Глава двадцать первая
В Москву! В Москву!
Отправив Прасковью на метро к двоюродной сестре в Сокольники, Соколов, широко улыбаясь, вышел на площадь Курского вокзала.
- Ну, здравствуй, что ли, столица! - вслух произнес он.
- Сами с собой беседуете, товарищ капитан? - спросил его через открытое стекло белой "Волги" молодой белобрысый таксист, вкусно затягиваясь сигаретой "Столичные".
- Здорово, малой! - обрадовался Максим Максимыч. - Вот так сервис! Не успел я с Москвой поздороваться, а мне уже такси подают. Откуда знаешь, что я капитан? Я вроде бы в штатском.
- Максим Максимович Соколов? - деловито уточнил парень.
- Точно так.
- Специально на вас в таксопарк заказ поступил. Велено вас встретить и находиться в полном распоряжении весь день.
- Да ну? - наигранно изумился Соколов. - Как же ты меня опознал?
- По описанию внешности. А где ваша супруга?
- И про супругу знаешь?
- Куда едем?
- Раз такое уважение мне оказано, первым делом - к Кремлю. Потом Крымский мост… Парк культуры… ВДНХ - само собой. Потом в Сок… Ты счетчик не забыл включить? А то знаешь, как оно бывает: покатались - веселились, подсчитали - прослезились…
- Обижаете! Вам русским языком сказано: машина оплачена до вечера. Если быть точным, до десяти ноль-ноль. Где супруга-то?
- Кто ж это расщедрился? - сделав вид, что не расслышал последний вопрос, поинтересовался Соколов.
- Заказчик пожелал остаться анонимным. Вы что, мне не доверяете? Думаете, завезу вас в какой-нибудь парк и ограблю?
- Тебе-то я доверяю. Эх, жалко Прасковью я на метро посадил! Поспешил!
- Так заедем за ней. Куда?
- На кудыкину гору.
- Понял.
Покряхтывая, капитан с наслаждением поместил свое тучное тело на мягкое кожаное сиденье новенькой "Волги".
- Трогай!
"Ах, Москва! Как же ты, голубушка, хороша! Как тебя, милая, разукрасили в юбилей революции! И какой вы, москвичи, красивый народ! Вон девчушка бежит, огибая весенние лужицы. Юбка колоколом бьет по стройным ножкам, по выпуклым коленкам - раз-два, раз-два! Прислушаешься - от юбки перезвон стоит! На ножках - туфельки белые, лакированные, с бантиком, на высоком каблучке. На плече - сумка белая, лакированная, с позолоченным замочком. Волосы хвостиком, челка длинная и тоже, как юбка, в разные стороны - раз-два, раз-два. Да! Есть свои модницы в Малютове. Но таких - нет! Наша девка на высоких каблуках идет, точно цапля крадется. Все вниз с опаской посматривает, будто лягушек себе ищет. А эта летит, как стрекоза, и крылышек прозрачных за спиной не видно.
Ну, лети, стрекоза! Оттаяла от взгляда на тебя скорбная капитанская душа.
И воздух в Москве совсем другой. Мокрым горячим асфальтом пахнет, новой автомобильной резиной. И еще вкусным табачком…"
- Малой, угости цигаркой!
- Бери, отец! - переходя на "ты", сказал таксист.
- Дорогие… Денег не жалко?
- Красиво жить не запретишь.
- Много получаешь?
- На сигареты хватает. Я холостой.
- Этого не одобряю! Жениться надо, пока молодой, пока силы есть. Вернуть, так сказать, долг природе и обществу.
- Ой, не смеши меня, отец! - хохотнул шофер. - Я не цветок, не животное. Это кролики живут, чтобы размножаться. А мне еще на воле погулять хотца.
- Хотца! - сердито передразнил его Соколов. - Ты не цветок, ты - насекомое. Прилетел, хоботом потыкал, а с цветочков к вечеру все лепестки осыпались. Любят тебя девки?
На лице парня появилось самодовольное выражение. Свободной рукой он полез в нагрудный карман белой нейлоновой рубашки и через плечо протянул капитану фотографию.
- Моя!
