Она неторопливо уселась, причем смотрела мне в глаза, как бы радуясь приятной встрече. Я где-то слышал, что первое, чему учат молодую актрису в театральной школе, это садиться, не опуская глаз.
- Может быть, вы меня лучше знаете по псевдониму. Я Флора Диленд.
Я жил укромной академической жизнью. Я принадлежал к тем жалким тридцати миллионам американцев, которые никогда не слышали о Флоре Диленд. Большинство остальных среди этих тридцати миллионов вообще не привыкли читать что бы то ни было. Тем не менее я произвел разные одобрительные звуки.
- Вам хорошо живется в Ньюпорте, мистер Норт?
- Да, очень даже.
- И где вы только не бываете! Вы вездесущи - читаете вслух доктору Босворту чудесные работы о епископе Беркли; читаете басни Лафонтена с девочкой Скилов. В вашем возрасте - и столько познаний! И ума тоже - я имею в виду находчивость. Как вам удалось помешать нелепому побегу Дианы Белл - подумать только! Диана, можно сказать, моя родственница, через Хаверлеев. Своевольная девица. Это просто чудо, что вы уговорили ее не валять дурака. Пожалуйста, расскажите, как вам удалось.
Я никогда не был красивым мужчиной. Все, что есть во мне, унаследовано от предков, вместе с шотландским подбородком и висконсинскими зубами. Элегантные женщины никогда не шли через всю комнату, чтобы со мной познакомиться. Я недоумевал, что кроется за этим дружелюбием, - и вдруг меня осенило: Флора Диленд была "пачкунья", газетная сплетница. С ней я очутился в Восьмом городе - прихлебателей и паразитов. Я сказал:
- Миссис Дарли… мадам, как прикажете вас называть?
- О, зовите меня мисс Диленд. - И беспечно добавила: - Можете звать меня Флорой - я ведь работница.
- Флора, о мисс Белл я не могу сказать ни слова. Я дал обещание.
- Что вы, мистер Норт, это не для печати! Меня просто интересует ум и изобретательность. Мне нравятся находчивые люди. Я, наверно, несостоявшаяся романистка. Давайте будем друзьями. Ладно? - Я кивнул. - У меня ведь есть другая жизнь, не имеющая ничего общего с газетами. У меня коттедж в Наррагансетте, и я люблю по субботам и воскресеньям принимать гостей. Для гостей - отдельный коттедж, он к вашим услугам. Всем нам время от времени нужны перемены, правда? - Она встала и снова протянула руку. - Можно вам позвонить в ХАМЛ?
- Да… да.
- А как мне вас звать - Теофил?
- Тедди. Предпочитаю, чтобы меня звали Тедди.
- Вы должны мне рассказать про доктора Босворта и епископа Беркли, Тедди. Ну и семейка там, в "Девяти фронтонах"! Еще раз до свидания, Тедди, и, пожалуйста, приезжайте в мой милый маленький "Кулик" - поплавать, поиграть в теннис и в карты.
Работница со ста двадцатью миллионами читателей, и фигурой, как у Ниты Нальди, и голосом, подобным дымчатому бархату, как у Этель Барримор… О, мой Дневник!
Не к миссис Крэнстон обращаться с таким вопросом. Тут требовался мужской разговор.
- Генри, - сказал я, когда мы натирали мелом кии у Германа, - а что за пачкуны подвизаются у нас в городе?
- Странно, что вы это спрашиваете, - сказал он и продолжал игру. Когда мы кончили партию, он поманил меня к самому дальнему столу и заказал наши обычные напитки. - Странно, что вы это спрашиваете. Я вчера видел на улице Флору Диленд.
- Кто она?
Во всех парикмахерских и биллиардных есть столы и полки со свежим и старым чтивом для посетителей, ожидающих своей очереди. Генри подошел к такой кипе и безошибочно вытащил воскресное приложение одной бостонской газеты. Он развернул его и расстелил передо мной: "Нью-йоркский судья винит матерей в том, что в высших слоях общества участились разводы. От нашего специального корреспондента Флоры Диленд".
Я прочел. Жуткая картина. Имена не названы, но для читателя более искушенного, чем я, намеки прозрачны.
