- От правды-то и весь мрак пошел, - уверенно вставила Ксюша.
Лена встала и вышла. Когда вернулась, все разом:
- Ну что?
- Я ей сказала, что, если о смерти кого-либо слово молвишь, маме скажу. А она это очень не любит и здорово выпорет тебя. И что же? Дашка в ответ завизжала: "Буду, буду, все узнаю и всем, особо когда близко, в глаза буду говорить, когда и как помрешь. Что, мне уже гадости нельзя делать?!" Вот такая наша Даша, - закончила Лена.
- А еще ребенок, отправить ее обратно, - прямо-таки заскулил дядя Валя. - Хватит с меня канавы.
- Да черт в нее вселился, и все, - сказала Анна Ивановна.
- Не всегда талант чертом объясним, - возразила Лена. - Бабуленька, ты лучше подремли здесь после напряга, а я уж с ней разберусь.
Бабуленька согласилась. Дядя Валя сказал, что уйдет в запой. Алла наконец встрепенулась:
- Леночка, а представь, что много таких будет, уже по большому счету. Будут заранее знать и про смерть свою родную, и когда бомбежка будет, и когда власть сменится, и про тайные действия, конечно. Вот жизнь будет. То-то сумасшедший дом! А обычные люди в дураках будут сидеть.
- Если масштаб будет такой, то государство под контроль таких типов возьмет, - ответил дядя Валя.
- Государство само-то с придурью, - вставила Ксюша. - Государство-то из людей состоит.
- Ну, я пошел, - заключил дядя Валя.
И сестры остались одни наедине с Леной.
- Ну, а теперь о чем-нибудь великом надо поговорить, - усмехнулась Лена.
- Не до величия сейчас, Ленусь, - вздохнула Алла. - Мы к тебе как к старшей и мудрой эзотерической сестре пришли. Муж мой исчез, совсем пропал. Помоги.
Лена помрачнела.
- Слышала об этом. Расскажите подробней. И Алла рассказала - не так уже надрывно, как раньше, но не без тоски.
- Нил Палыч не хочет, чтоб мы влезали в эту историю, но тебе он перечить не будет, - заключила Ксюша. - Никто ничего не знает. И Нил Палыч в том числе. Пуглив стал. Хотел нам что-то важное еще сказать, но и сам куда-то пропал. Одни пропажи кругом. Я сама боюсь провалиться…
- Нежная ты слишком, Сюнька, вот и боишься, - прервала ее Алла.
- Аллочка, ты просто для облегчения души ко мне обращаешься, что ли? - спросила, помолчав, Лена. - Ты же знаешь, что я в таких делах не мастерица. Другие у меня наставники были, и не этому я училась. А теперь уж сама по себе вроде иду… Могу только посоветовать.
- Про что? - спросила Алла.
- Раз Нил Палыч скис, то кто же? - задумалась Лена. - Это ведь глобальное исчезновение, Алла. Ничего не поделаешь. Фундаментально Стасик исчез, а если вернется, то будет ли это Стасик?.. Единственное могу сказать, дамочка тут одна есть, ох потайная, ох потайная… От всей Вселенной может скрыться, не то что от милиции… Но доступ к ней у меня есть, в моих беленьких, нежных ручках…
- Они у тебя, Лен, на мои похожие, - с удовольствием вставила Ксюша.
- Только у меня попухлее.
- Чайку, что ли, выпить теперь, - вздохнула Лена. - Дядя Валя ведь заварил - от запоя им спасается в будущем.
- Хороший чай, лучше водки, - заметила Ксюша. - Потихонечку только. И что же?
Разлили чай. Печенье отсутствовало.
- Я все возьму на себя, - начала Лена. - Как и что - не спрашивайте. К Самой зайти нельзя. Но я дам телефончик и адресок, посидите там, поговорите келейно, по-семейному с ними, а потом и Сама возникнет. Незаметно так.
- Не опасно? - тревожно спросила Ксюша.
- Обижаешь. Что ж, я своих к опасности подведу?
- Опасность, она сама по себе, а друзья и родные - они тоже сами по себе, - вздохнула Ксюшенька. - Опасность, она помимо нас идет.
- Ладно, Ксюш. Я Стасика теперь не то что люблю, но не брошу, - заметила Алла, допивая чай.