Максим Максимыч посмотрел с интересом. Симпатичная девушка. Глаза, бровки, носик, подбородок. Грудь… Да! Однако не Лизавета…
- Ее тоже обманешь?
- А я ей ничего не обещал.
- Это уже хорошо.
- Смотри, батя, - пониженным голосом произнес шофер. - Вон дом, видишь?
- Допустим, вижу.
- Там Берия жил. Мне старый таксист рассказывал. К нему школьниц на квартиру доставляли. Нравились ему с толстыми ножками. Бывало, едет по Москве, увидит симпатичную соплюшку и кивнет охранникам. И - пропала девочка.
- Врешь! - ахнул Соколов.
- Еще говорят, некоторые от него рожали. Он ничего, поступал по-людски. Брал их на полное содержание. А мог бы и шлепнуть. Сколько их теперь по Москве, "детей Берии"? Говорят, много.
- Куда едем? - вдруг рассердился Соколов.
- На Красную площадь, как ты сказал.
- Поворачивай на Петровку, 38.
- Ты что, капитан! - испугался таксист. - Сейчас не те времена, чтобы за одни слова в милицию. А что я такого сказал? Берия - враг народа.
- Вези, куда сказано, болтун, находка для шпиона, - усмехнулся капитан. - И анониму своему передай, что работаете вы, столичные, грубо. За деревенского простака меня держите. Во-первых, нет в Москве такой услуги, чтоб неизвестному клиенту на день вперед такси оплачивать. Во-вторых, байку эту, про Берию и его школьниц, полстраны знает. В-третьих, таксист из тебя, как из меня балерина Большого театра. Молодой таксист обязательно лихачит. А ты ведешь машину ровно, бережно. Ты не таксист, а службист. В-четвертых, актрисульку эту, которую ты мне показал, в любом киоске купить можно. Фамилию только забыл.
- Брижит Бардо, - мрачно подсказал "таксист".
- Передай анониму, что отправился Максим Максимыч к своему закадычному дружку в МУР. И еще скажи, что секретов не держу. В Москву я приехал за этим самым. Чтобы душегуба, который Лизу убил, найти.
- А потом?
- Потом не твоего ума дело. Так и передай. Или пусть кончают меня, или выходят на встречу. Сдается мне, что у вас наверху в этом деле не всё до конца понимают.
Подполковник МУРа Резо Шалвович Гонгадзе хотя и был предупрежден о визите Соколова, не ждал его так рано. С Соколовым они были старые добрые приятели. Познакомились в сорок пятом, в том самом госпитале, где Максим сошелся с Прасковьей. Потом фронтовые знакомцы столкнулись на областном совещании работников уголовного розыска. И завязалась дружба. Не то чтобы не разлей вода, тем более что Гонгадзе тогда круто шел на повышение. Но - мужская, прочная. И поэтому когда по внутреннему доложили, что Соколов прибыл и ждет в проходной, Резо отложил все дела, приказал секретарше его не беспокоить, заранее свинтил с бутылки подарочного "ВК" серебристую винтовую крышечку, поставил на стол бокалы богемского хрусталя и стал с нетерпением ждать товарища.
- Извини, Резо, не в назначенное время приехал, - сказал Соколов после того как они молча, без тоста, махнули по полбокала за фронтовых друзей.
- Понимаю, - вздохнул подполковник. - Говори, что время тянуть.
- Вот имя, отчество и фамилия человечка, о котором мне нужно знать по возможности все.
Он протянул подполковнику листок бумаги.
- К чему такая конспирация? - спросил Гонгадзе с легким грузинским акцентом, который прорезался у него всегда, когда Резо Шалвович чему-то удивлялся. Но бумагу взял и прочел про себя, а не вслух. "Борис Вениаминович Гнеушев".
- Уверен, что через нас проходил?
- Не уверен.
- В чем дело?
Соколов рассказал про смерть Лизы.
- Припоминаю, - задумался Резо. - Кто-то из наших ездил к вам консультировать. Случай банальный: убийство на почве ревности.
- Так решил суд.
- А ты в этом сомневаешься?
- Нет, я уверен.
Резо бросил на него удивленный взгляд.
- Уверен, что тот, кого осудили, невиновен.