- Ковбой, - продолжал Генри (он полагал, что Висконсин - сердце Дикого Запада). - Флора Диленд происходит из самых старинных и почтенных семей Нью-Йорка и Ньюпорта. Не из каких-нибудь там железнодорожных и угольных - настоящая Старая Гвардия. В родстве со всеми. Очень живая - как говорят, "гуляет". Не обошлось без ошибок. Можно разбить семью-другую, но не разбивай семью, где разбивается капитал. Свою долю простительных ошибок она всю выбрала. Один лишился из-за нее наследства. Родственники не желают ее знать. Вы улавливаете, дружище? Что делать бедной девушке? В долг не дает даже тетя Генриетта. Сколько можно? Тогда она берет бумагу и перо; становится пачкуньей - с пылу, с жару, вся подноготная. Вроде… вроде… ну, многие жены не укладываются в свой бюджет; боятся сказать мужьям; где мы закладываем нашу бриллиантовую диадему? В Висконсине это идет нарасхват. Ну, то, что она пишет под фамилией Диленд, более или менее пристойно; но мы знаем, что она пописывает и под другими фамилиями. У нее есть колонка "Что мне шепнула Сюзанна" - подписывается "Белинда". Глаза на лоб лезут. Видно, заколачивает большие деньги, так и эдак. Еще разъезжает с лекциями: "Девушки Ньюпорта". Смешные истории про то, какие мы тут мартышки.
- Генри, она все лето живет в Ньюпорте?
- Куда ей тут деваться? В коттеджи Лафоржа ее и не подумают пустить. В "Мюнхингер Кинге" правило, то есть говорится, что правило: пускают не больше чем на три ночи. У нее дом в Наррагансетте. Там веселее, чем в Ньюпорте, - лучше пляжи, моложе публика, местечки поукромней, клубы, где можно играть, - всякое такое.
- Где она добывает сведения?
- Никто не знает. Может быть, свои агенты - например, сестры в больницах. Пациенты болтают. Много болтают в косметических кабинетах. Слуги - почти никогда.
- Она красивая, Генри?
- Красивая? Красивая?! У нее лицо как у лошади.
Пришло приглашение в "Кулик". В субботу, к обеду, и до утра понедельника: "Купальных костюмов для вас тут сколько угодно. Но он вам понадобится только днем. В полночь мы часто купаемся au naturel, чтобы остыть". Простыть, я полагаю: в Новой Англии до августа в воду влезть невозможно.
Я отправлялся туда, чтобы привлечь Флору Диленд к осуществлению моего ПЛАНА, касавшегося дома Уикоффов; Флора Диленд пригласила меня потому, что хотела получить от меня нужные сведения. Я предвидел сделку в той или иной форме. Я хотел попросить ее об услуге. Возможности завести небольшой роман я всерьез не рассматривал; я никогда не занимался таким делом с женщиной почти на пятнадцать лет старше меня, но как поется в старом гимне: "Когда зовет опасность или долг - спеши, не медли".
Я думал о том, как бы мне с моим велосипедом покинуть остров незаметно для полиции и жителей. Выручил случай. Когда я ждал на причале первого парома (в те дни, как, вероятно, помнит читатель, до Наррагансетта добирались на двух паромах), меня окликнули из стоявшей машины:
- Герр Норт!
- Герр барон!
- Вас подвезти? Я еду в Наррагансетт.
- Я тоже. У вас найдется место для моего велосипеда?
- Конечно.
Это был барон Эгон Бодо фон Штамс, которого я много раз встречал в казино и развлекал своей воодушевленной, но не совсем объезженной немецкой речью. Всем, кроме Билла Уэнтворта и меня, он был известен как Бодо. Он был атташе австрийского посольства в Вашингтоне и второй раз приехал на летний отпуск в Ньюпорт - гостем в дом Венеблов "Прибойный мыс", хотя сами хозяева отсутствовали. Он был симпатичнейший малый. Двумя годами старше меня, искренний и добрый до наивности. Я сел в машину и пожал ему руку. Он сказал:
- Меня пригласила на субботу мисс Флора Диленд - вы ее знаете?
