Нефисе и сама собиралась поделиться с племянницей своими мыслями, хотя ей и неприятно было начинать этот разговор. И так ее ругали и Зарифе-хафиз, и мать, и старшая сестра, называли сумасшедшей. А все за то, что она перевела на имя мужа свое состояние. Можно ли так млеть перед мужчиной, каким бы он ни был красавцем и как бы ни умел красиво говорить? Разве можно быть такой доверчивой? А вдруг в один прекрасный день он влюбится в кого-нибудь и сделает ей от ворот поворот?
- Да, ты права, он очень изменился, - согласилась Нефисе.
- А ты заметила, что и Зарифе-хафиз стала реже к нам заходить?
Нефисе все видела, все знала, но мужа любила до безумия. И это было главным. А там - аллах милостив!
- Да, Хатидже, заметила, - ответила она. - Я даже знаю, как смотрят на все это мама, сестра и все остальные. Но теперь уже ничего не поделаешь. Чему быть, того не миновать.
Хатидже показалось, что Нефисе сердится, и она уже пожалела, что завела этот разговор. Налив себе стопку ракы, Нефисе залпом выпила. Некоторое время она сидела, словно в забытьи, потом полными слез глазами взглянула на племянницу:
- Ну, полюбит он другую, прогонит меня. Пусть! Буду жить в нужде? Пусть! Разве я хозяйка всего этого богатства? Разве не досталось оно мне от мужа? Недаром говорят: настоящий хозяин тот, кто наживал добро. И вообще все это суета сует.
Нефисе снова наполнила стопку и продолжала:
- Иногда я начинаю смотреть на него глазами других. Я знаю, что он не так уж набожен, тебе это можно сказать, ты не чужая. Ты спросишь, почему я так говорю. Да потому, что намаз он творит только тогда, когда его видят. А так не станет. Но ведь молитва, как и грех, - таинство. Так нас учили… Потом этот гражданский брак. Знаешь, как он волнует маму? И не зря. Еще когда Кудрет сидел в тюрьме, его жена подала на развод. Но он об этом больше и не заикается. А я, чтобы не наступить, как говорится, на его любимую мозоль, не спрашиваю. А то рассердится. Думаешь, мне легко молчать? Вдруг дело решится не в мою пользу? Уж очень мне не хочется, чтобы между нами кошка пробежала…
- Будем надеяться на лучшее, - сказала Хатидже.
Они чокнулись и выпили.
- Короче, я здорово рискнула. Поступить иначе было выше моих сил. Меня тянет к нему, как к магниту. Ты знаешь, какой у него нрав: его слово - закон. И лучше не перечить - сразу выходит из себя. Но даже в гневе он великолепен. Мне в голову не придет обидеться на него. Недавно разозлился из-за пустяка и прямо на людях дал мне пощечину. Представь, мне это было приятно. Очень приятно! И если он изобьет меня до полусмерти, я, пожалуй, буду любить его еще сильнее. Такого со мною еще не было. Я и первого мужа любила, ты знаешь, чуть не свихнулась, когда он погиб. Но тогда все было по-другому. Только сейчас я поняла, что такое счастье. Я люблю его бескорыстно и готова ради него пожертвовать жизнью. Это и есть настоящее счастье. Мои чувства к нему ни с чем не сравнишь. Они непонятны ни моей матери, ни сестре, ни Зарифе-хафиз. Никто из них никогда так не любил, иначе они не стали бы меня укорять. Они не знают, что такое настоящая любовь!
- Ты слишком много пьешь, сестрица…
- Не мешай мне, Хатидже, отпусти руку! Мне хотелось бы напиться до самозабвенья и никогда больше не приходить в себя.
Хатидже сделала Гюльтен знак глазами, чтобы та убрала ракы. Гюльтен притворилась, будто ничего не поняла, подошла к хозяйке, которая сидела, уронив голову на стол, и стала гладить ее по волосам:
- Может, приляжете, ханым?
Нефисе резко вскинула голову и пьяными глазами уставилась на Гюльтен.
- Ничего не хочу! Уходи!
Она выпила одну за другой еще несколько стопок. Встала, пошатываясь, добралась до спальни и как подкошенная рухнула на постель.
