- Тедди, намекните хотя бы, к чему вы клоните, - что за военные хитрости. По крайней мере, мне будет о чем подумать по дороге в Ньюпорт.
- Хорошо, намекну. У вас есть замок?
- Да.
- Старый?
- Да.
- И говорят, что с привидениями?
- Да.
- Вы хоть одно видели?
- Тедди, за кого вы меня принимаете! Привидений нет. Это слуги любят пугать себя разговорами о привидениях.
- Слуги у вас держатся?
- Из поколения в поколение.
- Так вот, я сейчас изгоняю нечистую силу из дома, где слуги не желают оставаться после наступления темноты. Все эти три дома, о которых я предлагаю Флоре написать, - один дом. Суеверие - черная магия; одолеть ее можно только с помощью белой магии. Подумайте об этом.
Он посмотрел вверх на звезды; он посмотрел вниз на землю; он рассмеялся. Потом положил мне руку на плечо и сказал:
- Вы знаете, Тедди, вы - обманщик.
- В каком смысле?
- Вы притворяетесь, будто у вас нет цели в жизни.
Он улыбнулся и покачал головой. Потом стал очень серьезен; я никогда не видел Бодо очень серьезным.
- Боюсь, что скоро и мне придется попросить у вас совета. У меня большие затруднения.
- В Ньюпорте?
- Да, в Ньюпорте.
- Дело терпит?
Серьезность его превратилась в горечь:
- Да, терпит.
Я не представлял себе, какие могут быть "затруднения" у Бодо. Не считая некоторой наивности (правильнее будет сказать - невинности, чистосердечной доброты), которая привела его в "Кулик", он, казалось, был наделен всем, что нужно в той жизни, для которой он родился. В чем же дело?
- Я вам тоже намекну. Теофил, я охочусь за наследством; но я в самом деле люблю наследницу, в самом деле люблю - а она на меня даже не смотрит.
- Я ее знаю?
- Да.
- Кто она?
- Я скажу вам в конце лета. А сейчас я попрощаюсь с Флорой, чтобы успеть на последний паром. Запоминайте все - потом расскажете. Gute Nacht, alter Freund.
- Gute Nacht, Herr Baron.
Я вышел с ним из дома для гостей. Когда я вернулся в "Кулик", Джеймсонов и мадемуазель Демулен уже не было. Старую даму проводили наверх. Трое молодых людей пели и били посуду.
- Прошла голова? - нежно спросила Флора.
До сих пор я на голову не жаловался, но теперь сказал:
- Мне надо выпить, чтобы взбодриться. Можно я налью себе виски, Флора?
- Идите к себе в комнату и ложитесь. Виски я вам пришлю. А потом зайду сама и мы немного поболтаем… Мальчиков я отправлю домой. Они разошлись, а купаться что-то холодно… Нет, они остановились в Клубе Ружья и Удочки, тут, на шоссе… Я надену что-нибудь поудобнее. Мы поговорим об этих удивительных домах - если они действительно существуют, Тедди.
Пожелав спокойной ночи членам Клуба Ружья и Удочки, я вернулся к себе, надел кимоно и японские шлепанцы и стал ждать. Я привез с собой много листков с заметками о трех особенностях дома Уикоффов. В первых двух какая-то правда была, во второй - с примесью разнузданного вымысла; третья же была чистой фантазией. Все это имело вид тезисов, с которыми Флора могла сверяться, сочиняя свои статьи. Слуга-филиппинец явился со льдом и бутылками на подносе. Я налил себе и продолжал писать. Наконец пришла сама хозяйка, в чем-то легком и удобном под длинной темно-синей накидкой.
- Я вижу, вы себе уже налили. Будьте ангелом, налейте мне немного шампанского. Мальчики расшумелись, а мне надо остерегаться соседей. Они жалуются, когда мальчики начинают стрелять из ружей и лазить по крыше… Спасибо, шампанское я пью без газа… Теперь скажите: о чьих домах шла речь?
