Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы - Кемаль Орхан 24 стр.


XVII

Усадьба Шабанлы, которая, как сказано в купчей, "с востока примыкает к общественной дороге, с запада - к заливным полям, с севера - к владениям Ходжи Исхака, а с юга - к роще мастиковых деревьев", хотя и не была самой большой в округе, однако о ней знал каждый. Ко всеобщей радости, Кудрет-бей женился на ее владелице Нефисе-ханым, да к тому же по законам святого шариата. Это восхищало, пожалуй, даже больше, чем его речи.

Человек этот словно спустился прямо с неба, как божья благодать. Это он заставил уйти с поста председателя вилайетского комитета, немощного труса, это он, не зная усталости, колесит по деревням, чтобы поднять дух у крестьян с землистыми лицами, потемневшими от постоянной работы под палящими лучами солнца.

- Многие лета тебе!

- Дай аллах, чтобы ты всегда думал о нас!

- Ей-богу, говорит о вере и религии так, словно Коран читает!

- Можно жить без хлеба, без веры жить нельзя!

- Да пошлет тебе аллах быструю лошадь и хорошо выпеченный хлеб!

Все в один голос говорили, что руководство партии высоко ценит Кудрета Янардага. Еще говорили, что, добившись смещения председателя вилайетского комитета, сам он не пожелал занять этот пост, заявив: "Кресло меня не волнует. Мой долг - стать глазами и ушами моего народа, а главное - его устами!" Именно это и нужно крестьянам. До сих пор они неохотно, с опаской отдавали свои голоса назначенным Анкарой кандидатам правительственной партии, потому что знали, что после выборов на протяжении долгих четырех лет их так называемые "избранники" даже не заявятся к ним! Да если и заявятся, проку никакого. Произнесут несколько лживых слов, а после их отъезда опять: давай, Мехмед, вкалывай! Наводнения, снежные заносы, разрушенные бурями дома, работа в поте лица, неурожаи, голод и эпидемии, косящие детей… А "избранникам" до всего этого дела нет. Но сейчас, говорит Кудрет-бей, у нас демократия. К старому возврата нет, отныне народ будет отдавать свои голоса не ставленникам Анкары, а тем, кому сам пожелает, кому подскажет сердце. Такие депутаты, и прежде всего сам Кудрет-бей, будут постоянно печься о нуждах своих избирателей.

На Кудрет-бея возлагали большие надежды, о нем говорили: "Заворожить может своими речами! Божий дар у него. А как почитает религию! Другие боятся слово сказать. А чего бояться этой "черной власти", превратившей мечети в казармы, если у нас демократия?"

Да-да, все боятся. Только и слышишь: "Нельзя превращать религию в орудие политики. Ведь правительство, как известно, даже под быком ищет теленка. Вот когда придем к власти, тогда другое дело!" Ясно, дрожат от страха. А Кудрет-бей не дрожит, сердце у него большое, словно мангал, и неустрашимое, как у святого Али! Да и собой он хорош, туфли носит со скрипом, одет с иголочки! И здоров, как пехливан. Молодец, ну просто молодец! Да помогут ему на выборах их голоса!

А власти между тем не дремали. Им было известно, что в своих выступлениях Кудрет-бей использует религию в политических целях. Этот новоявленный политический деятель, чистейшей воды демагог, распоясывался все больше и больше и словно упивался тем, что публично поносил существующие порядки. Власти, которые "искали телят даже под быками", могли найти тысячу и один повод для его ареста, но не шли на это из дипломатических соображений. В народе и без того брожение. Засадить этого типа за решетку - значит сделать из него героя и оказать тем самым неоценимую услугу оппозиции.

Полицейские, жандармы, а также члены правительственной партии брали на заметку все, что говорил Кудрет-бей. Руководство же Новой партии отмечало смелость и неиссякаемую энергию Кудрет-бея. Представители руководства Новой партии ездили по всей стране, прилагая огромные усилия, чтобы скомпрометировать существующую власть и обеспечить себе победу на выборах. Но никто из них не мог превзойти в этом Кудрет-бея.

