Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века - Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.
Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.
В книгу вошли роман "Мошенник", повести "Муртаза" и "Семьдесят вторая камера" и рассказы.
Содержание:
P. Фиш. Хлеб и любовь Орхана Кемаля 1
МОШЕННИК 5
МУРТАЗА 59
СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ КАМЕРА 84
РАССКАЗЫ 97
В грузовике 97
Рыба 98
Хлеб, мыло и любовь 99
О продаже книг 99
Первин 100
Пробковый пистолет 102
Карманный театр 102
Умник 103
Братская доля 103
Неджати 104
В мире шла война 105
Примечания 108
P. Фиш. Хлеб и любовь Орхана Кемаля
На выцветшей фотографии - двое. Тот, что в пальто, - постарше, он высок, плечист, пышноволос. На шее не то шарф, не то артистическая бабочка. Стоит, улыбается. Другой совсем еще молод. Щупл, невелик ростом. Пиджак распахнут, рубашка без галстука. Кулаки вызывающе засунуты в карманы широченных брюк. Близко посаженные глаза задиристо глядят из-под крутого лба прямо в объектив. Учитель и ученик. Два популярнейших имени в турецкой литературе двадцатого века.
Позади - бетонная лестница и высокая глухая стена со сторожевой вышкой. Снимок сделан ранней весной 1941 года во дворе бурсской тюрьмы, где отбывали заключение уже известный всей стране поэт-коммунист Назым Хикмет и никому еще не ведомый мастеровой Рашид Огютчу, который под именем Орхана Кемаля станет впоследствии крупнейшим прозаиком Турции.
"Будь благословенна тюрьма, - говорил незадолго до смерти Орхан Кемаль. - Здесь я встретился с Назымом Хикметом. Здесь я окончательно освободился от иллюзий. Здесь я понял, что я в мире не одинок".
Орхан Кемаль родился в 1914 году в провинциальном городке Джейхан на юге Турции, неподалеку от Аданы. Его отец, человек демократических убеждений, был депутатом первого турецкого парламента - Великого национального собрания, созванного после разгрома Османской империи и провозгласившего Турцию Республикой. Преследования вынудили его покинуть родину, и будущий писатель, не успев окончить средней школы, оказался на чужбине - в Сирии и Ливане. Семья голодала, надо было самому зарабатывать на хлеб. Он пошел работать мойщиком посуды, официантом, подмастерьем у чеканщика. Потом вернулся на родину, в Адану. Но и здесь его ждала все та же "борьба за хлеб". Этими словами он впоследствии назовет первую книгу своих рассказов.
Орхан Кемаль поступил чернорабочим на хлопковый склад. Трудился на ткацкой фабрике, служил писарем в бухгалтерии. В Адане он женился на фабричной работнице Нурие, которая родила ему четверых детей и прошла вместе с ним весь его нелегкий путь.
Увиденное и пережитое в эти годы легло позднее в основу его автобиографических романов, объединенных подзаголовком "Записки маленького человека": "Отчий дом" (1949), "Бродячие годы" (1950), "Джамиле" (1952), "Семейная жизнь" (1960), "Свистки приятелей" (1968).
Герои этих книг принадлежат к обездоленным слоям общества, которые до Орхана Кемаля никогда не были представлены с такой широтой в турецкой прозе. Это безработные, мусорщики, мелкие чиновники, поденщики, люмпены. Они готовы на любую работу ради куска хлеба. И ни на минуту не оставляет их страх: как бы не погибнуть от голода. Этих людей много, очень много, но все они одиноки, бесправны, беззащитны - каждый за себя и сам для себя.
При всем разнообразии индивидуальностей и судеб одиночество их обусловлено одной и той же причиной - они люди деклассированные. В годы, предшествовавшие второй мировой войне, в Турции начался процесс, именуемый развитием буржуазных отношений в полуфеодальной, аграрной стране. Выходцы из среднего класса, некогда кормившиеся службой Османской империи, разорившиеся ремесленники, а главным образом обезземеленные крестьяне постоянно пополняли рынок "свободного труда", где предложение в десятки раз превышало спрос: промышленность только зарождалась.
Эти люди пуповиной своей были связаны с патриархальным прошлым, оно еще жило в них как представление о нормах человеческих взаимоотношений, между тем действительность все решительней эти нормы отвергала. И потому им было так же трудно осознать, что с ними происходит, как подопытному кролику понять смысл производимого над ним эксперимента.