Я выдержал долгую паузу, потом сказал:
- На самом деле все это - один дом. Дом Уикоффов.
Она выпрямилась на стуле.
- Но там нечисто. Там полно привидений.
- Мне стыдно за вас, Флора. Вы ведь не темная служанка. Вы знаете, что привидений не бывает.
- Нет, во мне много ирландской крови. Я верю в привидения! Расскажите подробнее.
Я взял мои заметки.
- Вот материал, может быть, когда-нибудь он пригодится вам для статей - статей, которые внушат Ньюпорту любовь к вам.
- Когда-нибудь! Когда-нибудь! Я усядусь за них завтра же утром. Покажите, что там.
- Флора, я сейчас не расположен беседовать о домах. Я не могу думать о двух вещах сразу. - Я поднялся и стал над ней, зажав ее колени между своими. - Когда прекрасная дама щиплет человека за бедро, он вправе надеяться на другие знаки ее… благоволения и… - Я наклонился и поцеловал ее. - …доброты.
- Ох! До чего же вы, мужчины, exigeants! - Она оттолкнула меня, встала, поцеловала меня в ухо и пошла в спальню.
В эту ночь литературных занятий не было.
Работа началась на другое утро в одиннадцать.
- Прочтите мне ваши заметки, - сказала она, положив на стол пачку желтой бумаги и пяток карандашей.
- Нет, сначала я вам просто расскажу, чтобы все время смотреть в ваши прекрасные глаза.
- Ах, мужчины!
- Во-первых, "Дом с легкими". Я начну издалека. Вы знакомы с Нью-Хейвеном в Коннектикуте?
- Я когда-то ездила на танцы в Йейл. Безумно веселилась.
- Где вы останавливались?
- Мы с двоюродной сестрой останавливались в гостинице "Тафт", а еще одна родственница сопровождала нас в качестве дуэньи.
- Тогда вы должны помнить этот угол на Нью-Хейвен Грин. Как-то раз я с одной дамой переходил улицу перед гостиницей "Тафт". Было холодно. Ветер рвал юбки и шляпу дамы во все стороны. Вдруг она сказала нечто неожиданное, потому что это была в высшей степени уравновешенная профессорская жена. Она сказала: "Проклятый Витрувий!" О Витрувии мне было известно только то, что это древний римлянин, написавший знаменитую книгу об архитектуре и городской планировке. "Почему Витрувий?" - спросил я. "А вы не знаете, что многие города в Новой Англии выстроены по его принципам? Стройте город, как огромную решетку. Определите направление господствующих ветров, встречных потоков и так далее. Пусть город дышит, дайте ему легкие. Париж и Лондон вняли этому совету слишком поздно. В Бостоне много зелени, но улицы проложены по старым скотопрогонным тропам. Понятно, принципы Витрувия отражают условия Италии, где бывает довольно холодно, но не так холодно, как в Нью-Хейвене. Теперь слушайте: в страшные знойные дни, летом, этот угол перед гостиницей "Тафт" - единственное свежее, прохладное место в Нью-Хейвене. Это знают даже голуби - они собираются там сотнями; это знают бродяги и сезонники. Мудрость Витрувия!"
- Помилуйте, Тедди, с чего мы заговорили о голубях и сезонниках?
- Этот дом построен в стиле Палладио, который был верным последователем Витрувия. Теперь я подхожу к сути. Один знаменитый итальянский архитектор путешествовал по Новой Англии и сказал, что это самый красивый и самый здоровый дом, какой он видел. Дома в Новой Англии строились из дерева, строились вокруг камина, который их отапливает зимой; но летом они невыносимы. Коридоры расположены неудачно. Первый и второй этажи разбиты на комнаты, которые окружают очаг, поэтому двери и окна прорезаны не там, где надо. Воздух не циркулирует; застойному воздуху некуда деться. Но у строителей дома Уикоффов хватило денег и здравого смысла, чтобы построить камины по всему дому; поэтому центр дома - большой высокий зал. Он вдыхает и выдыхает. Мне сказала сама мисс Уикофф, что на ее памяти здесь ни у кого не бывало простуды - обыкновенной Всенародной Американской простуды! Он построен в тысяча восемьсот семьдесят первом году итальянским архитектором, который подобрал группу декораторов, живописцев и камнерезов. Флора, это чудо покоя и безмятежности - здоровые легкие и здоровое сердце!