Бывший председатель вилайетского комитета партии помчался в Анкару и пытался там доказать, что "этот проходимец" городит всякий вздор, смешивая религию с политикой, что он невежда и болтун. Но все его усилия оказались тщетными. Подумаешь: наука, знания! Здесь не кафедра, а политическая партия, которая должна взять власть. И ради достижения этой цели можно принести в жертву науку и отдать предпочтение даже мошенникам. Прежде всего политика, приход к власти, а потом уж наука, если она вообще понадобится. Народ требует не знаний, а хлеба! Да-да, хлеба!

Пусть Кудрет-бей превратил религию в орудие политики, за это несет ответственность он, а не партия. Если тот или иной гражданин нарушает законы, долг властей - возбудить против него уголовное дело и в случае необходимости арестовать. Что же касается члена партии, то по уставу он сам отвечает за каждое слово, произнесенное с трибуны по собственному побуждению. Все это относится и к Кудрету Янардагу. Пусть втирает очки кому хочет, пусть спекулирует религией, привлекая на свою сторону избирателей. Не понравится это властям - его бросят за решетку. А партии от этого никакого ущерба не будет. "Откровенно говоря, mon cher, поскорее бы его засадили в тюрьму. Ты понял меня?"

Руководство партии придерживалось такого же мнения.

- Что, разве не так?

- Совершенно верно! Сразу же пустим в ход "устную газету", распространим соответствующие слухи…

- Конечно, конечно. Говорили же мы, что без религии нация - не нация!

- Мы обещали отомстить тем, кто превратил мечети в казармы!

Подмигивая друг другу и ухмыляясь в усы, они продолжали:

- Мы ведь боремся не во имя этого бренного мира, а во имя пути, предначертанного всевышним!

- Этим все сказано…

- Пусть попробуют разобраться. Тут поневоле в затылке почешешь.

Заручившись поддержкой руководства, Кудрет пустился во все тяжкие, усилил свои нападки на правительство, обвиняя его во всех смертных грехах, за что слушатели неизменно награждали его бурными овациями и восторженными возгласами, среди которых "браво!", "многие лета тебе!", "дай аллах, чтобы ты вечно был с нами!" были самыми скромными. Все это, разумеется, прибавляло ему наглости.

Весь в пыли, вконец измотанный, Кудрет наконец вернулся из многонедельного турне по деревням, в котором его сопровождали Нефисе, Идрис и несколько членов Новой партии. Спортивная машина, специально приобретенная для предвыборной кампании, тоже была вся в пыли. Турне прошло блестяще. В своих речах Кудрет, как говорится, превзошел самого себя.

Два пса - один рыжий, другой черный, помесь овчарки с волком, - с глухим рычаньем бросились к машине, но тут же стали вилять хвостами, прыгать и ластиться к хозяину.

Подбежал надсмотрщик, темноволосый, жилистый, - тот самый, который во время полевых работ стегал плеткой батраков. Подбежал и стал целовать Кудрету руки.

Псы, надсмотрщик, батраки, детвора - все вышли навстречу своему спасителю. Хозяин всех накормит хлебом, избавит от горя и болезней. Теперь уже никто не сомневался в том, что все беды от правительственной партии. Это она превратила мечети в казармы и сеяла безбожие. Кудрет-бей открыл глаза людям. Теперь все поняли, почему прежде, еще до их появления на свет, не было ни голода, ни нужды, ни болезней!

"Вера была! - восклицал Кудрет. - Халиф был, падишах!"

Кудрет-бей прав! Упразднили веру, падишаха и халифа и разгневали всевышнего. И всевышний плюнул на людей и на их дела. Но сейчас благодаря Новой партии все изменилось к лучшему. Люди вернутся к святой вере, создатель их простит и снова начнет о них заботиться…

- Нефисе, давай купим другую машину!

- Давай, дорогой! Я и раньше говорила, но…

- Что "но"?