Орхан Кемаль, сын адвоката и внук султанского чиновника, был близок по умонастроениям к героям своих автобиографических произведений. И назвал он эту серию романов записками "маленького", а не простого человека не случайно.
Термин "маленький человек", впервые употребленный в турецкой литературе Орханом Кемалем, вначале был принят читателем и критикой как нечто само собой разумеющееся. Споры начались позднее, когда писатель развернул его в десятках судеб и характеров. "У нас, как и во всем мире, "маленький человек" в отчаянии, - писал видный романист К. Тахир. - Прежде всего потому, что он "маленький". Но если дело не только в его "малости", если его отчаяние вызвано иными причинами, то в обществах с различным социальным фундаментом должны быть различны и эти причины. На Западе "маленький человек" в отчаянии потому, что не понимает или не хочет понять, что условия жизни могут быть изменены, он в отчаянии потому, что не может стать "большим", то есть эксплуататором, и в ужасе оттого, что вынужден примкнуть к трудовым массам, которые считает ниже себя. Это, конечно, отчаяние, но не заслуживающее жалости, по крайней мере со стороны честных писателей. Драма этого "маленького человека" Запада, конечно, заслуживает описания со всей его подноготной, во всей гнусности его тоски по эксплуататорству. Но есть ли у нас "маленький человек" и его драма? Конечно. И хотя о нашем "маленьком человеке" написано много, мы пока что не приблизились к пониманию причин его отчаяния, ибо наши рассказчики да и кое-кто из романистов, вместо того чтобы исследовать нашу действительность, пошли по наиболее легкому пути - присвоили сработанные на Западе готовые образцы. Наш "маленький человечек" и его отчаяние ждут своего писателя".
Строго говоря, почти каждый большой писатель всю свою жизнь пишет одну главную книгу. Такой книгой для Орхана Кемаля стала трагикомедия "маленького человека" Турции. Во всех своих романах, а он написал их двадцать восемь, в каждом сборнике рассказов, а он их выпустил пятнадцать, Орхан Кемаль так или иначе развивал эту главную тему своего творчества, изобразив турецкого "маленького человека" с его слабостями и падениями во всех его ипостасях, его превращения в "большого" и возвышения до Человека без всяких эпитетов.
Ни один из автобиографических романов Орхана Кемаля пока на русский язык не переводился. Но об их атмосфере, их героях и стилистике читатель настоящего тома может составить себе представление по таким рассказам, как "Хлеб, мыло и любовь", "О продаже книг", "В грузовике", "Рыба", которые были написаны и опубликованы в те же самые годы, что и первые книги из "Записок маленького человека". В этих рассказах можно обнаружить и основы творческого метода, который Орхан Кемаль развивал и углублял всю свою жизнь, - метода, противостоявшего господствовавшим эстетическим нормам и явившегося вкладом Орхана Кемаля в развитие отечественной литературы.
Рассказы Орхана Кемаля подчеркнуто фактографичны: это незамысловатые происшествия, не раз виденные каждым сцены, встречи и разлуки, беседы и рассуждения вслух. Писатель как бы настаивает: он пишет лишь о том, что пережил сам, чему сам был свидетелем, избегая фантазии и домысла.
Пространные эстетизированные описания красот природы, закатов и восходов, апельсиновых садов и оливковых рощ, гор и полей, подробные характеристики причесок и физиономий, если они не играют непосредственной роли в событиях, кажутся ему непозволительной роскошью, а то и уловкой "живописцев словом" для сокрытия и приукрашивания жизненной правды.
Словно не желая проникнуть в области, недоступные непосредственному наблюдению, Орхан Кемаль стремится передать внутреннюю жизнь своих персонажей только через внешние ее проявления - жест, действие и - прежде всего - их собственную речь.
Диалог - основа его рассказов. Здесь, как в драме, он и способ развития сюжета, и средство психологического анализа. Воспроизведение живой разговорной речи народа во всех ее оттенках, а через нее и характеров - сильнейшая сторона его искусства. В диалогах и беседах, которые слышатся по всей стране в грузовиках на дорогах, в рабочих кофейнях, в ночлежках, на хлопковых плантациях, в конторах и городских парках, у деревенских источников и в полицейских участках, яснее всего обнажается для Орхана Кемаля та правда, которую он хочет донести до своего читателя.