- Я тоже приглашен.
- Чудесно! А то я не знал, кого там встречу.
Мы поговорили о том о сем. На втором пароме я спросил:
- Герр барон, где вы познакомились с мисс Диленд?
Он рассмеялся:
- Она подошла ко мне и представилась на благотворительном базаре в пользу увечных детей в церкви на Спринг-стрит.
Полчаса я помалкивал. Но когда мы подъехали к воротам нашей хозяйки, сказал:
- Герр барон, остановите на секунду машину. Я хочу убедиться, что вы понимаете, куда едете.
Он остановил машину и вопросительно посмотрел на меня.
- Вы дипломат, а дипломат всегда должен точно знать, что творится вокруг него. Что вы знаете о мисс Диленд - и в чем ее интересы?
- Да мало что знаю, старина. (Бодо учился в Итоне.) Только, что она - родственница Венеблов и писательница; романы и так далее.
Помолчав, я сказал:
- Венеблы не приглашают ее к себе по меньшей мере пятнадцать лет. Они могут очень обидеться, если узнают, что вы у нее гостили. По рождению она принадлежит к их классу и кругу, но выбыла из него. Не спрашивайте меня как: я не знаю. Зарабатывает она тем, что поставляет каждую неделю статейки о так называемом свете. В Вене у вас есть такие журналисты?
- Да, есть, политические! Очень грубые.
- Ну, а мисс Диленд очень грубо пишет о частной жизни отдельных людей.
- И обо мне напишет грубо?
- Я думаю, нет, но скажет, что вы у нее гостили, и это придаст достоверность ее историям о других людях - например, Венеблах.
- Но это ужасно!.. Спасибо, спасибо, что сказали. Я, пожалуй, высажу вас возле дома, вернусь в Ньюпорт и позвоню ей, что у меня грипп.
- Герр барон, по-моему, это будет мудро. Вы представляете свою страну.
Он обернулся и спросил меня напрямик:
- Тогда почему вы к ней идете? Если она так некрасиво поступает, зачем вы здесь?
- Ну, герр барон…
- Не зовите меня "герр барон"! Зовите меня Бодо. Если вы настолько добры, что открыли мне глаза на мою ошибку, будьте добры до конца и зовите меня Бодо.
- Спасибо. Я буду звать вас Бодо только в этой машине. Я служащий казино, я учитель с велосипедом и получаю по часам.
- Но мы в Америке, Теофил. - Какое прекрасное имя! - Здесь через пять минут все зовут друг друга по имени.
- Нет, мы не в Америке. Мы в маленькой экстерриториальной провинции, где к сословным различиям еще более чутки, чем в Версале.
Он рассмеялся, потом серьезно повторил:
- Почему вы здесь?
- Я скажу вам в другой раз. - Я показал на дом. - Это часть ньюпортского полусвета. Мисс Диленд, что называется, déclassée. Ее подвергли остракизму, но летом она только и думает что о Ньюпорте - своем Потерянном рае. Я не знаю, кто еще сегодня будет, но подонки держатся вместе - так же, как вы, сливки.
- Я иду с вами. Мне все равно, что она обо мне напишет.
Он запустил мотор, но я не дал ему тронуться.
- Мне Флора Диленд интересна. Она настоящая пария. Она знает, что занимается унизительным делом, но при этом в ней есть какая-то отвага. Как по-вашему, она красива?
- Очень красива. Она похожа на фламандскую мадонну из слоновой кости. У нас есть такая. Черт побери, Теофил, я тоже хочу на это поглядеть. Вы совершенно правы: я живу на маленькой арене, как цирковая лошадь. Мне надо видеть и подонков. Если Венеблы про это услышат, я извинюсь. Я извинюсь до того, как они услышат. Скажу: попал впросак - я иностранец.
- Бодо, но ведь может услышать и ваш посол. Сегодня гости наверняка напьются; будут бить посуду. Всякое может случиться. Флора намекала, что мы, возможно, пойдем купаться mutternackt. Соседи донесут, и полиция заберет нас в каталажку. Это будет пятнышко в вашем послужном списке, герр барон, извините, Бодо.
