"Впрочем, кому все это нужно?" - вздохнул он. Нет, свой корабль он поведет по волнам обстоятельств, чтобы в этом бренном мире его "ангельской душе" не пришлось познать и толики страданий.
С религиозными фанатиками он будет трижды фанатиком. С монархистами - трижды монархистом. С оппозиционерами? Ничего, он сумеет быть и оппозиционером. Если же его махинациями заинтересуются правящая партия или какие-нибудь чиновники, он не растеряется. Не унесли же с собой в могилу его отец и дед весь свой арсенал лжи! Оставили немного и на его долю. Он заявит, к примеру, что действует так умышленно, дабы лучше узнать истинные замыслы фанатиков, оппозиционеров и монархистов. Как-нибудь выкрутится…
Размышления Кудрета были прерваны грохотом колес. Это подъехал Плешивый Мыстык.
Надо разузнать, зачем пожаловал Плешивый, и действовать сообразно с ситуацией. А размышления можно на потом оставить. Плешивый чем-то нравился Кудрету. В искренней привязанности извозчика он сомневался. Разумеется, Плешивый преследует какие-то свои цели, иначе чем объяснить столь трогательную заботу?
"В прошлый раз ему хоть кое-что перепало. Ну а теперь… Ума не приложу, ведь я задержан на месте преступления, да еще какого! Ладно, все это чепуха! А может, он привез мне сигареты?.."
Кудрет снова подошел к окну. Плешивый, спрыгнув с козел, заметил его и показал три пачки сигарет "Енидже". Завтраку он не обрадовался бы так, как этим сигаретам. Знаками он объяснил Мыстыку, что надо передать сигареты через часового. Дважды объяснять не пришлось.
Плешивый ворвался в участок и сцепился с часовым. Ко всем просьбам Мыстыка часовой оставался глух. Немного погодя прибежал уже знакомый Кудрету посыльный, который принял в споре сторону Мыстыка. В конце концов они решили подождать начальника.
Вскоре в комнате, где сидел под стражей "ревизор", появился лейтенант, передал ему три пачки сигарет и спички, поинтересовался, завтракал ли он. Кудрет решил немного поломаться, но лейтенант дал денег посыльному и велел принести чаю, сыра, хлеба или бубликов. Затем очень мягко спросил:
- Ну, как вам здесь живется? Довольны?
Легкая улыбка тронула небритое лицо "ревизора", которое борода могла бы только украсить.
- Спалось отлично, но…
- Что "но"? - насторожился лейтенант.
- Не примите слова мои за жалобу, но, представьте, ночью меня не выпустили в туалет. Беспокойство, сами понимаете, немалое. Но что поделаешь: служба! Караульная служба - это вам не фунт изюма. Но виноват я сам. Не обратился к сержанту, когда сменяли караул… К тому же сигареты кончились. А это пострашнее всего прочего. Если приспичило в туалет, можно все-таки вытерпеть. Другое дело - без сигарет, верно?
- Вы правы. Кстати, вчера вечером, после того, как мы расстались, я встретил прокурора. Он возвращался с какого-то приема. Мы перекинулись на ходу несколькими словами касательно вас.
- Меня?
- Ну да. Я поинтересовался вашим делом. Прокурор ответил, что о вас ходят слухи самые противоречивые. Оказывается, решение о вашем аресте было принято при предыдущем прокуроре по доносу. Вот вас и задержали…
- Вы полагаете, что мне грозит тюрьма?
- Не знаю. Через некоторое время мы направим вас в прокуратуру, там все и решится.
- Я понимаю.
- А что, собственно, у вас за дело? Клевета?
Кудрета вдруг осенило:
- Совершенно верно. Обо мне позаботился один фанатик-реакционер.
- Так я и думал. А чем вы занимались?
- Возглавлял редакцию в одном из крупных деловых домов в Джагалоглу, издавал две газеты, возможно, вы их знаете: "Вестник рабочих" и "Голос кустарей и лавочников".
Лейтенант впервые слышал о таких газетах, однако уточнять не стал, а лишь спросил:
- Ясно. Что же дальше?
- Наши кустари и лавочники в большинстве своем настроены реакционно. Вы заметили, разумеется, что с появлением моды на демократию оппозиционные партии быстро разрослись, главным образом за счет торгашей и кустарей ну и какого-то количества рабочих. Видно, все они запамятовали злополучную историю с Либерально-республиканской партией. А между тем убийцы Кубилая вновь зашевелились.