XVIII
Кудрет с Идрисом приехали в касабу и пошли в самую большую шашлычную.
Жара, начавшаяся в марте, в мае стала невыносимой. В шашлычной, где плавал клубами табачный дым и стоял чад от жареного мяса, была такая духота, что с посетителей пот лил ручьями. Но все были возбуждены спорами и не обращали на это ни малейшего внимания. Члены разных партий были единодушны лишь в одном - в вопросе о религии.
Кудрет Янардаг "смело, масштабно и ярко" говорил о том, о чем не каждый скажет, и это вызывало симпатии людей пожилых.
- Религия - вот в чем вопрос! - воскликнул Кудрет. - Наш благороднейший в мире народ может отказаться от еды, может отказаться от воды, но может ли он хоть день прожить без святой веры? - Он обвел всех взглядом, ожидая ответа. Но люди, опьяненные его речью, молчали. Тогда он повысил голос: - Я вас спрашиваю, отвечайте! Можете вы хоть день прожить без святой веры?
Слушатели вздрогнули, словно от оплеухи, и закричали:
- Не дай аллах!
- Никогда!
Кудрет поднял руку. Наступила тишина.
- В таком случае, братья мои, в таком случае тот, кто придет к власти, должен это иметь в виду прежде всего.
К Кудрету подошел высокий парень, тот, что готовил шашлык, и передал ему конверт.
- Что это такое? - спросил Кудрет.
- Письмо, бей-эфенди. Вам лично… От какого-то журналиста…
Кудрет вскрыл конверт и быстро пробежал глазами послание:
"Бей-эфенди!
По поручению редакции я совершаю поездку по Анатолии. С огромным удовольствием выслушал то, что Вы говорили о святой вере. Я тоже убежден, что без нее народ погибнет. Не соблаговолите ли принять меня? Был бы счастлив взять у вас интервью…"
Почерк был знаком Кудрету, очень хорошо знаком, но кому же все-таки он принадлежит?
- Где этот человек? - спросил Кудрет у парня.
- Здесь, бей-эфенди…
- Пусть подойдет.
Письмо было написано по-арабски, и Кудрет положил его на стол, так, чтобы все это видели. Почти тотчас к нему подбежал Длинный и с величайшим почтением взял его за руку. Но Кудрет отдернул руку, и Длинный не успел ее поцеловать. Сердце у Кудрета екнуло, но Длинный, видимо, заранее подготовился к своему появлению. Кудрет сразу успокоился и, сделав удивленные глаза, будто впервые видит его, сказал:
- Ну что вы, что вы! Пожалуйте!
Почтительность Кудрета заставила всех проникнуться уважением к гостю. Его усадили за стол.
- Добро пожаловать, бей!
- Добро пожаловать!
- Здравствуйте, бейим!
- Здравствуйте!
Длинный, выдав себя за журналиста, играл свою роль великолепно. Он во всеуслышание заявил, что, увидев и услышав однажды Кудрет-бея, был поражен его речью и решил взять у него интервью…
В актерском таланте Кудрет не уступал Длинному.
- Итак, вы хотите получить у меня интервью? - Он покосился на сидевшего рядом Идриса и добавил: - Нынче же вечером… Идрис-бей, сходите, пожалуйста, в гостиницу и распорядитесь, чтобы нам подготовили соответствующий зал.
Идрис вскочил:
- Будет сделано, бей-эфенди!
"Все-таки приехал, ишак, - подумал Идрис. - Недаром у меня все время в ушах звенело. Что же будет дальше?"
Проклиная все на свете, Идрис вышел из шашлычной.
Кудрет предложил Длинному стул, на котором только что сидел Идрис:
- Пожалуйста, садитесь вот сюда!
- Что вы, эфендим, как можно, - стал отказываться Длинный, - ведь это место вашего секретаря, а я…
- Пожалуйста, эфендим, прошу вас!
Длинный робко сел на стул, не выпуская из рук своего огромного черного портфеля. Совсем недавно он выпил, закусил шашлыком, но чего там!..
- Ракы? Вы заказали ракы? - неодобрительно спросил Кудрет. - Не надо! Ради бога! Кстати, откуда вы пожаловали?