- Нет-нет, ничего, дорогой. Купим другую, раз ты желаешь…

Властный голос Кудрета вызвал всеобщее восхищение. Настоящий мужчина! Жену надо держать в строгости. Если не понимает слов, можно и поколотить! Святая вера учит, что муж для жены - бог на земле, потому что женщина - существо низкое. А раз бог, значит, он может делать со своей рабыней все, что пожелает!

Кудрет остановился возле огороженного металлической сеткой курятника, где разгуливали петухи и куры самых различных пород - от карликовых, величиной с ладонь, до американских, длинноногих и больших.

- Я, кажется, велел перенести курятник вон туда, - обратился он к надсмотрщику, который стоял, сложив руки на животе.

- Велели, хозяин, все будет сделано!

- А почему до сих пор не перенесли?

- Перенесем!

Подошел Идрис. Он тоже был в пыли чуть не до бровей.

- Заночуем здесь? - спросил Идрис.

- Нет!

Идрис расстроился. Ну и жизнь! Мало того, что они целыми днями трясутся в машине, глотают пыль, жарятся на солнце, так еще и ночью покоя нет. Где уж тут понежиться в объятиях молодой жены…

- Куда же мы еще поедем?

- Куда захочу, туда и поедем! - отрезал Кудрет, даже не взглянув на него.

Они, конечно, друзья. Но в последнее время Кудрет чересчур возомнил о себе. Впрочем, иначе и быть не могло. Народ ему рукоплещет, руководство поддерживает, председатель вилайетского комитета ушел с поста, жена превратилась в рабыню и переписала на него все свое состояние. Теперь к нему и не подступишься.

Идрис пошел к крытому камышом домику из необожженного кирпича, где на пороге его с нетерпением ждала жена. Они тоже поженились по закону "святого шариата", как и Кудрет с Нефисе.

- Эту ночь мы проведем вместе? - робко спросила Хатидже.

- Увы, нет, - тяжело вздохнул Идрис.

- Почему?

- Потому что так пожелали его величество король!

- Что же это такое, Идрис?

- Ничего не поделаешь, деточка. Опять куда-то поедем. Как я могу отказаться?

- Идри-и-с! - позвал Кудрет.

Идрис поспешил на зов.

- Что, бейим?

- Проследи, чтобы машину хорошенько помыли. Отправляемся самое позднее через час.

- Слушаюсь, бей-эфенди!

Кудрет стал медленно подниматься по лестнице небольшого трехэтажного дома. На втором этаже его ждала Нефисе.

- Ты, наверно, хочешь принять ванну?

- А она готова?

- Я велела Гюльтен затопить колонку.

- И белье приготовь. Хочу съездить в касабу.

Нефисе тоже устала и надеялась, что они проведут ночь в усадьбе…

- Вы собираетесь ехать в касабу?

- Да, а что?

- Ничего, я так… Хотела сказать, что хорошо бы вам отдохнуть…

- А в советах я не нуждаюсь! Особенно в бабьих!

Кудрет оставил Нефисе и быстро прошел в свою комнату. Там он разделся, накинул купальный халат с красным узором. В каждом его движении чувствовалась уверенность истинного владельца всех этих земельных угодий и усадьбы, без пяти минут депутата. Его так и распирало от самодовольства. В ванной суетилась молоденькая прислуга Гюльтен, выглядевшая особенно соблазнительной на фоне сверкавшего белизной кафеля. Гюльтен не смутилась при виде хозяина, зато оробела, заметив входившую в ванну хозяйку, и поспешила уйти.

Кудрет снял халат и бросил его жене. Сочтя это знаком внимания, Нефисе, сияя от счастья, подхватила халат, бережно повесила его на вешалку и залюбовалась своим повелителем: какой он холеный, широкоплечий! Ей так хотелось прижаться к нему, но она не осмелилась. Чего доброго, рассердится, станет кричать, ругаться. И будет, пожалуй, прав. Дел у него хоть отбавляй. Не то что у нее. Уже не одну неделю мечется по деревням, произносит речи. Сколько пыли наглотался! Вот и сейчас. Не успеет опомниться - и снова в путь. Так что нечего обижаться, если даже он ее и поколотит.