Кудрету показалось, что он нащупал слабое место лейтенанта.
- А какова их цель? - продолжал он наступать. - Это яснее ясного: при благоприятных обстоятельствах они постараются возродить поверженную и стертую с лица земли Османскую империю. Для всего народа это будет истинным бедствием.
Кудрет на мгновение осекся: ведь не известно, каких взглядов придерживается лейтенант. Он, правда, представитель армии, но лучше быть осторожным, пока не выяснишь всего до конца.
- Мой враг как раз из людишек такого сорта. И знаете, в чем суть дела? В том, что во имя защиты интересов народа я с редакционными сотрудниками совершал рейды на учреждения, где не все было благополучно, а потом публиковал в своих газетах разоблачительные статьи. Допустим, я клеветал. Тогда надо было подать в суд и вывести меня на чистую воду! Верно, эфендим? Но разве осмелятся они предстать перед правосудием? Да они как огня его боятся!
- Так вот, оказывается, в чем дело! А прокурор говорил, будто в доносе речь идет о правонарушении уголовного характера…
- Я не знаю, кто на меня донес, и потому истинная подоплека мне не известна. Но на суде, я полагаю, все выяснится.
Принесли чай, бублики, сыр. Вместе позавтракав, они распрощались, и Плешивый Мыстык повез "ревизора" на своем фаэтоне в прокуратуру.
Прокурор глядел на стоявшего перед ним человека с любопытством, но без малейшего удивления. Каких только легенд не наслушался он об этом человеке с первого же дня своего назначения в этот город! Всем своим обликом и манерами арестованный действительно производил впечатление важного государственного чиновника и, очевидно, действовал магически на всех окружающих. Но эта сторона дела интересовала прокурора меньше всего. Судьба арестованного всецело зависит от следователя, а потом - от суда. Солидная внешность, конечно, играет немалую роль. Неспроста по городу расползлись слухи о важном чиновнике, посланном Анкарой со специальным заданием. Но все это, разумеется, досужая болтовня. Не могли же, в конце концов, оставить прокуратуру в неведении. И прокурор, как только были оформлены документы, сдал арестованного жандармам.
В расположенное на первом этаже помещение для арестованных Кудрет вошел с гордо поднятой головой. Он отлично знал, что именно отсюда начинается тюрьма, в которую он будет нынче же отправлен, и потому решил не мешкая завоевать расположение всех, кто здесь находился.
- Да поможет вам аллах! - с достоинством приветствовал он арестантов. Все, кто лежал или сидел прямо на полу, прислонившись спиной к стене, - все разом подняли головы и словно по команде вскочили на ноги. Уж не помощник ли это прокурора? А может, сам генеральный прокурор? Будь он чисто выбрит, вполне сошел бы и за председателя уголовного суда.
- Благодарим!
- Спасибо, бей!
Все наперебой стали предлагать ему свое место, пытаясь догадаться: да кто же он такой? Зачем пожаловал?
- Не беспокойтесь, - вежливо отвечал Кудрет и принялся разглагольствовать: - Не знаю, какое вы предпочтете слово: доля, судьба, рок? Только учтите: из постигшего вас несчастья необходимо извлечь урок! Точнее, необходимо уметь его извлечь!
Кудрет вынул из кармана пачку "Енидже", одну из тех, что принес ему Плешивый Мыстык, и стал всех угощать. А заметив, как некоторые отказываются, видя, что сигареты на исходе, достал вторую пачку и назидательно сказал:
- Долг мусульманина, братья мои, делиться последним…
Все переглянулись, недоумевая: что же это за человек?
Кудрет между тем вынул коробку спичек, дал всем прикурить, сам запалил последним.
- Пожалуйста, бей! Пожалуйте сюда, бей-эфенди!
Но прежде чем сесть, Кудрет обратился к молодому человеку, уступившему ему свое место.
- Ты, юноша, совсем еще молод. Дай бог, чтобы все так же уступали тебе свое место, когда ты достигнешь моего возраста.