Борьба за хлеб, которую каждодневно, ежечасно ведет "маленький человек", тягостна и уныла, она иссушает душу и ум. Но сквозь серые облака обыденности в произведениях Орхана Кемаля то и дело пробивается свет.
Этот свет - дети с их незамутненным естественным чувством справедливости и жизнелюбием. Детям улиц, детям простонародья посвящены, пожалуй, самые проникновенные страницы писателя.
Этот свет - любовь к женщине. Предшественники да и современники Орхана Кемаля часто изображали любовь как напасть, которая в дополнение ко всем бедам навлекает на "маленького человека" новые тяготы и несчастья. У Орхана Кемаля женщина, в особенности трудящаяся, едва ли не единственная опора "маленького человека". Она верна ему, разделяет его горе и его скудные радости, не позволяет опустить руки, спиться, предаться отчаянию.
И наконец - книги, они несут свет знания, рисуют иную, неведомую "маленькому человеку" жизнь. Но "маленький человек" подобен рыбе, живущей в море, ничего не ведая о море. И в книгах он ищет не познания жизни, а забвения ее. Такие книги всегда к его услугам. Лишь изредка в его руки попадают иные.
"… "Мои университеты"… Ах, что это за книга!.. В нем самом есть что-то от Горького. А может, ему так кажется оттого, что ему самому жилось так же тяжело, как Горькому?.."
Кто это говорит? Только ли герой рассказа "О продаже книг"? Или вместе с ним сам Орхан Кемаль?
Именно книги, в особенности Горького и Толстого, впервые зародили в Орхане Кемале сомнения в его собственных представлениях о действительности, послужили толчком к освобождению от иллюзий. Книги же и привели его в тюрьму.
Из произведений турецкой литературы самое сильное впечатление на будущего писателя произвели стихи и поэмы Назыма Хикмета. Они были так необычны, так непохожи на все другие, словно были написаны человеком иных масштабов, иных миров, посвятившим свою жизнь и свое искусство очевидно благородным, но весьма смутным для "маленького человека" целям.
Орхан Кемаль вспоминал: "Как все, я заочно восхищался им и, как все, неизвестно за что был на него зол. И подобно всем, хоть сам того и не понимал, любил его. Огромный, великий поэт…"
Призванный в армию простым солдатом, Орхан Кемаль узнал, что Назым Хикмет осужден на двадцать восемь лет тюрьмы по обвинению в подстрекательстве военных к мятежу. Единственным основанием для такого обвинения послужили книги его стихов, обнаруженные у курсантов и военных моряков, хотя эти книги свободно продавались в любой книжной лавке. Орхан Кемаль возмутился беззаконием, жертвой которого стал великий поэт, и осмелился высказать свое возмущение вслух.
Результат оказался мгновенным и ошеломляющим. Военный трибунал приговорил Орхана Кемаля к пяти годам заключения "за прокоммунистическую пропаганду".
В тюрьме города Бурсы он начал писать стихи и посылать их в стамбульский журнал "Еди гюн". Ничего не зная об авторе, их стали печатать. И когда в конце года редакция объявила анкету среди читателей, то большинством голосов его стихи, печатавшиеся под псевдонимом Рашид Кемали, были признаны лучшими.
"Зимним днем 1940 года, - вспоминал писатель, - я сидел в тюремной канцелярии и корпел над бумагами. Мой начальник, тюремный писарь, просматривал служебную почту.
- Ого, поздравляю! Прибывает твой учитель!
- Какой еще учитель?! Не было у меня никаких учителей.
- Не ломайся, голубчик! Разве Назым Хикмет не может считаться твоим учителем?
Я не поверил. Он протянул мне бумагу.
Мне показалось, что растаял снег, лежавший на листьях лилий в тюремном саду, что я получил амнистию и нет больше предстоящих мне долгих лет заключения.
Я тихо вышел из канцелярии. В тюрьме нас было трое заключенных, писавших стихи и считавших себя поэтами. Но первенство было за мной: я как-никак печатался.
