V
Автомобиль остановился у тюремных ворот.
Пока двое жандармов с винтовками выбирались из машины, Кемаль-ага рассчитывался с таксистом.
- Прошу вас, разрешите мне! - Кудрет деловито полез в задний карман брюк, словно у него и в самом деле были деньги.
- Погоди! - Кемаль-ага схватил его за руку. - Ты - гость. А я чуть не каждый день езжу сюда на такси.
Будь на месте Кудрета кто-нибудь другой, Кемаль-ага счел бы для себя оскорбительной попытку уплатить за него, даже полезть в карман за деньгами. Он ежегодно сдавал в аренду четыре с половиной тысячи денюмов земли и слыл богачом. Но сейчас перед ним был не кто-нибудь, а истинный бей-эфенди, роскошно одетый, и помещик его простил.
- Прошу вас, - очень любезно обратился Кемаль-ага к новому знакомому.
- Нет уж, вы раньше, - ответил Кудрет.
- Прошу вас! - настаивал Кемаль.
Пришлось Кудрету выйти из машины первым. В сопровождении жандармов они вошли в проходную тюрьмы.
Дежурный принял шедшего впереди роскошно одетого господина за ревизора, он даже подумал, что это может быть председатель уголовного суда, генеральный прокурор или министр, и быстро вскочил на ноги. Но господин, вместо того чтобы смерить его взглядом и на ходу бросить несколько многозначительных слов, как и подобает важному чиновнику, скромно отошел в сторонку, а жандарм, наклонясь к дежурному, шепнул, что шикарный господин - арестованный.
- Выходит, и вас придется обыскивать?
- Разумеется, раз так положено! - ответил Кудрет и поднял руки.
Дежурный небрежно обыскал его и не удержался от вопроса:
- В чем же вас обвиняют?
- Меня оклеветали, - коротко бросил Кудрет.
- Э, бывает. Да поможет вам аллах!
Тюремный двор гудел, как потревоженный улей. Они прошли через него и стали подниматься по крутой лестнице. Ступеньки ее жалобно поскрипывали, и скрип этот напомнил Кудрету здание вилайетского управления, давно отслужившее свой век, в котором он побывал в свой прошлый приезд.
- Эфендим, - обратился он к Кемаль-аге, - по-моему, мы - люди конченые. Вы только взгляните на эту лестницу. Она уже стонет, а не скрипит. Позор!
Кемаль-ага покачал головой.
- Жалуется на свою судьбу, бедняга.
- На что же именно?
- Известно на что. Старики рассказывают, будто один паша, губернатор вилайета при султане Хамиде, выстроил это здание для своей драгоценной особы и всячески его разукрасил. Эх, жизнь! Одни трудятся, другие живут…
Миновав коридор с таким же ветхим, скрипучим полом, они вошли в комнату, где, склонившись над регистрационной книгой, сидел тюремный писарь - долговязый и с виду нервный молодой человек. Он даже не соблаговолил взглянуть на вошедших и, не меняя позы, зло рявкнул:
- Что нужно?
Ответа не последовало. Тогда писарь нехотя поднял голову и тут же вскочил: он узнал одного из вошедших, который как-то в вилайетском управлении поразил его великолепием своего костюма.
И вдруг газеты сообщают, что этот солидный господин пойман с поличным в одном из стамбульских отелей на Босфоре и очень скоро его доставят на место преступления. Писаря будто кипятком ошпарили.
За что же задержали такого солидного человека? Но тут по городу разнесся слух, будто "ревизор" задержан лишь для виду и в тюрьму направлен со специальным поручением. Кстати, у писаря с самого начала не возникало на сей счет никаких сомнений. Сразу видно, что важная персона, стоит лишь обратить внимание на его рост, усы, фигуру, манеру держаться, костюм.
В сильном смятении писарь предложил "ревизору" стул:
- Пожалуйте, бей-эфенди! Сюда пожалуйте!