Здесь были два вора, вор-карманник, убийца, некто, уличенный в том, что, как говорят, "мочился против солнца", то есть нелестно отзывался о власть имущих, и еще два подростка. Все они обступили Кудрета и внимательно его разглядывали. А он, польщенный вниманием, из кожи вон лез, изображая важную личность. Пятеро взрослых и два подростка быстро прониклись к нему уважением и никак не могли поверить, что он арестованный, так же как не могли понять, кто же, в конце концов, он такой.
А Кудрет только и ждал момента, чтобы наиболее выгодным для себя образом удовлетворить их любопытство, а заодно и войти в доверие. Но подходящий момент все не представлялся, и он решил, что тянуть больше незачем.
- Скажите, братья, и вы мне: "Да поможет тебе аллах!"
И сразу все прояснилось. Выходит, этот бей-эфенди попался на чем-то, как и все они. Думали, он в небе летает, а оказалось, по земле ползает… Сначала от него отошли подростки, за ними - оба вора и карманник. Остался лишь высокий упитанный мужчина. Судя по одежде, житель касабы. Он молча постоял, потом спросил с характерным деревенским выговором:
- Выходит, что и вы, бей, мочились против солнца?
У этого сорокалетнего седеющего человека был очень добродушный взгляд. На нем был костюм из дорогой, добротной ткани, пальцы в массивных золотых перстнях, сигареты самой лучшей марки. Кудрет понял, что перед ним помещик или, во всяком случае, человек, получивший солидное наследство.
- Как ты, земляк, определил, что я мочился против солнца? - улыбнувшись, спросил его Кудрет.
Мужчина тоже улыбнулся:
- Стоило мне на тебя взглянуть, и я подумал: "Нет, этот на убийцу не похож, да и вором или бродягой его не назовешь. Что же тогда остается?"
- И ты мочился против солнца?
- Выходит, так.
- Как же это с тобой случилось?
Мужчина, видно, искал повода, чтобы излить кому-нибудь душу. Они сели на скамейку, и он принялся рассказывать:
- Я, собственно, не здешний, живу неподалеку, в касабе. Имею клочок земли, хозяйство, виноградник. Все меня уважают. Но вот пришлась мне по сердцу Новая партия. С этого все и началось. Ну скажи ради аллаха, дорогой, какое преступление я совершил?
Кудрет сразу смекнул, в чем дело, и ответил:
- Никакого! Разве это преступление? У нас демократия. Каждый имеет право на собственное мнение. Верно?
- Золотые слова. Да я готов тебя расцеловать за них. - Он склонился к самому уху Кудрета: - Сами выдумали эту "демократию", сами же и… А я возьми да и бабахни: "Комедию ломаете, заигрываете с народом!" Сторонники правящей партии, конечно, взбеленились. И пошла у нас перепалка. Вспомни, говорят, либералов-республиканцев. А я им: не те нынче времена. Протрите глаза! В общем, сам знаешь, стоит откупорить бутылку, ракы в ней и капли не останется. Как сказал я это, один из них, седоватый такой, вспыльчивый, заявляет: "Мы все равно вам нашу партию навяжем, как шляпу на голову напялим, хотите вы этого или не хотите". - "Вашу дерьмовую партию?" - говорю. Тут они налетели на меня как коршуны, кричат, что я нанес оскорбление их партии. Забрали нас всех в участок, составили акт. У них свидетелей сколько хочешь, а у меня - ни одного. Комиссар, само собой, тоже на их стороне. Словом, вывернули все так, будто я во всех смертных грехах виноват. Ну, я, конечно, психанул…
- Зятек! - послышался вдруг женский голос.
- Это моя свояченица, младшая сестра жены, - объяснил приверженец Новой партии и поспешил к решетке.
Кудрет проводил его взглядом и, увидев женщину, почувствовал, как сладко замерло сердце. Боже, какие глаза! Огромные, полные страсти, они не отрываясь смотрели прямо на него. Вся она была довольно приятной - не красавица, но тем не менее сразу привлекала к себе внимание. А глаза, - глаза так и звали к себе, так и манили; они светились умом и в то же время какой-то отчаянной решимостью.
- Кто это? - ничуть не стесняясь, спросила женщина, кивнув в его сторону.
Зять, хоть и был неравнодушен к свояченице, однако виду не подал, что ревнует, и очень спокойно ответил:
- Какой-то бей-эфенди.
Но женщина была не из тех, от кого можно так просто отмахнуться.
- Кто же он все-таки?
- А тебе что?
- Интересно, в чем его обвиняют.