С минуту он молчал.
- Но я хочу это видеть. Теофил, позвольте мне там пообедать. Потом я скажу, что жду звонка из Вашингтона и должен вернуться в Ньюпорт.
- Хорошо, но скажите с порога. В субботу последний паром отходит в двенадцать.
Он радостно хлопнул меня по спине:
- Du bist ein ganzer Kerl! Vorwärts.
"Кулик" был хорошенький приморский коттеджик дедовских времен: готические завитушки орнамента, стрельчатые окна - жемчужина. Дворецкий отвел нас к дому для гостей, где нас встретила служанка и развела по комнатам. Бодо присвистнул: серебряные щетки для волос, кимоно и японские сандалии для купанья. На стенах афиши Тулуз-Лотрека, на столиках - "Светский календарь" и "Великий Гэтсби". Служанка сказала: "Господа, коктейли в семь".
Бодо подошел к моей двери:
- Теофил…
- Герр барон, как раз здесь я хочу, чтобы ко мне обращались "мистер Норт". Что вы хотели спросить?
- Скажите еще раз, с кем мы будем сидеть за столом.
- Некоторые ньюпортцы помещают тут на лето своих любовниц - будем надеяться, что две-три таких будут. Воры по драгоценностям - вряд ли, но могут быть сыщики от страховых компаний, которые их ловят. Не обойдется и без молодых людей, которые желают протиснуться в "свет" - иначе говоря, искателей наследства.
- Ну-у!
- Мы все авантюристы, чужаки, сомнительная публика.
Он застонал.
- И я должен в одиннадцать уехать! А вам-то ничего не грозит?
- Я вам скажу еще одну причину, почему я здесь. Я выполняю тщательно продуманный ПЛАН, для чего мне нужна помощь Флоры Диленд. Это никому не причинит ущерба. Если все получится, я расскажу вам подробности в конце сезона.
- Столько ждать?
- Во время обеда я собираюсь на короткое время овладеть застольной беседой; если будете слушать внимательно, получите представление о первых шагах в моей стратегии.
Нас просили не переодеваться к обеду, но Флора встретила нас в роскошном платье - желтого шелка с желтыми бархатными нашивочками и желтыми кружевными штучками, все желтое разных оттенков. На моем лице выразилось восхищение.
- Мило, правда? - сказала она беспечно. - Это от Ворта, 1910 год - носила моя матушка. Барон, я счастлива вас видеть. Вам коктейль или шампанское? Я пью только шампанское. За обедом мы поговорим об Австрии. Когда я была девочкой, моих родителей представили вашему императору. Я была, конечно, совсем маленькая, но помню, как он каждый день прогуливался в Ишле.
Бодо принес прочувствованные извинения, что ему надо вернуться в Ньюпорт для важного телефонного разговора с посольством в воскресенье утром.
- Мой шеф отводит воскресенье для самых важных дел, и меня известили, что он будет звонить.
- Какая жалость, барон! Вы должны приехать как-нибудь в другой раз, когда будете свободны.
За столом собралось десять человек, из них только четверо - женщины. В том числе - очаровательная французская девушка, мадемуазель Демулен, которая сидела рядом с Бодо и (как он рассказал мне позже) все время его пощипывала, на что он галантно отвечал. Ее шофер, смахивавший на телохранителя, пришел за ней в половине одиннадцатого, и она нежно рассталась со своим "bon petit Baron Miche-Miche" (в Бодо было шесть футов росту). Еще там сидела грузная пожилая дама, в прошлом - шепнула мне Флора - знаменитая артистка музыкальной комедии; она была увешана драгоценностями и не произносила ни слова, зато ела и ела, по две порции всего, что подавали. Еще - молодая чета Джеймсонов из Нового Орлеана, снявшая на лето коттедж по соседству, крайне степенная и явно испытывавшая растерянность. Я сидел слева от Флоры и рядом с миссис Джеймсон. Я спросил миссис Джеймсон, где она познакомилась с мисс Диленд.
- Мы познакомились случайно, тут, в деревне. Она выручила моего мужа, когда его остановила дорожная полиция, а потом пригласила нас на обед. Мистер Норт, кто эти люди?