- Правда, один сучок в глазах есть, - продолжала Ленуся. - Парень один там есть. В сущности, мальчик лет шестнадцати, но тертый калач. Я попрошу - его приберут к вашему посещению. С ним встречаться нельзя. Пусть себе в другом месте будет.
- Что ж это за тип такой? - спохватилась Алла. - Его, выходит, и видеть нельзя!
- Ни в коем случае. Еще хуже, если он вас увидит.
- Ну и ну. Наверно, хорош.
- Аллочка и Ксюшенька, родные мои, только не беспокойтесь, я вас в обиду не дам, - улыбнулась Лена. - Когда еще я своих подводила? Никогда. Все будет тихонечко. Что за парнишка и в чем его беда, они сами вам скажут. Но его не будет.
- Ну, если его не будет, то хорошо. Главное, что мы будем, - ласково пропела Ксюша.
- Будем, будем!
Ксюша и Алла повеселели. Леночка просветлела, глядя на них.
- Еще скажу, - добавила она. - Если Сама не найдет, то и искать нечего. Тогда только на высшую волю положиться - и присмиреть…
Разговор об этом закончился. Но посидели еще с часок, попивая чаек и размышляя вслух о бессмертии.
- Моя кошка прямо стонет, когда я ей на ушко о смерти говорю, - заключила Ксюша. - Кошечка, а ведь тоже страдает от своей смертности.
- Мнимой, естественно, - заметила Лена.
- Однако для нее, может быть, полумнимой все-таки, - вставила Алла.
- Сергей скоро придет. С новостями, - объявила Лена.
- Но не о бессмертии же, - вздохнула Ксюша. - Нам все-таки идти пора. Ишь, как время-то пролетело за разговором о вечности. Так не заметишь, как и смерть придет.
- Бог с ней, со смертью. Не наше это дело как будто. Надо идти - идите. - Леночка встала. - Попрощаемся чуть-чуть, родненькие, и пусть будет все по-нашему.
Глава 8
Мутный ужас овладел вдруг Ксюшей, когда она подходила к дому, указанному Леной. Содрогалась почти. Из головы не выходил парень, которого нельзя видеть. Но Алла была спокойной. Да и голоса хозяев, к кому они шли, предварительно согласовав с ними по телефону, были на редкость мирные, даже до ненормальности мирные и обычные. Алла, увидев, как волнуется Ксюшка, стала успокаивать ее:
- Стыдись, ты что же, в Лену не веришь?
- В Лену-то я верю, сомнений у меня на ее счет нет, - бормотала Ксюша, - но вот как бы Господин Случай не подвел. Шкуронькой своей я не люблю случайностей, сестренка. Жизнь-то одна, а случаев много.
- Ты же не знаешь, что такое случай, по высшему счету говоря, - резонно ответила Алла. - А все равно боишься. Потому что твой разум не может совсем совладать с твоими нервами и нежностью к себе. Возьми себя в руки, Ксения, метафизика должна проникнуть не только в твой разум, но и в кровь. Так говорит Лена, и она права.
- Разум уходит из мира, Аллочка. Даже высший. На время, конечно. Надеюсь, - пробормотала Ксюша. - Но я возьму себя за нервы, не думай…
…И наконец они постучали в дверь. Почему именно постучали, а не позвонили - неизвестно, скорее всего, они просто позабыли о звонке.
Открыло им дверь семейство Потаповых: хозяйка, Евдокия Васильевна, ее муж Петр Петрович (были они уже в более чем средних летах) и бабушка Любовь Матвеевна, еще постарше их. Где-то прятался дед Игорь, точнее Игорь Михеич.
Семейство улыбалось.
- Мы вас ждем, хорошие наши, - прошамкала Любовь Матвеевна, - квартира большая, все разместимся по-доброму.
- Леночка нам все объяснила, идите туда тихонечко себе, - молвила Евдокия Васильевна, указывая в некое пространство.
Прошли.
В стороне мелькнула тень деда Игоря.
Расселись на креслах и диванах - но за столом.
- Мы вас угощать не будем. Сама не велела, - уютно и с искренностью произнес Петр Петрович.
- А она где? - быстро спросила Алла.
- Она будет, - ответили ей.
- Да мы кушать и не собирались вовсе. Не до того, - вставила Ксюша.
