вернулась Делия. Время от времени женщины здоровались с кем-то из публики. Алиса повысила голос:
- Здравствуй, Барбара, здравствуй, Феба. Я хочу вас познакомить с доктором Коулом, старым приятелем Джорджа.
- Очень приятно.
- Очень приятно познакомиться с вами, Барбара… и с вами, Феба.
- Представляете, Джордж просил его, если он будет в Ньюпорте, позвонить мне. Он позвонил и договорился, что встретится со мной здесь… Здравствуй, Мэрион, познакомься с доктором Коулом, старым приятелем Джорджа… И вот мы с Делией сидим и стараемся угадать, кто тут похож на доктора. Представляете положение? Здравствуй, Аннабелла, познакомься с доктором Коулом, старым приятелем Джорджа, он тут проездом. Он пригласил нас с Делией в кино, но мы, конечно, не можем - и поздно уже, и вообще. Он познакомился с Джорджем в Норфолке еще до меня. Джордж мне рассказывал, что у него есть приятель - доктор. Вы и тогда уже были доктором, Тедди?
- Я учился на последнем курсе в Балтиморе. В Норфолке у меня родственники.
- Подумать только! - сказали Барбара и Мэрион.
- Какое совпадение! - сказала Феба.
- Мир тесен, - сказала Делия.
- Ну, вам, наверное, хочется поговорить о былом, - сказала Барбара. - Рада познакомиться с вами, доктор.
Я встал. Женщины отошли, чтобы посудачить.
- Теперь это пойдет как степной пожар, - сказала Делия.
Алиса встала:
- Допивай свое пиво, Делия. Я пойду поправлю шляпу.
Теперь мы с Делией остались одни.
- Алиса говорит, ваш муж возвращается через неделю? Поздравляю. - Делия посмотрела на меня долгим взглядом и отмахнулась. - Его долго не было?
- Семь месяцев.
- Представляю, сколько волнений.
- Вот именно!
- На каком он корабле?
- У них четыре эсминца… Больше двухсот человек экипажа - и все живут здесь.
- Делия, у вас есть дети?
- Трое.
- А для них какая радость!
- Им не привыкать. Я их отвожу к матери. Она живет в Фолл-Ривере. Мне повезло.
- Не понимаю.
- Доктор, когда они сходят на берег, мы их встречаем и машем им. Понятно? Они целуют нас и так далее. Потом мы идем домой и ждем их. А они идут прямо на Долгий причал.
- А-а…
- Вот вам и "а-а".
Кое-что стало ясно. Улисс вернулся домой инкогнито. Никаких объятий со слезами. Они напиваются в лоск на Долгом причале. Зрелище не для детей. Встреча требует больше мужества, чем расставание. Всевышний создавал институт брака не в расчете на долгую разлуку.
- У Алисы есть дети?
- У Алисы? У Алисы с Джорджем?
- Да.
(Это характерно для таких поселений, как морская база: их жители считают, что местные обычаи и дела как раз и есть центр вселенной; тот, кто не знает их, просто глуп.)
- Пять лет женаты, а детей нет. Алиса вне себя.
- А Джордж?
- Говорит, что слава богу, - и пьет.
- Джордж когда возвращается?
- Он здесь. - Я уставился на нее. - Неделю назад вернулся. Пробыл здесь три дня. Потом поехал в Мэн помочь отцу на ферме. Им дали три недели отпуска. Он скоро вернется.
- Джорджа здесь любят?
Все, что я говорил, ее раздражало. В некоторых слоях общества вопрос "любят - не любят" - если не говорить о законченных злодеях - просто не возникает. Твои соседи, в том числе и твой муж, просто есть - как погода. Они - то, что в математике называется "дано".
- Джордж - ничего. Пьет, конечно, а кто не пьет? - Она имела в виду мужчин. Мужчинам положено пить - это мужественно. - Если Алиса пойдет с вами в кино, смотрите, чтобы она вернулась не позже часу.
- А что будет, если она вернется позже часу?
Взгляд Делии говорил, что терпение ее истощилось. Возвращаются ведь жены позже часа, когда гостят у родителей, - ну, поезд опоздал или что-нибудь еще?
- Убить не убьют, если вы об этом. Но припомнят. - О, это грозное безличное "припомнят". - По-моему, Алиса никогда не задерживалась позже одиннадцати, так что могут и не заметить. Вы задаете чересчур много вопросов.
- Я знаю - более или менее - только береговую артиллерию. А про флот ничего не знаю.
- Ну, так флот лучше всех, учтите.
- Извините, если я вас рассердил, Делия. Я не нарочно.
- Я не сержусь, - отрезала она. Потом она посмотрела мне в лицо и что-то процедила сквозь зубы - что, я не понял.
- Я вас не расслышал.
- Больше всего на свете Алиса хочет одного. Дайте ей это.
- Что?.. Что?
- Ну, ребенка, конечно.
Я опешил. Потом очень заволновался.
- Это она вам велела сказать?
- Да нет, конечно. Вы не знаете Алису.
- Алиса ходила с другими за этим в город?
Я так разгорячился, что толкнул ее коленом под столом. Мне виделись войска и парады.