- Я не могу их обсуждать в этих стенах. Предоставляю этот вопрос вашей проницательности.
- Моей проницательности очень не по себе.
- Вы на верном пути.
- Благодарю вас. Мы уйдем, как только позволят приличия. А как же вы?
- Ну, миссис Джеймсон, я саламандра. Могу жить в огне, в воде и в воздухе.
И наконец, тут были три молодых человека, прекрасно одетые ("Как одеться к неофициальному обеду на модном курорте"), постепенно пьяневшие и весьма раскованные.
Разговор зашел о прошлом летнем сезоне в Ньюпорте - о балах и вечерах, куда их приглашали или не приглашали, о знаменитых хозяйках, чей идиотизм не поддается описанию, о беспросветной скуке "всей этой жизни".
Наконец я выбрал минуту и заговорил:
- Флора, мне кажется, одна из самых удивительных особенностей Ньюпорта - деревья.
- Деревья? - Все взгляды устремились на меня.
Я описал породы, ввезенные путешественниками и гарвардскими учеными. Я посетовал на скудость почвы и картинно изобразил длинные караваны телег, везущих землю из Массачусетса (мой домысел, но вполне вероятный). Я назвал ливанские кедры и бо, дерево Будды ("Если уснуть под ним, приснится нирвана; я получу разрешение попробовать на той неделе"), чилийское дерево тара-тара, которое облетает всякая птица; эвкалипт из Австралии, чья камедь излечивает астму, ясень Иггдрасиль - "дерево жизни", чьи ягоды прогоняют меланхолию и отвращают молодых от самоубийства ("Один такой есть в саду Венеблов, где живет барон").
Бодо глядел с изумлением.
- Тедди, - вскричала Флора, - да вы ангел! Я могу сделать об этом статью!
- Да, в Ньюпорте много необычайного. Например, дом, о котором знаменитый итальянский архитектор доктор Лоренцо Латта сказал, что это самый красивый дом в Новой Англии - и самый здоровый. К тому же построен в девятнадцатом веке. Он назвал его "Дом, который дышит", "Дом с легкими".
- Дом с легкими! Какой же это дом?
- Вы, наверно, его не знаете. В Ньюпорте есть дом, где большой зал обладает такой совершенной акустикой, что Падеревский, сыграв там, разрыдался; он попросил прощения у публики, сказав, что в жизни не играл так хорошо.
- Что это за дом?
- Я почти уверен, что вы его не знаете. Когда там выступал великий норвежский скрипач Уле Булль, он играл, конечно, на своем Страдивари; но потом он сказал, что сама комната - лучший в мире Страдивари.
- Тедди! Где вы такое откапываете?
- В Ньюпорте есть дом, где одно время жила в качестве няньки скромная женщина, монахиня сестра Коломба. Возможно, ее вскоре канонизируют - святая Коломба Ньюпортская. Вечером перед воротами дома собираются простые люди и стоят на коленях. Полиция не знает, что с ними делать. Можно ли арестовать коленопреклоненных людей за нарушение порядка?
Флора была ошеломлена. Старая дама перестала жевать. Жиганы, втируши и сыщики дико озирались в поисках крепких напитков.
- Флора, если бы вы могли написать об этом…
- А вы почему не напишете?
- Я писать не умею, Флора. Вы принадлежите к числу наших самых знаменитых писателей. Вы пишете о Ньюпорте без конца, но по большей части это сатира. Если вы начнете писать о привлекательных сторонах Ньюпорта, все ваши родственники будут очень довольны - право же, очень.
Это дошло. Вид у нее был изумленный. Потом под скатертью она ущипнула меня за то, что принято называть бедром. Когда мы встали из-за стола, она прошептала:
- Вы прелесть! Вы чудо! И по-моему, чуточку бес!.. Джентльмены, отправляйтесь в курительную. А вы, барон, не позволяйте им перепиться. Позже мы все пойдем купаться. Я не хочу, чтобы у вас делались судороги и вы тонули. Такое случалось слишком часто.
Мы с Бодо вышли в сад.