С трудом сдерживая себя, чтобы не побежать, я направился в камеру Неджати. Тот был знаком с Назымом Хикметом по стамбульской тюрьме, рассказывал про него легенды. Говорил, стоит Назыму взять на руки плачущего ребенка, тот моментально затихает. Рассказывал и такое. Заходит, мол, Назым в кофейню в бедном квартале. Подсаживается к первому попавшемуся бродяге, вынимает из кармана деньги - известно, у него денег куры не клюют, - и говорит: "А ну выкладывай все, что у тебя есть!" Тот ошалело вытаскивает несколько монет. "Отчего так мало?" - спрашивает Назым. Бедолага молчит, повесил голову. "Давай, - говорит Назым, - свои деньги сюда!" Перемешает все, свои и его, и делит пополам. "На, держи!.." Неджати столько раз повторял эту историю, что я как-то раз, не утерпев, спросил Назыма, правда ли это. Назым рассердился, а затем серьезно ответил: "Клянусь, никогда в жизни таких глупостей не выкидывал!" Легенда, однако, примечательна: так мы представляли себе социалистов".
Назыма Хикмета и Орхана Кемаля поместили в одной камере. Кто-то проговорился, что Орхан пишет стихи, и поэт попросил их прочесть.
"Откровенно говоря, я был в восторге от своих стихов, - рассказывал Орхан Кемаль. - Писал я, подражая модным поэтам, традиционным размером, в высоком, утонченном стиле, и получалось у меня нисколько не хуже, по крайней мере так мне казалось самому.
Назым закурил трубку и, пуская клубы дыма, проговорил:
- Я вас слушаю.
Не успел я прочесть первое четверостишие, как он меня прервал:
- Ясно, братишка, достаточно. Пожалуйста, следующее.
Я полагался на первое стихотворение больше всего. Но нечего делать, стал читать другое. Прочел первую строфу.
- Скверно!
Кровь бросилась мне в голову. Еще одно стихотворение.
- Отвратительно!
Дальше я читать уже не мог.
- Зачем, брат, все эти словесные выкрутасы, это, простите меня, словоблудие? Вы пишете о том, чего не чувствуете и не знаете. Неужели вы не понимаете, что клевещете на себя, выставляя себя в комическом виде?
Назым продолжал говорить. В его речи мелькали выражения "реализм", "социальный реализм", "искусство и действительность". Но я уже ничего не соображал".
Назым Хикмет разглядел в стихах Орхана Кемаля задатки истинного таланта. Но все, о чем он писал, было написано до него тысячу раз - и лучше него. Поэзия служила ему парусом, который уносил его подальше от земли, наркотиком, помогавшим забыться среди грязи, боли и голода, а не средством познания жизни и переустройства ее.
Назым Хикмет предложил заниматься под его руководством сперва французским языком, потом философией и политэкономией.
"В ответ я только и мог, что мотнуть головой, - вспоминал Орхан Кемаль.
- Даете слово заниматься без устали и лени?
- Даю.
Он протянул мне руку.
- Ну вот и прекрасно".
Изо дня в день три с половиной года проходил "свои тюремные университеты" Орхан Кемаль. Он не только выучил французский язык, он овладел знанием законов общественного развития. И это перевернуло все его представления о жизни и о назначении искусства. Вскоре он сжег тетрадь со своими стихами, которые были его утешением два долгих тюремных года, - он не нуждался больше в утешениях. А через некоторое время написал свой первый рассказ "Рыба", опубликованный в 1940 году газетой "Ени эдебият" ("Новая литература"), которую издавала прогрессивная турецкая писательница Суад Дервиш.
Когда, отбыв свой срок, Орхан Кемаль в 1943 году вышел из тюрьмы, у него была уже готова для печати книга рассказов и вчерне закончен первый роман.
На родине, в Адане, Орхана Кемаля настигло напутственное письмо учителя. "В тебе - великолепные задатки рассказчика, романиста, - писал из бурсской тюрьмы Назым Хикмет. - И нет никаких причин, по которым ты мог бы потерпеть неудачу. Ты храбр. Правда, тебе немного недостает образования, но это можно возместить. Ведь каждый день ты носом к носу сталкиваешься с самой неприкрытой, голой реальностью. И если ты будешь и впредь работать так же много, как сейчас, то в недалеком будущем подаришь турецкому народу и всем народам земли отличные произведения. Я очень верю в тебя".
Назым Хикмет не ошибся. Но прошло еще пять лет упорного труда и лишений, прежде чем нашелся издатель, который решился выпустить книги Орхана Кемаля.
"Самая страшная тюрьма та, которая построена у тебя в голове", - говорил Назым Хикмет. Путь к правде, к пониманию действительности вообще нелегок, а для "маленького человека", да еще в Турции, - тем более. Орхан Кемаль, сам прошедший подобный путь, знал это по опыту. И, выйдя из стен тюрьмы, он своими книгами хочет облегчить этот путь читателю.