Кудрет залез в теплую ванну и вытянул ноги. Нефисе с губкой и мылом в руках ждала его распоряжений и млела от счастья при мысли о том, что этот человек, всеобщий любимец, - ее муж!

Вдруг она вспомнила о старшей сестре.

Сейчас они с матерью в городе. Они часто приезжают в снятый дом и подолгу живут там. Как-то мать пожаловалась Нефисе: "Надоела мне твоя сестрица. Ненормальная какая-то! От зависти к тебе она такой стала. Да вразумит ее аллах! Захотела лягушка сравняться с буйволом, а что из этого вышло? Дулась, дулась и лопнула. Боюсь, как бы и с сестрицей такое не случилось. В общем, лучше нам жить в городе…"

- Потри-ка мне спину! - приказал Кудрет.

Нефисе очнулась от своих дум и принялась за дело. Взбив мыльную пену, стала намыливать мускулистую, как у борца, спину мужа. Кудрет зажмурился от удовольствия и, отдав себя во власть проворных рук жены, предался мечтам о Сэме. Он представил себе, что это она моет ему спину. До сих пор он ее так и не пригласил. И сама она почему-то не приехала. А если бы приехала? Впрочем, как бы она его нашла? А если бы нашла… Пустяки! Все равно бы выкрутился. А не смог бы - тоже не страшно. Даже если заявится сюда эта дура Шехвар вместе с детьми и смешает его с грязью! Чихать он на нее хотел! Он теперь единственный владелец имения и всех земельных угодий. Как бы там ни было, а Нефисе полностью в его власти. Разве не переписала она на его имя все свое имущество? Переписала. А это все равно что он его купил и может распоряжаться им по собственному усмотрению. Пожелает - заведет себе еще трех жен и сколько захочет наложниц! Палец, порезанный по законам шариата, не болит. О чем же тут думать? Надо наказать Нефисе за легкомыслие! И всех остальных - тоже.

- Знаешь, что мне пришло в голову?

- Что, дорогой?

- Если мы победим на выборах… Старую усадьбу снесем и построим новую. Архитектора я вызову из Италии. Все переделаем!

- Как захочешь, дорогой, так и сделаем. Ты всегда прав.

- Да, да… Это просто необходимо. Поставим все на европейский лад. Ведь мы войдем в высшее общество и будем вести светский образ жизни. Не исключено, что к нам может пожаловать премьер-министр, а то и сам президент. Что скажешь?

- Неужели заедут? - испуганно спросила Нефисе.

- И еще раньше, чем к кому-либо другому. Нам эвлевиет…

- Что это значит?

Кудрет не собирался пускаться в объяснения и коротко ответил:

- Если даже я растолкую тебе, ты вряд ли поймешь…

Да, он воспользуется банковскими кредитами и все здесь перестроит, все! Только бы победить на выборах. А там все пойдет как по маслу. Перед ним откроются блестящие возможности, пока еще он, правда, смутно представлял себе, какие именно, и тогда, пожалуй, он и не вспомнит об этом имении…

Ему вдруг пришла на память старушка Дюрдане, и он улыбнулся.

- Чему ты улыбаешься, мой сладкий? - полюбопытствовала Нефисе.

- Оставь ты это дурацкое "мой сладкий" и вообще всякие сладости! Скоро ты станешь женой депутата меджлиса. К нам будут заезжать депутаты, министры, премьер-министр и даже президент. А ты - "мой сладкий", "мой сладкий"! Настоящая провинциалка! Вместо того чтобы таскаться повсюду за мужем и вертеться вокруг него, нашла бы лучше себе учительницу английского языка…

- Я же в школе учила французский…

- Знаю, что французский, - перебил он ее, - но это не то. Нынешний век - век Америки. Что за супруга депутата без знания английского!

- Ты прав… Возьмешь меня с собой в город?

- Нет!

- Ладно.