- На него думаешь? - Резо помахал бумажкой.
Соколов молчал.
- Не волнуйся ты, Максим. Не первый год замужем. Если это наш клиент, будешь знать о нем буквально все. Где остановился? Давай - ко мне. Моя Светлана уже на Тишинском рынке специи для сациви покупает.
- Нет, Резо, - отказался Соколов. - Сациви у тебя божественное, но баба твоя мне не нравится. Остановился я с Прасковьей у одной нашей родственницы. Вот ее телефон.
- Снова на бумажке?
Соколов молчал.
- Так серьезно? - в голосе Резо опять появился грузинский акцент.
- Как тебе сказать? Например, на вокзале меня встречал личный шофер с автомобилем.
- Номер машины не запомнил?
- Обижаешь! Но он наверняка нигде не зарегистрированный. А я и так тебе скажу, чья это машина.
- Куда сейчас?
- Можешь смеяться, - сказал Соколов, - но я еду в Историческую библиотеку. Нужен мне номер одного юридического журнальчика за прошлый век.
- Диссертацию пишешь? - засмеялся Резо, разливая коньяк.
- А что, старый опер уже не способен? Вот скажи мне, высокий начальник, что ты знаешь о романических убийствах?
- Каких?
- Романических.
Резо насмешливо посмотрел на Соколова.
- Эх, капитан! Видно, тебе в твоей тьмутаракани совсем делать нечего, если ты на романы переключился. Нам тут, понимаешь, романы читать некогда. У нас каждое дело - роман. Вот недавно отец изнасиловал несовершеннолетнюю дочь. Причем мать про это знала. А когда понял, что дочка от него забеременела, испугался, сволочь, задушил ее и закопал на дачном участке. Верная жена ему в этом помогала. Как тебе такой роман?
- Эта девушка, - тихо сказал Соколов, - дочь моего лучшего друга, фронтовика.
Резо вздохнул и разлил остатки коньяка. Не потому что торопил Соколова с уходом, а понял: не до выпивки его другу и не до шуточных разговоров. И даже не до сациви.
- Так бы сразу и сказал. А то убийства какие-то романические придумал.
- Это не я, - улыбнулся Соколов. - Это Аркадий Петрович Востриков. Вот, кстати, парень, которого не худо бы переманить к тебе в отдел. Талант, оригинал!
- Все, все! - с трагическим грузинским акцентом воскликнул Гонгадзе. - Ступай с глаз моих в свою библиотеку. Но вечером жди звонка. Нравится тебе моя Светка или не нравится, но без сациви и пары бутылок настоящего (он подчеркнул это слово) саперави ты от меня не отвертишься.
Резо позвонил в восемь вечера и предложил встретиться на Гоголевском бульваре. Максим Максимыч удивился, что старый приятель не приглашает к себе, но по телефону не стал ничего говорить. Подполковник сидел на скамейке, уткнув нос в поднятый воротник плаща. Был Резо сильно пьян. Не успел Соколов поздороваться и сесть рядом, как полковник протянул ему плоскую фляжку, в которой что-то плескалось.
- Злоупотребляешь? - попытался пошутить Соколов.
- На моем месте иначе нельзя, - возразил Резо. - Это только в кино милицейские начальники - архангелы с погонами. А я если в конце дня не выпью, напряжение не сниму, могу инфаркт заработать.
- Что случилось?
- Ты крепко подставил меня, Максим. Надеюсь, сделал это не нарочно.
- Резо!
- Молчи пока. Во-первых, по нашему ведомству на твоего физкультурника, считай, нет ничего. Или почти ничего. Два года назад обчистили его квартиру на Ленинградском проспекте. Домушников взяли по горячим следам в тот же день, причем со всем награбленным добром.
- Ну и?..
- Дальше как в кино. Потерпевший рассыпается в благодарности сотрудникам милиции. Те предлагают ему проверить, все ли вещи на месте.
- Все?
- Потерпевший утверждает, что все. Еще бы ему это не утверждать! Того, что ему вернули, было по самой скромной оценке почти на двести тысяч рублей.
- Новыми?
- Конечно.
- И как же объясняет простой советский учитель физкультуры такое богатство? - спросил Соколов.