- Как я его распишу! Увидите!
- Но это не все. Вы любите музыку, Флора?
- Музыку обожаю - всякую музыку, кроме этих ужасных зануд Баха и Бетховена. И этого еще - Моцетти.
- А этот чем не угодил?
- Моцетти? У него в голове только один мотив, и он сует и сует его повсюду.
Я отер лоб.
- Ну, я вам говорил, как Падеревского до слез восхитила совершенная акустика большого зала. Потом он спросил Уикоффов, не нарушит ли он покоя семьи, если останется на час после ухода гостей, чтобы поиграть в одиночестве. А леди Нелли Мельба после того, как спела там, уговорила Томаса Альву Эдисона приехать в Ньюпорт и лично записать ее на валики в этом зале. "Последняя летняя роза" держала рекорд тиража, пока не появился Карузо. Мадам Шуман-Хайнк пела в этом зале "Четки" и бисировала три раза. Все рыдали, как дети. Вашу первую статью можно назвать "Дом идеального здоровья"; вторую статью можете назвать "Дом божественной музыки". Ньюпорт будет обожать вас.
- Тедди, все эти фамилии у вас записаны?
- Но третья статья - самая лучшая. Много лет назад в этом городе жила своего рода святая. Она никогда не принадлежала к монашескому ордену, потому что не умела читать и писать. Она была только послушницей, но рабочий люд звал ее "сестра Коломба". Все дни и ночи она проводила с больными, престарелыми и умирающими. Она успокаивала тех, кто метался в жару, она сидела с теми, кто страдал самыми заразными болезнями, и ни разу ничем не заразилась. У маленького мальчика в доме Уикоффов был дифтерит. Она ухаживала за ним много дней, и он выздоровел - все считали, что чудом. Она жила в комнатке возле зала, напротив мальчика. Перед своей кончиной - в очень преклонном возрасте - она попросила, чтобы ей позволили умереть в ее бывшей комнате. Я вам говорил за обедом, что целые толпы безмолвно стоят на коленях перед воротами этого дома - перед комнатой сестры Коломбы.
Растроганная Флора взяла меня за руку.
- У меня будут ангельские голоса, чуть слышные верующим в полночь. У меня будет благоухание… Бельвью авеню… Как ее звали в миру?
- Мэри Коломба О'Флаерти.
- Погодите, вы увидите, как я это сделаю! Боже мой! Без четверти час - сейчас пожалуют гости к обеду. Дайте мне заметки. Сяду за них немедленно.
Как бы ни относиться к Флоре Диленд, она была прилежная, работящая женщина. Пчелы с муравьями могли бы брать у нее уроки. Мои чтения у мисс Уикофф прервались на две недели - она уехала к старым друзьям, погостить в их сельском доме на озере Скуам в Нью-Гэмпшире. Вернувшись, она сразу пригласила меня к чаю. Я взял за правило не принимать светских приглашений, но какое же правило устоит перед желанием узнать, успешно ли осуществляется твой ПЛАН?
Мисс Уикофф встретила меня в большом волнении.
- Мистер Норт, случилось нечто невероятное. Не знаю, что делать. Одна журналистка напечатала серию статей об этом доме! Посмотрите, какой я получила ворох писем! Дом хотят посетить архитекторы и привезти с собой учеников. Дом хотят посмотреть музыканты. Люди со всей страны просят назначить время, когда им можно осмотреть дом. Толпы посторонних целый день звонят в дверь…
- И как вы с ними поступаете, мисс Уикофф?
- Я не ответила ни на одно письмо. Приказала миссис Дилейфилд не пускать никого чужого. А как мне, по-вашему, поступать?