Но тот счел неразумным сесть раньше Кемаль-аги и оглянулся на него. При других обстоятельствах Кудрету было бы наплевать, что подумает о нем этот помещик, но сейчас, когда он имел виды на его свояченицу, дело менялось. Тем более что женщина сама его обнадежила. Нет, судьба положительно ему улыбается. Такая удача ему и не снилась. Ведь муж этой женщины, надо думать, оставил ей неплохое наследство. Как же упустить такой случай?
Писарь заметил его взгляд и пододвинул помещику другой стул:
- Прошу, аби, садитесь!
Как только они сели, писарь угодливо спросил:
- Чай? Кофе?
Помещику не нравилось, что совсем новому человеку уделяют столько внимания, но Кудрет сделал вид, будто не замечает этого, и с важностью ответил:
- Э, кофейку лучше, усталость снимает…
От волнения писаря пот прошиб.
- С сахаром, эфендим?
- Чуть сладкий.
- А вам, кажется, без сахара?
Помещик рассмеялся:
- Пора бы уже знать.
Писарь решил сам подать кофе и выскочил из комнаты.
Кемаль-ага украдкой поглядывал на Кудрета и думал: "Он просто рожден повелевать".
- Да покарает аллах тех, кто бросил тебя в тюрьму! - с гневом произнес он.
Кудрет вынул из кармана сигареты и заметил:
- Намык Кемаль и тот был за решеткой. Абдул-Хамид его туда упрятал…
Кемаль-ага на всякий случай промолчал, лишь сокрушенно покачал головой. О Намыке Кемале он что-то слышал, но кто он и за что сидел в тюрьме, не имел ни малейшего понятия. Одно ему было ясно: Намыка Кемаля засадил в тюрьму султан, а их обоих - власти. Султан и власти - одно и то же. Выходит, сам Кемаль-ага вроде бы Намык Кемаль и этот важный господин тоже. Придя к такому выводу, помещик наконец сказал:
- Власть султана не удержалась в этом мире, их власть - тоже не удержится.
Удержится, не удержится… Не все ли равно! Для Кудрета сейчас важнее всего была свояченица Кемаль-аги. И, думая о своем, он пробормотал:
- Совершенно верно.
Получив поддержку, Кемаль-ага пустился в рассуждения:
- Настанет день, и к власти придет наша партия. Тогда мы очистим все тюрьмы. Послушали бы вы нашего председателя вилайетского комитета партии! Пожалуй, он не уступит вам. Но вы совсем другой человек. Знайте: моя свояченица на кого попало не обратит внимания.
Кудрет сделал вид, будто пропустил слова Кемаль-аги мимо ушей. В таких делах не следует торопиться. "Шувей, шувей", - как говорят арабы, что значит: "поспешай медленно". Но до чего же хороши ее глаза! Черные, жгучие, умные! Два ртутных шарика: так и играют, так и искрятся! Он мысленно сравнил ее с женой паскудой и поморщился, словно от дурного запаха.
Писарь принес на медном подносе кофе, как истый гарсон, поставил перед каждым чашку и снова угодливо спросил:
- Не окажете ли честь моим "Биринджи"?
- Мои покурим! - коротко ответил Кемаль-ага.
На сей раз Кудрет не стал предлагать свои сигареты. Он понял, что такие, как Кемаль-ага, с особым удовольствием угощают людей, ими почитаемых, и, словно женщина, благоговеют перед своим кумиром.
Кудрет сосредоточенно пил кофе, принесенный писарем, курил сигарету, которой его угостил Кемаль-ага, и ни разу ни на одного из них даже не взглянул, прикидываясь, будто поглощен своими мыслями.
- Назовите, пожалуйста, ваше уважаемое имя и фамилию, - обратился к нему писарь после того, как кофе был выпит.
Кудрет понял, что писарь делает запись в регистрационной книге.
- Мое имя… Так ведь в деле все указано. Впрочем, пожалуйста - Кудрет Янардаг.