- Я тебе сказал: как в кино. Неожиданное наследство от покойной тетушки, с которой при жизни контактов почти не имел, но она нежно обожала своего единственного племянника. Тетушка - младшая сестра отца Гнеушева, урожденная графиня. Так что твой физкультурник - простой советский граф.
- Да что там было-то?
- Коллекция картин. Исключительно русские художники конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Левитан, Поленов, Саврасов, Малевич, Бенуа, Петров-Водкин…
- Подлинники?
- Такие, что им позавидовали бы Третьяковка и Русский музей.
- Повезло ему с тетушкой.
- Слушай дальше. Наши ребята, само собой, картины до конца следствия не возвращают. Интересуются их биографией, а заодно биографией физкультурника. Выясняется, что тетушка, по словам соседей, аристократическим образом жизни не отличалась. Пила беспробудно, клянчила у соседей взаймы. Однако после ее смерти в квартире обнаружили целую картинную галерею. А в тумбочке лежало грамотно составленное и заверенное нотариусом завещание на имя любимого племянника.
- Откуда дровишки?
- Ни за одной картиной нет криминала. Все тетушка покупала у частных антикваров. Брала не скупясь. Но все, кто имел с ней дело, в один голос утверждали, что в искусстве она не была ни ухом, ни рылом. Работала по чьей-то наводке.
- Гнеушева?
- Конечно. Но это, Максим, не самое интересное. Антикварный мир тесен. Каждый серьезный коллекционер нам известен. Но когда наши ребята обратились в Комитет государственной безопасности с резонным вопросом, не заинтересует ли их такой таинственный клиент, то получили по рукам со страшной силой. И не только Гнеушеву все вернули, но еще и извинялись за вторжение в личную жизнь. Гнеушев принял извинения спокойно, с некоторым, я бы сказал, аристократическим благородством.
- Это он умеет, - нахмурился Соколов.
- Собственно, и все.
- Спасибо, Резо. Как я и думал, за Гнеушевым стоят на самом верху.
- Он думал! - вскричал Гонгадзе с горечью. - Он думал! Почему мне ничего не сказал?
- Ну прости. Понимаешь, Палисадов (ты его знаешь) намекнул мне, что этот физкультурник не совсем физкультурник.
- Палисадов?! - крикнул полковник так громко, что на них обернулась проходившая мимо влюбленная парочка. - И ты молчал, Максим? Только не говори мне, что не знаешь об уже решенном назначении Палисадова в Генпрокуратуру. Его тесть Кнорре прыгает от радости, предвкушая воссоединение со своей любимой дочерью.
- Но я действительно этого не знал!
- Все равно должен был мне сказать. Ах, Максим! Не успел я разобраться с твоим Гнеушевым, как меня вызывает на ковер мой генерал. И делает мне такой втык! Возил меня мордой по ковру, как нагадившего щенка. Вспомнил все мои должностные грешки. Под конец намекнул, что если я еще раз поинтересуюсь Гнеушевым, то полечу с должности. А пока закатил мне "строгача" за… Формулировка подбирается.
- Еще раз прости, Резо. А твой генерал не спрашивал, какого рожна тебе понадобилась информация на Гнеушева?
- Нет, - вдруг с удивлением сообразил подполковник. - В самом деле - это странно. Шеф был в такой ярости, что я не обратил на это внимания. Но… если завтра спросит? Что мне ему говорить?
- Сдавай меня со всеми потрохами. Ври ему всю правду о нашем с тобой разговоре. Мне, Резо, терять нечего. Но почему-то я думаю, что генерал ни о чем не спросит.
- Ну и черт с тобой! - после долгого тяжелого молчания взорвался Резо. - Скажи хоть, во что ты вляпался, Максим?
- В страшное дерьмо, - вздохнул Соколов.
- Со мной не поделишься? - спросил Гонгадзе, и оба посмеялись двусмысленности вопроса.
- Не поделюсь, - уже серьезно отвечал Соколов. - Это моя война. Ты мне очень помог. Теперь я, по крайней мере, знаю, откуда начинать копать.
- Откуда? - быстро спросил Резо.