- Вы прочли статьи этой журналистки?
- Мне их прислали десятки людей.
- Статьи вас очень рассердили?
- Не знаю, откуда она взяла эти сведения. Ничего дурного в них нет; но там сотни фактов о доме, которых я никогда не знала… а это мой дом. Я прожила здесь большую часть жизни. Не знаю, правда все это или нет.
- Мисс Уикофф, признаюсь, я читал статьи и был очень удивлен. Но вы не можете отрицать, что это очень красивый дом. Слава, мисс Уикофф, - одна из спутниц совершенства. Обладание предметом исключительной красоты накладывает определенные обязательства. Вы когда-нибудь были в Маунт-Верноне?
- Да. Миссис Такер приглашала нас к чаю.
- А вам известно, что в определенные часы часть дома открыта для обозрения? По-моему, вам стоит нанять секретаря, который будет этим заниматься. Напечатайте входные билеты, и пусть секретарь разошлет их тем, кто, по-видимому, интересуется всерьез, - указав час, когда они могут осмотреть дом Уикоффов.
- Меня это пугает, мистер Норт. Что я буду отвечать на их вопросы?
- А вам присутствовать не надо. Секретарь проведет их по дому и ответит на их вопросы самым беглым образом.
- Спасибо. Спасибо. Так, наверно, я и должна поступить. Но есть вопрос гораздо более серьезный, мистер Норт. - Она понизила голос: - Люди хотят приносить сюда больных… Целые группы из духовных школ хотят прийти сюда молиться! Я никогда не слышала о сестре Коломбе. Мой дорогой брат, о котором я вам говорила, был очень болезненным ребенком, и я, кажется, вспоминаю, что у нас были сиделки-монахини; но я не помню ни одной из них.
- Мисс Уикофф, есть старая греческая пословица: "Не отвергай божьих даров". Вы говорили, что над домом тяготеет "проклятие". Мне кажется, что это проклятие снято… Уверяю вас, теперь весь Ньюпорт говорит об этом красивом и здоровом доме, на который низошла благодать.
- Ох, мистер Норт, мне страшно. Я поступила некрасиво. Даже мои старые друзья, которые годами приходили ко мне на чай, хотят увидеть комнату, где умерла сестра Коломба. Что мне оставалось делать? Я солгала. Я показала комнату рядом с комнатой моего бедного брата, где могла спать сиделка.
- Вы предвидите следующий поворот, не правда ли, мисс Уикофф?
- Боже мой! Боже мой! Какой поворот?
- Не будет отбою от слуг, и все захотят жить в этом доме.
Она приложила ладонь ко рту и смотрела на меня во все глаза.
- Мне это не приходило в голову!
Я наклонился к ней и сказал тихо, но очень отчетливо:
- "Мисс Уикофф имеет честь пригласить Вас к обеду в такой-то день. После обеда Кнейзел-квартет при участии альтиста-гастролера исполнит последние два струнных квинтета Вольфганга Амадея Моцарта".
Она не сводила с меня глаз. Она встала и, стиснув руки, произнесла:
- Детство! Прекрасное мое детство!
5. "Девять фронтонов"
Один из первых вызовов на переговоры прибыл в записке от Сары Босворт (миссис Мак-Генри Босворт), из "Девяти фронтонов", номер такой-то по Бельвью авеню. Там было сказано, что отец моей корреспондентки, доктор Джеймс Мак-Генри Босворт, нанимал уже многих чтецов и некоторые из них его не устраивали. Не может ли мистер Норт явиться по вышеуказанному адресу в пятницу, в одиннадцать часов утра для переговоров об этом с миссис Босворт? Будьте любезны подтвердить свое согласие по телефону и т. д. и т. п.! Я подтвердил свое согласие и живо отправился в Народную библиотеку (так она в ту пору называлась), чтобы ознакомиться с этой семьей по справочникам.