Имя, а особенно фамилия привели помещика в восторг. Да и могло ли быть иначе? Имя и фамилия обычно соответствуют внешнему виду. Надо бы уговорить его переехать в их касабу и вступить в Новую партию! Тогда бы они со свояченицей наверняка… Как-никак, а после смерти мужа ей осталось три тысячи денюмов земли. Поженятся, займутся партийными делами, а там, глядишь, его депутатом в меджлис выберут. Ему бы только попасть в меджлис!
Кемаль-ага продолжал строить планы, в то же время восхищаясь тем, с каким достоинством, неторопливо бей-эфенди отвечает писарю на вопросы, - он буквально подавлял его своим величием.
Дай бог, чтобы бея-эфенди сразу не освободили. А уж если они вместе просидят несколько месяцев в тюрьме, Кемаль-ага приберет его к рукам. Свояченица - женщина что надо, Кемаль-ага в этом убедился. Она и мужа своего покойного с первого взгляда полюбила, когда тот проезжал на лошади по торговой части касабы. С этим беем-эфенди она утешится, а вот с ним, Кемаль-агой, не могла… Однажды ночью, когда его жена рожала, он полез в постель к свояченице. Она проснулась и предупредила: "Закричу!", но не закричала. Кемаль не испугался, но с тех пор больше не приставал, даже пальцем к ней не притронулся.
- У вас, эфендим, есть постель? - спросил писарь.
- Постели нет, - ответил Кудрет.
- Слава аллаху, у меня найдется все, что нужно: матрасы, одеяла, еда, выпивка, - объявил Кемаль-ага.
- Бей-эфенди будет с вами?
- Разумеется…
Кудрет хотя бы для приличия мог сказать: "Ну что вы!", но он принял все как должное.
- Если что понадобится, я всегда к вашим услугам! - с готовностью произнес писарь.
- Понадобится - передам через кого-нибудь!
Писарь был просто счастлив. Об этом бее-эфенди говорит весь город, он прибыл со специальным поручением. Сегодня вечером, сидя с друзьями в кабачке, писарь может похвастать, что имел удовольствие находиться в обществе человека, достойного всяческого восхищения, разговаривал с ним, угощал его кофе… Все они лопнут от зависти! Хорошо, что начальник еще неделю пробудет в отпуске. За это время писарь успеет сблизиться с этим человеком, завоюет его расположение и в скором времени, возможно, получит приличную должность. Ведь бей-эфенди послан Анкарой произвести ревизию во всем вилайете…
Кудрет встал, желая показать, что вся эта возня с формальностями ему изрядно надоела.
- Полагаю, с моим вопросом покончено…
- Покончено, эфендим, покончено. - И писарь бросился вперед по коридору: - Пожалуйста, пройдемте в камеру. Соблаговолите отдохнуть…
Когда они проходили через тюремный двор, можно было подумать, что прибыла инспекционная комиссия. Завидев эту троицу, заключенные расступались и вопросительно глядели друг на друга. Но, судя по тому, с каким благоговением писарь обращался к неизвестному господину, тот, несомненно, был важной персоной. Кто же он? Судья? Генеральный инспектор тюрем?..
Один из заключенных, получивший за растрату десять лет, схватил Кемаль-агу за руку и спросил, кого они сопровождают. Кемаль-ага с досадой отдернул руку, словно хотел сказать: "Нашел время!" - после чего никто уже не осмелился обратиться к нему с подобным вопросом.
- Вот и пришли! - сказал писарь, указывая на "камеру для высокопоставленных", к которой вела ветхая деревянная лестница. Быстро взбежав наверх, он остановился у двери и крикнул:
- Эй, что там у вас происходит? Камера это или конюшня?
Появились два прислужника и, пристыженные, разошлись в разные стороны. Они, оказывается, забрались в камеру, чтобы там побороться.
Немного погодя пришел старший надзиратель с двумя подчиненными. Увидев писаря, он разозлился:
- Опять ты, Хикмет-эфенди, ходишь по камерам?