- Похоже, он тебе приглянулся?
- Не болтай! Скажи, в чем его обвиняют.
- Откуда мне знать? Ведь его только что привели.
- Спросил бы.
- Спросить не успел, но думаю, его обвиняют в том же, в чем и меня.
- Гм… А из какой он партии?
- Не знаю, не знаю. Ты лучше послушай, что я скажу тебе. Сходи к адвокату и сразу дай денег, если потребует. Скажи, что свидетелей не нашел. И еще скажи… Да ты меня не слушаешь!
- Слушаю, слушаю, - ответила женщина, не сводя глаз с нового арестанта.
- Так вот, отдашь ему деньги, а потом возьмешь у сестры.
- Передай этому бею-эфенди, чтобы вступал в нашу партию.
- Прямо так и сказать?
- Так и скажи: свояченица, мол, зовет тебя в нашу партию.
С лица зятя долго не сходила улыбка:
- Ну и шальная ты, сойка!
- Смотри не забудь передать!
- Передам, передам… Только выполни все в точности, как я велел. Главное - про деньги адвокату помни!
Но женщина не уходила, продолжая смотреть на Кудрета.
Мужчина вернулся, сел и сказал:
- Бойкая бабенка. За словом в карман не полезет. Интересовалась, из какой ты партии.
- Что же ты ответил? - глотнув слюну, спросил Кудрет и подумал: "Когда-то Сэма так же на меня смотрела и так же улыбалась".
- Ответил, что не знаю. А она говорит: тогда скажи ему, пусть вступает в нашу. Вообще-то она недолюбливает людей из других партий. Но ты ей, кажется, понравился… - Он улыбнулся грустно, но добродушно, сверкнув своими золотыми зубами.
Кудрет пользовался успехом у слабого пола, но ни за что не решился бы вот так сразу атаковать приглянувшуюся ему женщину. Да еще где - в жандармской приводной комнате!
Зять ее, видимо, задавшись целью выставить свояченицу в лучшем свете, болтал без умолку:
- У бедняжки был муж. Заядлый мотоциклист. С виду не такой шикарный, как ты. Но чем-то он был похож на тебя. Приехал он как-то в этот город и здорово набрался в ресторане. Может, знаешь, большой такой ресторан в самом центре? Вышел ночью и покатил на своем мотоцикле. Прохожие, видя, как он мчится, только охали: "Самоубийца!"
- Ну а дальше что? - спросил Кудрет, которого вдруг заинтересовала эта история.
- Дальше… Никому не приведи аллах такого! Дорога в нашу касабу проходит через горы. Пропасти - побольше минаретов. Вот он спьяна на повороте и…
Мужчина вздохнул, вынул пачку "Енидже" и протянул Кудрету. Они закурили и умолкли, словно молчанием хотели почтить память погибшего…
- Ну а потом? - немного погодя вновь спросил Кудрет.
- Потом свояченица словно обезумела и убежала куда-то в горы. Не приведи аллах такого! Не ела, не пила, стала что твой мертвец - кожа да кости. Но раньше времени смерть ведь не приберет… И в один прекрасный день свояченица вернулась. С утра до вечера плачет или грустные песни поет. Спрячется от глаз людских в укромное местечко и голосит. Люди, сведущие в таких делах, говорили: пусть выплачется, со слезами весь дурман выйдет. А не выйдет - беда! Так прошло несколько месяцев… Потом взяла ее к себе одна женщина, по имени Зарифе-хафиз, духовная наставница. Что-то там шептала, ворожила, снова шептала и спасла бедняжку. С тех пор свояченица целыми днями пропадала у этой Зарифе-хафиз. Потом узнали мы, что она вступила в ее секту. А почему, собственно, не вступить? Женщинам это не запрещено. Ей надо было заняться чем угодно - религией, аллахом, Кораном, - только бы забыть о своем горе. И она забыла. Даже стала интересоваться "демократией" и всякими там партиями. Кончилось тем, что она вместе с баджи Зарифой вступила в женскую секцию нашей партии. Послушал бы, как она говорит! Уши развесишь…
В полдень всех, в наручниках, отправили в тюрьму. Для Кемаль-аги и "ревизора" вызвали такси. Помещик хоть и обвинялся в нелояльном отношении к властям, но в суд из прокуратуры и обратно ездил только на такси.