- Я сказал: это моя война.
- Послушай совета мудрого старого грузина. Брось это дело! Дочки твоего товарища не вернешь. А тебя, капитан, свернут в бараний рог. Я их знаю, Максим. Отступись!
- Не могу.
Гонгадзе обнял Соколова, обдав крепчайшим коньячным перегаром.
- Правильно о вас, деревенских, говорят, что не вышли вы из первобытно-общинного строя.
Гонгадзе резко встал со скамьи и, не попрощавшись, нетвердой походкой зашагал в сторону Гагаринского переулка.
- Максим Максимович Соколов? - раздался спокойный, уверенный мужской голос.
Соколов поднял голову. Цепким глазом оперативника он отметил, что внешность мужчины, лет примерно сорока, описать кому-то (если возникнет такая необходимость) будет непросто. Встречаются лица и фигуры, в которых отсутствуют как индивидуальные, так и узнаваемо типические черты. Незнакомец был, как говорят, ни то ни сё.
Не брюнет, не блондин, не шатен. Глубокие залысины незаметно переходят в скудный волосяной покров на висках и затылке. Остренький, слегка приплюснутый с боков нос похож на миллионы таких же носов в мире. И так же, как они, не поддается точному определению вроде "римский нос" или "нос картошкой". Средней высоты лоб без морщин и без выпуклостей. Губы узкие, поджатые. Нижняя едва заметно оттопырена, что придает лицу чуточку обиженное и как бы детское выражение. Брови и ресницы белесые, слабо выраженные. Серые, узко поставленные, как у лося, глаза. Невыразительный взгляд, но если пристально в них всмотреться, увидишь затаившийся, тщательно скрываемый постоянный страх. Вот и все. Не густо. Впрочем, была в его поведении и манере говорить одна заметная черта - необъяснимая элегантность.
- Точно так, - подтвердил капитан, вставая.
- Платон Платонович Недошивин, - протянув руку, сказал незнакомец и улыбнулся располагающе.
"Комитетчик", - сразу понял Соколов. Недошивин пожал ладонь неожиданно крепко, по-мужицки. Соколову стало ужасно весело. Если они так грубо подсылают к нему комитетчика, значит: а) он на верном пути, и б) они принимают его за провинциального дурачка. Интересно, с чьих же слов? Неужели Палисадова? Да, Дмитрий Леонидович, не ожидали от вас… Обидно-с!
- Вы капитан районного угро, - продолжал Недошивин, не отпуская руки Соколова. - Я - майор Комитета государственной безопасности. Возглавляю особый отдел, называть который не буду.
- У вас все отделы особые, - беззлобно заметил Соколов.
- Ну перестаньте, Максим Максимыч! - натурально возмутился майор. - За что вы, оперативники, не любите нас, комитетчиков? Ведь одно дело делаем! Неужели думаете, у нас не понимают, что такое капитан районной милиции? Да еще фронтовик. Я имею в виду наших честных, порядочных офицеров, не проныр и карьеристов, которых и у вас хватает. Мы хорошо знаем цену таким, как вы. Русский капитан был и остается основой государственного строя России.
- Польщен, - сказал Соколов. Ему и в самом деле было приятно.
- Присядем?
- Прогуляемся, - предложил Максим Максимыч. - Чем могу быть полезен?
- Это не вы мне, а я могу вам быть полезен. Я пришел сюда не от Комитета, по собственной инициативе. А вот ваш товарищ Резо Гонгадзе… не хочу обидеть ваших дружеских чувств, говорил с вами по заданию КГБ. И, уверен, уже сообщил туда детали вашего разговора.
- Вот гад!
- Ошибаетесь, - возразил Платон Платонович. - Резо - безупречный работник. Он службист и не мог поступить иначе. Но он искренне за вас переживает. Потому что вам грозит смертельная опасность.
- Почему я должен вам верить?
- У вас нет другого выхода. Если не поверите, то сегодня, от силы завтра, вас просто не будет в живых.
- Кому это я так сильно мешаю?
- Пока никому.
- Не понимаю.
- Бросьте, капитан. Все вы понимаете.
- Ладно, - хмуро перебил его Соколов. - Зачем вы пришли?