- Другой раз побалуемся.
Затихли.
И вдруг тонкий слух Аллы уловил далекий вой.
- А это кто? - нервно спросила она.
- Это тот, с кем вам встречаться не велено, - строго заметила бабушка Любовь Матвеевна.
Сестрам становилось понятней, но холодок прошелся по спинкам.
- Кто он? - выдавила Алла.
- Раз вы от Лены, мы все скажем, - проговорил Петр Петрович. - Это сын наш.
- Сын?! И что?
- Говори, говори, Петр! - взвизгнула Евдокия Васильевна. - Раз от Лены, может быть, и помогут чем-то!
- Миша, сынок наш, - со слезами в голосе проговорил Петр Петрович, - убийца наш, вот кто он…
- Говорите яснее все-таки, - раздраженно и чуть истерично прервала его речь Ксюша.
Евдокия Васильевна тоже вспыхнула:
- Пророк он у нас, вот в чем дело… Тьфу ты… Не пророк, а хуже… Года три назад, сейчас ему шестнадцать, мы все поняли, что про кого он плохо подумает, с тем обязательно несчастье произойдет. Даже невольно, со зла какого-нибудь, подумает, а то не дай Бог скажет, так у того все может быть, и на следующий день причем, на худой конец дня через два-три. То руку сломает, то упадет, то побьют его, то болесть. Больше всего нам, домашним его, доставалось. Посмотрите на мои ручки, на ноги! - мамаша перешла на крик и обнажила даже ногу перед гостями.
Все было в синяках, в кровоподтеках.
- А муж мой, Петр Петрович, видеть из-за него плохо стал! - вскричала Евдокия, указывая на супруга.
- Что-то я не так сделал недавно, - вставил Петр Петрович. - Не понравилось ему. Ругнулся с досады. И уже к вечеру у меня глаз - не глаз, а черт-те что!
Только сейчас ошалевшие Алла и Ксюша обратили внимание, что Потаповы действительно, хоть и приоделись, но физически потрепаны, как-то пришиблены, смотрятся побитыми и смирными, даже во время крика.
- Неужели так уж установили причинную связь? - спросила Алла, приходя в себя.
- Да что мы, сумасшедшие, - внятно прошептала бабушка, - уж сколько лет тянется. Проверяли. Приходили сюда, эксперименты ставили, Лена знает кто. Да он сам зйает. Последнее время переживает очень, плачет, как птичка, - умилилась старушка.
- А злую мысль остановить не может, пыхтит, возится, но редко получается, - развел руками Петр Петрович. - Мы уж и туда и сюда. Врачи от нас бегом тикают. Знатоки, экстрасенсы всякие хотят помочь, но в пустоту. Говорят, мы в нем не вольны. Если б не Сама, то Мишка давно б с ума сошел. От совести…
Ксюша, погладив себя по коленке и мысленно выпив полстаканчика смородинной наливки (на столе ничего не было), спросила:
- А запирать его вы давно стали?
- От гостей вообще мы его, почитай, с годок прячем. После случая с Витей, - объявила Любовь Матвеевна полуневнятно, но до всех дошло.
И тут супруги неожиданно завелись. И стали вдруг странно похожи друг на друга и почти кричали, как из одного гнезда, одинаково и истерически.
- Невозможно это было перенесть! - кричала Евдокия Васильевна.
- В суд на нас хотели подать! - в ту же секунду выкрикнул Петр Петрович.
- Как сейчас помню, Витя вот тут сидел, рослый и сильный, лет семнадцать ему, где вот вы сидите, Ксения.
- И черт его дернул Мишу обидеть. И сказал-то так резко - из таких, как ты, как Мишка, значит, ничего не выйдет. Ты, говорит, был ноль, сейчас ноль и таким и останешься!
- Может, он видел: Миша тихий, застенчивый и какой-то однообразный долгое время был, - вставила между криков старушка.
- А сын-то покраснел весь, руки дрожат, и говорит ему, Вите: а ты завтра вечером подохнуть захочешь, да не сможешь. Вскочил и убежал. А Витя нам: да он у вас ненормальный. Мы и Витю этого выгнали за ненормальность эту…
- А назавтра к вечеру пошло, - совсем уже взвизгивая и почему-то потея, начала Евдокия Васильевна. - Витек этот, нормальный, пухнуть стал головой и вообще. За ночь разуродился так, что не узнать.