Нефисе была довольна, что не придется ехать в город. Проводит мужа, вымоется, поужинает и сразу в постель. А муж ее, как всегда, прав. Нынче и в самом деле век Америки, и жена депутата непременно должна знать английский. Ах, почему она в свое время не поступила в какой-нибудь колледж! Сейчас бы уже закончила его.

Кудрет вылез из ванны, отбросил пыльные, выгоревшие на солнце брюки галифе, пиджак и кепку, надел серого цвета костюм и повязал ярко-красный галстук. Этот костюм и галстук ему очень шли. Впрочем, все шло, что бы он ни надел. Нефисе не могла нарадоваться, глядя на него. Неужели этот красавец - ее муж? Самый красивый, самый элегантный мужчина на свете? Неужели она - его хозяйка? Какая там хозяйка! Пленница, невольница, раба!

Поскрипывая своими желтыми туфлями с утиным носом, Кудрет направился к выходу. За ним с его портфелем гордо следовала Нефисе.

- Надо бы совершить третий намаз! - шепнула она на ухо мужу, когда тот на миг остановился у двери.

Кудрет бросил на нее уничтожающий взгляд и хотел отобрать портфель, но Нефисе не отдала:

- Сама донесу…

Они подошли к светло-голубой спортивной машине, уже помытой и вычищенной. Идриса нигде не было видно.

- Идри-и-ис! - недовольно прорычал Кудрет.

Все кинулись за Идрисом, но в это время он выскочил из кирпичного домика:

- Я здесь, бейим!

Кудрет с Идрисом сели в машину. Нефисе и Хатидже помахали им рукой, псы приветливо залаяли, и машина выехала за ворота.

Тяжело вздохнув, Нефисе посмотрела на племянницу. Та подняла на нее печальные глаза и сказала:

- Хоть бы одну ночь провели дома!

- Я просила своего - не послушался. Дел много. Зато после выборов ни на минуту не будут расставаться с нами.

- А если после выборов придется только ждать весточек из Анкары?

- Посмотрим. А сейчас пошли к нам… - Нефисе многозначительно подмигнула, что означало: не мешает сейчас пропустить по рюмочке.

Служанка Гюльтен, надеясь, что бей-эфенди проведет эту ночь дома, накрыла на стол со всем умением, на которое была способна. Каково же было ее разочарование, когда она увидела только хозяйку с племянницей. Хозяйка - еще куда ни шло, но эта племянница действует ей на нервы. Корчит из себя госпожу, командует.

- Молодец, Гюльтен! Стол отличный. Принеси-ка нам виски из холодильника.

Гюльтен принесла две бутылки с заграничными этикетками и изящные бокалы. Хозяйкину племянницу Гюльтен невзлюбила с тех самых пор, как бей-эфенди однажды столкнулся с Гюльтен в коридоре, обнял ее и поцеловал.

- Гюльтен!

- Слушаюсь!

- Тут все закуски под ракы. Так что убери виски и принеси нам ракы. Не пропадать же добру!

- Хорошо, ханым-эфенди!

Гюльтен взяла со стола виски и бокалы и вскоре принесла початую бутылку "Клубной" ракы и стопки.

Женщины грустили, потому что рядом не было мужей. Племянница к тому же теперь раскаивалась в том, что переписала все свое состояние на имя мужа.

- Ну, за твое здоровье, сладкая моя!

- За твое здоровье!

Они выпили, и Нефисе сказала:

- Мой хочет, чтобы я начала учить английский.

- А ты сама не хочешь?

- Хочу, только в моем возрасте…

- Надо выучить хотя бы самые необходимые слова: иди, садись, вставай, как вы поживаете, спасибо.

- Пожалуй, ты права!

- Мой тоже рассуждает, как твой Кудрет. Лучше всего нанять учителя.

- Мужчину или женщину? - кокетливо улыбнулась Нефисе.

- Конечно, женщину!

Нефисе расхохоталась.

- С учителем, сладкая моя, легче выучить язык… А знаешь, мой очень сердится, когда я называю его "сладкий". Обозвал меня провинциалкой.

Хатидже не выдержала:

- С некоторых пор твой муж сильно переменился, ты не находишь?

Назад Дальше