Совсем недавно писарю за это крепко досталось. Писарь должен неотлучно находиться в канцелярии. Только старшему надзирателю дозволено появляться в любом месте тюрьмы. Писарю же не положено шляться по камерам и орать на арестантов.
- Борются, как собаки… - промямлил писарь.
Надзиратель не хотел упустить случая проучить писаря, - да еще в присутствии важной персоны.
- Как собаки? Люди борются, как люди, а не как собаки. И вы не имеете права обзывать их собаками. Прошу вас вернуться к своим обязанностям!
Писарь почувствовал себя вконец уничтоженным.
- Так вы меня гоните?
На какой-то миг надзиратель встретился взглядом с "ревизором" и, прочтя в его глазах одобрение, стал пыжиться еще больше. Он ведь навел порядок, а главное - отхлестал писаря и указал ему его место.
- За такое тебя не прогнать следует, а вышвырнуть вон! Да уж ладно…
Теперь разозлился писарь, настала его очередь дать отпор.
- Ах вот как! Ты, я смотрю, обходишься со мной, как с заключенным!
Надзиратель заложил руки за спину и двинулся на писаря.
- Попридержи язык и убирайся! И чтобы не смел больше шляться по тюрьме! Ну, шагом марш!
- Сегодня меня оставили за господина начальника…
- Кто же это дал тебе такие полномочия?
- Иди спроси в прокуратуре!
- Не вижу надобности! - Надзиратель демонстративно отвернулся.
У писаря руки и ноги затряслись от злости. Так бы и пристрелил этого мерзавца, окажись под рукой пистолет. Хоть бы смазать ему по физиономии. Однако и это невозможно. Попробуй свяжись с ним - все кости переломает, здоров как бык.
И он только огрызнулся:
- Ладно, мы еще с тобой поговорим!
Старший надзиратель не ответил. Уходя, писарь обернулся и крикнул:
- Чтобы ноги твоей не было больше в канцелярии!
Надзиратель побагровел:
- Мне разрешено ходить по всей тюрьме! Я старший надзиратель, а ты всего-навсего писарь!
- Ах, ты оскорбляешь!..
- Не оскорбляю, а делаю замечание по службе!
- Я в твоих замечаниях не нуждаюсь!
- И все-таки тебе без них не обойтись. До сих пор не знаешь своих обязанностей!
Писарь понял, что ему не тягаться с надзирателем, и, расстроенный, удалился.
Старший надзиратель повернулся к "ревизору":
- Молодой еще, зеленый, не обтесался. Я мог бы причинить ему немало неприятностей… Мне ведь доподлинно известно, что он снабжает заключенных ножами, гашишем, опиумом… Но не приведи аллах! Подлости заклятому врагу не стану делать. Да и какой с него спрос? Дитя неразумное. Прочтет две с половиной книжки и невесть что возомнит о себе… А вы только прибыли?
- Да, только что.
- А, припоминаю. - Надзиратель подошел вплотную к "ревизору" и вполголоса добавил: - Вас в Стамбуле задержали, на Босфоре?
Кудрет невольно вздрогнул. Ему вдруг захотелось осадить зарвавшегося надзирателя, но он сдержался: тот был под впечатлением только что одержанной победы. К тому же они находились в окружении заключенных, которые глядели на них во все глаза, словно на петухов во время боя. Его выручил Кемаль-ага. Отозвав надзирателя в сторонку, он что-то шепнул ему на ухо. "Весьма кстати", - подумал Кудрет, догадываясь, о чем сказал Кемаль, и принял величественную позу. Надзиратель сразу смягчился и с плохо скрываемым беспокойством спросил:
- Вам нравится эта камера?
Кудрет опять решил польстить самолюбию надзирателя:
- Как вы сочтете нужным…
Надзиратель приободрился и даже почувствовал расположение к арестованному. Наконец-то он понял, почему писарь рассыпался мелким бисером перед заключенным. Ну, теперь-то он переплюнет несчастного писаришку и оставит его в дураках.
- Что вы, что вы! Разве я могу!.. - воскликнул надзиратель. - У вас, я надеюсь, имеется постель и все такое?