- Из Стамбула, эфендим…
- От какой газеты?
- "Голос кустарей и лавочников".
Кудрет долго молчал, будто припоминая название, потом сказал:
- Впервые слышу о такой газете.
- Вы и не могли о ней слышать. Газета небольшая, но ждет счастливых дней, когда сможет заняться настоящими важными проблемами.
Кудрет остался доволен ответом и задал новый вопрос:
- Полагаю, вы поддерживаете нашу партию?
- Не сомневайтесь, бей-эфенди. Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что на выборах народ отдаст предпочтение партии, к которой принадлежит ваше высочество, ибо таково веление крови, текущей в его жилах.
- Слыхали, друзья мои? Слыхали, что соблаговолил сказать этот господин? - в сильном возбуждении воскликнул Кудрет. - Наш народ, повинуясь велению собственной крови, во имя своего блага будет голосовать за Новую партию. Потому что Новая партия…
Его речь как две капли воды походила на все предыдущие. Только произнес он ее с особым подъемом. И причиной был Длинный, великолепно игравший свою роль. И это без всякой подготовки!
- …потому что Новая партия, - продолжал Кудрет, - даст народу гораздо больше того, о чем он с давних пор мечтает, и приведет его к таким высотам, которых он вполне достоин!
Раздались аплодисменты.
- А каких высот достоин наш народ? - Кудрет остановился и перевел дух. - Высоты, которых достоин наш народ, - это, во-первых, десять миллионов квадратных километров, тех самых, которые мечом завоевал османский султан. Во-вторых, возврат к старой культуре. Мы не желаем признавать европейскую цивилизацию!
Снова раздался взрыв аплодисментов, возгласы "браво".
- И мы, дорогие друзья, не будем ее признавать! Зато весь мир признает нас, мы опять станем грозной силой, как в былые времена, и, пугая непослушных детей, будут говорить: "Турки идут!"
Длинный вместе со всеми хлопал в ладоши и кричал "Браво! Браво!", а про себя думал: "Ну и мошенник! Но это его стихия. Я и раньше знал, что он способен на более крупные аферы, однако таких масштабов даже вообразить себе не мог".
К Кудрету подошел один из членов Новой партии и шепнул на ухо:
- Бей-эфенди, какой-то тип берет на карандаш ваше выступление.
Кудрет вспыхнул, будто спирт от поднесенной спички:
- Где он?
Кудрет обернулся и увидел уже знакомого ему человека. То был агент, который следовал за ним по деревням и записывал каждое произнесенное им слово.
- Ты что пишешь? Речь мою записываешь?
Агент поспешно спрятал свои записи.
- Нет, что вы!
- Ну а что же все-таки ты пишешь?
- Письмо.
- Лжешь! - крикнул Кудрет. - Слушать меня и одновременно писать письмо - нельзя! Потому что я - уста нации, я - язык нации, я - глаза нации, я - уши нации. А ты разве не турок? Разве тебе не хочется услышать и увидеть то, к чему стремится весь народ? Конечно, хочется. Я не сомневаюсь в этом, если даже ты писарь и получаешь нищенское жалованье! Но не в том дело. Главное, что ты - сын своей отчизны, что в твоих жилах течет благороднейшая кровь. Кровь, которая водила наш народ в походы, помогла ему с мечом в руках дойти до Европы! Кровь, которая побудила нашего садразама заявить, что наш народ - народ могущественный и, если пожелает, сможет делать корабли из золота, а паруса из атласа!
Агент был потрясен и раздавлен этими словами, особенно тем, что он услышал дальше.
- Братья мои и ты, низкооплачиваемый друг! Наш народ будет делать корабли не только из золота, но из алмазов и бриллиантов, а паруса - не из атласа, а из тафты! И пусть никто в этом не сомневается. Запиши эти мои слова! Передай от меня привет своему шефу и доложи: они уверены, что возьмут власть со всеми потрохами!
Кудрет повернулся к своему старому дружку Длинному:
- Пойдемте, бей-эфенди, прошу вас.