- Весь красный стал, глаза бегают, и слова птичьи, нелепые произносить стал, а русские слова забыл почти. Но родителям успел рассказать о случае…
Петр Петрович остановился, вздохнул и попросил жену не перебивать дальше. Та сникла.
- Отец не поверил, а матушка сначала с ним, с небожителем таким, к нам заявилась: вот мол, что вы наделали. А потом, говорят, в милицию побежала, так, мол, и так, сына замуровали в ходячий труп и заколдовали. Сделал это Миша, пятнадцати лет отроду, ученик средней школы. А начальник-то и так от естественных дел зол был, а на это так рассвирепел, что схватил матушку Витьки за шиворот и сам выставил ее на улицу, в дождь…
Ксюша охнула.
- И много было у Миши таких случаев?
- Такой один, кажется. А там кто его знает, - включилась старушка. - Через месяцок-другой Витек поправился. Сошло с него. Но уважительный такой стал, особенно по отношению к младшим - Мишук же младше его был. Даже, говорят, иной раз какого-нибудь пацана в садике увидит, так в ноги ему бросается, а уж кланяется, бают, всегда. Но учиться хорошо стал, на космос стало тянуть после такого случая.
Ксюша с трудом сдерживала эдакое утробное хихиканье внутри себя.
- В школе его уже начинают бояться, особенно учителя, - мрачно добавил Петр Петрович. - Одна говорит мне: "Как ваш-то нахмурится на меня, у меня и дочка, и кот заболевают. Но разбираться с Мишей не буду - как бы на том свете мне хуже не было. Неизвестно ведь, кто он, ваш сын". А он-то, Миша, плачет, сам не свой.
И опять донесся приглушенный, не похожий ни на что вой.
- Ничего страшного, - махнул рукой Петр Петрович. - Он сам просится в чулан. Это у нас маленькая комнатушка без окон. Там он и сидит. Почему-то любит, чтоб его там закрывали. Но сейчас он чем-то обеспокоен…
- Вы не бойтесь, - вставила бабуся. - Ему надо видеть и озлиться на человека, чтоб на того нашло. Тех, которых он не видит, - тем ничего. На дочку ту перешло, так это ж он мать фактически обогрел. Странный он, хоть и внучок мне. Мы его жалеем, но боимся. Да он и сам себя боится, правда, Петя?
И старушка обернулась к сыну.
Петя угрюмо молчал. Но зато из-за какой-то занавески выскочил вдруг дед Игорь и мимоходом крикнул:
- Мишук-то хочет наружу. Гости ему понравились!
Все переглянулись. Повеяло холодом. Но Алла знала - ничего не случится. Ксюша испугалась, вздрогнула спинка, но только потому, что всегда внутренне наслаждалась своим страхом. И еще больше нежнела к себе, да и к другим, близким… "Где сейчас Стасик? - тоскливо подумала Аллочка. - И все-таки не мог меня по-хорошему разлюбить, все со скандалом надо, да еще метафизическим. Впрочем, умом ничего не понять. А здесь выпить-то и то не дадут…"
- Игорь Михеич, не шали! - строго оборвал ситуацию Петр Петрович.
Ксюша вдруг рассердилась:
- Хаоса у вас мало! И смерть свою вы не любите!
Потаповы обомлели, как будто даже ростом стали помельче. А дед Игорь убег.
- Если бы вы не были от Лены, мы бы вас выставили за такие обидные слова, - произнес Петр Петрович, и губы его скуксились.
- Они, наверное, намекают, что Миша-де может смерть наслать, если он людей уродами от своей мьтсли делает, пущай и на время, - разволновалась бабуся Любовь Матвеевна. - Стыдно вам, в смерти Миша наш не волен, смерть, она от Бога, а не от Миши. Ми-шуня только на жисть влияет, а не на иное. Образованные, а таких вещей не понимаете…
Алла расхохоталась, почти не надрывно.
- Да все мы понимаем… Сестричка моя имела в виду, что нет в вас сексуального влечения к смерти. Оттого вы и ординарные, несмотря на вашего Мишуню.
Петр Петрович далее привстал. Побледнел так и опять произнес:
- Если бы вы не от Лены, то попросил бы вас уйти из нашего дома.