- Увы, нет. Но…
- Нашли о чем тревожиться, - вмешался в разговор Кемаль-ага. - У меня всего этого хватает, бей-эфенди…
- Кемаль-ага - всеми уважаемый помещик, - решил представить его надзиратель. - Злую шутку сыграла с ним судьба, но он попал сюда по недоразумению. Кемаль-ага может стать для вас добрым приятелем и интересным собеседником… Если что понадобится, обращайтесь прямо ко мне!
Мысль Кудрета лихорадочно заработала. Итак, писарь и старший надзиратель. Кому отдать предпочтение? Тут надо действовать тонко, иначе наживешь врага. И Кудрет сказал:
- Писарь тоже предлагал мне свои услуги. Но вы и по должности выше, а главное, нравитесь мне больше. Сразу видно, что имеешь дело с умным и способным человеком, с чем вас и поздравляю.
Так красиво мог выражаться председатель уголовного суда, инспектор да прокурор, подумал надзиратель. Видимо, слухи, которые ходят по городу, не лишены оснований - господин этот и в самом деле прибыл со специальным заданием.
- Спасибо, эфендим! Премного вам благодарен! - сказал он, радуясь, что заслужил столь высокую похвалу.
Заключенные насторожились. Поди разберись, арестант перед ними или какой-нибудь чин. На арестанта он вроде бы не похож. Вообще-то им никакого дела до него нет, но лучше все-таки проявлять к нему побольше уважения, на всякий случай. Подсел же однажды в камеру главный инспектор тюрем, играл с ними в кости, курил гашиш, опиум, улыбался всем, шутил, словом, до того был простым малым, что так и подмывало хлопнуть его по спине. А пришло время - выведал, где спрятаны спицы, ножи, кинжалы, наркотики, и дал потом всем жару, показал свои зубы.
Старожилы хорошо помнили эту историю. Поэтому сейчас заключенные внимательно приглядывались к этому солидному мужчине, разлегшемуся на пуховых перинах Кемаль-аги, и перешептывались. Костюм, осанка… По всему видно, большой человек. В скрипе его желтых туфель так и слышалось: "Я - не заключенный, я важная персона, поважнее губернатора, прокурора, даже председателя уголовного суда!"
- Да что он может сделать мне, заключенному? - сказал один.
- То же, что и тот сделал.
"Так, так, уважаемые, - сказал тогда главный инспектор тюрем, - выкладывайте-ка сюда все, что припрятали… Чего ждете? Жалко вам? Тогда я сам возьму!" И на глазах у растерявшихся головорезов из тайников были извлечены гашиш, опиум, ножи, финки и многое другое. Все это потащили к начальнику тюрьмы и свалили в кучу. Но тем дело не кончилось. Инспектор взял ножницы и отрезал длиннющие усы у одного из заключенных. А потом приказал: "В Ванскую тюрьму его! Да пешочком! Шагом марш!" И пошло: "В Элязиг! В Эрзурум! В Малатью! В Сиирт! В Хаккяри!"
- Ну и дела!
- Лихо не лежит тихо.
- Слава аллаху за то, что не послал мне ни гашиша, ни опиума…
- А ножей и пистолетов тоже не послал?
- Нет. Поэтому я и не боюсь. Пусть трясутся громилы, аги и прочие там богачи.
- Да, им есть о чем подумать!
- Слыхали, как отделал старший надзиратель писаря?
- Отделал-то отделал, но и писарю о нем кое-что известно.
- У обоих рыльце в пушку, не сомневайтесь!
- Еще бы! Что свинья, что кабан - один черт!
- Пусть перегрызут друг другу глотку, сволочи!
Слуги, приставленные к Кемаль-аге, весь день вертелись как заведенные - то постель убрать надо, то обед сварить, то подать что-то. Один мчался с ибриком воды в туалет, двое других уже держали наготове полотенце. Слуги из кожи вон лезли, только бы не опозориться перед важным гостем аги.