Сопровождаемые неистовыми возгласами "Браво!", "Браво!", "Да сохранит тебя аллах от сглаза!" и бурей аплодисментов, Кудрет с "журналистом" вышли из шашлычной и сели в машину, которая ждала их у входа.
Ехали молча: при шофере не разговоришься. Никто не должен знать, кто они такие на самом деле. Поэтому до приезда в гостиницу приятели сохраняли между собой необходимую дистанцию.
- Ну а теперь, шельма, вынимай кляп изо рта, не то я сам его выну! - набросился Длинный на Кудрета, когда они вошли в холл гостиницы. Казалось, Длинный сейчас рассмеется, но он лишь осклабился и повернулся к Идрису:
- А ты пододвинь стул поближе, ишак из ишаков!
Идрис повиновался и сказал:
- Я не обижаюсь на ишака.
Они поболтали о разных пустяках. Кудрет молчал. "Аллах свидетель! Что-то он замыслил, этот черт. Так просто молчать не будет", - подумал про себя Длинный.
Но тут Кудрет вдруг рассмеялся:
- Так я и предполагал, что ты приедешь…
- Брось трепаться, скажи лучше: "Я знал, что ты сообразишь приехать".
- Только запомни, дорогой, я уже не тот, которого ты знал…
- Мог бы и не предупреждать, я в курсе.
- О чем это ты?
- Да о том, что ты заимел усадьбу в четыре тысячи денюмов!
- Не четыре, а четыре с половиной…
- Может, и мне посоветуешь жениться, чтобы завладеть землей?
- Не понял.
- Почему?
- А потому!
- Не валяй дурака, выкладывай все как есть!
Кудрет повернулся к Идрису:
- А ну-ка растолкуй этому сукину сыну, с кем он имеет дело!
Идрис, невзлюбивший с некоторых пор Длинного, сказал:
- Нашему эфенди даже не пришлось жениться. Бабенка сразу переписала на него все свое движимое и недвижимое.
Длинный разинул рот:
- Ну и дела!
- Так-то, сынок! Не забывай, что я Кудрет!
- Хорошо, но как все же тебе это удалось?
- Мне помогли святая вера и любовь!
- Как понимать?
- Брак по законам шариата и моя породистая внешность.
- Не хвались, пес! Дело известное.
Они просидели допоздна, пили кофе, курили. Длинный сказал, взяв за руку Кудрета:
- Только здесь я понял, что у тебя недюжинные способности! Не приехал бы сюда - не узнал бы.
- А ты как думал?
- Шутки в сторону. Надо воспользоваться моментом и обтяпать какое-нибудь дельце посолиднее. Верно, дружище?
- Прежде всего надо победить на выборах.
- Считай, что победа у тебя в кармане. Ты просто заворожил народ. Куда ни зайдешь - в кофейню, в ресторан, - все повторяют твои слова. На улицах, на рынках, в магазинах, лавках - только и говорят о твоих речах. Да и в каждом доме небось то же самое. А раз о тебе заговорили в городе и касабе, то в деревнях и подавно.
- Дело, дорогой мой, сделано, - сказал Идрис. - У кого конь, тот первым и прискачет в Ускюдар, а остальные…
- Ты лучше скажи, паршивец, зачем тогда в "Дегустасьоне" сотворил такую подлость? - повернулся к нему Длинный.
Идрис начал оправдываться. Длинный тогда был пьян, стал приставать к нему, а у него, Идриса, в Стамбуле были срочные дела. Вот, собственно, и вся история.
- Так я тебе и поверил!
- Хочешь верь, хочешь не верь. Чего мы с тобой не поделили? Разве не обдирали мы вместе всяких болванов? И все было по-братски. А в тот раз мне надо было повидаться с Сэмой, уговорить ее отказаться от иска и написать об этом заявление. Но эта шлюха улизнула от меня…
- Хотите, я вызову ее сюда телеграммой? - предложил Кудрет.
- Кого? - не понял Длинный.
- Сэму!
- Вряд ли из этого что-нибудь получится!
- Почему?
- За ней сейчас какой-то ливанец увивается. Верблюд и образина, но деньгами сорит, и все американскими долларами! Да разве она приедет к тебе?