Достопочтенный доктор Джеймс Мак-Генри Босворт, семидесяти четырех лет, был вдовец, отец шестерых детей и дед множества внуков. Он служил своей стране как атташе, первый секретарь, советник посольства и посол в нескольких странах на трех континентах. Кроме того, он опубликовал книги о ранней американской архитектуре, в частности ньюпортской. Дальнейшие изыскания показали, что он круглый год живет в Ньюпорте, а некоторые из его детей держат летние дома поблизости - в Портсмуте и Джеймстауне. Миссис Мак-Генри Босворт - его дочь, разведенная и бездетная - оставила себе девичью фамилию.
В пятницу, в последних числах апреля - это был первый ясный, по-настоящему весенний день в году, - я подъехал на велосипеде к дому и позвонил в дверь. Дом не был ни французским шато, ни греческим храмом, ни нормандской крепостью, а длинным и нескладным коттеджем под поседевшей драночной кровлей, с широкими верандами, башенками и многочисленными фронтонами. Его окружал просторный парк, облагороженный могучими заморскими деревьями. Внутри же дома ничего сельского не было. Через открытую, но снабженную щеколдой сетчатую дверь я увидел целый взвод слуг в полосатых жилетах и служанок в форме с развевающимися белыми лентами, занятых натиркой полов и полировкой мебели. Позже я выяснил, что мебель стоила такого ухода: здесь была самая большая - не считая Ньюпортского музея - коллекция мебели знаменитых ньюпортских краснодеревщиков XVIII века.
В дверях появился внушительный дворецкий в красном полосатом жилете и зеленом фартуке. Я объяснил цель прихода. Глаза его не без возмущения остановились на моем велосипеде.
- М-м… Вы мистер Норт? - Я ждал. - Вообще, сэр, этой дверью утром не пользуются. За углом дома, слева от вас, вы найдете садовую калитку.
Я был согласен войти в дом через дымоход или угольный люк, но мне не понравился дворецкий, его выпученные глаза, его избыточные подбородки и презрительный тон. Утро было чудесное. У меня было прекрасное настроение. Я не так остро нуждался в работе. Я медленно отряхнул рукав и выдержал паузу.
- Миссис Босворт просила меня прийти по этому адресу и в этот час.
- Этой дверью обычно не пользуются…
В юности - и в армии - я усвоил, что, когда вас начинает шпынять надутая власть, тактика должна быть следующей: улыбайтесь дружелюбно, даже почтительно, понизьте голос, изобразите частичную глухоту и без устали несите всякую околесицу. В результате господин бурбон возвышает голос, теряет рассудок и (самое главное) привлекает к месту происшествия третьих лиц.
- Благодарю вас, мистер Гэммейдж… мистер Кэммейдж. Вы, должно быть, ожидаете настройщика или…
- Что?
- Или педикюршу. Чудесный денек сегодня, мистер Гэммейдж! Будьте добры, скажите миссис Босворт, что я заходил по ее просьбе.
- Меня зовут не… Сэр, отведите ваш велосипед к той двери, которую я указал.
- Всего доброго. Я напишу миссис Босворт, что заходил. Irasci celerem tamen ut placabilis essem.
- Сэр, вы глухой или ненормальный?
- Доктор Босворт - я его близко знал в Сингапуре… знаете, в "Раффлз-отеле". Мы играли в фан-тан. - Я еще больше понизил голос: - Храмовые колокольчики и всякое такое. С потолков опахала свешиваются…
- Вы мне… вы мне… Хватит с меня. Уходите!
Это действует безотказно. Третьи лица не заставили себя ждать. Слуги глазели на нас разинув рты. Вдалеке появилась миловидная женщина средних лет. Молодая женщина в бледно-зеленом льняном платье (Персис, сама Персис!) спустилась по широкой лестнице. "Девять фронтонов" уже представлялся мне домом, где слышат стены.
Дама издалека крикнула:
- Виллис, я жду мистера Норта… Персис, тебя это не касается… Мистер Норт, пройдите, пожалуйста, в мою гостиную.