Остальные Потаповы не привстали, а как-то опустились вниз. Но Алла успела шепнуть Ксюше: "Я одурела от этого Мишуни, я больше не могу, к тому же он подвывает взаперти, мы же не за этим воем пришли, Ксю".
Алла знала, что может здесь многое себе позволить, ибо у Потаповых они защищены именем Лены Дементьевой. А почему так - это, в конце концов, не важно.
Старушка, впрочем, при словах "сексуальное влечение к смерти" поджала губки и покраснела, как девушка. А вслух прошептала: "Ну и сестрички".
Алла встала и, посмотрев на несчастную и ставшую как бы меньше ростом Евдокию Васильевну, сказала:
- Ну извините вы нас, если что не так. Мы к вам с добром пришли.
Ксюша вступилась за сестру:
- Конечно. Мы только добра и ждем. Зачем нам зло?
Постепенно все как-то улеглось. Евдокия хотела предложить даже чаю, но вспомнила, что Сама не велела.
Старушка невзначай и буркнула:
- Сколько раз Леночка предлагала Мишуню к батюшке одному, в церковь сводить, но родители, - и старушка взглянула на Петра Петровича, - не хотят, говорят, все равно не поможет, мол, дело Мишуни особенное. Но Леночка говорила им, почему же не попробовать…
Алла заметила:
- Конечно, Лена права, попытка не пытка, в Средние века, когда вера в людях была на уровне, Мишу, может быть, и спасли бы. Хотя, конечно, прорывы его, думаю, не от дьявола, дело еще мудреней и сугубо личное, но помочь до какой-то степени все равно бы смогли.
Ксюша не удержалась:
- Оно-то конечно, но если только не попался бы в объятия какому-нибудь чересчур любвеобильному инквизитору, из Испании к примеру… Костер из плохих мыслей пылал бы тогда.
Алла сделала Ксюшеньке знак: помолчи, в конце концов.
Глава 8
Сама вошла незаметно, тихой сапой. Просто возникла за столом, где сидели Потаповы и родные сестры.
Потаповых тут же как бензином смыло. Гуськом, гуськом, друг за другом, они исчезли словно в тумане.
Сама между тем впечатляла. Чуть-чуть низенькая, сухонькая, возраста от сорока до семидесяти, на чей вкус, лицо потаенно-живое, но в морщинах, глазки твердые, волевые, но вместе с тем бегающие. Недоступность, но обычная, в ней тоже, конечно, была, однако где-то внутри.
Пронзенно взглянув на сестер, она вдруг тихонько спросила их о здоровье. Те удивились и помолчали. Почему-то оказалось, что трудно было начать конкретный разговор - о Стасике. Говорили, что Сама была мастерица на исчезнувших. Некоторые даже возвращались.
- Мы о вас столько наслышаны от Лены, - вздохнула Ксюша. - А почему вы нам покушать-то не разрешаете?
Сама, оскалив молодые зубы, дружелюбно рассмеялась.
- Всего лишь для дисциплины, всего лишь. Хватит вам нежиться в пуху, - она бросила взгляд на Ксюшу.
- Нам Стасика, мужа моего, жалко до ужаса, - внезапно перешла к делу Алла.
- Я осведомлена о вашем Стасике. "Через Лену, наверное", - подумала Ксюша.
- Мы искали, искали, звонили, - еле сдерживаясь, начала Алла. - И милиция, и косвенно, в основном через третьи руки, к тому же всякие экстрасенсы…
Сама пренебрежительно махнула рукой.
- Надо было бы на особых контактеров выйти, - произнесла Алла.
У Самой поползли вверх брови.
- Не по делу, - сказала она. - Настоящие, высшие контактеры, милая моя, имеют дело с силами и существами, о которых наше убогое человечество не имеет никакого представления. Зачем этим силам Стасик?
Легло молчание.
- Кроме того, - Сама даже сверкнула просветленным взглядом, - многие контактеры сходят с ума. Это банально, но это факт. Они просто не выдерживают даже отдаленного присутствия тех существ, которых они пытаются хотя бы чуть-чуть понять. Они раздавлены, их человеческая гордость попрана более могущественными существами, их ум превращается в круговорот безумия. Немногие выдерживают…