- Хочешь, поспорим? Послезавтра будет здесь.
Длинный задумался, потом сказал:
- Не стоит связываться. Нас троих вполне достаточно. Чем больше людей, тем больше дерьма. Ну а если бабу впутать в дело - пиши пропало!
- Есть у меня еще одна старушка, Дюрдане-ханым. Я тебе рассказывал. Помнишь? Ей за шестьдесят. Зато добра всякого и денег у нее хоть отбавляй. Видно, муж хапугой был. Она тоже прислала письмо. Все богатство готова на меня переписать, только бы я на ней женился!
- Чего же ты тянешь?
- А что я должен делать?
- Женись по шариату… Ты, Идрис, тоже, кажется, женился, шельма?
Все трое прыснули.
- Хочешь, мы и тебя женим? - предложил Кудрет.
- Есть у вас на примете какая-нибудь богатая красотка?
- Сколько хочешь.
- Вы всерьез?
- Мы никогда не шутим.
- Я хоть сейчас готов, но что делать с моей дражайшей, с детьми?
- Дражайшая будет жить в Стамбуле и молиться о здравии своего повелителя, ну а новая…
- Договаривай!
- Даст тебе богатство и любовь…
- Ухаживать будет?
- Еще бы!
- Подумаю, - вздохнул Длинный.
- Да тут и думать нечего. Женишься ты по законам шариата, спасибо, что он существует. А как известно, палец, порезанный по законам шариата, не болит.
- Не повторяй бредни наших предков! Болит. Да еще как болит! Родную мать от боли позабудешь!
В глазах Кудрета вдруг блеснул огонек.
- Не бойся. У такого медведя, как ты, не заболит. Послушай-ка лучше, что я тебе скажу!
Длинный замахнулся:
- Ты за что меня медведем обзываешь, носорог! Я ведь обидеться могу…
- Ну, шутки в сторону! Хочешь, сосватаю тебя за Дюрдане? Ифакат Дюрдане-ханым, пардон, ханым-эфенди!
- За эту старуху? Я тебе, скотина, не старьевщик!
- Не старьевщик? Да из тебя, шельмец, из самого давно песочек сыплется. Сколько тебе стукнуло?
- Возраст тут ни при чем. Я еще мужчина.
- С каких же это пор?
- С тех самых, как мать произвела меня на свет! К тому же…
- Ладно, ладно. Как говорится, все знают, что роза за цветок. Шутки шутками, а баба Дюрдане что надо. Ненасытная!
- Ты-то откуда знаешь? - подмигнул Длинный.
- Знаю по опыту.
- Выходит, хочешь подсунуть мне свою любовницу?
- Но ведь ты женишься на ней по шариату!
- Не в ту дверь стучишься! Подлец я или дурак?
- А то нет? - выпалил Идрис, поддразнивая его, будто они были в кофейне "Месеррет" или в своей конторе на Джагалоглу.
- Ах ты, недоумок! - Длинный бросился на Идриса. Тот метнулся в сторону. И если бы не Кудрет, дело кончилось бы дракой.
- Слышите, вы, кретины! Внизу подумают, что с привязи сорвались ишаки. Все уверены, что беи - точнее, беи-эфенди - сейчас решают важные политические проблемы. Успокойтесь, не то опозоримся!
Первым утихомирился Длинный и сел на свое место, бросив Идрису:
- Не болтай, недоумок, чего не следует.
- Садись и ты, Идрис, на свое место, - сказал Кудрет.
- Ладно, брат. Твое слово для меня закон!
- Знаешь, что мне пришло на ум? - спросил Кудрет Длинного, как будто ничего не произошло.
- Пока еще не научился искусству угадывать чужие мысли, как ты.
- Тогда послушай. Что ты скажешь, если я велю Дюрдане переселиться в Анкару?
- Будешь держать ее там как запасную?
- Нет, конечно.
- А для чего?
- Выдам за свою тетку.
- Зачем тебе понадобилась тетка?
- Я ведь, как только стану депутатом, перееду в Анкару.
- Будешь со старушкой жить?
- Ну что ты, дорогой!
- Тогда зачем она тебе?
- Ну и тупица ты! Пойми же…